Акурат
Сны
Бабка молча прошла мимо Андрея в дом.
– Эти мешки не трогай, я сейчас всё вместе занесу, – сказал ей Андрей вдогонку и пошёл к машине. Остановившись в калитке, Андрей обратил внимание, что у ближайших соседей на песочной площадке играют дети. Но не они привлекли его взгляд. Он заметил, что песок на этой площадке ярко-жёлтый. Это было странно. Потому что ярко-жёлтым он был от солнечного света. Там, на участке соседей светило солнце, а здесь, у бабки, расстилалась какая-то тёмно-серая мгла.
Андрей оглянулся на бабкин огород. Да, тут и захоти ничего не вырастет! Всё какое-то пыльное…неживое! И дом вот-вот развалится. Вон, наклонился уже, как Пизанская башня.
И совершенно бессмысленно снова заводить разговор о переезде. Бесполезно. Бабка даже слушать ничего не хочет. Не стоит и пробовать. Андрей вынул из багажника оставшиеся мешки, по два в каждую руку, и потащил их к дому.
Два предыдущих мешка исчезли. Должно быть, бабка затащила их в дом. «Вот ведь, упрямая – покачал головой Андрей, – сказал же, что занесу».
Он посмотрел сквозь мутное окно веранды. Бабка сидела спиной к нему и смотрела чёрно-белый телевизор. «Чего она в таких лохмотьях ходит? – подумал Андрей. – Тоже серые, как всё вокруг… Тоска…»
Андрей затащил разом все пакеты на веранду.
– Куда их? Здесь оставить?
– Оставь, – не оборачиваясь, махнула рукой бабка.
Она сидела как-то неловко, боком на стуле, будто присев на минутку, маленькая, сгорбленная, какая-то высохшая, кроткая. Андрею стало нестерпимо жалко её. Он хотел сказать ей что-нибудь ласковое, но вдохнув пыльного воздуха, неожиданно чихнул…
Андрей, не понимая, повёл глазами. Ветхий домишко исчез, бабка тоже. Перед ним желтела бетонная крашеная стена его комнаты и под носом что-то мокро щекотало.
«С добрым утром!» – сказал себе Андрей, соображая чем бы вытереть нос. День давно уже не ждал ничьего пробуждения, и занимался своими обычными звучными делами, бесцеремонно напомнив Андрею о том, что бабки нет в живых и что надо бы понимать границу между явью и снами. Андрей поухаживал наконец за своим носом найденной на столе вчерашней обеденной салфеткой и с грустью признал, что бабушки действительно уже нет и не будет. И что Машка с мужем порядочные свинтусы, потому что разрушили до основания большой, двухэтажный дом, который между прочим строили, считай, три семьи – бабушка с дедом и обе дочери с мужьями. Двоюродная сестра Машка тогда была совсем маленькая, а Андрей и вовсе ещё не появился на свет. И жили в этом доме с весны до глубокой осени все вместе, те же три семьи. И никогда ничего не делили. Вместе огород городили, вместе отдыхали. Потом ушёл дед, но заведённый порядок ещё держался. А когда бабки не стало, всё изменилось. И вот тут Машкин муж стал всё чаще заявлять, что дом никуда не годится, мол, ремонтировать его нельзя, а один только вариант есть – сносить его на фиг… И ведь снёс-таки, зараза… Построил какую-то жалкую, ширпотребную коробку. Правда, трёхэтажную, но коробку – скучную и безликую. А тот дом, бабушкин, был достопримечательностью всей округи. Это потом уже, много позже, в начале эпохи оголтелого рабского капитализма, все пошли строить по модным европейским проектам, кто во что горазд. А тогда, большой дом с двускатной крышей до земли, по финскому образцу, был диковинкой. Не без оснований, конечно. Красавец, что и говорить!.. Нет, свинтусы, свинтусы… Да и он, Андрей, тоже хорош – не заступился за дом. Оторвался от родственников, обособился. Дурачок! Думал, самостоятельность нарабатывает! Чушь собачья! Ничего не наработал. И родовое гнездо прошляпил, не сберёг! Естественно, бабка будет сниться! Ей есть на что обижаться!..
