Александр Афанасьев
Экспедитор. Наша игра
* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© Афанасьев А., 2018
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2018
Экспедитор
Наша игра
О тебе, обо мне,
О могилах в лесах,
О судьбе на беде
И о наших крестах.
О загубленных жизнях,
Оборвавших струну,
И не сбывшихся днях
Поколенья в бреду.
Мы надрывной мольбой
С пересохнувших уст
Сотрясем Божий дом,
Ведь он ныне не пуст!
Я поставлю свечу
У Распятья в углу
И акафист прочту
На погибель греху.
Назову всех убитых
Своею рукой,
Помяну, об усопших
Моля пред Тобой!
Ты прости нам грехи,
Души наши щадя,
А спася, примири,
В Своё Царство вводя.
Я поставлю свечу…
И акафист прочту…
На погибель греху…
На погибель греху…
Леша «Солдат»
Перед тем как Вы начнете читать эту книгу, автор хотел бы кое о чем Вас предупредить.
Эта книга является чистой фантастикой, и не более того, описанием мира, прошедшего через жуткую эпидемию и теперь пытающегося хоть как-то выжить. Именно как фантастику его и нужно воспринимать. Автор не призывает к отделению каких-либо территорий от РФ, к созданию незаконных вооруженных формирований и тому подобных вещей – хотя иметь оружие в личном владении считает нужным и сам его имеет. И второе – все события, персонажи, должностные и юридические лица в этом повествовании являются вымышленными. Автор не имеет информации о каких-либо незаконных действиях организаций и должностных лиц в Удмуртии или где бы то ни было еще.
Пролог
Девяностые
Девяностые…
Время, которое мы пережили, а потом с облегчением забыли как страшный сон, когда невысокий полковник КГБ предложил нам вернуться назад, к тому, как Россия жила тысячу лет, к сильной государственной власти и совсем немножко – обществу. Ну и личная свобода – пока не подрываешь устои.
Мы пережили и забыли. В памяти остались только аллеи дорогущих могильных надгробий, к которым почти никто и никогда не ходит. Черный гранит да совсем молодые лица на фотографиях, с усмешкой смотрящие на нас нынешних, на нашу суетливую возню – они-то знали, как жить быстро и умирать молодыми. Да еще остались безымянные могилы в лесах, которые если кто и потревожит, так это экскаваторщик, копающий фундамент под новый кондоминиум. Больше нам от того смутного времени не осталось ничего.
И не осталось нам нынешним ответа на один очень простой вопрос. Почему в начале девяностых, когда рухнуло ненавидимое многими государство, и свобода стала почти абсолютной, когда можно было хоть партии создавать, хоть на митинги выходить, никто не вышел на сцену истории, кроме братков? Никто не смог организоваться, кроме отморозков, перебивших друг друга в несколько лет и заливших всю страну кровью. И ушедших прóклятыми.
Неужели это все, на что мы, народ, оказались способны?
Две тысячи четырнадцатый стал первым звонком – как оказалось, девяностые никуда не ушли, совсем рядом они, и все наше благополучие, с ипотечными квартирами, машинами и семейными походами в торговый центр на фудкорт, – все это может накрыться буквально за несколько месяцев. И смениться войной, нищетой и криминальным восстанием в стране, когда новые гавроши, которым в этой жизни не светит ничего или почти ничего, решат взять силой то, что предназначалось только детям чиновников и бизнесменов. Украина показала, как близко мы к пропасти и что, неверно шагнув, мы свалимся, и никто нас не остановит, не подхватит за руку. История учит только тому, что история никого и ничему не учит.
И, может быть, мы бы и избежали этого. Посмотрев на экран, посидев в Интернете, ужаснувшись чужим набитым шишкам и походу по граблям. Да, жизнь решила иначе…
Бывшая Украина
Днепропетровская область
Тысяча десятый день Катастрофы
Уже под вечер я заметил идущую по проселочной дороге «Ниву». Это от Седого Грека.
У Седого Грека сына взяла СБУ и расстреляла на подвале. Седой Грек, понятное дело, не смирился.
