Алекс Рок
Последний из Двадцати
Глава 5
Рун не знал, что впереди. Всё нутро говорило ему не скупиться на ману хотя бы в этот раз – пусть уж лучше первый удар на себя примут бессловесные разведчики, чем он сам.
Двое.
Не люди.
Любопытство терзало его изнутри, подгоняя и норовя в любой момент вырваться наружу и бежать наперёд его самого. Парень был бы не против.
Мастер Рубера при жизни говорил, что чародей идёт к опасности твёрдой, неспешной походкой. Не изменил он своим принципам и после смерти – увещевал юного чародея встречать грядущие невзгоды с гордо поднятой головой. Авось, невзгоды испугаются сами…
Эти не испугались бы точно. Рун понял сразу же, едва их увидел. Призрак старого Мяхара, распознав тех, кто ждал их чуть поодаль вложил в уста юного чародея смачный эпитет против его воли.
Проигранцы.
От одного только их упоминания Руну самому захотелось сплюнуть.
Издалека их можно было принять за устроившихся на привал путников. Пока, конечно, они не обратят к нему своих морд.
Парню казалось, что он слышит их тихий, подлый смех и чувствует их густую жадную радость. Поросячьи глазки, полный рот нечеловечески острых зубов, чуть сплющенный нос – племя придорожных бесов никогда не отличалась красотой и обаянием.
Парень шёл им навстречу, позади медленно плелась Ска. Муладир встал, наотрез отказавшись идти. Может, подумалось юному чародею, проиграть его им в карты в первой же партии?
Из-под длинных, пожелтевших, обветшалых рубах стыдливо торчали кончики мохнатых, разве что не закрученных хвостов. Один из бесов был страшно горбат, на морде несчастного как будто отражалась бренность бытия. Его товарищ был того краше – вытянутый, тощий, словно соломина – худющее тело проступало сквозь ткань одеяний острыми углами плеч и лопаток. Два больших рога росли прямо из головы. Словно противясь унылости собрата, этот проигранец разве что не прыгал от нетерпения, едва завидал Руна вдали.
Интересно, а эти когда-нибудь играли с старым Мяхаром, или они из нового помёта? Призрак старика в голове Последнего из Двадцати пожал плечами – раз уж хвосты есть, значит не ведали они такой печали.
Жалко.
Жалко, выдохнув, согласился с учителем Рун. Каждый шаг, казалось, добавлял проблем. От глаз не скрылись их жутковатые, приветственные жесты. Звали к себе, манили – парень чуял, как где-то внутри начинает просыпаться нечто похожее на азарт. Юный чародей едва не прокусил губу до крови, стараясь обуздать проклятый морок. В мохнатых лапах показалась колода карт – её тасовал то горбатый, то рогатый. А может, подумалось Руну, у них у каждого по колоде…
Играть с проигранцами опасно. Драться же с проигранцами, что пердеть в лужу. В принципе можно, но зачем? Старый же Мяхар никогда не упускал случая перекинуться с нечистыми на руку бесами в картишки.
– Чародей! – не без уважения хрипло забасил горбатый, едва Рун пересёк ту черту, за которой ещё была возможность бежать.
Исцарапанная в клочья гордость кричала громче, чем пресловутый здравый смысл. Куда бежать, говорила она, если ты здесь хозяин?
– Госпо́да! – рогатый бес разве что не принялся половиком стелиться под чародейскими ногами. Парень чуял помесь омерзения и гадливости к придорожным бесам. Поначалу они примеряются к жертве, как будто пробуют её на зуб – а ну-ка им попадётся тот, над кем сегодня сияет звезда удачи? Такого никаким жульём не обделаешь, хоть сто раз на картах выводи крап. Так и сейчас – последний из Двадцати был для них то ли простачком-дурачком, то ли тем, кого следовало бы держаться подальше.
Горбач протянул ему мохнатую лапу для рукопожатия – Рун чуть не поддался, остановил себя едва ли не в последний момент. Правило, напомнил ему старый Мяхар, не забыв хорошенько ударить мыслью в голову. Взял что-то по своей воле у проигранца не как выигрыш, или пожал руку – и, считай, контракт подписан, разрешил им здесь разве что не на голове ходить. Придорожные бесы разочарованно выдохнули. Знали, что фокус не сработает, но попытаться ведь стоило…
Рун видел, как побледнел рогатый, едва его любопытный взгляд скользнул по изумруду на перстне чародея. В один прыжок отскочил прочь, перегнулся к товарищу, спешно затароторил на ухо. Знать бы, говорил внутри головы чародея старый Мяхар, представление ли это или же правда наложили в штаны.
