Акурат
Сны
– Очевидно, что это храм. Вот только не знаю какой.
– Странно, – поддержал Андрей, – никакой информации нет. Обычно же щит вешают, там всё написано… Я с самого начала стройки смотрел – ничего не было.
– Да-а… – Мужчина подошёл совсем близко и встал рядом с Андреем, глядя на постройки. – Может они специально так сделали?
– Кто?
– Заказчики.
– Зачем?
– Чтобы вы заинтересовались и вошли.
– Для чего им это?
– Не знаю. Просто предположил. А вы как думаете?
– Я тоже не знаю, – Андрею было стыдно признаться незнакомцу в своих сомнениях.
– А посмотреть-то хочется? – спросил мужчина улыбаясь. – Правда же, так и тянет туда?
– Да, – признался Андрей. – Тянет.
– Так может, войдём, посмотрим?
– Давайте, – согласился Андрей.
– А вдруг там какие-нибудь сектанты сидят?
Андрей почувствовал, что краснеет:
– Вы так думаете?
– А что? Сейчас же всё можно. Были бы деньги – строй что хочешь. Вот поднакопили средств и построили. Для дальнейшей вербовки… О, да вы, смотрю, замёрзли совсем. Давайте пройдёмся кружочек? Вот там как будто почище. Может кто выйдет. Согреемся пока.
Мужчина деликатно взял Андрея под локоть и они пошли в некотором отдалении от забора, там где «почище».
– Знаете, молодой человек, когда я был в вашем возрасте, у нас жизнь протекала намного медленнее. Не появлялось с такой взрывной скоростью так много нового, как теперь. Мы не были избалованы выбором. Я уж не говорю о том, что многим из нас приходилось работать с малолетства. Какой уж тут выбор? Да и не из чего было. То ли дело сейчас… Вот мне любопытно. В моё время церкви не то что не строили, сносили даже те что были. Поэтому и мысли не было о том, чтобы пойти в храм и всё такое. Больше того, порой это было попросту опасно. А вот вам, скажите, нужен храм? Вообще. Скажем, как… – незнакомец задумался, подыскивая слова, – ну, я не знаю, место отдохновения души, хотя бы… Или просто для тишины и раздумий…м?
– Я, честно, не знаю, – признался Андрей. – Мне всегда бывало страшно…в храмах.
– Неужели? – удивился мужчина.
– Как ни заходил, так сразу же уйти хотелось. Неприятно как-то…
– Странная реакция. А как вы считаете, чем она вызвана? Не разбирались?
– Нет, для меня это было не существенно.
– А вот если бы, предположим, вам сказали, что если вы не придёте в храм, то погибнете? Что тогда?
– В каком смысле «не придёте»? Насовсем, что ли?
– Н-ну…да, насовсем, если хотите. Да, вот сказали вам…простите, как вас зовут?
– Андрей.
– А я Юрий Николаевич, очень приятно… Так вот, вам говорят: уважаемый Андрей, скоро конец света, если желаете быть спасённым, вам надлежит явиться с вещами в такой-то храм и остаться в нём навсегда. Это абсурд, разумеется, но всё же, представим себе. Вы их спрашиваете: а это надолго – конец света? Вам отвечают: надолго, веков на десять, точно… Но погибнете-то вы сейчас, вскорости и в данной жизни. Что вы предпримете?
– Приду, наверное. Жизнь-то важнее.
– Даже зная наперёд, что вам придётся прожить остаток дней в мучениях, ведь вы даже выйти не сможете, а находиться внутри вам невмоготу.
– Ну, это уж совсем как-то жёстко получается. Даже библейский потоп когда-нибудь закончился и все вышли наружу.
– Верно. Но тот же источник уверяет, что Господь все воды уже вылил. Что означает только одно – никакого потопа больше не будет. Уготовано нечто иное.
– А что? – наивно спросил Андрей.