Доверять вообще мало кому можно, но и в одиночку мало что сделаешь. Например, если есть оружие и машина, то надо чтобы двое было: один ведет и один стреляет. Но это не значит, что меры предосторожности предпринимать не надо.
Я смотрю через трубу – у нее и поле обзора шире и кратность выше. Пятьдесят крат – не шутки. Хотя и тяжелая.
Топчут?
В принципе могут снайпера выставить или следом двинуть. Хотя сейчас все намного проще делается… но тут спецы остались…
«Нива» остановилась, вышел тот самый порученец, который светился в забегаловке. Посмотрел на часы, стал ждать…
Время шло неторопливо… куда ему сейчас торопиться…
Прошел час.
В середине второго парниша не выдержал, достал рацию, подсоединил к автомобильной антенне, начал с кем-то нервно переговариваться.
Фраерá.
Вот чего я никак не могу понять в людях – это неистребимого желания кинуть. Даже там, где это, в общем-то, и нет смысла делать, кидают. Просто так, из любви к искусству, что ли. Или просто по велению развращенной души.
Откуда это в нас? Почему никто не понимает даже сейчас, что честно жить намного проще. Когда это с нами произошло? Во время совка, когда целый народ научили калымить, покупать продукты с задней двери магазина и потихоньку тащить с работы домой? Или еще раньше это в нас было?
Гниль человеческая никуда не делась. Она с нами…
Переговорил, потом опять начал ждать. Ждал еще час с чем-то, потом плюнул, развернулся и поехал обратно.
Скатертью дорога.
С кем он говорил и о чем – не имею ни малейшего желания выяснять. Зато если он изначально работает на розу или на службу быта, или его прижали, или Седого Грека прижали, то он, вернувшись, может сказать только то, что я не вышел на точку к обозначенному времени. И все. Понимай как хочешь. Можешь искать ветра в поле, а можешь написать в рапорте, что исполнитель предположительно погиб и не тратить время на поиски. Тем более что приданные силы есть куда задействовать и без этого. Сто пудов в Днепропетровске уже война за наследство началась.
А я полежу тут, в лесополосе, и как стемнеет – пойду. Лучше потемну – надеюсь, у них средств, чтобы производить ночной поиск, нету.
Так и сделал. Ночью протопал километров двадцать – все-таки местность сложная, а навьючено на мне изрядно. А как рассвело – снова залег. В поле видимости была деревня, но я не подумал туда идти – и монстр может быть, и зомбаки, и при прочесывании первым делом именно деревню будут шерстить.
На следующую ночь я протопал уже около тридцати – часть пути по дороге прошел потому что, а так легче. И снова залег. А когда залег – своими глазами увидел нечто вроде операции зачистки. Пара «Хаммеров», КамАЗ и «зилок» старый, который на Урале делали.
«Хаммеры» выставили на высотках, постреляли одиночными по домам. Потом пошли в село. Потом «стрелянина» началась, потому что там монстр был, и монстр опытный – на выстрелы не вышел, дождался, пока в село пойдут. Кого-то порвали.
Я наблюдал за всем этим с большим интересом.
На следующий день я почти без ошибки вышел на точку встречи.
Там стояли два УАЗа – «буханка» и обычный, рейдовый. Это уже свои, кому можно доверять. Они даже антенну дальней связи развернули, чтобы слушать эфир…
Подробности встречи я опущу, потому что устал как собака. Обнялись, у пацанов кофе в термосе был, причем настоящий, редкость сегодня, – пол-термоса высосал, чтобы с ног не свалиться. Реально устал.
– Что в Днепропетровске?
– В городе колбас полный, в центре стреляли. Кажется, разборки начались. Психи эти коллективное самоубийство готовы сделать.
– Скатертью дорога, – буркнул я.
Белое братство тоже коллективное самоубийство хотело совершить. Жаль, что не дали.
– По Капительману что слышно?
– Евреи обряд готовят.
– А война?
…
– Ни на кого не собираются идти?
– Да нет…
– И то хорошо.
Я доел батончик и сунул обертку в карман.
– Чо, уходим?