Юному чародею страшно хотелось, чтобы было второе. Опыт же, будучи не самым азартным игроком, всё ставил на первое.
Чародеев они встречали и раньше. Нет, наверно, ни одного из Двадцати, кому раньше не доводилось хотя бы пересечься взглядом с придорожным бесом. Но Несущих Волю они всегда боялись, хуже любой другой напасти – знали, что пришли по их душу…
– Пощады, госпо́да! – запросил горбатый, едва не подавившись собственными словами, разве что не бухнувшись чародею в ноги. – Карта не идёт, масть не кладёт, крестьянин мимо бежит, нам в карман ни души – не летит…
Говорить прибаутками – их слабость. И часть своеобразного представления. Проигранец не мог не лгать хотя бы лишней секунды – иначе же какой он придорожный бес?
– Не прогоняйте, госпо́да! – взмолился его рогатый собрат.
Рун хорошенько разглядывал будущих соперников, не давая себя обмануть. Знал, что уже много кто из Двадцати в своё время поплатился за беспечность, проявив излишнюю мягкость. Эти парни мягко стелят, да жёстко спать…
Ска не вмешивалась. Бесы даже не смотрели в её сторону, будто стальной девы тут и не стояло вовсе. К автоматонам эти паршивцы испытывали лютую неприязнь. Механическая кукла была бесстрастна к их чарам и не запрограммирована на азарт – что с такой взять? Ни души, ни платья…
Словно проверяя последнее, рогатый уже коим-то чудом оказался рядом со Ска, проказливо задирая подол дорожного платья. Автоматон осталась бесстрастна там, где любая дева завизжала от возмущения. Впрочем, когда она перехватила малурит поудобней для удара прикладом – проигранца будто ветром сдуло; спрятался за широкой спиной горбуна.
– И давно вы тут промышляете? – нос Руна вдруг защекотал мерзкий серный дух.
– Как всласть, так в масть, господа! Часу не минуло, а мы почти уж и сгинули!
– Сидим, что жданки, а дорога-то – пустая, госпо́да! – тотчас же пожаловался рогач. – Ни души! Ты на торбу, на торбу нашу глянь, видишь?
Парень нехотя бросил взгляд на небрежно брошенную хламиду мешка. Та раззявила голодную, но совершенно пустую пасть. В иной удачливый день в таких по десятку-другому душ томилось к тому момента, как один из Двадцати являлся на горизонте. Сегодня же у бесов было скверно – что с душами, что с удачей. Теперь вот ещё и чародей с символом Несущего Волю…
То ли не знают, что случилось в Шпиле, то ли чего-то не знает Рун – иначе чего им бояться? Мяхар хмыкнул – эти-то и чего-то не знают? Хорошо подумал, парень?
Рун кивнул в ответ – то ли им, то ли самому себе. Проигранцы поняли его жест по своему. Принялись жадно потирать руками, будто он им дал разрешение остаться.
Бесы. Правила. Странный мир. Рун никогда не думал, что у придорожных бесов может быть что-то ценней собственного хвоста, а поди ж ты. Если проигранец в течении двух дней ни одной души не соберёт – лет десять, а то и того пуще пустовать будет, не явятся: правило. Наберут полтора десятка душ – и поминай как звали, год-два даже носа не покажут: правило. Настигнет их чародей и прогонит со своих земель, откажется играть, помянет бесовью мать – что серная вонь прочь испарятся.
Потому что правило.
Старый Мяхар от игры никогда не отказывался – а потому не раз и не два, как одноиз величайших своих достижений демонстрировал коллекцию мохнатых хвостов. Мальчишка раз от раза принимался их считать, но сбивался на второй сотне.
Старик любил пощекотать собственные нервы, зная, что ставят на кон при игре с придорожными бесами. Как и знал одно из нерушимых правил – победить в игре проигранца значит получить над ним власть. Без хвоста эти бестии на дороге никогда не явятся – хвост для них что мана для чародея.
