Алекс Югэн
Достойная вечность по разумной цене
– То есть, если я выживу, то в следующий раз уже не умру?
– Потрясающий пример позитивного мышления, – хмыкнула Арлекина. – Ты сначала выживи, герой.
По-моему, я её уже не раздражал. По крайней мере, не так сильно, как вчера.
– Выпьешь со мной? – предложила она. – Не волнуйся, это просто «Олд Монк», ничего потустороннего.
Мы сидели и передавали друг другу фляжку, прихлёбывали обжигающий сивушный ром. Арлекина закурила, тут же адски закашлялась и выкинула сигарету вон. Сигарета приземлилась на бумагу и прожгла её насквозь. Из дырки пахнуло жареным мясом и завиднелись красные отблески, словно от большого костра кромешной ночью.
– Никогда не думал, что буду вот так вот запросто выпивать со Смертью, – признался я.
– Не. Смерть сейчас в командировке, в жарких странах, – флегматично отозвалась Арлекина. – Там американцы какую-то жатву устраивают.
Она вылила себе в рот остатки рома и с детской обидой заглянула внутрь фляжки.
– Ладно, пошли. Думаю, нам куда-то туда, – и мы пошли.
В этот раз тащились мы намного дольше, тащились, пока вдалеке, на самой границе видимости не показался дом.
Забавное это было зрелище: посреди чистого листа бумаги – халупа в стиле «курортный кошмар». Два уродливых этажа из крупных блоков ракушечника, крашенных поверх выцветшим индиго. Кое-где стеклопакеты, кое-где рассохшиеся деревянные рамы. Крыша – шифер, жесть, рубероид, в общем, с миру по нитке.
– …с миру по идее, – вполголоса пропела Арлекина, – мертвому землицы…
На заднем дворе на спущенных шинах страдал винтажный «Шэви-Камаро», настоящий динозавр, ещё из тех времён, когда двигатель объёмом в 6 литров скромно именовали small block. Багажник был приоткрыт, из него, как из сбесившейся оранжереи, рвалось наружу буйство роз. Розы, как им и полагается, были цвета артериального кровотечения. «Шэви» же менял цвет в зависимости от угла зрения.
– Знакомая машинка, – прокомментировала Арлекина и заглянула внутрь багажника. – А! Так вот куда он подевался.
– Кто? – мне стало плохо. В багажнике лежал полуразложившийся труп. И колючие стебли роз тянулись из слепых глазниц его черепа. Причём, судя по размеру розовых кустов и степени разложения трупа, начинали они расти ещё из живого человека. Поправка: если можно назвать человеком обладателя нежно-голубых костей, да ещё и слабо светящихся в полумраке багажника.
– Это Ангел, – ответила Арлекина. – Самый результативный головорез столетия, убил больше, чем ты съел котлет. Но связался, понимаешь ли, с одной нежной розой, прямо как маленький принц. А она поэт, ха-ха! – тут Арлекина встала в театральную позу и продекламировала:
– В глаза твои шипы мои ворвутся,
и прорастут кустами роз они!..
Как тебе?
– Хочешь сказать, это специально… это кто-то специально такое сделал? Зачем?!
– Ну, полагаю, она его пытала. А может, и просто так, для удовольствия. Да какая разница! Если тут её тачка – ты понимаешь, что это вообще означает?!
– Нет, – честно признался я.
– Тачка не может умереть, понимаешь ты? Она железка, она и так неживая!
Я всё ещё не понимал. Честно.
– Значит, она – она сама приехала сюда, нашла способ добраться оттуда сюда, на тот свет! На этой своей тачке! Значит, если мы сможем завести тачку – сможем вернуться на ней в мир живых!
Я не стал влезать со своими соображениям и вопросами, вроде того, зачем кому-то вообще понадобилось добираться на тот свет. Или что дом – вот этот вот дом – он будто бы тоже неживой, и что теперь? Оказался же тут, почему бы и тачке не оказаться? В общем, неубедительно. Арлекина сердито зыркнула, словно опять прочитала все мои мысли.
– Так, ладно, умник. Иди-ка ты в гостиницу.
– ?
– Внутрь этой чёртовой халупы. Узнай, что с заселением, постарайся выбить нумер на двоих, но без предоплаты. Будет нам план Б, если не сможем сбежать, хотя бы не сдохнем тут. Окончательно. И самое главное: узнай, в каком номере Рыжая.
– ?
Арлекина закатила глаза.
– Рыжая. Хозяйка тачки. Подкати к ней. Попытайся уговорить добросить нас до живых. Понял? Точно понял? Тогда иди!
Я собирался поспорить, чисто из принципа, что́ я ей – мальчик на побегушках, но потом передумал. В конце концов, ясно, что всё равно придётся сделать, как она говорит. Да и что я терял? Ну отошьёт меня эта Рыжая в крайнем случае, что меня не отшивали ни разу, что ли? Переживу.
Где-то неподалёку послышалась музыка. Музыка с большой буквы. Необыкновенно красивая, воздушная и щемяще-грустная. Никогда я не слышал такого чуда, только вот от этого чуда почему-то хотелось зареветь в голос. Я обошёл халупу кругом – на крыльце стоял древний патефон с медным раструбом и заводной ручкой сбоку, крутил чёрную виниловую пластинку. Я присел рядом с патефоном и закрыл глаза, уже зная наперёд, что заведу его снова и снова. Когда пластинка остановилась, я прочитал название. «Полёт» Шнитке, Берлинский симфонический оркестр. И правда полёт. На каком-нибудь биплане-этажерке, тихоходном, с матерчатыми перепончатыми крыльями, еле-еле не задевая верхушки мачтовых сосен. Внизу проплывают старые рыцарские замки, княжеские поместья, деревни со сказочными прянишными домиками… А ты смотришь сверху и понимаешь, что вся эта сказка уже давно кончилась, канула в лету и рассыпалась прахом. Сметена первыми в мире авиационными бомбами с таких же вот игрушечных бипланов-этажерок.
Прямо от дверей начиналось кладбище. Могилы, склепы, надгробные памятники – всё было, несомненно, очень дорогое, даже неприлично дорогое, словно родственники усопших жили ещё в тех дикарских временах, когда хорошим тоном было соревноваться в пышности похорон и когда вместе с императором закапывали всех его рабов, лошадей, лизоблюдов и т.д. Я прошёл вглубь кладбища, прочитал штук пять табличек на этих роскошных дворцах смерти. Три бывших диктатора из кровавых, остальных я не знал. Видимо, тоже сволочи. Каждый из склепов был в разы́ больше гостиницы за моей спиной, а могилы – размером с баскетбольную площадку, словно диктаторы перед смертью усиленно питались своими подданными, а потом наступали на мину и разлетались на максимально возможную площадь. Зачем иначе мертвецу такие метры?