«Всё-таки Машке надо бы позвонить, – решил Андрей. – Пообщаться с сестрой…»
Чтобы развеять грусть, Андрей включил телевизор.
***
– …ничего не будет страшного, если потом оттуда вбросят. По эпизоду, конечно. А так, семидесятая минута, Уругвай горит ноль-два. Ну, и во втором тайме может быть даже и поправили процент владения. Но, опять же, отмечу, что Колумбия играет по счёту. Играет очень точно, очень расчётливо, местами экономно, местами красиво. Ну, а мячи забили…просто фантастические…оба…
– Спасибо! Ой! Я совсем забыла! Это Надя!
– Хорошо, оставьте. Вот моя визитка. Если она объявится до того, как я позвоню, сообщите мне, пожалуйста.
– Хорошо.
– Вы пишите, пишите.
…каждый сможет рожок получить!
Для себя и друзей,
Для семьи и детей,
Каждый смог свой рожок получить!
Освежи свои ощущения! Попробуй акваминералеактивмяталайн! Взрывное сочетание вкусов нежной мяты и сочного лайма…
***
Привет, Алекс! Как ты там, в столице, поживаешь? Не могу никак привыкнуть к тому, что тебя здесь нет. Нет твоего юмора, порой идиотского, но всё-таки иногда спасающего положение. Нет твоих строгих оценок всего и вся. И, если честно, мне не хватает немного твоей динамичности существования. У меня есть всё же некоторая склонность к торможению в небесах:) Взлетел этак, и застрял. Некому вытаскивать. Точнее, бесцеремонно спихивать, как ты всегда любил делать. Короче, было бы неплохо, если бы ты вернулся назад. В родные пенаты. Но это моё личное, уж прости!
Чего пишу? Ты мне сегодня снился. Давно не виделись. А снилось вот что. Будто я снова в Академии и мне предстоит сдавать экзамен самому мастеру. Я в такой тоске – думаю, что мне ему предъявить-то? Вроде как ничего на руках нету! Стал лихорадочно соображать что делать. Вспомнил, что мы с тобой что-то такое ваяли как-то раз… Ищу твой телефон – не найду. Спрашиваю про тебя встречных знакомых – безрезультатно, никто не знает где ты. Ищу тебя сам – впустую. Нет тебя и всё тут! А меня торопят, мол, сегодня же надо сдавать экзамен. Делать нечего, начинаю сам что-то выдумывать. Каких-то студентов привлекать, пытаться объяснить им идею и прочее… Они тупят беспощадно, ничего не понимают. Я в ужасе – время идёт, а у меня ничего нет. В общем, катастрофа да и только! А потом, знаешь, в какой-то момент я остановился и думаю – а чего я скачу тут? Я вообще не хочу больше этим заниматься! Я вообще не хочу тут больше учиться! НАДОЕЛО!!! Плюнул и стал ждать своей очереди, чтобы просто войти и сказать это – НА-ДО-Е-ЛО! ПОКА РЕБЯТА!.. С тем и проснулся.
Жаль только тебя не нашёл. Это меня по-настоящему расстроило!.. Кстати, насчёт Академии. Как ушёл оттуда второй раз, она мне всё время снится, постоянно. Ну, не каждую ночь, конечно, но очень часто. То у меня экзамены на носу, вот как в давешнем сне; то бегаю по коридорам и лестницам, ищу кого-то; то снова поступил и с тоской думаю, что по новой учиться надо, а вокруг детки шестнадцатилетние галдят… Варианты разные бывают. И чего она мне снится? Не знаешь?
Хотя иногда я думаю, что можно было бы и повторить тот наш, первый заход. Может, я тогда бы всё иначе сделал. Поменьше глупостей… А может и нет – наломал бы так, что ещё хуже бы стало. Не знаю, старик. Конечно, все эти мысли просто вздор, пустая трата времени и сил. Но так, мыслишка нет-нет да и проскочит…
Но ты не думай, я это без тоски! Слава богу, мы с ней разошлись полюбовно! И уже давно! Она, правда, по старой памяти, порой пытается наведаться в гости, но я ей дверь не открываю! Говорю, что никого нет дома:)
Надеюсь, у тебя в этом смысле тоже всё хорошо! Ты не пропадай, пиши почаще. «Питерскому тормозу» это на пользу.
