Алан Сепинуолл
Клан Сопрано

Полная версия

Сезон 2 / Эпизод 2. «Не реанимировать»

Сценаристы – Робин Грин, Митчел Берджесс и Фрэнк Рензулли

Режиссер – Мартин Брюстл

Рыбак рыбака

«Тебе не понять, что творится у меня в голове». – Ливия

По сравнению с «Мужчина заходит в кабинет психотерапевта» «Не реанимировать» кажется очень незначительным эпизодом-связкой^[89]. Мы узнаем, что у Пусси действительно есть проблемы со спиной, и что он на самом деле является информатором ФБР с тех пор, как его поймали на героиновой сделке, с помощью которой он собирался оплатить своему сыну колледж (его связной, Скип Липари^[90], сообщает, что он «у нас под колпаком с 98-го»). Дяде Джуниору разрешают покинуть тюрьму из-за проблем со здоровьем и ожидать грядущего суда по делу о рэкете под домашним арестом. Ливия запускает когти в Дженис – свою более молодую версию – с помощью коктейля из резкого отторжения и квазитерапевтической беседы, а затем сажает ее на крючок, намекнув, что Джонни спрятал деньги в ее доме.

Отношения пар Ливия – Дженис / Тони – Джуниор наполнены черным юмором и тонкими психологическими манипуляциями. Между Тони и Джуниором уже не остается любви: племянник сообщает присматривающему за его дядей Бобби Баккальери (Стивен Ширрипа^[91]), последнему верному Джуниору человеку, что сократит доход дяди до «минимального уровня». Однако в Тони достаточно семейного инстинкта самосохранения, чтобы заказать исчезновение директора «Грин Гроув», готового рассказать о том, что Тони был готов задушить Ливию на основе информации, которую бы он не получил без помощи Джуниора. Джуниор – коварный и обидчивый человек, но все же он остается единственным братом его отца, а кадр, на котором Тони выносит Джуниора, как ребенка на руках из его собственного дома (после падения в ванной), отражает их первобытную кровную связь^[92]. Просьба Джуниора к Тони «помириться с матерью» мотивирована не только желанием объединить семью перед судом, но также и искренним стремлением устроить для Тони и Ливии «воссоединение матери и ребенка», о котором обкуренная Дженис поет по пути домой из «Грин Гроув».

В сценах с участием Дженис и Ливии намешаны ложь, откровенные признания и искренность. Ливия идеализирует своего умершего мужа, но иногда сквозь идеализацию прорывается истина, глубоко ранившая даже ее, хладнокровного манипулятора. Ливия была замужем за вспыльчивым гангстером. «Ты серьезно думаешь, что мне было легко? – спрашивает Ливия у Дженис. – Ты не знаешь, каким человеком был твой отец. Никто не знает. Никто не знает, через что мне пришлось пройти». Однако в конце концов она все же возвращается к обиде на Тони за то, что он ее бросил: «Одно я могу сказать точно: если бы он увидел меня сейчас, он бы этого не пережил».

В сценах с Ливией Дженис почти способна вызвать трогательные чувства. Она искренне желает воссоединения с матерью, хоть и видит в галлюцинациях падение Ливии с лестницы после того, как та процитировала «Поцелуй смерти»^[93]. Однако, как и другие герои, она не может понять, почему воссоединение невозможно. «Клан Сопрано» – безостановочный парад эгоцентричных чудаков, убежденных в том, что они единственные, кто видит себя и мир под правильным углом. «Она ведь настоящая эгоистка, понимаешь? – говорит Дженис о матери. – Я, я, я». Лицемерие проявляется и в сцене, где Тони издевается над лишним весом Бобби^[94]. «Жирный урод, – говорит Бобби после того, как Тони уходит, – тебе стоит иногда смотреться в зеркало, говнюк черствый». Ливия говорит Кармеле, что, как ей кажется, она «неплохо» вырастила двух своих детей из трех. Кармела отвечает: «Они все… Несчастны».