А ещё счастливец, что вопреки собственной неудаче и мухлежу нечистых одерживал над ними верх мог запросить всё, что угодно.
В разумных пределах.
Рун хлопнул в ладоши, и колода карт, ещё мгновение назад прятавшаяся в кармане рубахи горбатого оказалась в ладони у чародея. Карты придорожные бесы любили, холили и лелеяли. Рубашка была приятной и тёплой на ощупь, будто кожа. С лицевой стороны на Руна будто живыми глазами таращились вожди, селяне и чародеи. Художник точно знал своё дело и не зря ел свой хлеб.
На мордах проигранцев отразилась сразу же смесь ликования, тихого ужаса и удивления. Чародей взял в руки их вещь! Сам! В глубине поросячьих глазок тут же заплясал озорный огонёк. Один из Двадцати-то мямлей оказался, рохлей! Хотел фокус показать, да теперь он ему боком выйдет. Руну казалось, что он буквально видит те картины, что так ярко рисует им воображение не жалея красок. Душа, да чародея, да не последнего, а из Шпиля – не каждый придорожный бес похвастать сможет!
Щенячий восторг, обуявший нечисть, казалось, можно было резать ножом. Но если уж кто и чует подвох, так это проигранец. Они уловили, что на лице Руна нет ни капли ужаса, а его улыбка пробрала их до самых мохнатых костей.
Их взгляды бегали по чародею. Мимолётный восторг сменился подозрением – быть может, они никогда и не играли с старым Мяхаром, но точно про него слышали. Уж не он ли явился к ним собственной персоной?
– Мне нужна информация. Сыграем?
Их обоих будто в гузно ужалило. Бесы переглянулись друг с дружкой. Чародей-разбойник рассказывал юному Руну, что они мало того, что готовы играть на что угодно, так ещё и с кем угодно. С пьяным селюком, чародеем, да хоть с самими бледными – ложились бы карты на стол!
– Господин, при всём уважении, должна сказать, что это неразумно. Ваши шансы…
– Заткнись, – беззлобно, но настойчиво, не снимая улыбки с лица велел ей юный чародей. Механическая кукла замолкла, но осталась недовольна.
– Сыграем! Госпо́да! – рогатый заплясал, прихлопывая в ладоши, словно чересчур впечатлительный ребёнок. Горбатый смолчал, ухмыльнулся. Правил объяснять не стал. Коли уж он примется рассказывать, что в таких играх на кон кидают, да ещё и Несущему Волю…
– Знания злата крепче, да ровность не та, – хрипло проговорил он, рукой придержав радость собрата. – Что госпо́де знать желаемо, авось мы хоть каплю, да знаемо?
Правила. Руну казалось, что он стоит посреди игрового поля, а со всех сторон на него смотрят они. Многомудрые, проверенные не годами – веками, крепкие и непоколебимые. Мало того на свете, чего не знает проигранец, говаривал старый Мяхар.
– Неисполнимого не даём, – притворно развёл руками рогатый, изобразив на своём подобии лица подобие же разочарования.
Парень закусил губу. Один вопрос – одна игра. Рисковать шеей больше одного раза было смерти подобно: Рун не знал, позволял ли даже Мяхар себе подобную вольность. Один вопрос из целого списка, что уже успели свалиться ему на плечи. Призраки учителей велели ему остудить пыл и быть осторожней в словах. Спросит – знают ли они, что случилось в Шпиле и придётся играть на подобную безделицу. А потом скажут, что, мол, знаем, а ничего другого вопрос сам по себе и не предполагал.
– Не тяни за хвост, госпо́да! – поторопил его горбатый, поглядывая на свою колоду в руках чародея. Рун осторожно сел на траву, скинул наземь мешающийся, желающий зацепиться за каждый куст плащ. Воздух заполнился ароматом свежескошенной травы, с ближайшего леса доносилось жизнерадостное пение птиц. Погода расщедрилась на солнце. Будет обидно, подумалось чародею, пропадать зазря в такой хороший день…
– Карту. От Шпиля, и до самых границ стен…
– Это можно! – поспешил его перебить Горбатый. Рун не позволил себя отвлечь, продолжил говорить.