Будь здоров, привет семье!
***
– …не помню кто, не будем рекламировать, не надо.
– Это с ресничками такими?
– Нет, знаешь, это вот так вот вытянутые вот сюда…
– А, поняла!..
– В стиле шестидесятых, тоже такие, немножко… И разные – круглые, квадратные, с прозрачными стёклами, от солнца защитные, бензиновые стёкла, всякие разные, открывающиеся, закрывающиеся!
– Удивительно, потому что, мне кажется, это настолько тяжело – подобрать очки. Но чтобы их было триста штук!
– И все подходят!
– У тебя такие прекрасные пропорции?
– Да, у меня хорошо сидят очки…
– А была ли у тебя мечта, вот что-то коллекционировать…
– …приятно с тобой пообщаться, спасибо! Обязательно посмотрите фильм Думай как мужчина – два, вместе с Реджиной Хол…
…звука. Четыре ушных вкладыша имеют разные размеры. Благодаря этому можно подобрать наиболее удобный вариант под любой диаметр слухового канала. Усилитель звука Компакт – лёгкое решение для комфортной жизни!..
***
Отец Вениамин не умеет садиться в машину. Странно…он хоть и священник, но современный же человек всё-таки… Ну, чуть помоложе… Что же он никогда не ездил в автомобиле? И зимой, в частности. Видно же, что дверь маленькая… А он всё время пытается зайти, как в квартиру. В самом деле, и чего это дверь всякий раз оказывается неожиданно узкой?.. Вот и приходится сгибаться в три погибели, а после – что естественно – неудачной попытки войти вперёд головой, делать это самым неудобным ходом боком, сперва вставляя левую ногу перед сиденьем вперёд, и после этого тяжело сотрясая автомобиль, всем своим немалым весом падать в кресло, со словами «Господи, Господи»…
У Андрея сжималось при этом сердце, а воображение ясно показывало ужасающую картину проваливающегося днища его древней машины. Кроме того, отец Вениамин весь собранный на сапоги снег, затаскивал внутрь. Андрею при этом становилось совсем грустно, потому что он знал наперёд, что так и будет, а ещё хуже, что снег неизбежно растает и обязательно везде кроме предназначенного для этих целей резинового коврика, и что потом оно всё заледенеет и это будет не убрать, и вообще машина уже настолько ржавая и старая, что лишние, безобидные для новеньких иномарок, капли влаги могут добить его «старушенцию» окончательно. Андрей всё порывался научить отца Вениамина садиться правильно, даже мысленно репетировал свою речь. Самым трудным местом было начало. Андрей не представлял, как сказать батюшке, чтобы тот садился сперва попой назад, а уж потом, постучав нога об ногу, стряхнуть снег и, сидя, удобно заносить ноги в салон. Чем заменить попу Андрей решительно не знал, а сказать как есть стеснялся. Потому грядущее обучение всё никак не наступало. Это стало настоящей проблемой, но Андрей надеялся и верил, что найдёт выход. Кроме того, немаловажным фактором успеха должен был послужить лучший момент. Оставалось лишь закрывать глаза на неуклюжую посадку батюшки в машину и ждать подходящего времени.
Совместные поездки начались у них как-то спонтанно, из сиюминутного желания Андрея помочь, быстро став частыми и регулярными. Отцу Вениамину нужно было почти каждый день посещать множество мест, куда его звали совершать так называемые Требы. Машины у него не было и он с радостью согласился на предложение Андрея, пообещав оплачивать услугу. Вначале Андрей отказывался, но отец Вениамин настоял, резонно заметив, что не за «святой же дух» Андрею работать личным шофёром. Денег, как потом оказалось, батюшка платил совсем мало – едва окупался бензин. Но Андрею было в первую очередь интересно. Он уже одуревал от тоски безработицы и надо было хоть как-то выбираться из болота, в котором он увяз.
