Алекс Феби
Город мертвого бога
XII
– Короче, все, что мы за него выручим, спустим в курильне. Идет? Без возражений?
– С какой стати мне возражать?
– Вот видишь, ты уже возражаешь! В курильню, так?
– Ну да, но только сперва надо сбыть его с рук.
– Конечно! Сбудем его с рук и свалим. И все, что нам за него дадут, мы спустим в курильне, согласен?
– А сколько нам за него дадут?
– Откуда мне знать! Я что, по-твоему, похож на предсказателя? Может, десять монет.
– Должно хватить.
– Хватит за глаза! Ну что, где там кошелек?
– Должен быть где-то у него.
– Конечно, где-то у него: где же еще ему быть! Я говорю, найди, куда он его запрятал, и забери поскорее.
– Куда ты запрятал кошелек, погань, а?
Они тащили Натана, взявшись каждый за одну руку, обратно на холм. Его держали так крепко, что крысиный укус снова принялся болезненно пульсировать. Как Натан ни пытался цепляться ногами за землю, это нисколько не замедляло их продвижение. От них разило, от этой парочки, как разит от ломовых лошадей после целого дня таскания груженных бочками подвод: пряный запах, чуть сладковатый.
Чужие руки проворно обшарили его рубашку и куртку.
– У меня ничего нет! Я не тот, кто вам нужен!
– Тот самый, не боись. И все у тебя есть – только вот где? Ты ведь не вздумал засунуть его в какое-нибудь гадкое место, а?
Оба остановились. Тот, что повыше, провел рукой с черными ногтями по рту и подбородку. Тот, что пониже, с отвращением скривил лицо.
– Только не говори, что ты устроил нам такую пакость! Он ведь не устроил нам такую пакость, как ты думаешь?
– Ну, если не устроил, то где тогда деньги?
– Нет у меня никаких денег!
– Слышь, ты, подонок. Деньги у тебя есть. Сказать почему? Потому что мы специально отправились, чтобы тебя найти, и мы тебя нашли, и толпа людей, которые смотрят оттуда, сверху, уже видела, что мы тебя нашли. И если мы тебя нашли, а у тебя не окажется денег…
– Мы не сможем пойти в курильню?
– Гораздо хуже, дубина ты стоеросовая! Если мы нашли пацана, значит, мы нашли кошелек, верно? А если мы нашли кошелек, мы должны вернуть его законному владельцу, так? А если мы не возвращаем его законному владельцу – это ж выходит, что мы сами воры, сечешь? То есть, значит, нас же и посадят в кутузку!
– И тогда мы не сможем пойти в курильню?
– Понятное дело, не сможем! В курильню, так ее и растак… На виселицу – вот куда мы отправимся! Сечешь? То есть у него просто обязан быть кошелек! У тебя обязан быть кошелек, понимаешь? Ну так где же он?
– У меня его нет.
Рука коротышки поднялась ко лбу; он потер виски кончиками пальцев с такой силой, что на коже остались красные следы.
– Я даже не знаю, как еще попонятнее тебе объяснить…
– Может, все же глянуть сзади? – Длинный начал заходить к нему за спину.
– Честное слово, у меня его нет. Ищите сколько хотите. Я отдал его парнишке с той стороны.
– Сообщник?! Ох, боже мой… В такое они никогда не поверят. Никогда! Они не особенно высокого мнения о трущобной мрази вроде тебя. Не учитывают вашу сообразительность. Недооценивают, как крыс. Или тараканов… А мы-то что? Мы и сами недалеко ушли. Если дело дойдет до судьи, то нас всех моментально вздернут… О боже! Так я и знал! Надо было сидеть и не рыпаться…
– Так, значит, мы не пойдем в курильню?
– Да заткнись ты со своей треклятой курильней!
Пока они препирались, Натан потянулся вниз в поисках Зуда. Крысиный укус болел, к тому же его держали так крепко, что было трудно почувствовать что-то еще, но он был уверен, что сможет найти искомое, если только ему позволят сосредоточиться.
Однако вышло так, что это не понадобилось.
– Господа! Кажется, вы попали в затруднительное положение?
Это был Гэм Хэллидей. Он стоял, прислонясь к углу дома, не больше чем в десяти футах от них. Было трудно сказать, откуда он появился: с таким же успехом он мог вылупиться непосредственно из стены за своей спиной. Натан недоверчиво потряс головой.