Идея смены поколения появляется в сценарии еще и на уровне дополнительной сюжетной линии, которая соединяет Семью Сопрано и профсоюзы северного Нью-Джерси. Здесь появляются два афроамериканских активиста, преподобные Херман Джеймс-младший (Грегалан Уильямс^[95]) и Старший (Билл Коббс^[96]). Сцены с участием двух Джеймсов добавляют еще больше красок в сложную картину взаимоотношений итало-американцев и афроамериканцев. Гангстеры, чьи родственники прибыли из Италии, часто примеряют роль жертвы: мэйнстрим-культура их демонизирует, при этом не гнушаясь апроприации. При том что они сами отпускают расистские комментарии без всякой цензуры; передают черным преступникам незаконные поручения, включая убийства, и ругают их за некомпетентность. Такие отношения можно было бы назвать симбиозом, если бы у обоих групп было одинаковое количество социальных и экономических ресурсов, однако это не так. Опыт иммигрантов из Европы отличается от опыта потомков рабов по многим причинам, начиная с того неудобного факта, что итало-американцы (в том числе и связанные с мафией евреи вроде Хэша, а также иммигранты из бывшего СССР вроде Ирины) могут пользоваться статусом белых, чтобы получить в Америке преимущество, а черные не могут (возвращаясь к теме с репарациями из серии «Хит есть хит»).

Расовое напряжение эпизода вплетено в более широкую историю о родителях и детях и о том, как дается и берется власть. Фраза старшего Джеймса «Никогда не стоит недооценивать стремление мужчины быть свободным» – это отсылка к Библии, которая осмысляется как с политической, так и с расовой точки зрения. И вкрадчивую речь Коббса, и конфликтный, но при этом почтительный ответ Гандольфини довольно трудно припомнить в конце, когда младший Джеймс говорит Тони о своем недавно ушедшем отце, и они оба тревожатся о будущем. Младший Джеймс продался – он стравливает две соперничающих группы в собственных интересах, в то время как агент Липари диктует Пусси, что делать, и все это придает сцене легкую элегическую нотку. Как почти все остальные, эти двое – рабы денег. Если они с Тони – это типичные представители власти, то будущее будет столь же ужасным, как и настоящее.

Сезон 2 / Эпизод 3. «Я, б…, поскакала»

Сценарист: Фрэнк Рензулли

Режиссер: Ли Тамахори

Старая закалка

«Последствия обязательно будут». – Кармела

«Я, б…, поскакала» (Toodle-Fucking-Oo) – это первый по-настоящему страшный эпизод второго сезона. Здесь впервые появляется Ричи Април (Дэвид Провэл^[97]), брат босса семьи Ди Мео, покойного Джеки Априла Младшего. Он пытается возобновить роман со своей старой пассией Дженис^[98]. «неопытным новичком» (слова Тони). Все время зрителя не покидает ощущение, что порядок слишком хрупок, и в любую секунду мир может погрузиться в хаос.

Этот, честно говоря, не самый сильный эпизод «Сопрано» все же имеет большое значение. Во-первых, он устанавливает связи между тремя важными персонажами, соединяющими побочные линии сюжета (Медоу, Мелфи и Ричи). Во-вторых, все персонажи желают в нем «сохранить лицо». Авторитетные фигуры вроде Тони – и Кармелы (там, где дело касается их дочери) – не хотят делать что-то такое, что выставит их в непривлекательном виде. Те, у кого нет рычагов власти (Ричи и Медоу), пытаются получить столько послаблений, сколько могут.

Фраза «Я поскакала», давшая название эпизоду, вырывается у Мелфи, когда она выбегает из ресторана, где сидит Тони со всей своей компанией. Впоследствии она так описывает эту ситуацию своему собственному психиатру, доктору Эллиоту Купфербергу (Питер Богданович^[99]): «Я, б…, поскакала» – у меня вырвалось это восклицание несмышленой девицы, потому что я стремилась избежать ответственности за то, что покинула пациента».

Медоу тоже по-своему ускользает от ответственности, перекладывая вину за разгром в доме после вечеринки на свою подружку Хантер, играя на сочувствии родителей и напоминая, как напряженно она учится. А кроме того, она льстит им, педалируя сдержанность, которую они ей привили^[100]. «Я могла бы экстази принять. Но я этого не сделала», – визжит Медоу.