По-нормальному мы не прошли. Так часто и бывает – то, что сначала как по маслу идет, потом подлянкой оборачивается. Не знаю, что там произошло, – вполне возможно, что и заказчики наши донецкие маякнули, я в отношении их нисколько не обманываюсь – немногим лучше днепровских, просто не обойтись мне без них. Узнали, что я не вышел на точку, днепровские прозвонили в Донецк, чо тама типа, – и узнали, что группа ушла на встречу. Дальше элементарно – выставиться на наиболее вероятных направлениях и ждать…
Когда пуля «Барретта» ломанула в бронированное стекло, я сидел рядом и винтовку в ногах держал. Обрызгало меня, стекла полетели… хорошо, у меня привычка в опасном районе дверь машины держать открытой и рукой придерживать. Это меня и спасло – я вывалился из машины до того, как по ней ломанули еще раз.
Прокатился по дороге, свалился в канаву. Водила второй машины – человек опытный, да и мы шли правильно – за пределами видимости, чтобы разом в засаду не влететь. Но мне сейчас надо самому уцелеть – хоть как.
Уже из канавы я увидел, как третий из нашего экипажа, Михалыч, выскочил и, успев всего несколько шагов пробежать, рухнул под градом пуль.
Вот так вот…
Видели они меня или нет? На зачистку пойдут или окружать?
Беспилотника нет. Тяжело без него будет.
Скоординироваться надо.
– Птаха, как принимаешь?
– Плюс, ты цел?
– Пока цел. Их несколько человек, по левую сторону дороги.
– Сейчас накроем.
– Отставить, у них «Барретту» и пулемет. Шумните.
– Принял. С вами все в порядке?
– А что со мной сделается?
У нас в буханке был миномет – вряд ли они ожидают миномет. Мин было мало – пять осколочных и три – с ОВ[1] самодельным. Для серьезного боя вряд ли хватит, но пугнуть – самое то. Первая мина легла прямо на дорогу – там как раз один пытался перебежать и лег. Хорошо лег, теперь они вряд ли очухаются быстро.
– Птаха, хорошо сделал. Теперь левее на ту же дальность стегани.
– Принял.
Вторая легла с хорошим перелетом, а вот третья – почти точно. Заметались… никто не готов к применению ОВ, противогазы никто не носит. Так что даже одна мина с ОВ может вызвать панику.
Но мне на них плевать было, мне надо было снайпера выцепить с «Барреттом». Вот задачка…
Выставил трубу… не думаю, что попадет с первого выстрела, это тебе не «Сако-338», точность там не очень, да еще и паника. Где он? По идее, мест, откуда просматривается дорога, мало…
Вон он. И искать не пришлось.
Кунг тупо поставили в поле, частично прикрыли стогом гнилого сена – он и лег на крыше. Недорабатываете, господа бандеровцы, недорабатываете.
Выставил на сошки, зарядил. Он тоже меня заметил, выстрелил – легло близко, камнем с дороги осыпало. Но «Барретт» против «Саки» не пляшет – я попал с первого же выстрела. Видел, как его с крыши скинуло…
– Птаха, сворачивайся и двигай сюда. «Барретт» на минус.
– Принял.
Завершив связь, я увидел, что бывший вээсушник уже ожил и ковыляет через дорогу – порванный осколками мины, но живой. Тратить на него винтовочный не хотелось – достал пистолет и выстрелил. Бандеровец упал.
УАЗ, из которого вел огонь пулеметчик, окончательно внес панику в ряды вээсушников – один бросился бежать, и его в поле в спину расстреляли, кто-то кого-то покусал… в общем, разобрались быстро.
У нас двое убитых, для засады легко отделались, но людей все равно не вернешь. Чего сейчас не хватает, и долго еще не будет хватать, – это людей.
Я сходил к тому кунгу и взял там то, что и ожидал. «Барретт М107», с глушителем и штатным армейским прицелом, и почти пять десятков патронов к нему и два запасных магаза. Из необычного – он был песочного цвета, видимо, из поставки для американской армии взяли. Все правильно – перед этим самым на Украину «Барретты» большими партиями поставлялись в качестве американской военной помощи. Это у нас на Урале экзотика.