– Карта саморисующаяся. Чтобы на ней отмечались все передвижения тех, кто напал на Шпиль.
Ему показалось, что рогатый икнул, едва заслышал. Просили с них всякое, но такое…
– А не много ли просишь? – на этот раз настал черёд Руна покрыться холодной испариной. Ска среагировала раньше, чем он осознал, что случилось. Малурит в её руках готов был брызнуть чародейским снарядом нахалке в лицо. Незваная гостья будто того только и ждала. Стреляющий посох выскользнул из рук механической куклы за мгновение до того, как она спустила курок, рухнул в густую траву неподалёку. Следующий удар пришёлся по самой автоматону – её, как игрушку, будто схватил невидимый великан – стальная дева и саффиритова лазурь оказалась совершенно беспомощны над неподвластными силами.
Рун на всякий случай сплёл заклинание, чуя, как липнет рубаха к телу. Мастер Рубера молчал – он изначально был против идеи играть хоть на что с проигранцами. Старый Мяхар же лишь скрипел зубами – что и говорить, влипли они по самые уши.
Глава 6
От одного только взгляда на бесовью мать было достаточно, чтобы понять – охранками и простыми заклятьями тут не обойтись.
Мяхар сам учил юного чародея никогда не поворачиваться спиной к проигранцу. Сейчас же парень чуял, как притихшие бесы сверлят его взглядом между лопаток. Будь их воля и возможность – засадили бы нож по самую рукоять без лишних разговоров. Что поделать, вторил сарказм: мир оказался устроен столь гнусно, что каждый норовит что-нибудь вонзить в спину беззащитному чародею.
В ней было полтора метра роста. Наверно, если одеть её в балахон крестьянской робы – она бы сошла за селянку-подростка.
Балахонам, как и иной другой одёжке она предпочитала естественность наготы. Торчком стояли небольшие, острые девичьи груди. На круглом лице, обрамлённом длинными, до самого копчика, волосами было настырно упрямое выражение. В отличии от своих собратьев бесовка могла похвастать красиво слаженной фигуркой, красным оттенком кожи и отсутствием шерсти. Из под той тряпки, что лишь слегка скрывала от любопытных глаз её промёжность торчал изящный, тонкий и упругий хвост.
В её глазах бушевал самый настоящий азарт, достойный любого проигранца.
Рун воззвал к старому Мяхару. Потом ещё раз и ещё. Призрак чародея разбойника решил, что нет лучшего момента для тишины, чем сейчас, а потому молчал.
Молчание, казалось, висело над ними плотной, липкой пеленой. Парень ощутил как мгновенно взмок. Его взгляд переходил с болтающейся в воздухе Ска на чрезмерно юную бесовку. Чрезмерно юную для той, кто должна зваться бесовской матерью.
Она истолковала его замешательство верно, ухмыльнулась. Вместо человеческих зубов в её рту покоился рад острых, пиловидных зубов. Словно дразня Последнего из Двадцати, она показала ему острый, будто копьё, язычок.
– Представлял себе иначе? – она хлопнула ладонью саму себя по бёдрам. Не осознавать своего очарования она точно не могла. Очарования и привлекательности.
Рун кивнул в ответ. Представлял. Иначе. И такой, и эдакой, и даже растакой. Действительность оказалась ярче и приятней глазу, чем любые представления.
Бесовья мать опасна. Мяхар, утащив Руна на очередную из своих ночных вылазок поучал юнца – где словом, где делом. Выросшему Руну теперь казалось, что большей части своей сноровки, импровизации, умению найти выход из неожиданности он обязан именно этим вечерам. Бесовьи матери опасны, обворожительны и прекрасно знают об этом. Не обманывайся их неспешностью – за ней кроется звериная, если не убийственная реакция. И не позволяй одному лишь их виду обмануть тебя. Под маской хрупкости и нежности кроется лютая жестокость. Беспощадность. Мяхар, почему-то, делал упор именно на последнее слово.
Рун до того пару-тройку раз имел дело с проигранцами. Перекидывался с ними в карты – под покровительством старого разбойника. То ли убоявшись гнева грозного бородача, что раз за разом лишал их собратьев хвостов, то ли за его спиной в самом деле не менее грозно надзирала сама Архи удачи, но карта шла к юному чародею. Нечистые же выглядели так, будто четыре плода кислянки они уже съели, а ещё четыре ждали своей очереди.