– Тебе еще чего надо? – спросил тот из похитителей, что был повыше.
Гэм широко улыбнулся.
– Чего мне надо, так это чтобы вы, двое таких выдающихся джентльменов, отпустили моего друга к его товарищам по играм, которые его давно заждались. Я понятно изъясняюсь?
– Парнишка, его игры закончились. Мы ведем его туда, где его вздернут, так что никакие игры ему больше не светят. Разве что, честно сказать, вполне возможно, что кто-нибудь захочет поиграть с ним, прежде чем избавить его от страданий.
Гэм поджал губы и шагнул вперед – небрежно, не спеша, с видом полного безразличия.
– Это вряд ли, – проговорил он. – Ну так как насчет того, чтобы его отпустить?
– Нет, – ответили оба, в унисон, и повернулись к нему спиной.
– Вы, ребята, конечно, как хотите, но я бы сказал, что шансы у вас неважные.
Они обернулись снова, и выражение их лиц показывало, что если они терпели Гэма до этого, то сейчас их терпение истощилось.
– Сгинь, парень, нам своих забот хватает. Последнее, что нам нужно, – это чтобы какой-то трущобный подонок лез в наши дела.
– Вот здесь вы абсолютно не правы! Я как раз тот трущобный подонок, который вам сейчас больше всего нужен.
– О чем это он?
– Позвольте, я объясню вам понятнее – и лучше бы вы, господа, постарались побыстрее уловить суть, поскольку я уверен, что, хотя эти мымры там, наверху, и выглядят так, будто из них песок сыплется, мозги у них еще не совсем ссохлись, так что очень скоро они заподозрят неладное, и тогда нам всем крышка. Как мне видится, для вас есть только один выход из сложившейся ситуации: вы даете себя порезать и отпускаете моего паренька на свободу.
– Чего?
– Что-то я не пойму, что он такое болтает.
– Все еще недостаточно понятно? Если вы оставите паренька себе, вас вздернут как соучастников кражи, когда обнаружится, что кошелька нет. Если вы его просто отпустите, вас вздернут как соучастников кражи, поскольку он украл кошелек, а вы позволили ему уйти. Но! Если вы согласитесь подвергнуться паре взмахов моего парикмахерского орудия, то, после того как вас зашьют, вы будете свободны отправляться на все четыре стороны. Итак, что выбираете?
Двое глядели на него, слегка приоткрыв рты, словно он был каким-то эзотерическим проповедником или говорил на нечеловеческом языке. Гэм вздохнул – и одним широким взмахом бритвы прочертил дугу через оба их лица, так что их рты стали немного шире, а полукруг мостовой в паре футов перед ними – немного краснее.
Он схватил Натана за руку.
– Пусть не говорят, что я их не предупреждал. Пойдем!
Тот не стал мешкать. Он снова кинулся бежать, плечом к плечу с Гэмом, прямиком туда, откуда его приволокли.
– Ты мог их убить!
– Чепуха.
Натан, как и прежде, устремился к калитке, но у Гэма был другой план. Когда до калитки оставалось еще футов пятьдесят, он вдруг затащил Натана в проулок, шедший вдоль задов торговых лавок, до пояса забитый пустой тарой и кучами отходов. Они добежали до середины, и тут Гэм куда-то делся. Натан резко затормозил и воззрился на то место, где Гэм только что был. Пусто!
Потом на уровне земли возникла Гэмова голова.
– Ну, чего ты ждешь? Давай спускайся, пока тебя не прихватили. Я же не могу перерезать всех в городе, верно?
Гэм выглядывал из окованного металлом квадратного отверстия в булыжной мостовой, едва достаточного, чтобы Натан мог в него проскользнуть. Видя, что Натан медлит с выполнением того, что ему было сказано, Гэм ухватил его за лодыжку и потащил к себе.
– Да что это сегодня со всеми? Я что, так непонятно говорю?
XIII
Железные скобы лестницы проржавели насквозь, так что руки Натана, когда он добрался до дна, были красными. Он размотал носовой платок, бросил один взгляд на крысиный укус – и поспешно замотал обратно. Лучше, чтобы рана была защищена. Он попытался обтереть другую руку об штаны, но от этого ржавчина, казалось, только сильнее въелась в кожу, вместо того чтобы сойти с нее.