Когда уже с винтовкой поднимался на дорогу, подали сигнал опасности…
Ага, все-таки подали сигнал, успели.
Была видна пыль, явно идут к нам.
– Уходим!
– Погодите…
Выставил сошки, залег прямо на дороге. Обнуляться было некогда, но снайпер неплохой был – украинский, – думал о том, кому винтовка перейдет по наследству. На приклад наклеил список поправок. Дякую за допомогу.
Первым БТР прет, причем семидесятый, вторым – КамАЗ.
Прицелился… первый выстрел как будто в никуда ушел… но еще раз подивился, насколько приятно стрелять из «Барретта»… может, он и не такой точный, как некоторые другие винтовки в этом калибре, но стрелять из него чертовски приятно. Зато второй выстрел пришелся как раз – БТР начало прямо на дороге разворачивать, он съехал с дороги в канаву и уткнулся носом.
Еще раз выстрелил по КамАЗу – чтобы движок потом на выброс.
– Теперь валим…
В Донецке нас ждали…
Уже на въезде в город мы столкнулись с целой колонной, где черные «крузаки» и «лексусы» перемежались БТРами. Мелькнула мысль – эвакуируются, потому что сильно в неправильном направлении колонна шла – в сторону Ростова. Остановились.
Там действительно люди с МО ДНР были, с Госсовета. Поздравлять нас они не собирались, вместо этого огорошили с ходу.
– Самолет сбили.
– Какой самолет? – не понял я.
– Турок, похоже…
Весело. Я повернулся к своим.
– Пацаны, возвращайтесь. Ждите меня.
Самолет лежал в поле где-то в районе бывшей границы, и к нему было не подойти.
Ощущение было препоганое… мы на два километра подошли, но и тут только в респираторах можно было. Чтобы видеть самолет, приходилось забираться на крыши машин и передавать друг другу подзорную трубу. Судя по огромному хвостовому плавнику, «С130 Геркулес».
Гореть там ничего не горело, но вся трава пожухла и налет какой-то был. Я такое уже видел, потому что и у нас эксперименты проводились, и сразу понял – хлор. Хлор и еще что-то.
Когда возвращались, я уже прокрутил в голове ситуацию – турки. У турок были свои самолеты и были две крупные базы НАТО – Инжирлик и еще одна. Самолеты взяли оттуда. Сделать устройства для распыления запросто – переделать устройства для заправки в воздухе, только и всего. Сделать примитивное ОВ – еще проще.
И – трави людей.
Турки, похоже, были в доле в Днепропетровске. И как только они поняли, что нанесен удар, решили нанести ответный. Загрузить самолет хлором – и…
Вернулись – сразу началось совещание в знаменитой Днепропетровской ОГА – той самой, которую брали штурмом, где начиналась русская весна. Я вообще не был даже гражданином ДНР, но на совещание прошел, только пистолет сдал.
Послушал – услышанное не впечатляло, потом поднял руку, громко сказал: «Прошу слова, я из России».
Народ опешил от такой наглости.
Не дожидаясь, пока кто-то даст мне разрешения я прошел к доске, исчерченной фломастерами.
– Я – представитель Удмуртии, территории, где производят все: от автомата Калашникова и до зенитного комплекса «Тор», который способен сбить ракету, не то что самолет…
…
– …я прибыл сюда для того, чтобы договориться о продаже нам оборудования для производства патронов, так как это именно то, в чем мы нуждаемся. Однако за все это время я не встретил никакого понимания, а только желание решить свои проблемы за наш счет и в конечном итоге получить как можно больше, а отдать как можно меньше…
…
– Так вопросы не решаются. Так заводят бизнес-партнеров, но при этом теряют возможность завести друзей. А вам нужны именно друзья. Те, кто способен поддержать в трудную минуту, не спрашивая о плате.
…
– Я предлагаю, здесь и сейчас, не выходя из этой комнаты, решить – мы, Удмуртия и Донбасс, – друзья или не друзья? Если друзья – мы поставим вам пару комплексов ПВО из наличия, с ракетами. Это мы не продаем никому, но вам сделаем исключение. Если не друзья – давайте договариваться. Но вы должны понимать – договоренностями начнется, договоренностями и закончится.