Трудно сказать точно, могла ли Медоу управлять ходом вечеринки. Она кажется вполне искренней, когда утверждает, что ситуация вышла из-под контроля. Но когда отец обвиняет ее, она начинает вести себя как типичный тинэйджер, определяя границы дозволенного, проверяя, насколько хорошо она умеет играть, заставляя Тони и Кармелу думать, что они могут наказать ее, только если сами ничего подобного не делали. (Самодовольная улыбка появляется на лице Медоу, когда она выходит из кухни, убедив родителей заблокировать ее банковскую карту, и она отчасти напоминает в этом Ливию.) Джейми-Линн Синглер очень убедительна в роли Медоу, она создает достоверный и не сентиментальный образ девчонки-тинэйджера из пригорода; она блистательно закатывает глаза, давая понять: «Отстаньте». Великолепна сцена, где она и Хантер жарят сэндвичи с сыром и горячим шоколадом, напевая вместе с группой TLC песенку «Никаких слабаков» (No Scrubs) и превращая кухню в свинарник. Понятно, что Медоу не способна заметить состояние дома Ливии.

Кроме многих других аспектов, «Сопрано» – это сериал еще и о потреблении и отходах, а также о неспособности (или нежелании) людей замечать, что они сами создают беспорядок. «Когда они, наконец, поймут, что мы уже почти взрослые и сами за себя отвечаем?» – жалуется Медоу Хантер, наливая горячее молоко в кружки, разлив при этом половину.

Медоу наказывает себя уборкой бабушкиного дома, но никому об этом не сообщает, и Тони лишь случайно застает ее за этим занятием. Ключ к пониманию жеста Медоу, видимо, в том, как она смотрит на 20$, которые ей дает Тони: это грязные деньги. Медоу называет это родительское наказание, которого она же сама и добилась, «таким лицемерным, если вспомнить о том, как отец зарабатывает на жизнь». Может быть, Медоу не принимает наказание от родителей именно из-за его лицемерного характера. Отец – гангстер, а мать спокойно тратит его деньги и делает вид, что не знает, как они ему достаются. Нехватка уважаемых авторитетов, возможно, разрушительна для Медоу, – родители больше таковыми для нее не являются.

Ричи, который заново входит в общество, обнаруживает, что мир без него продолжал двигаться вперед. Он отсидел десять лет за торговлю героином, а его старый кореш Питер «Бинзи» Гаэта (Пол Херман^[101]), который помогал в транспортировке наркотиков, избежал наказания, удачно вложил деньги и сейчас владеет тремя пиццериями. Ричи считает, что он заслуживает эмоциональной и финансовой компенсации (регулярного воскресного конверта с деньгами) от бывшего подельника, который ни разу не навестил его в тюрьме; и возражений Ричи не примет. Насилие, которое совершает Ричи в этом эпизоде, отвратительно даже по меркам клана Сопрано: растерзанные тела не исчезают с экрана довольно долго^[102]. Из-за мести Ричи Бинзи прикован к постели, а его кости соединены металлическими штырями. Он больше никогда сможет ходить. Но в сериале, как и в жизни, возмездие настигает не каждого, кто нарушает правила или творит ужасный суд. Бинзи не доносит о Ричи в полицию, потому что (если процитировать разные высказывания Бинзи, Ричи и Тони) они гангстеры «старой закалки». Тони не наказывает Ричи, так как Ричи «вор в законе», капитан и брат Джеки – человека, которого Тони любил и которым восхищался. Он предупреждает Ричи: не стоит забывать, кто босс. Взгляд Ричи напоминает взгляд кобры, и его сарказм подтверждает, что он не боится Тони, а просто подчиняется власти клана Тони^[103]. В этом нет ни логики, ни здравомыслия. Такое чувство, что ход событий продиктован Богом-садистом.

Сезон 2/ Эпизод 4. «Коммендатори»

Сценарист: Дэвид Чейз

Режиссер: Тим Ван Паттен

С тобой уйду (Con te Partiro)