Теперь, когда крышка люка над ними была закрыта, он наконец повернулся к Гэму:
– Что ты вообще здесь делаешь? Ты все время крутишься поблизости. Ты следишь за мной или что?
Надвинув козырек кепки на глаза, Гэм подобрал загодя оставленный здесь масляный светильник и улыбнулся:
– Думаешь, ты такой неотразимый, что я шныряю в тени, дожидаясь случая взглянуть на твою тощую задницу? Ну то есть в данном случае ответ утвердительный: я действительно слежу за тобой. Я слежу за тобой уже не первую неделю. К твоему счастью.
Натан был готов в негодовании броситься прочь, но куда ему было идти?
Они стояли на краю широкого подземного канала, который протекал под сводом из позеленевших кирпичей, поблескивавших и шевелившихся в неровном свете Гэмовой лампы. Помимо дождевой воды в канале текло много всякой дряни: помои со скотобоен, стоки из кожевенных мастерских, какая-то мерзкая пена бог знает какого происхождения. Все это сливалось в один тошнотворный поток, в котором, словно всего этого было недостаточно, кишела мертвожизнь самого отвратительного сорта: бессмысленные, бесполезные, поганые твари, какие только и водятся среди подобной мерзости. То одна, то другая на несколько мгновений вылезала на какую-нибудь палку или плывущее перо огненной птицы и застывала там, прежде чем вновь раствориться среди пузырей гнойной слизи. Зловоние стояло такое, что Натан втянул губы и прикусил их зубами, дыша самыми уголками рта через покрытую ржавчиной ладонь, пальцами которой одновременно зажимал ноздри. Привкус железа был едва различим: не более чем слабая нотка в весьма ярком и выраженном букете.
Гэм улыбнулся:
– Привыкнешь. Я тоже, когда впервые сюда попал, думал, что этот запах просачивается сквозь кожу, таким он казался крепким. А теперь? – Он вдохнул полной грудью, словно стоял в гуще предрассветного тумана. – Я едва его замечаю! Прямо скажем, я нынче вообще почти не чувствую запахов. Да и вкусов тоже. Пошли!
– Брось, Гэм. Оставь меня в покое.
– Нет, Натан, я не оставлю тебя в покое. Я буду тебя преследовать, я буду ходить за тобой повсюду – до тех пор, пока ты не вступишь в мою шайку. А если ты не вступишь в мою шайку, я все равно буду за тобой ходить.
Гэм двинулся прочь, и Натан, бросив короткий взгляд обратно, на ведущую вверх лестницу, пошел следом.
– Но почему? Ты мог бы выбрать любого из сотни других ребят!
Не останавливаясь, Гэм ответил через плечо:
– Таких, как ты, Натан, больше нигде нет.
Канал был около тридцати футов в ширину, с обеих его сторон имелось пространство еще футов в десять. Несмотря на отвратительное содержимое потока, на его берегах не было Живой Грязи – возможно, ее смыло дождем. Немногочисленные крысы под ноги не лезли, а лишь ныряли в канале и высовывались из нор по щелям стен. Гэм шагал, далеко выбрасывая ноги, его локти торчали в стороны, большой палец одной руки был заткнут в карман жилета. Натан с трудом поспевал за ним.
– Так это здесь твое убежище?
– Что?! Ты, должно быть, считаешь меня настоящим подонком – а в твоих устах, Натти, это звучит как двойное оскорбление! Нет, это всего лишь проход, удобный способ передвигаться по городу, не привлекая к себе внимания. Конечно же, я никогда бы не стал обустраиваться здесь жить! К тому же во время дождя вода заполняет канал с такой быстротой, что нас смыло бы в течение нескольких секунд. Нет уж, Натти, дружище, банда Гэма живет в гораздо более качественных условиях!
– Где же это?
– Скоро увидишь, если пойдешь со мной. Впрочем, ты, если не заинтересован (а это, судя по нашим предыдущим разговорам, именно так), можешь, конечно, продолжать двигаться вдоль главного туннеля. И обнаружишь, что он выходит на поверхность среди грязи в какой-то сотне ярдов от твоей хибары в трущобах. Небольшая пробежка, и ты вновь окажешься в любящих объятиях своей матушки. Разумеется, при условии, что ее любящие объятия не будут заняты кем-нибудь другим.