Точка.
Выступление мое, откровенно наглое, тем не менее произвело впечатление, и мы проехали в здание Донецкой железной дороги. Там я провел презентацию роликов о нашей жизни руководству Объединенной республики и там же было принято окончательное решение о сотрудничестве. Первым пунктом значилась продажа линейки станков под выпуск патронов с Луганского патронного завода.
Обратно я поехал уже в «Донецк-плазу», лучшее место в городе…
Бывшая Новороссия
Донецк
Тысяча пятнадцатый день Катастрофы
Дальше было много работы, которую смысла описывать тоже нет, – поездки, встречи. Нам надо было понять, чем богата Донецко-Луганская республика, им надо было понять, чем богаты мы. Встречались, разговаривали.
Как оказалось, на «Луганск-тепловозе» наладили буквально на ровном месте выпуск тяжелых дрезин с движками от грузовиков. Выглядели они, конечно, страшно, в отличие от наших, но работать работали.
А вот с выпуском оружия у них были проблемы.
То, что наладили восстановление из всяких СХП и ММГ[2] до боевого состояния – это хорошо. Так же и в Приднестровье сделали – они восстанавливали даже британские макеты, получая неплохие снайперские винтовки. Но то, что не наладили выпуск хотя бы примитивных, но своих револьверов и пистолетов, патронных компонентов под переснаряжение, это плохо.
Договорились об оказании практической помощи.
Главное – договорились о восстановлении и поставке танков. Три десятка танков должны были уйти к нам – в основном Т-72, с малым ресурсом. Солидно. И к нам же должны были поехать опытные танковые экипажи – учить наших.
Со своей стороны договорились о кооперации в восстановлении техники, в частности движков, о поставке тракторов, «КамАЗов».
Еще договорились вместе попытаться хотя бы по минимуму запустить химический завод.
То, что турки явно не успокоятся, понимали все. И мы понимали, что и до нас дойдет очередь.
Отдельно подписали предвариловки по сотрудничеству на уровне МВД и МГБ. У них народ с опытом, но думаю, и нам есть чем удивить.
Через восемь дней пришел первый состав – доставил основную партию нашего товара на обмен. Начали грузить станки…
Да… про Харьков забыл сказать.
Харьковские отступили – причем резко. Не знаю, что там у них случилось, может, и наш удар с тыла сыграл какое-то значение, но война прекратилась. Харьковские отступили, донецкие преследовать не стали. Сейчас не до больших войн.
Съездили на Саур-могилу, я сам предложил. Возложить цветы. Все равно, мы сейчас хоть и живем по понятиям зверским, в основном нечеловеческим, своих добиваем, но как-то людьми надо оставаться. И этот жест – это напоминание о том, что мы и сейчас помним подвиг тех, кто тут пал, – и в сорок третьем, и в тринадцатом.
Пришли караваном машин, ветер был. Поднялись… здесь так ничего с последней войны и не делали, памятник был исклеван пулями. Мы – несколько человек из нашей делегации – по очереди возложили цветы, постояли. Я смотрел в степь, понимая, как важна была эта позиция – там на десятки километров ровная, как стол, местность. И сколько крови за эту горку пролито.
Когда уже собирались обратно в Донецк ехать, меня отозвал прикрепленный мой, эсбэшник бывший. Звали его Саня.
– Тут человечка одного затримали. Посмотришь?
– А чего смотреть-то?
Саня подвел меня к неприметному «уазику»-буханке, открыли дверь – я отшатнулся.
Там был зомби. Лишь решетка отделяла его от меня, он вцепился в ее прутья и странно мычал, жаждая плоти.
– Твою мать! Это что за шутка?
– Это не шутка…
…
– Вчера его приняли, занимал позицию, двести тридцать метров от «Плазы». СВД у него была. Взять живым не получилось. Решили показать – может, знаешь?
– Никогда не видел.
Саня достал пистолет и выстрелил зомби в голову…
Бывшая Россия
Ижевск
Тысяча первый день Катастрофы
Оборотни в погонах
Ни единою буквой не лгу – не лгу!