Первая поездка была просто чудесной. День солнечный, настроение прекрасное, Андрея сопровождало чувство, что он делает что-то замечательное. Помогать священнику – дело святое, ему зачтётся, и даже сам ощущаешь себя немного святым…
Прекрасное настроение не испортилось ни долгими поисками дома в новостройках, ни грязью на изношенных боках машины, ни бесконечным ожиданием возвращения отца Вениамина, сказавшего, что вернётся минут через двадцать максимум. Ждать пришлось без малого час. Батюшка потом извинялся, сказал, что уж очень важный вопрос был. Андрей и не думал обижаться или расстраиваться. Дело ведь святое.
Вторая поездка была дальняя, за город. В дороге отец Вениамин попросил разрешения включить радио. И для Андрея стало открытием, что священники так же, как и обычные люди могут слушать сомнительного качества музыку или, например, новости политики и экономики. Андрей был уверен, что эти необыкновенные люди, служащие Богу, осенены частью Его величия, могущества и светлой простоты, а тут, вдруг…политика. Батюшка ещё вдобавок эмоционально реагировал на ту или иную новость или утверждение, звучавшие из динамиков и негодовал, как делал бы это любой другой гражданин. Кому-то это показалось бы мелочью, но для Андрея это явилось ударом по его иллюзорным представлениям.
В другой раз, батюшка попросил Андрея завезти его обратно в храм. Андрей не стал спрашивать зачем, тем более, что он жил рядом и это было вполне удобно. Остановив машину поближе к дому и выключив мотор, Андрей собрался уже распрощаться с отцом Вениамином, но тот предложил дойти вместе до храма и повёл Андрея в трапезную. Там убиралась сестра Мария, полная крупная женщина с постоянно недовольным выражением лица и очень набожная. Однажды во время готовки общей трапезы, она несколько раз вдруг бухалась на колени в молитвенном экстазе. Что удивило даже жену одного из священников храма, бывшую в этот момент рядом. Войдя в трапезную, отец Вениамин сразу спросил Марию где лежат остатки продуктов. Мария молча показала в угол. Батюшка уверенно пошёл в указанном направлении.
– Идите сюда, Андрей! – позвал он. Андрей последовал за ним. Отец Вениамин порылся в беспорядочной груде продуктов – хлеба, сладостей, макарон и прочего, всего, что приносилось в храм прихожанами.
– Мария, а пакеты есть? – спросил отец Вениамин.
Мария снова указала в другой угол. Отец Вениамин взял несколько пакетов и стал укладывать в них всё подряд. Перед тем, как положить очередную упаковку, он придирчиво разглядывал её, затем либо клал в пакет, либо отдавал Андрею. Андрей не успел взять себе пакет и просто набирал в руки, как попало. Распределив последнее, отец Вениамин оглядел место разбора и повернувшись к Марии, спросил:
– Это всё?
Мария с нескрываемой досадой ответила:
– Да, Батюшка, вы всё уже забрали!
Отец Вениамин казалось не заметив, сказал:
– Ну, ладно. Пойдёмте, Андрей. Подвезёте меня до дома?
– Конечно, – ответил Андрей и поймав случайный взгляд Марии, понял, что обрёл в новом месте первого врага. Взгляд был слишком красноречив, чтобы трактовать его иначе…
После этого случая, поездки приобрели иной характер – отец Вениамин стал всё чаще звонить внезапно и очень сильно извиняясь, жалобно просить подвезти его срочно в «одно место». Андрей без слов срывался, бросал более мелкие, в сравнении, дела и мчался к батюшке. Который теперь, в конце поездки сокрушённо просил подождать с оплатой и обещал оплатить потом сразу несколько поездок.
Затем пошли звонки от супруги (матушки) отца Вениамина. У них было двое маленьких детей, и они постоянно болели, и нужно было постоянно возить их к врачу, а врач как нарочно далеко и как нарочно ехать надо рано утром… Андрей входил в положение и не отказывал. А очереди в поликлиниках, как известно бесконечные, и ждать приходилось столько же. А после ожидания нужно было отвезти милых деток с матушкой домой. И каждый раз она говорила… Точнее она ничего не говорила, и так было понятно, что батюшка потом заплатит. Обязательно.