Проигранцы, карты, всё это абсолютно ничто по сравнению с бесовьей матерью…
– Язык проглотил? А, может, мне сломать твою куклу, чтобы ты похныкал?
Она стиснула кулак, повисшую в воздухе Ска тотчас же неведомой силой смяло в клубок. Парень повержено поднял руки. С бесовьей матерью лучше не шутить. Её силы от племени Бледных, далеки от магии и сравнимы с силами почти любого из Двадцати на пике. Наверно, они могли бы захватить не пару дорог и сотню душ, а весь мир целиком и сразу.
Если бы не правила.
Парень облизнул разом высохшие губы. Если уж бесовка решила явиться перед ним воочию, то уж не просто так. Наверняка у неё есть какой-то свой, особый интерес. С другой стороны, он сам навлёк на себя напасть в её лице, по своей воле отобрав у проигранцев колоду карт.
– Отпусти её. Пожалуйста, – последнее слово Руну давалось тяжело. Будучи чародеем он не привык просить, только требовать. Сейчас ему приходилось признать, что есть силы куда более могущественные, чем его собственные. И что его судьба если и не целиком, то минимум наполовину в грязных ручонках этой недоросли.
Ска бухнулась оземь, будто камень. Будь она живой – всё закончилось бы плачевно. Автоматон же спешно вскочила на ноги, но нехотя остановилась, когда Рун подал ей знак.
Бесовка сделала шаг ему навстречу, норовя зайти за спину, словно проверяя, что именно позволит ей сделать с ним он сам.
Её курносый, вздёрнутый носик дёрнулся – мать проигранцев принюхивалась к мальчишке перед ней, нежно положила ему свою руку на плечо.
– Ты слишком многого просишь, чародей. Столь ли хороша на вкус твоя душа, чтобы требовать подобного? Ты просишь невозможного.
Рун ничуть не сомневался.
– Такая карта возможна, – мягко возразил он, чуя, как холодные руки бесовки щупают его тело. Ей явно нравилось, как он напрягся, что он не сопротивляется, что он, наверно, боится.
– Возможна, – они кивнула, согласившись с ним. – Ты требуешь невозможного. Карта ведь нужна тебе, а значит, ты сам не в состоянии достать её иными путями. Ты и не собирался её искать – ещё вчера, ещё сегодня утром.
На свете мало того, чего не знает проигранец. В голове чародея голос старого Мяхара звучал разве что не набатом. Парню вмиг стало не по себе от одной лишь мысли о том, что неведомые силы следят за каждым его шагом. Посмеиваются над неудачами, по-отечески улыбаются на успехи…
– Ты боишься признаться самому себе, что и сам не знаешь, чего же ты хочешь. Давай я тебе помогу?
Призрак чародея-разбойника спешил напомнить своему нерадивому ученику, что ни в коем случае нельзя делать три вещи – одевать штаны через голову, колдовать задницей и принимать помощь от проигранцев. Рун закусил губу, но возразить не успел: бесовка обхватила его руками за шею, повисла на нём как…
Как Виска.
Рун покачал головой, прогоняя непрошенное наваждение.
– Мы сыграем с тобой. Если ты выиграешь, я расскажу тебе о том, чего ты жаждешь чуть больше, чем расскажут все остальные.
– Мне нужна карта, – Рун нашёл в себе силы стоять на своём. Бесовка же лишь цокнула языком. Рун ощутил на себе её теплое, жаркое дыхание. Горячо, страстно и с насмешкой она зашептала ему на ухо.
– Нет, мой маленький колдунчик. Ты взял колоду карт из рук до того, как её перетасовали мои дети. А значит согласился играть на чужих условиях.
– И что же ты хочешь взамен? Мою душу?
Она выдохнула, как показалось Руну, с каким-то женским разочарованием. Бесовка выпустила его из объятий и, будто змея, отпрянула прочь. Возникла у него перед лицом в один прыжок, обидно щёлкнула по носу.
– Что я буду делать с твоей душой, колдунчик? Меня интересуешь ты. Хочу сыграть с тобой… – её глаза вдруг озорно блеснули, – на тебя.