«С таким отношением и гребаной средневековой рожей». – Дженис

«Коммендатори», в котором Тони, Кристофер и Поли отправляются в Неаполь, подробно рассматривался в первом конфликтном эпизоде «Сопрано», когда фильм только вышел на экраны. Поездка в Италию сама по себе оборачивается разочарованием для всех, кроме Поли, который блаженно счастлив, полагая, что глубине души он настоящий итальянец. Крис тут же садится на наркотики и остается в состоянии наркотического опьянения на протяжении всей поездки. Он так и не посетил пляж, где загорают топлес, не поднялся к кратеру вулкана, хотя клялся, что сделает это. Он покупает Адриане подарок в аэропорту Ньюарка уже после возвращения. Неаполь показан как экзотическое место только в сравнении с Нью-Джерси, это просто один из не особо важных европейских городов с величественной старинной архитектурой, но обычными проблемами, такими как коррупция, преступления, а также грязь на улицах и пляжах. «Слушай, я много раз была в Италии, – говорит Дженис Кармеле, – и поверь: ты немного потеряла. Я там стольким сексуальным домогательствам подвергалась!» Создатель сериала Дэвид Чейз сыграл здесь свою первую эпизодическую роль – длинноволосого парня в летнем кафе, который совершенно равнодушно реагирует на слова Поли: «Коммендатори (Commendatori)… Бонджорно (Buongiorno)!».

Парни ожидают, что Зи Витторио (Витторио Дузе^[104]) будет соответствовать стилю «Крестного отца-2». Это старый дон, чья семья имеет дальние родственные связи с Сопрано, и он должен помочь становлению нового направления бизнеса Тони и Джуниора по экспорту краденых машин^[105]. Однако приехавшие испытывают разочарование и растерянность, поскольку дон не встретил их в аэропорту; оказывается, он страдает от деменции и (подобно Поли) может пробормотать лишь несколько слов на другом языке. Его дочь Аннализа (София Милош^[106]) на мгновенье кажется воплощением женщины-мечты из первого сезона, но дальнейшее развитие сюжета не проясняет, как относиться к ней – как к реальному персонажу, или как к таинственному объекту, на который Тони проецирует результаты поездки (и сексуальное влечение^[107]). Хотя у них явно есть точки соприкосновения (они оба являются продолжателями традиций старшего поколения; в отношениях Аннализы с отцом присутствуют элементы взаимоотношений Тони как с Джуниором, так и с Ливией), искры между ними нет, и неясно, что Аннализа испытывает к Тони, а потому, когда она объявляет о своем желании секса с ним, непонятно, насколько тяжело ему сказать «нет» (хотя заявление о том, что он не гадит там, где ест, звучит правдоподобно).

Самые сильные моменты связаны с возвращением в Джерси. Жене Пусси Энджи не известно, что он стукач, она знает лишь, что он отсутствовал в течение многих месяцев. Когда Пусси снова появляется дома и Энджи опять слышит его голос («Меня сейчас вырвет»), она начинает подумывать о самоубийстве, а затем хочет развода. Между тем Дженис давит на Кармелу, убеждая ее посмотреть на Тони как на вредный экземпляр патриархальной структуры: «Эти старые хрены из ОПГ со своими шлюхами и проститутками. Эмоциональные уроды. И они еще хотят, чтобы их жены жили, как гребанные монашки из колледжа Святой Кармелиты… С одной стороны уравнения – мадонна, с другой – шлюха. Я имею в виду шмотки, технику, дома.

– Ты говоришь обо мне, о нас, – замечает Кармела.

– Кармела, нет, – возражает Дженис и затем добавляет. – Откуда мне знать. Такая умная женщина, как ты, соглашается так мало брать от жизни и от себя самой?

Затем эта сцена вдруг переворачивается, так как Кармела понимает, что лекцию о нехватке женских добродетелей ей читает женщина, которая снова начала встречаться с уголовником. «Брак – это священное таинство, – говорит Кармела, – семья – священный институт, а ты заигрываешь с Ричи Априлом, пытаясь разжечь потухший костер? Из всех именно с ним?» Когда Дженис настаивает, что отсидка в тюрьме научила Ричи «чувствовать женские трудности», Кармела смеется ей в лицо.

Несмотря на многие сильные моменты, «Коммендатори» оставляет впечатление упущенной возможности. Разочарование Кармелы и Энджи в браке сопрягается с разочарованием в самой Италии – возможно, это попытка обратить внимание на опасности зацикливания на сентиментальном идеале: то, что женщины вроде Аннализы переживают в Неаполе, никогда не пережить Кармеле в Северном Колдуэлле.

Эпизод не отличается цельностью, несмотря на связующий элемент – песню Андреа Бочелли «С тобой уйду» (Con te partiro), звучащую на протяжении всей серии^[108]. Уверенность сценаристов в неизбежности разочарования выглядит как намеренный шаг, страховка от жалоб зрителей. Неапольский подсюжет и не должен быть шедевром, так как ориентирован на сицилийские аллюзии второй части «Крестного отца», но большая часть его не столь запоминающаяся, как даже самые сырые сцены из «Крестного отца-3». Как только вам кажется, что фильм вас захватил, сюжетная линия сменяется другой.