На стене не было никакого видимого знака, но тем не менее Гэм внезапно остановился и провел кончиком пальца вдоль какой-то линии.
– Или ты можешь идти со мной. Твой выбор.
Найдя нужное место, чем бы оно ни было, Гэм нажал на него. Один из кирпичей плавно, словно смазанный жиром, ушел в глубину. Гэм просунул руку в открывшееся отверстие, пошарил внутри – и в стене перед ним отворилась со щелчком дверь.
– Вуаля!
За дверью обнаружилось тесное пространство, едва достаточное, чтобы оба мальчика могли встать плечом к плечу; им пришлось потесниться, чтобы снова закрыть дверь. Новый щелчок – и часть пола отодвинулась, открыв спиральную лестницу, витками уходившую в глубь земли.
– Милости прошу!
Натан поглядел вниз, но не тронулся с места.
– Давай, не дрейфь! Едва ли я стал бы тратить усилия на твое спасение, если бы задумывал против тебя какую-нибудь пакость, верно?
Внизу было темно. Пройдя один поворот, Натан был вынужден втянуть голову в плечи и слегка наклониться в сторону, чтобы не удариться. Камни были сырыми и источали слабый запах, напоминавший о гробницах и монастырях. Поверхность под его ногами и пальцами (порой она касалась и его щеки) была шероховатой, словно мелкий наждак, и слегка осыпалась от прикосновения. Неудивительно, что и ступени были истерты, встречая каждый его шаг глубокой впадиной. Если бы пространство не было таким тесным и он постоянно не упирался бы в стены рукой, плечом, локтем или коленом, Натан, наверное, оступился бы и упал.
– Далеко еще до низа?
– А что? Боишься навеки остаться здесь, в этом каменном гробу? Где ни вздохнуть, ни шевельнуться? Успокойся, мой маленький нежный цветок, мы выберемся отсюда так скоро, что ты и заметить не успеешь.
Гэм не соврал: всего лишь через несколько шагов они вышли в широкий коридор.
Если спиральная лестница была просто вырублена в песчанике, то здесь все было устлано коврами и подсвечено панелями из светящегося камня, вделанными в стены. От сырости ковры были все в темных пятнах, и в воздухе висел затхлый запах, однако все же это были ковры, и к тому же довольно чистые. В верхней части стены были подвешены на специальной штанге ряды картин – написанные маслом, в шелушащихся золоченых рамах, они изображали мужчин с серьезными лицами, в застегнутых на все пуговицы форменных сюртуках. Более разнородной коллекции лиц нельзя было себе представить: усатые, бородатые, одни с гладкими щеками и карими глазами, другие с расплющенным носом и свисающими брылями, третьи совсем юные, свежие и белокурые – но все носили одинаковые глянцево-черные мундиры и держали в руках трости, увенчанные козлиными рогами.
– Симпатичные ребята, да?
– Кто они?
– Члены привилегированного клуба. Здесь была их штаб-квартира.
– Что ж это был за клуб, которому вздумалось устраивать штаб-квартиру в таком месте?
– Хороший вопрос, малыш Тривз! Пойдем. Тут легко идти, но только не отставай: там, внизу, настоящий лабиринт.
Повсюду были стилизованные изображения бараньего рога – на картинах, в узорах обоев, в резных украшениях на каждом выступающем углу; они повторялись снова и снова, и в конце концов глаз настолько к ним привыкал, что выхватывал лишь отдельные формы (изгиб, виток, полуспираль), отраженные, сдвоенные, повторяющиеся. Тот же узор прослеживался и в линиях ковра, сбегавшего вниз по центру лестницы и продолжавшегося в более широком пространстве холла, куда выходили три двери. Над средней из них была прикреплена голова настоящего барана – а точнее, ее чучело; потрескавшиеся, выцветшие рога то заливала тень, то вновь озарял свет от пламени факелов, хлопающего на сквозняке из подземного туннеля.
– Эта заперта, – сообщил Гэм. – Сколько мы с ней ни возились, ее никак не открыть.
Подойдя к левой двери, он повернул бронзовую ручку в виде черепа. Дверь распахнулась. Тотчас же в холл ворвался аромат жарящегося бекона и звуки разговаривающих, смеющихся голосов.
– Кушать подано!