А потом состоялась поездка в какой-то храм, находившийся на территории дальней загородной больницы. И встать для этого надо было в пять утра. И они ужасно опаздывали, потому что была метель и гололёд и ни фига не видать на сумасшедшей трассе. Отец Вениамин всю дорогу ругал Андрея за опоздание, потому что тому пришлось буквально откапывать минут сорок машину после нежданного ночного снегопада. Потом было негде припарковаться, потому что в больницу их не пропустили и пришлось долго и мучительно буксуя, втираться в придорожные сугробы с тем расчётом, чтобы тебя потом не забрали полицейским эвакуатором. Потом была служба, Андрею стало плохо от того, что он не попил даже чаю, устал жутко и не мог молиться ни о чём или ком другом, кроме как о себе и том, чтобы выбраться сегодня домой живым… В то же утро, а точнее уже днём, в том же храме у отца Вениамина было одновременно два отпевания. Андрею посчастливилось не присутствовать на них, и потом он недоумевал где там могли поместиться сразу два «клиента», ведь храм был очень маленький и тесный. Андрея в это время отпаивала благодатным и долгожданным чаем какая-то женщина, готовившая обед в крохотной кухне-столовой, располагавшейся в служебном флигеле.
Когда Андрей с отцом Вениамином возвращались назад, тот не просил как обычно включить радио, а грустно глядя в окно сказал вдруг:
– А что, Андрей, хорошо наверное было бы жить вечно?
Андрею подобный вопрос в устах священника показался очень странным. Он даже немного растерялся в первую секунду, но затем ответил:
– Это вряд ли возможно, батюшка.
– Да, – вздохнул отец Вениамин, – но очень хотелось бы…
По дороге обратно у них ещё кончился бензин, но это были уже мелочи жизни. Андрей припас канистру в багажнике, на всякий случай. Всё-таки опыт – великая вещь…
Когда Андрей довёз батюшку до его дома, сильно погрустневший отец Вениамин достал бумажник и выдал Андрею больше условленной платы, чего раньше никогда не бывало, и в глубокой задумчивости направился к своей парадной.
После этой поездки отец Вениамин долгое время не звонил Андрею и не просил об «одолжении». До того момента, когда их совместные путешествия разом закончились благодаря одному инциденту…
***
– …и тем более, запоминать какой-нибудь текст.
– Воздушная, красивая, независимая!
– Доброе утро! Вы понимаете, что одна из вас станет следующей топ-моделью по-американски?
– О, да!
-Уау!
– Сегодня очень важный день, потому что мы будем снимать рекламу косметики. Более того, у нас будет ещё и фотосессия, и фотография победительницы шоу окажется на рекламных щитах во всех Уолмартах страны! И подбодрить вас пришла та, которая уже знает, что такое раздавать автографы и фотографироваться с поклонниками – мисс Теона!
– Привет! Сегодняшняя реклама посвящена удлиняющей туши! Это ваш последний шанс произвести впечатление на судей! Тем более, что эта тушь в два раза удлиняет ресницы. Они становятся большими и объёмными!
– Итак, наш сегодняшний сценарий – вы подруги и гуляете по этому густому и красивому тропическому лесу, здесь, на Гавайях! Но вы всегда выглядите изыскано и гламурно, потому что иначе модели выглядеть не могут! Вы готовы?
– Да!
– Отлично! Тогда отправляйтесь к стилистам и мы начнём работать!..
Сейчас у Серёжи последний шанс, чтобы стать здоровым.
– Дорогие благотворители! У Серёжи очень сложный порок сердца. Я вас очень прошу, помогите спасти сердечко Серёжи…
***
Ночью Андрей не мог заснуть. Давно такого не бывало. В детстве его постоянно мучила бессоница, но теперь… Он уже забыл как это – не спать до трёх-четырёх ночи (или утра?). Последнее время, когда требовалось обдумать что-то важное, неотложное, приходилось даже добровольно закидывать руки за голову, специально чтобы не уснуть. Поза «руки за голову» самая неудобная. Минут через двадцать начинают неметь сначала плечи, затем постепенно доходит до кистей и пальцев. Если продолжать, то появляется ломота переходящая в боль. И потом эта боль охватывает всё от плеч до кончиков пальцев. Тогда не то что уснуть, но даже размышлять становится невозможно. И ты опускаешь руки… Минуту-другую они отходят, наполняются мускульной радостью и силами, позволяя на волне наслаждения продолжить бодрствование. Но главная прелесть заключается в том, что после этого можно снова с удовольствием всё повторить, абсолютно точно зная наперёд что будет. Зная, что с одинаковым успехом это можно делать бесконечно. Бесконечно…
Однако сейчас не нужно было закидывать руки за голову. Сна как не бывало, ни малейшего желания.