Сезон 2 / Эпизод 5. «Большие девочки не плачут»

Сценарист: Теренс Уинтер

Режиссер: Тим Ван Паттен

Тотальный контроль

«Я кое-что меняю». – Тони

«Большие девочки не плачут» – это первый значительный эпизод второго сезона. Это великолепная игра Майкла Империоли в роли Кристофера. Это потрясающая работа Федерико Кастеллуччо (Фьюрио Джунт), демонстрирующего шарм Старого Света на вечеринке и безжалостность Старого Света на разборке в борделе. Тони и Мелфи отказываются снова находиться в одной комнате, и зритель в напряжении – встретятся они или нет?

Дэвид Чейз и компания создали здесь собственный мир с его историей, традициями и правилами. Постоянное наведение порядка – это одна из наиболее важных и неприятных обязанностей авторов телесериалов. Расширяя эту метафору, замечу, что первые четыре эпизода второго сезона показали, как авторы передвигают мебель, выбрасывают вещи, манипулируют новыми объектами и приводят в порядок место действия; перед нами дом, где все сверкает. Красота, доведенная до ужаса.

Появление Фьюрио побуждает Тони реорганизовать команду: он продвигает Сильвио и Поли, и теперь Фьюрио и Пусси отчитываются перед ними^[109]. Более всего Тони хочет выстроить защитную стену между собой и уличным бизнесом: «Федералы найдут причину. Закроют и за переход в неположенном месте». С момента предъявления обвинения Джуниору Тони постоянно пытается дистанцироваться (помните в серии «Я, б…, поскакала» сцену у мясной лавки «Сэтрайлз», когда Тони буквально отскакивает от Ричи, как только тот начинает вести речь о бизнесе?), но мы видим, что ему особенно неуютно находиться рядом с Пусси, которого теоретически пока не подозревают, но все-таки почему-то не доверяют. В сцене, где Джони Сэк обедает с Поли, Поли заставляет Пусси уйти, позволяя при этом остаться новичку Фьюрио (а он занимает то же положение, что и Пусси, причем одет в одежду повара-помощника на кухне^[110]). «Наше общее дело, – говорит Пусси своему куратору Скипу за обедом. – Гребаная насмешка. Это больше мое личное дело»^[111].

Отношения врача и пациента Тони – Мелфи возобновляются после псевдокомических попыток Эллиота заставить Мелфи признаться, что ее привлекает мир Тони (а возможно, и сам Тони), а Тони пытается использовать других людей как некий заменитель Мелфи. Хэш – харизматичный, образованный мужчина, который мог бы быть достойной заменой доктора, если бы Тони прямо сказал ему: «Мне нужно, чтобы ты стал моим психологом и просто выслушал меня». К сожалению, Тони попросить об этом не может, а Хэш считает Тони старым другом и рассказывает о своих собственных проблемах. Тони идет к Хэшу после скандала с Дженис и Ричи и после того, как он чуть было не убил какого-то русского, который посмел заговорить с Ириной на палубе. Однако Хэш три раза зевает и советует Тони идти спать, а затем начинает рассказывать анекдот из своего прошлого в индустрии звукозаписи. Но при этом Хэш сообщает Тони нечто крайне важное: отец Тони тоже падал в обморок, – то есть Тони явно нужен специалист по психическим проблемам. И как раз случается так, что один из таких специалистов добровольно предлагает свои услуги.

Адриана дарит Кристоферу курс «Актерское мастерство для сценаристов». Но, чтобы быть актером, нужно иметь смелость раскрыться перед публикой. Кристофер же отлично умеет причинять и терпеть физическую боль, но эмоции предпочитает прятать под маской крутого парня. Его издевки над Адрианой – тоже средство защиты, поскольку Адриана знает Кристофера слишком хорошо.