Он был чистого слога слуга… слуга
Он писал ей стихи на снегу… на снегу
К сожалению, тают снега… снега
Но тогда еще был снегопад… снегопад
И свобода писать на снегу…
И большие снежинки и град
Он губами хватал на бегу.
Владимир Высоцкий
Капитан полиции Березовец жил в районе Соцгорода, в самом низу, в одном из старых домов, что было очень удобно. Дома были еще сталинские, их легко можно было топить, безо всяких буржуек с трубами в окна.
Было уже темно, когда под окнами раздался знакомый звук клаксона – шеф переделал клаксон, так что звук его отличался.
– Чо, опять в ночь пойдешь? – заворчала жена.
– Замолкни.
Березовец, в общем-то, не был классическим социопатом, он имел обычную семью – жена, двое детей. В полицию он не должен был попасть – его должны были отсеять на психологическом тестировании, но попал. Его проблемой было то, что он был выходцем из девяностых, не имевшим никаких моральных ограничителей. Укради, предай, убей. Умри ты сегодня, а я завтра.
Березовец собрался, надел не форму, а гражданское, вышел. «Крузер» виднелся в сгущающейся темноте рядом с бывшим магазинчиком. Тут вообще каким-то чудом уцелело очень патриархальное место на берегу реки Карлутка. Посмотришь – и как будто сейчас семидесятые годы прошлого века и городишко на десяток тысяч жителей. Такие магазинчики – это типовой проект, их строили как сельпо.
– Как дела, шеф?
– Как сажа бела…
…
– В бардачке посмотри.
Березовец открыл бардачок. Там был пистолет передельный и ксива с мечом и щитом.
Он открыл ксиву, там была его фотография. Потер в пальцах бумагу.
– Фуфло. Бумага не та.
– Ерунда, нам не в основное здание заходить. На один раз хватит.
– На какой – один раз.
– Тут недалеко в новом доме – адрес Дьячкова, там его баба живет. Ее надо увезти.
– И чо, для этого ксива ФСБ нужна?
– Старшие сказали, она недоверчивая. А Дьячков сам с ФСБ мутит. Надо решить тихо и без стрельбы. Заодно и в другое место успеем.
– Какое другое место?
– Вот, глянь.
Майор показал фотографию на телефоне.
– Безуглый, как раз тот фээсбэшник, который с Дьячковым контачит. Старшие сказали – его надо на ноль помножить. Я другую группу направил, но если успеем – сами подскочим. Там – шпана, опыта еще нет настоящего.
Капитан схватил своего шефа и подельника за рукав.
– Ты чего, старшой? За сотрудника ФСБ – вышка без вариантов.
– Это ты поздновато вспомнил. На вышку свою мы оба уже наработали.
Майор Белый достал сигарету, помял в пальцах, но закуривать не стал.
– Как думаешь, долго мы так рысачить будем?
…
– Недолго. Рано или поздно уберут, потому что знаем уже много. Тут как в спорте: или выходишь на уровень выше, или… досвидос. Вот этим делом мы и выйдем на уровень выше. Войдем в доверие.
– Или нас кокнут.
– Кокнут… – передразнил майор, – на вот, послушай.
Он проделал какие-то манипуляции с часами – и вдруг в машине зазвучал тихий, как будто из пространства исходящий голос.
– Старшие сказали, она недоверчивая. А Дьячков сам с ФСБ мутит. Надо решить тихо и без стрельбы. Заодно и в другое место успеем.
– Какое другое место?
– Вот, глянь.
– Безуглый, как раз тот фээсбэшник, который с Дьячковым контачит. Старшие сказали – его надо на ноль помножить. Я другую группу направил, но если успеем – сами подскочим. Там – шпана, опыта еще нет настоящего.
– Ты чего, старшой? За сотрудника ФСБ – вышка без вариантов.
– Это ты поздновато вспомнил. На вышку свою мы оба уже наработали.
– Ты чего, пишешь? – сказал капитан.