XIV
Стены комнаты были почти целиком заняты полками с книгами. Там, где книг не было, виднелись какие-то трубы, лестницы, дымоходы, масляные светильники – все, что делало это место пригодным для жизни. С какой стати кому-то понадобилось уделять столько внимания книгам, Натан не мог даже предположить. А может быть, книги и соорудили это место и теперь жили здесь, в своем упорядоченном, уединенном мирке, глубоко под реками нечистот, текущими наверху? Гэм, шедший впереди Натана, остановился и принялся вытаскивать наугад том за томом, нарушая их покой, пока у него не образовалась стопка, доходившая до подбородка.
– Надо заниматься самообразованием, – пояснил он и двинулся к огню.
Перед камином стояло кресло с высокой спинкой, обтянутое красной кожей и усеянное гвоздями с широкими шляпками, возле которого располагался столик с настольной лампой. Свалив книги на столик в общую кучу, предназначенную для прочтения, он подобрал две, что валялись на сиденье.
– Я никогда их не жгу, пока не дочитаю, – сообщил Гэм, швыряя ненужные более книги в камин.
Перед огнем грелись двое. Один был Натану незнаком, а вот девочку он узнал. Щетина, пробивавшаяся на ее выбритой голове, теперь была по большей части упрятана под чепчик, но это была она – та девчушка, что так крепко цеплялась за него в особняке Господина. Поднявшись с места, она взялась за длинную ручку огромной сковороды, пристроенной на импровизированной плите – чугунной каминной решетке, закрепленной между двумя каменными горгульями. Языки пламени, треща и плюясь, плясали над горящими книгами и лакированными ножками стульев. Ухватившись обеими руками за рукоять и уперев локти в бедра, девочка подняла сковороду, пронесла столько шагов, сколько осмелилась, и шмякнула посреди длинного читального стола, занимавшего бо́льшую часть комнаты. С шипением и шкворчанием раскаленный металл встретился с полированной поверхностью, выжигая на ней идеальный белый круг рядом с бесчисленным множеством таких же.
– В следующий раз твоя очередь, – заявила она Гэму.
Ухватив ногтями кусок бекона, она прошла с ним к другому красному продавленному кожаному креслу.
– Ешь, Натан. У тебя вид, как у того осла, которого моя сестра продала на клей, – добавила она.
Натан взял кусок бекона с дюймовой полоской жира на одном конце, подняв за толстый белый волос, вонзил в него зубы и принялся жевать – не откусывая, но дюйм за дюймом затягивая в рот и перемалывая зубами. Мясо было таким жестким, что могло бы встать поперек горла бродячему псу, однако Натан продолжал упрямо жевать, причмокивая и всасывая текущий сок.
– Я Присси, – представилась девчушка и протянула ему руку.
Натан замялся, не зная, что должен с ней делать (подержать, погладить, поцеловать), однако, пока он обтирал свою ладонь от жира и успокаивал вспыхнувшую боль от крысиного укуса, было уже поздно: девочка убрала свою руку и сделала неприличный жест.
– Долго копаешься, – сказала она.
От второго (Натан так и не определил, мальчик это или девочка: в свете камина черты постоянно менялись от одного к другому) Натан услышал:
– Не бери в голову. Она просто дразнится. Тебя зовут Натан, верно? А нас – Джо[1]. Если вступишь в банду, мы покажем тебе секретное рукопожатие.
Джо были поджарыми и беспокойными, веки их глаз трепетали, словно крылья бабочки. Проглотив остатки бекона, Натан посмотрел на Присси, потом снова перевел взгляд на Джо.
– Похоже, теперь я обязан вступить. Я в долгу у Гэма.
– О-хо! – воскликнул Гэм, поднимая глаза от книжки. – Поворот налево кругом! Давно пора. Может, выпьем по такому случаю? Тут нет воды, только вино.
Он передал Натану бутылку – зеленую, с пылью на плечах. На этикетке была все та же баранья голова и надпись, которой Натан не смог прочесть.
– И что, это все? Это вся твоя шайка?
Все трое обменялись взглядами. Молчание прервал Гэм:
– А сколько нам нужно, по-твоему?
– По-моему, вам нужен еще один, – отозвался Натан.
Присси поглядела на Джо; Джо посмотрели на Гэма. Один лишь Гэм улыбался во весь рот.