«Сон – прибежище для слабых»… Кто это сказал?.. Нет, не вспомнить… Почему для слабых? Сколько сможет не спать сильный? Где будет его сила через две-три ночи без сна? Кому он нужен, такой сильный? Глупости! И зачем я об этом думаю? Я думаю о своей собственной слабости?.. Вот что меня волнует. Вот что беспокоит меня. Моя собственная слабость. А что я понимаю под слабостью? Почему я считаю себя слабым? Каков критерий? Да, если я не могу подтянуться на турнике больше двух (в лучшем случае) раз, я безусловно слаб. Физически. А другие аспекты силы? Я могу быть немощен в физическом смысле, но силен духом. А это что значит? Что значит моя сила духа, в моём частном случае ещё относительно юного человека? Что какие-то гипотетические враги в допустимой ситуации будут меня пытать и мучить, а я ничего им не скажу. Может быть. А в реальной жизни? В чём эта сила духа может проявиться? Вот возьму и решу изучить английский язык. В совершенстве. И применю всю силу духа, на которую способен. И достигну цели. Нет. Это сила воли. А в чём тогда разница между силой духа и силой воли? Сила воли, например, это постоянство моего намерения в совершаемом, в данный конкретный момент, действии. Ну, допустим. А сила духа?.. Это, скажем, постоянство общего руководства и наблюдения со стороны, моего же наблюдения за своими же действиями и их последствиями (результатами). Или соблюдения генерального направления этой самой деятельности… А не занимаешься ли ты, друг мой, словоблудием? Как это всё относится к конкретной жизни, к твоим повседневным действиям? Вот когда я не могу утихомирить свой ум, что это – слабость духа? Нет. Это элементарная невозможность упорядочить помойку. Особенно, если твоя голова это не просто помойка, а городская свалка. Слабость духа это когда ты не в состоянии избавиться от этого мусора. Ты пытаешься разложить его поштучно, классифицировать, разобрать. А зачем? Ты ведь заранее знаешь, что потерпишь провал. Но всё равно снова и снова делаешь это. Для чего? Хороший вопрос. Ну, вот ты – что ты ответишь на него? Не знаю…мне жаль расставаться с отдельными вещами, приобретениями, например. Что-то из этого делает мою жизнь хотя бы отдалённо осмысленной… Я могу поиграть в собственную нужность, значение… Что-то в этом роде… А вот интересно у всех такая помойка в голове или у меня одного? Нет, я не хотел бы быть уникальным ТАК. Лучше утешительно допустить, что это проблема всеобщая. Тем более, что тот же Ауробиндо говорил об этом именно как о всеобщей проблеме человечества. Во! О человечестве заговорил – гордынюшка попёрла. Умствование началось. Значит есть надежда что скоро сон придёт…»
Андрей машинально заложил руки за голову.