– Вот это-то и неизвестно. Но по логике можно предположить, что следующий конец света будет покруче предыдущего. Что у нас есть в арсенале? Например, ядерная война. Ну, не война, конечно, а пара-тройка взрывов – кто сколько успеет. Вы же в школе учились, знаете наверное, что в таком случае наружу как раз выходить не придётся лет неизвестно сколько – сто, двести или больше. То есть, лично вы проведёте остаток своего существования взаперти, в том месте, которое вы терпеть не можете…
– Жутковатую перспективу вы нарисовали, – улыбнулся Андрей.
– Да, может быть, но вполне вероятную. Здесь, конечно, присутствует элемент слабоумия присущий всем гипотетическим конструкциям. Тем не менее…Вот вы подумали, взвесили и решили – вполне логично и обоснованно – что жизнь дороже и хоть и в мучениях, но лучше бы её продолжить. Но тут, когда вы уже направили свои стопы туда, – Юрий Николаевич показал на башню, – к вам вдруг подходит некто и говорит: уважаемый Андрей! Если вы пойдёте со мной, я вам покажу такое место, где вы сможете укрыться от грядущего события и выжить. У вас, естественно, перехватывает дыхание от перспективы иного выбора, но тут некто продолжает: однако…вы должны знать, что ввиду определённых обстоятельств и условий – например, сильной радиации – вы не проживёте долго! Зато…вы сможете прожить жизнь свободного… Подчёркиваю СВОБОДНОГО человека! Каков тогда будет ваш выбор, дорогой Андрей? Это уже Я вас спрашиваю.
Андрей остановился.
– Вот! – воскликнул Юрий Николаевич довольно. – Уже хорошо. Вы остановились.
– Просто вы меня озадачили, – задумался Андрей. – А может я и в храме смогу стать свободным?
Юрий Николаевич добродушно улыбнулся.
– Ну, Андрюша, вы же сами мне сказали, что вам там плохо! Это во-первых. А во-вторых, вы, как я надеюсь, образованный молодой человек…во всяком случае, точно информированный, вы догадываетесь, что в храме не бывает свободы. Как говорится, по определению.
– Почему же?
– Потому что там правила и ограничения устанавливаете не вы, а кто-то другой. Вы обязаны их соблюдать, чтобы быть принятым общиной. Многие из этих правил, бесспорно, достойны уважения и им стоит следовать, но далеко не все для вас приемлемы.
– Например?
– Пожалуйста. Например, вы убеждены, что своё тело нужно уважать и в разумных пределах заботиться о нём, ведь это ваш, если так можно выразиться, носитель. А в храме вам говорят, что тело ваше грязно, что у него грязные желания, что оно изначально лениво и его НАДО усмирять. Надо спать поменьше, работать побольше, стоять долгие, многочасовые службы, морить его постом, короче всячески воспитывать. И по одному только этому вопросу у вас возникает неразрешимое противоречие, внутренний спор. Вы можете прожить с ним всю жизнь, до конца, но так и не успокоить его, не довести до истины. Можно лишь отчасти смириться с ним, но гармония-то нарушена, и она непременно будет стремиться восстановить равновесие, поскольку это суть самой жизни. И потом, согласны ли вы дорогой Андрей пойти на то, чтобы изо дня в день по многу часов, бОльшую часть дня и ночи отдавать ритуалам, обрядам, священным действам и молитвам на иностранном, для вас, языке? Я не говорю, плохо это или хорошо, но соответствует ли такой образ жизни лично вам, как уникальному Божьему творению, созданному, между прочим, по образу и подобию? И согласны ли вы забыть себя совсем?
– То есть, вы считаете, что в храме нет духовного роста?
– А что такое духовный рост, по-вашему?