– Вот это я понимаю! – воскликнул он.
– Но у меня есть одно условие. Моему отцу нужно лекарство, и как можно скорее. Мы должны его раздобыть.
Гэм кивнул:
– Лекарство будет нашей следующей задачей. Все по-честному. Правда, прямо сейчас не получится: в Торговом конце все небось до сих пор стоят на ушах. Но мы вернемся попозже, когда они успокоятся, и провернем это дельце. Ты еще не знаешь, Натан, насколько все легко, когда у тебя есть друзья и когда эти друзья знают свою работу!
Библиотека была гигантской. Из помещения, в котором они находились, были проходы в несколько других, заставленных бесконечными шкафами со стеклянными дверцами (впрочем, все были разбиты), и хотя ребята не стесняясь брали книги для чтения на растопку и вместо дров, собрание оставалось практически нетронутым. Вдоль одной стены были расставлены синие книги, пронумерованные по порядку, вдоль другой располагались красные; но по большей части они были самыми разнородными, без какой-либо видимой последовательности. Если Натан разглядывал их слишком долго, у него начинали слезиться глаза из-за отсутствия приметных деталей, и вся эта масса сливалась в одну огромную книгу, пеструю и затхлую.
Потолки в комнатах были высокими, здесь царили сырость и холод, а по углам прятались тени, так что Натан вернулся к огню.
– Кому это место принадлежало раньше? – спросил он.
Гэм продолжал сидеть, молча прихлебывая из бокала. Его ноги покоились на металлической декоративной фигурке дракона, сверху на них лежала раскрытая книга.
– Давай колись, – не отставал Натан. – Если я теперь в твоей шайке, ты должен делиться со мной своими секретами.
– Он не скажет, – отозвались Джо, поднимаясь, чтобы подбросить в огонь еще одну книгу. – Хотя и знает. Нам тоже не говорит. Даже Присси. Большая тайна. Тут целые мили. Куча комнат. Спальни, ванные, бильярдные. Даже бассейн есть. Вода, правда, черная. Пить нельзя… Ты умеешь читать?
Натан покачал головой.
– Может быть, в книгах написано. Мы тоже не умеем. Гэм умеет, но ничего не говорит.
Присси сидела в своем кресле со скрещенными ногами, в расслабленной позе – такой Натан ее еще не видел.
– Зато Джо могут порассказать тебе много чего другого. Правда, Джо? Расскажите ему какую-нибудь историю.
Она улыбнулась Джо, и те опустили взгляд. Натану показалось, что Джо смутились.
– Можем и рассказать. Если он захочет слушать.
– Конечно, захочет! Ты ведь хочешь послушать историю, правда, Натан? – Присси энергично закивала ему, и Натан осознал, что кивает в ответ. – Расскажите ему сперва про себя.
Джо придвинулись поближе к огню, озаренные переменчивым светом.
– Ну ладно. Видишь ли, Натан, мы рассказываем истории о людях. О том, как они стали такими, какие есть сейчас. Мы расскажем тебе нашу историю, чтобы ты знал, что мы не заносимся и не считаем себя выше всех. А потом расскажем истории всех остальных. Хорошо?
Натан снова кивнул – теперь уже не из-за Присси, а потому что действительно хотел послушать. Джо продолжали:
– Раньше (пока не было Города, Господина и Живой Грязи) попасть в этот мир можно было только одним способом. Но теперь происходит уйма всяких странностей. Ты, может быть, заметил, что в нас есть что-то необычное? В том, как мы выглядим? Как мы все время меняемся, дергаемся, никак не усидим на месте?
– Поэтому мы зовем их «Джерки Джо»[2], – заметил Гэм между двумя глотками, не поднимая головы от страницы, которую читал. – Они непредсказуемы, что бывает очень кстати во время поножовщины.
– Никто никогда не знает, что вы выкинете. Верно, Джо? – подтвердила Присси.
Джо не ответили, но на их губах заиграла легкая усмешка.