– Ага. Знаешь, как в том анекдоте? Заходит Василий Иванович к Петьке, а тот сидит и что-то пишет. – Петька, ты чего там пишешь? – Да вот, Василий Иванович, оперу пишу. – Оперу? Опера – дело хорошее. А про меня напишешь? – Напишу. – А про Фурманова? – И про Фурманова напишу. – А про Анку? – И про Анку… Опер про всех сказал писать!
…
– Новосельцева убили, слыхал? Дьячков и убил. В министерстве движуха. Если сделаем – мне пообещали городской угрозыск. Ты идешь ко мне замом. А если кинут…
Белых показал на часы.
– То кое-кто послушает мою оперу…
Они поставили «крузер» у больнички, потому что во двор заехать было нельзя – забор и шлагбаум. Белый набрал номер и тут же дал отбой. В ответ – мелькнул проблеск фар – за забором, на охраняемой территории.
Они выбрались из машины и пошли. Навстречу подбежал молодой из криминальной разведки, открыл изнутри дверь. Сейчас, кстати, ходить по городу тяжело было, весь город превратился в большую зону с высокими заборами из сетки-рабицы, а где и более капитальными, с закрытыми дверьми – это было сделано для того, чтобы если где-то возникнет очаг заразы, то он не мог бы распространяться, а был бы локализован в пределах одного дома и там оставался бы, пока не подъедет «скорая» и чистильщики.
Но ребята из криминальной разведки, которым поручили работать по объекту, – понятное дело, ключ подобрали.
Они закрыли за собой дверь, сели в машину, которая мигнула фарами – это была «Газель» службы доставки.
– Ну, что?
– Все норм. Модель в адресе одна.
– Это чо, вы ей такое псевдо дали?
– А что? Модель и есть.
Белый наставительно поднял палец.
– Никогда нельзя давать объектам псевдо, основанные на реальных приметах. Вы что, инструкцию не читали?
…
– Так, мы сейчас поднимаемся и ее забираем. Вы едете домой.
– Так, стоп, – сказал Сапаров, начальник смены разведчиков, – у нас задание на нее до послезавтра выписано.
– Ну, можете тогда отпуск маленький себе устроить, лады?
Сапарову это не понравилось.
– Я вам два дня чисто закрою, идет? Ну, вот и все.
Двое, Белый и Березовец, выбрались из машины и пошли к подъезду.
– Гнилое дело, – сказал один из разведчиков.
– Замолчи.
– Я по их делу проходить не собираюсь.
– Сказано – завали!
Элина же занималась готовкой.
В Москве еще до всего этого она почти не готовила… перекусывала что-то или ходила в ресторан, благо желающих пригласить было хоть отбавляй. Но теперь ей нравилось готовить. Как нравилось и все, что ее теперь окружало, – большая квартира и даже елка во дворе, живая, которую можно нарядить на Новый год.
Тусовки, вечеринки – все это казалось каким-то далеким, тем, что было не с ней. Равно как и ее смешные попытки найти мужчину – она просила у подруги пропуск в Думу, чтобы дефилировать по коридорам, в надежде на то, что на нее клюнет какой-то депутат.
Все это кончилось разом, и кончилось страшно, когда в один прекрасный день мертвые пошли по земле есть живых…
Когда они первый раз поехали в Завьялово, она в первый раз причастилась и исповедовалась, у нее была страшная истерика, она рыдала в машине, наверное, час. Потому что многое поняла. Отец Александр сказал ей: «Господь отпускает грехи всем. Даже разбойник, висевший на кресте рядом со Спасителем, спасся, потому что уверовал. Уверовать никогда не поздно».
Она окончила институт, получила полное медицинское образование, на которое в Москве не обращала особого внимания, и начала лечить людей.
Однажды ей пришлось застрелить человека. Обратившегося.
Помог снова отец Александр, он сказал, что человек – образ и подобие Божие, а ходящий труп – есть порождение зла. И не убий – не значит не защити.
Вот так они и жили.
Элина хотела бы нормальной, законченной семьи, ребенка, но этому препятствовали два обстоятельства. Муж все время был в разъездах. И она никак не могла забеременеть – следствие ее московской жизни. Лечилась, но пока ничего не выходило.