«О чём я там? О силе? Хотел бы я знать в чём моя сила? Если бы я мог подтягиваться на этом чёртовом турнике раз сто – можно было бы погордиться и сказать, не без оснований, что я силён. Это вполне достижимо, если использовать силу воли – в конкретной тренировке, и силу духа – в соблюдении графика этих тренировок и удержании перспективы. Но если мне не интересно подтягивание на турнике? А что мне интересно, что меня вдохновит на долгосрочные действия с устойчивым результатом? Ну, вот скажем, мне интересно очистить свою голову от мусора – мыслей, воспоминаний, образов, «предвидений». Что я начну делать? Что бы я начал делать в таком случае? Цель у меня есть – равновесие. А с чего начинается равновесие? С тишины в голове. Так. Что нужно делать? Ну, да – медитация, молитва. Молитва лучше, потому что слова отвлекают, замещают мешанину мыслей и прочего. Но я же не могу молиться постоянно, каждую секунду. Хотя кому-то из святых это вроде удавалось. Но это точно не мой путь. Я не могу удалиться в какую-нибудь пещеру, или монастырь, чтобы бормотать постоянно молитвы. И есть ли к примеру, смысл в регулярной медитации, каждый день в такое-то время, если между медитациями ты вновь варишься в этом мусоре. А его не становится меньше. Ты ведь живёшь, общаешься, думаешь, принимаешь решения, с кем-то ругаешься, или веселишься или ещё что-нибудь… Короче, всё, устал…голова разболелась. Нафиг нужны все эти умствования, если я ничего не делаю, не предпринимаю никаких действий? Вот, давай, дружок, хотя бы утром сделаем гимнастику. Сколько ты уже их наколлекционировал?.. Систем оздоровления. С десяток, не меньше. Вот и примени одну. Начни с малого. А? Как, ты готов начать с малого?.. Нет, ты хочешь так же, как и все – сразу чтоб наступило счастье и просветление. Правда, это спорное заявление…насчёт всех. Нет, не все хотят быть просветлёнными. Большинство и понятия не имеет о чём речь. Большинству справедливо необходимы спокойствие течения жизни – заметь, бытовой, обыденной жизни – уверенность в завтрашнем дне и надежда, что они проживут чуть дольше, чем остальные. А может даже, чем чёрт не шутит, вообще не умрут. И будут так же как всегда ходить на работу, вкусно и много кушать, трах… Прошу прощения…заниматься сексом, смотреть телек, ходить на шашлычок. Да, про отпуск в тёплые края не забудь…какие-нибудь заморские. Что я упустил? Конечно, чтобы денег побольше…вдруг, откуда ни возьмись, привалило. Вот, вроде и всё. А станет скучно? Что тогда? Тогда…не знаю…что-нибудь придумается…или кто-нибудь для меня придумает… Да, картинка вечности любопытная получилась. И что дальше?.. А ничего!.. О чём я вообще?.. Здоровья прибавляется, знания уменьшается. Прекрасный дилетант на пути в гастроном… Это из песни… Борисыч молодец… Хорошо пишет… Бред правда…в большинстве… Но прикольно… С мешком кефира до Великой Стены… Кефирчик сладкий – это хорошо… Вкусно… Вроде в холодильнике ещё оставался… Встать посмотреть, что ли… Сейчас полежу ещё немного и схожу… С булкой… С «Городским» батоном вкусно… Батон есть… Кошки не съели… У меня же нету кошек… Только один кот… Был… Чёрный… Тоже Борис Борисович звали… Вон он крадётся вдоль батареи… За птичкой, наверное… Почему в комнате?.. Это же не улица… Откуда здесь птичка?.. Боря!.. Боря!.. Кс-кс-кс… Иди сюда!.. Убежал… Мааамааа, Боря убежаааал!.. Мааамаааа!.. Ааааа....
Кто-то скрутил Андрею руки за голову. Кто-то очень жестокий и беспощадный. Злой. Андрей хотел попросить о снисхождении, но не мог ничего сказать. Рот не повиновался. Он сделал попытку высвободить руки. Не удалось. Кто-то жестокий исчез. Андрей чувствовал, что он один. Совершенно один. В какой-то белёсой мгле. В бесконечном молочном тумане, у которого нет ни начала ни конца, ни верха, ни низа. Ничего. Андрей собрался и изо всех сил закричал, выдирая руки из-за головы…
Кто-то уже другой, заботливый, мягко подтолкнул сзади, и Андрей выпал из сна. Было ещё темно. Он сидел в кровати. Хотел потереть лицо, но рук не было. Андрей оглядел себя, заморгал сильнее и с облегчением вздохнул – руки оказались на месте. Они висели тряпичным придатком вдоль тела – затекли до бесчувствия. Андрей стал энергично пробовать поднять их. Сперва удалось подвигать плечами и медленнее, чем хотелось, но надёжно стала возвращаться чувствительность сверху вниз, к пальцам. Андрей снова глубоко вздохнул и уже спокойно разминая руки, стал дожидаться восстановления своего права на тело.