– Я ещё серьёзно не размышлял на эту тему…ну, наверное, это – становиться тоньше, возвышеннее, тренировать чувствование…
– Слабовато, – оценил Юрий Николаевич. – Но… с чего бы ни начинать, главное – начать! То, о чём вы сейчас упомянули, вы не сможете сделать без того, чтобы заглянуть внутрь себя. А как вам это удастся, когда ваш ум и речь заняты – опять же – чужими словами на непонятном языке? И даже если вы выучите этот язык, он всё равно не станет вашим. Хотя бы просто потому что вы на нём не говорите и не думаете. Следовательно, даже те скромные и, простите, детские понятия, которые вы пока что вкладываете в слово «духовность», вы не сможете реализовать. А почему? Потому что вы не будете обладать свободным выбором вашей свободной воли. Ясное дело, что это страшно – самому принимать решения, самому ставить ограничения, следить за из соблюдением. Но ведь это и отличает свободного человека от зависимого и безвольного. И, кстати, не забудьте ещё фактор борьбы, неминуемый в той предположительной ситуации, которую я обрисовал вначале…
– Борьбы?
– Да-да, борьбы. За вас, дорогой Андрей. Ведь, кроме вас-то есть ещё как минимум две стороны – тот некто, кто зовёт в храм и тот некто, кто зовёт в обратную сторону. Не так ли?
– А вы полагаете, они преследуют какую-то выгоду?
– Конечно! Вы молоды, но не настолько же, чтобы быть наивным, как первоклашка.
– Но в храм-то предлагают от чистого сердца.
– Вы уверены? Сможете это различить и гарантировать?
– Н-ну…
– В том-то и дело. Если постараться быть объективными, мы не можем гарантировать чистоту помыслов ни товарища из храма, ни товарища условно с противоположной стороны.
– Как же тогда быть?
– А это решать вам. Так вернёмся к вопросу о свободе выбора? Вы знаете, что это?
– Да, конечно.
– Не спешите с ответом, Андрюша, это вовсе не очевидно. Слова вы слыхали, безусловно, но вот смысл их в чём?
– Ну, я в данном контексте понимаю, что речь идёт не о выборе колбасы.
– Совершенно верно. Не буду вас мучить и спрошу конкретнее, откуда берётся свобода выбора?
– Как это откуда?.. В какой-то момент я понимаю, что могу выбирать…
– Вот вы помните, когда вы это поняли?
– Нет. Может, когда выбирал куда пойду после школы учиться.
– А до этого?
– Вы про детство?
– Да.
– Так в детстве подобными вопросами не задаёшься – ты просто знаешь, что ты хочешь. Сразу.
– Вот! – победоносно воскликнул Юрий Николаевич. – И что из этого следует?
– Подождите, но ведь ребёнок хочет простых вещей – сладкого, вкусного, игрушку…
– Это неважно. Он может хотеть что угодно, хоть дом на Луне. Важен принцип. Ну, так как?
– Вы хотите сказать, что свобода выбора есть изначально?
– Именно, дорогой Андрей, именно! И во что бы вы ни верили – Бог, Природа, Биомеханика, Большой Взрыв – этот главный принцип в вас заложен той силой, что создала вас. С этим вы согласны?
– В общем…да, согласен.
– А то, что заложено изначально, как вы уже должно быть догадываетесь, абсолютно чисто от позднейших наслоений воспитания, обучения, всяких родительских «подарочков» и прочего, чем вас потчует социум, пока вы растёте. Ибо эти позднейшие наслоения как раз и мешают вам принимать истинный, лично ваш, выбор.
– Так что ж, мне надо дистанцироваться от этих наслоений? Чтобы осуществлять чистый выбор? Я же тогда не буду знать КАК выбирать, и ЧТО выбирать. И как я себя отличу, в таком случае, как идентифицирую?
– Хороший вопрос! Скажите, Андрей, когда вы были ребёнком и не умели ещё мыслить, не знали ещё что это такое, как вы себя отличали, опознавали?
– Я просто знал, что я есть. И всё.
– Прекрасно! – улыбнулся Юрий Николаевич. – Как же это сделать теперь, когда вы «научились» думать, критиковать, сравнивать, оценивать и прочее? Как просто знать, что вы есть?
– А этого достаточно?
– Для начала, вполне. Ну-с? – Юрий Николаевич вопросительно посмотрел на Андрея.
– Так я вроде и так это знаю, – с некоторым сомнением проговорил Андрей.