– Когда наша мать забеременела нами, у нее должна была быть двойня. Это было в Променаде, в самой глубине трущоб. Ведунья слышала два сердца, бившиеся у матери в животе. Мама была совсем крошкой, невысокой и щуплой, так что места у нее внутри было немного. Там было уютно – тепло и тесно, совсем по-родственному. Беременная, она ловила палтусов в Цирке вместе с ребятней: ей ужасно хотелось, чтобы мы не голодали. Видно, там Живая Грязь и попала внутрь нее (снизу или через рот – теперь уже не важно). Однажды она пришла к ведунье, и та сказала, что слышит стук только одного сердца – что один из нас умер и второй, скорее всего, последует за ним. Но она ошибалась. На самом деле получилось так, что мы сблизились еще больше и в результате, под действием Грязи, стали занимать одно и то же место. Мама родила нас как одного ребенка.
Джо обвели слушающих внимательным взглядом, словно проверяя, насколько их история завладела умами.
– Покажите ему штуку с ножом, – потребовала Присси.
– Рано. Мы еще не закончили. Ты можешь себе представить, Натан, на что это похоже – быть двумя людьми в одном и том же месте? Мы-то уже привыкли, по крайней мере в уме. Мы действуем как один человек, но наше тело иногда доставляет проблемы: порой оно перекидывается от одного к другому, так что кажется, будто мы не можем себя контролировать или у нас нервный тик. Иногда, когда мы устали или чем-нибудь расстроены, у нас все валится из рук, лицо корчит гримасы, а язык заплетается, так что мы говорим совсем не то, что хотели сказать. Бывают такие моменты, когда мы почти полностью разделяемся.
– Но мы совсем не против, Джо, – вставила Присси. – Да, Гэм?
– Нисколько, – подтвердил тот и, словно читая из лежавшей перед ним книги, торжественно продекламировал: – Ибо кто из нас способен всегда и полностью контролировать то, что он говорит, думает и делает?
– Вот именно, – сказала Присси. – Два сердца делают единого Джо в два раза добрее и благороднее и к тому же вдвое храбрее. А теперь покажите ему штуку с ножом.
Джо вздохнули, но тут же улыбнулись и вытащили из кармана нож. Это был стилет – тонкий, сияющий сталью. Джо поставили его вертикально, балансируя острием на кончике пальца.
– Смотри внимательно.
Нож заплясал, двигаясь то вверх, то вниз, описывая круги, переходя из руки в руку и обратно; потом Джо дернулись, как бы непроизвольно, и выронили нож на пол. На их лице появилось испуганное выражение. Если бы это была настоящая драка, Натан воспользовался бы моментом и ринулся вперед с собственным ножом, но если бы он так поступил, то был бы мертв, поскольку Джо с нехорошей ухмылкой уже держали второй нож напротив его сердца.
Присси захлопала в ладоши и завизжала от восторга.
– Ну, что скажешь?
Натан пожал плечами:
– Второй нож спрятать проще простого. Бросьте меня дурить.
Гэм поцокал языком:
– Нет никакого второго ножа. Один нож в двух местах сразу.
Натан качнул головой и наклонился, чтобы подобрать упавший нож, показать всем, что их два, – однако на полу между ними ничего не было.
– Не только ты тут можешь показывать фокусы, – улыбнулись Джо.
Гэм медленно поднялся и подошел к полке. Он отодвинул в сторону несколько книг и вытащил кожаный кисет.
– Куришь, Нат?
Натан покачал головой. Гэм раскрыл кисет, вытащил оттуда трубку и набил.
– Сегодня будешь курить. В нашей шайке так принято. Сперва мы едим, потом рассказываем истории, потом показываем рукопожатие и курим.
– Рукопожатия еще не было, – возразила Присси, – и к тому же Джо знают кучу других историй. Они знают про всех людей, откуда кто появился. Например, этот Кукушка, который ехал с нами в повозке Поставщика. Помнишь, с двумя братьями? Верняк и Облом. Как там было?..
Присси поднялась с места, сцепила перед собой руки и расставила ноги, словно собираясь прочесть стишок на вечеринке.
– «Некогда в трущобах жила одна женщина»… Как там было дальше, Джо? Я как-то выучила эту историю, чтобы рассказывать в «Храме» у моей сестры, чтобы мне не пришлось… Чтобы они не стали… Ну, в общем…
Присси села обратно и почесала голову под чепчиком, внезапно замолчав и помрачнев. Гэм подошел и положил ладонь ей на плечо.