«А действительно, остался ли кефир в холодильнике? – подумал Андрей. – Спать, видимо, уже не придётся». Он встал, в пальцах ещё покалывало, и пошаркал на кухню.
На кухне из за открытой на ночь форточки было зябко и Андрей решил, что лучше ледяного кефира, пожалуй, будет горячий чай. Последний сразу же был признан абсолютным победителем – по производимому эффекту и по вариантам употребления. Тут тебе и сахар и лимон, и бутерброд с чем-нибудь, и шоколадка где-то завалялась.
Андрей поставил чайник на огонь, прикрыл плотней форточку и уселся поближе к двум зажжённым конфоркам, чтобы было теплее. В комнату обратно тащиться не хотелось, несмотря на гарантированную там кофту или плед с кровати.
«Сейчас бы закурить», – подумал Андрей, вспомнив эпизод из популярного некогда фильма, в котором герои вот так же сидят на ночной кухне, у тёплой плиты и вкусно курят, обсуждая свои великие проблемы, неразрешимые априори, а потому тоже вкусные, как и сигареты в зубах.
Потом Андрей вспомнил, что последний раз курил лет пять назад, во время нервных экзаменов и они, эти экзамены, были настолько нервные, что он даже не чувствовал горечи обжигавшего бронхи дыма и вкуса дорогих сигарет, привезённых братом «из-за кордона». Ничего он тогда не испытывал, кроме одного…нет, двух желаний – первое, чтобы побыстрее всё закончилось, и второе, чтобы, дай Господи, хватило сил дожить до момента, когда оно закончится. И лишь когда оно в действительности закончилось, Андрей, закурив, почувствовал такое отвращение к сигаретам, даже дорогим…что его едва не вытошнило, и он тут же понял, что никогда больше не возьмёт в рот эту гадость. Какая бы дорогая она ни была. Самое интересное, что до сих пор так и было. Слово своё он, что бывает редко, держал, не прилагая к этому никаких усилий. Это тоже было удивительно и любопытно. Но разбираться в этом Андрей не стал, а просто принял как необъяснимый факт – что-то вроде исчезновения на глазах у изумлённой публики целого огромного железнодорожного вагона. Почему именно вагона? Андрей видел, как известный иллюзионист Честерфильд проделал это легко и непринуждённо. Куда мог деться здоровенный и проверенно настоящий железнодорожный вагон со всем содержимым, в чистом поле, окружённый взявшимися за руки зрителями, не понятно. Ни одно из «научных» объяснений не убедило Андрея, они выглядели просто смехотворно по сравнению с тем, что он видел собственными глазами. Вот это был факт, с которым было невозможно поспорить. Только принять и время от времени вспоминая удивляться…
Чайник засвистел, предлагая Андрею перейти к простым, понятным без раздумий и объяснений, приятным удовольствиям текущей ночи. Андрей налил себе чаю, добавил сахару с лимоном, быстро и умело соорудил стандартный бутерброд с сыром и, не меняя дислокации у плиты, принялся неспеша, со вкусом снимать стресс.
Почему-то вспомнилась ещё одна ночь, когда он привёл на эту же самую кухню знакомую барышню, и они до утра пили чай. Ничего фривольного у Андрея и в мыслях не было. Тем более, что в одной комнате спала бабка, а в другой мать. Он предлагал несколько раз барышне пойти отдохнуть, но та с какой-то излишней – как показалось тогда Андрею, – энергичностью отказывалась. И так они досидели часов до девяти, после чего барышня изящно удалилась. Андрей проводил её до остановки и пошёл отсыпаться. А потом, с немалым удивлением, случайно узнал, что барышня всю ночь мило беседуя с молодым человеком боялась, что он её изнасилует. Андрей не смог удержаться от смеха, представив на секундочку сцену обольщения в фактическом присутствии ближайшей родни. Однако больше всего его очередной раз поразила диковинная и непостижимая женская логика, умеющая находить опасность даже там где её и близко нет. А если она там всё же есть, мужественно преодолевая страх справляться с нею, чтобы потом сказать – ну, вот, я же знала!..