– На меня? – Рун ничего не понял, переспросил. – Почему на меня?
Она вновь принюхалась, повела носом, блаженно закрыла глаза.
– От тебя пахнет, как от него. Не так же. Иначе.
Рун готов был вновь погрузиться с головой в бездну непонимания, пока шальная и дерзкая мысль не пробилась сквозь тугую плеяду сомнений.
Она говорила о старом Мяхаре. Тот развёл руками в голове юного чародея – ничего не помню, ничего не знаю. Чего ты, в конце концов, хочешь от голоса в своей голове?
– О, не расстраивайся, не выгляди столь понуро, мой маленький колдунчик! Ты будешь моей самой любимой игрушкой – может быть вечность, может быть до скончания времён. Обещаю, я буду тебе хорошей хозяйкой!
Глядя на её зубастую ухмылку парень терзался сомнениями.
– А если я откажусь?
– Фарш назад в мясо не крутят, посреди игры не пасуют, – хрипло подал голос Горбатый. Рун вздрогнул – он словно и забыл о этих двоих. Бесовка бросила на своих детей испепеляющий взгляд и те мигом смолкли. Тяжелей всего пришлось рогатому проигранцу: того будто изнутри разрывали невысказанные слова.
– Правила. Ты взял колоду, уже в игре. А я могу отбирать чужую игру, если она ещё не начата. Помнишь? Правила! – она погрозила пальчиком у Руна перед самым носом. Резко развернувшись, чуть не отвесив последнему из Двадцати затрещину кончиком своего хвоста, бесовья мать хлопнула в ладоши. Земля под ногами чародея заходила ходуном. Нутро требовало действия – схватить, ударить, заломить…
Здравый смысл говорил, что уже поздно действовать грубой силой, придётся решать иначе.
Знаешь ли ты, спросил парень у самого себя, хотя бы одного человека, что сам выиграл у проигранца?
Человека – нет, вновь подал голос учитель разбойник. А чародеи, как минимум, были.
Перед Руном вырос холм. Словно врата, он разверзся прочь, открывая мрачную бездну преисподней. Парень бросил взгляд на хозяйку этих покоев, та лишь кивнула.
– Большие игры в чистом поле – это низко, колдунчик. Ты так не думаешь?
Юного чародея тут же схватили за руку – Ска явно не собиралась пускать своего господина прямиком в лапы нечисти. Что с ней будет, спросил у себя парень, если он проиграет и навсегда останется во власти этой… этой…
Ему даже думать о подобном не хотелось.
– Можешь взять свою куклу с собой. Когда ты сменишь свою свободу на вечное ублажение моих капризов… из неё получится хорошая вешалка! Идём!
Бесовка в два шага прыгнула в разлом, тут же скрылась в его тёмных пучинах. Руну в лицо ударил острый, едва ли не сбивающий с ног дух серы и палёной древесины.
Он посмотрел на Ска – та отрицательно качала головой. Ей не хватало ни умения, ни программных алгоритмов, чтобы создать внутри своего стального сердца хоть что-то отдалённо похожее на волнение.
Но она пыталась изо всех сил.
Так крепко его держала только Виска. Маленькие ручки обхватывали его плечо, едва не впиваясь ногтями, а глаза юной волшебницы были стократ красноречивей слов. Она сумела удержать его от похода на безумку с мастером Рубера, смогла заставить отказаться от участия в неразумном эксперементе Гитры. Ей не удалось удержать его лишь тогда, когда он бежал из Шпиля.
Ска ни чуточки не была похожа на неё. Мало что выражающий взгляд стальной куклы говорил лишь о том, что её действия продиктованы протоколами.
– Идём. Ты мне нужна, – парень поискал внутри себя слова для стальной девы и не нашёл ничего лучше.
Рун прищурился и сделал первый шаг, стараясь не выдать той робости, что вдруг овладела им. Второй шаг дался проще. Юный чародей бросил взгляд в глубины бездны перед ним – на миг ему показалось, что он видит жадные до чужой жизни руки Бледных. Выдохнув, словно в последний раз, он прыгнул в разлом.
Разум тотчас же заволокло всепоглощающей мглой…