Кристофер выступает как актер в одной из самых душераздирающих сцен из «Бунтаря без причины». Его герой, Джим Старк, точно так же, как сам Кристофер, скрывает детскую ранимость под маской мачо, и точно так же, как Кристофер, переживает проблему с отцом. Отец Джима все еще жив, но он, по сценарию, рассеянный и «слабый» человек. Отец Криса умер, когда тот был маленьким. Когда Джим/Крис держит ноги отца на сцене, то это имеет другой смысл, чем в кино: Джим будто возвращается в детство и цепляется за папу, который обманул его надежды, в то время как Крис цепляется за отца, которого никогда не знал, но не хочет, чтобы тот исчез. Как в истории Тони с Хэшем, занятие по актерскому мастерству становится замещающей терапией, в которой отчаянно нуждается Кристофер. Последующая сцена, где Крис бьет партнера по лицу, когда тот говорит одну букву («А»), лишает эту побочную сюжетную линию пронзительной остроты, – это уже шокирующая комедия. Напряжение возникает снова в молчаливой сцене, когда Крис выбрасывает свою рукопись в мусорное ведро.

Именно эта серия «Клана Сопрано» показывает зрителям, что большую часть насилия здесь можно интерпретировать как физическую комедию. Тони сообщает Поли о его повышении в городке Патерсон, что в Нью-Джерси, у памятника Лу Костелло (комедийный дуэт Эббот и Костелло). В финале сцены мы видим бронзовую голову Костелло крупным планом. Многое во взаимодействиях Тони и Поли слегка напоминает отношения Эббота и Лу: это и нарушения социального протокола, и тонкие находки в области модуляций голоса и языка (печенье «Малломарс» – одно из таких забавных названий, отраженное в скетче Эббота и Костелло.) Этот образ подходит для сериала, полного сцен физического насилия в стиле режиссеров черно-белой комедии, снимавших Эббота и Костелло, Лорела и Харди [британо-американские киноактеры и комики – Прим. пер.], братьев Маркс [пять братьев – популярные американские артисты, специализирующимися на «комедии абсурда» с драками и пощечинами – Прим. пер.] или комедию «Три балбеса» (Three Stooges) – всего того, что может начаться со звонка двух болванов в дверь и закончиться домом, объятым пламенем.

Первоначальные попытки Кристофера запугать работников борделя – это характерная для «Сопрано» концентрация внимания на том, что затем будет использовано для сцен насилия – модель машинки, на которую садятся, и кисточка, которую Крис втыкает в нос хозяина. Мы видим уже знакомые по «Коммендатори» схемы, когда Пусси убивает гангстера-двойника Элвиса в доме, наполненном предметами, напоминающими об Элвисе; и по первой сцене Ричи в «Я, б…, поскакала», где с любовью показан кофейник, который потом разобьют о голову Бинзи. Эти последствия шокируют, но они смягчены подтекстом предопределения (как, например, когда Тони убивает Чаки Синьоре пистолетом, найденным в рыбе).

Однако, если насилие намеренно запланировано как нечто омерзительное, схема предупреждения исчезает и остается невероятная неразбериха: например, когда Фьюрио врывается в бордель и работает там битой, пистолетом и кулаками. Мы видим его садистскую, бесчеловечную сторону, которую он ранее скрывал за спокойным и даже привлекательным фасадом^[112]. Ничего забавного в этой сцене нет, как нет ничего забавного и в наезде Ричи на Бинзи.

Юмористическая сторона сцены насилия зависит от того, с чей точки зрения она оценивается. Гангстеры – веселые садисты, поэтому, когда они полностью контролируют насилие, оно часто воспринимается как комедия, балансирующая на грани жестокости. Неистовство Фьюрио – это запугивание людей: чудовище, которое не остановить, вламывается в дверь, бьет стекла и ломает кости. Режиссер Тим Ван Паттен снимает первые моменты нападения Фьюрио из-за его спины, как и в сцене резни Трэйвиса Бикла в борделе в конце фильма «Таксист» (Taxi Driver).

Смещение от юмора к ужасу в сценах насилия вызывает в памяти определение Мела Брукса, касающееся разницы между комедией и трагедией: «Трагедия – это когда я палец порезал. А комедия – это когда ты упал на работающую пилу и умер». На сеансе психотерапии Тони выражает восхищение отличной работой Фьюрио, но в его словах слышится и нотка сожаления: «Хотел бы я быть там вместо него».

– Чтобы бить и колотить? – спрашивает Мелфи.

Сцена заканчивается до того, как он отвечает.