Но скоро все должно было измениться. Саша поставит завод и, вероятно, будет заниматься им, а не ездить в Новгород…
Звонок.
Первым делом она протянула руку к сумочке. Потом вспомнила – в прихожей на шкафу, – заряженный «Моссберг».
Или с Сашей что-то?
Она вышла в прихожую. Посмотрела в глазок.
– Кто там?
– Элина Викторовна, ФСБ.
Сердце ушло в пятки, она открыла дверь. На удостоверение внимания почти не обратила, хотя отметила – действительно, этот человек из спецслужбы. В ее жизни не было никого, кроме людей из больницы, с завода или из спецслужб… сейчас вообще люди жили замкнуто. И сотрудника спецслужбы от ряженого она отличила бы.
– Саша уехал…
– Элина Викторовна…
– Да… проходите.
Она провела их в большую комнату. Оттуда был выход на одну из двух лоджий – такую большую, что она была почти как отдельная комната.
– Что-то случилось?
…
– Да говорите же!
– Видите ли…
– Да хватит уже намеков!
Незнакомый фээсбэшник развел руками.
– Есть проблемы. С группой… в общем, мы бы хотели продолжить разговор.
– Я никуда не поеду, пока вы мне не скажете, что с Сашей.
…
– Он жив?
– Да… но, возможно, в плену. Мы с ним связывались…
Они не сказали…
Элина улыбнулась… вспоминая, что она все-таки женщина и от того, насколько она будет убедительна, зависит, будет она жить или нет. Внизу живота появился холодный комок… она вспомнила, как ее похитили и что ей пришлось пережить в рабстве. Она давно дала себе зарок – больше этого не будет.
– Хорошо… можно… я только сумочку… деньги возьму.
«Фээсбэшники» переглянулись. Майор подумал – удача сама в руки прет.
– Только быстро, если можно.
– Да-да…
Элина вышла из комнаты в широкий коридор. Так, теперь налево. Спальня.
Майор показал подчиненному – за ней. Тот пошел.
Капитан полиции Березовец не успел немного. Совсем чуть-чуть.
Он, как и майор, подумал – фартит им сегодня, и с…у эту по кругу пустим и бабло раскидаем… только фарт у него на сегодня кончился, только он этого не понимал. И, вообще, фарт кончился навсегда.
Он увидел, как телка берет с полки книгу, и не удивился – многие держали деньги в книгах. А в следующее мгновение телка повернулась – у нее в руке был пистолет.
– Руки!
– Ты чо, с…а?! – он протянул руку, попытался вырвать пистолет.
Ослепительно-яркая вспышка – и темнота.
Белый тоже не просек – он никак не думал, что молодая врачиха, живущая с депутатом, наверное, из-за денег, будет стрелять. Он подумал, что это Березовец выстрелил, а он мог, потому что с мозгами у него совсем туго было, мог все что угодно сотворить.
– Ты что творишь!?
Выскочил в коридор, успел увидеть ноги лежащего на полу Березовца… руку с пистолетом – больше ничего не успел, так как словил три пули, две из них попали в голову. И упал в коридоре…
Теперь быстро!
Элина потянула на себя лямки лежащего на высоком шифоньере рюкзака… он свалился на нее, как тонна кирпичей, больно ударил по лицу. В обнимку с ним она бросилась к выходу… дверь была открыта, она кое-как всунула ноги в тренировочные кроссовки, не застегивая, открыла дверь на лестничную площадку, прислушалась… едва слышно, но слышно.
Идут!
Она поднялась на пролет выше и спряталась там, где мусоропровод… время есть, хотя совсем немного, совсем. Вжикнула молнией, потянула за ремень и вытянула на свет божий АКМ. Дерево и сталь, рукоять из рыжего реактопластика. Семьдесят пятый год… апофеоз брежневского социализма… пуск КамАЗа… падение Южного Вьетнама… политика детанта… заключительный акт Хельсинкского совещания Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, признающий и закрепляющий нерушимость послевоенных границ. Детские сады… жилье… дороги… первые Вазы на дорогах…