– Она срезала жир с куска мяса, – продолжили за нее Джо. – Этот кусок она выменяла у мясника, который торговал на Стрэнде. Мясо было «сомнительного происхождения» (твое любимое выражение, Присси, верно?), но оно было свежим и дешевым, и при жарке из него вытапливалось много жира. И вот немного этого жира капнуло ей на запястья, и она вытерла их об фартук. Позже, когда она стирала фартук на мокрых скалах, на него испражнилась чайка…
– Это выражение мне тоже нравится, – вставила Присси.
– Женщина терла и терла, но не могла оттереть ни чаячье дерьмо, ни жир, на который оно упало. Пятно было не вывести ничем. Потом, однажды ночью, после того как фартук уже много раз надевали и снимали, стирали и перестирывали, из него выполз Кукушка – в форме этого пятна и того же цвета. Его нашли на куче грязного белья, ревущего во всю глотку, и как только он достаточно подрос, отправили работать. Беда только в том, что он ни на что не годился, и тогда его послали к Господину, чтобы, по крайней мере, выручить за него несколько монет.
– Должен заметить, – сказал Гэм, – что сам Кукушка не признает эту историю как достоверную. «Полная туфта!» – так он о ней отзывается.
Джо причмокнули:
– Некоторые люди просто не любят правды.
– Ну хорошо, – сказал Натан. – А как насчет моей истории?
Все внезапно заинтересовались огнем, которому, по всей видимости, именно сейчас понадобилась поддержка: собрать еще топлива, перемешать угли. Когда это было проделано и не осталось ничего другого, кроме как ответить на вопрос, Гэм откупорил новую бутылку вина и передал ее по кругу.
– Видишь ли, Нат, мы не задаем таких вопросов. Потому что ответы могут кого-нибудь обидеть. Впрочем, Джо знают историю твоей матери. Верно я говорю, Джо?
– Не надо! – выпалил Натан.
– Не волнуйся, мы не такие, как Гэм, – успокоили его Джо. – Это он любит причинять людям боль своими нападками, потому что люди когда-то причинили боль ему. Но мы так не поступаем. Итак, ты хочешь услышать ее историю?
Гэм принялся снова набивать трубку, и Присси уселась на подлокотник его кресла.
– Давай, Натан. Это хорошая история, – подбодрила она.
Он не отвечал. Что-то в нем сопротивлялось – он не был уверен, что хочет слышать истории о ней, будь они хороши или плохи. Впрочем, как бы там ни было, это было уже не важно, потому что Джо начали рассказывать, и Натан не стал их прерывать:
– В Торговом конце, как мы знаем, существует великое множество всяческих лавок и мастерских, торгующих кто чем. Есть ювелиры, есть часовщики, есть и портные; и вот однажды одна портниха взяла все обрезки лент и шелка, все ненужные пуговицы, оставшиеся от пошитых ею сюртуков и бальных платьев для дебютанток, все самые крошечные кусочки и обрывки, для которых не могла найти применения, но которые было жалко выбрасывать, потому что они были слишком красивыми, и из всего этого сшила одно прекрасное лоскутное платье. Это платье она надела на манекен, и оно оказалось таким восхитительным, что превосходило самые лучшие платья, которые она сшила для самых богатых и знатных аристократок в Мордью. Портниха выставила платье в своем окне в качестве рекламы своему мастерству, но уже на следующее утро, подойдя к своему магазину, обнаружила возле него толпу разъяренных женщин. «Что вас всех так расстроило?» – спросила она у них, и они принялись стенать и жаловаться, что платье в витрине гораздо красивее тех, за которые они какую-то неделю назад отвалили ей кучу денег. Неужели она держит их за полных дур, готовых платить черт-те сколько за второсортный товар? И так продолжалось весь день. Поэтому, чтобы завтра не повторилось то же самое, а также чтобы не обесценивать собственное рукоделие, меркнувшее перед этим лоскутным платьем, портниха вечером выбросила его в канаву вместе с манекеном. Сточные воды принесли это изысканнейшее изделие в трущобы, где оно попало в Живую Грязь и лежало там до тех пор, пока Грязь не дала ему жизнь. Получившееся существо принялось ползти без всякой цели и в конце концов оказалось в лачуге, где его обнаружил твой отец, Натан. Теперь она должна была оставаться с ним, поскольку, если бы она вернулась наверх, мастера распустили бы ее на клочки и сожгли эти клочки в огне, чтобы сохранить цены на свои товары.