– Хорошо – хитро улыбнулся Юрий Николаевич. – Вот сейчас закройте глаза. – Андрей послушно закрыл глаза. – Как вы себя ощущаете в данную минуту? Что чувствуете?
– Холод.
– А кроме холода…внутри, так сказать? Что у вас там сейчас происходит?
– Картинки всякие…мысли.
– И где ВЫ среди всего этого?
– Не знаю, – Андрей открыл глаза. – Сдаюсь! Объясните, пожалуйста!
– В детстве вы не умели думать, у вас не было ещё причин для этого. Вы, дорогой Андрей, НЕ думали. Были разумеется зачатки мышления в виде отдельных слов или картинок, НО…всё остальное время вы БЫЛИ. Между словами и картинками вы БЫЛИ, СУЩЕСТВОВАЛИ. И, заметьте, почти все ваши желания сбывались. С разной скоростью, но сбывались. У вас даже не было сомнений в том, что бывает иначе. Захотел – получил. Ваш выбор осуществлялся мгновенно. Вы не осознавали этого, но он у вас уже был. И он был абсолютно свободен.
– А как это сделать теперь?
– Очень просто, – усмехнулся Юрий Николаевич. – Хотя и нелегко!.. Начните с малого – последите за своими мыслями. Просто, как наблюдатель. Потом заметьте малюсенькие, микроскопические промежутки между приходящими мыслями и возникающими картинками. Затем начните увеличивать эти промежутки. Потому, что именно в них вы сами себя и найдёте. Вы там. Вы настоящий, вы свободный, а следовательно и ваш свободный выбор там же… Однако, дорогой Андрей, а ведь мы с вами отдалились от предмета нашего интереса!
Действительно, они так увлеклись разговором, что были теперь далеко от стройки. К тому же совсем стемнело и холод с новым азартом набросился на Андрея.
– Простите, что заговорил вас, уважаемый Андрей! – Юрий Николаевич хитро усмехнулся и показал в сторону метро. – Я живу во-он там, за станцией. В основном гуляю там же, около дома. Однако, если самочувствие позволяет, и сюда наведываюсь, так что выходите, будем как два пенсионера прогуливаться и беседовать. Вы, часом, в шахматишки не балуетесь?
– Да нет, – ответил Андрей. – Я не умею.
– Я пошутил. Полагаю, нам и так будет о чём поболтать. Ну, засим откланиваюсь, было очень приятно общение с вами. Всего доброго!
– До свидания, мне тоже было очень приятно! – честно сказал Андрей.
Юрий Николаевич прикоснулся указательным пальцем к краешку берета и бодрым шагом направился в сторону метро.
Андрею больше всего хотелось сейчас согреться и обдумать необычную беседу. Он знал единственный универсальный способ быстро оказаться дома, а потому наметив кратчайший маршрут и не боясь показаться странным, с наслаждением растягивая одеревеневшие мышцы, широкими прыжками побежал к дому. Ему стало весело.
***
…Солнце продолжает своё ежедневное восхождение, согревая сушу и море и пробуждая местных…
– …рассказать о себе и поделиться опытом. Российская креативная неделя в парке Горького даёт такую возможность. К креативным индустриям относится многое – от дизайна, искусства и музыки до телевидения, моды и урбанистики.
…Весной в Одессе особенно уютно. Ещё нет изнуряющей летней жары, на улицах и в парках много цветущих растений, а в воздухе витает густой цветочный аромат…
…находить новую жертву. Они не боятся нападать на кенгуру, хотя, как правило, предпочитают валлаби или детёнышей. Однако кенгуру несомненно являются грозными соперниками. При помощи своих сильных задних лап, они могут в беге развивать скорость, в среднем до шестидесяти километров в час…
***
«Опять эта проклятая бессонница!» – думал Андрей, расковыривая щербинку на бетонной стене. Когда-то он собрался с силами и начал в этой комнате ремонт, но поленился клеить обои и просто взял да и выкрасил стены. В радикально жёлтый цвет. Даже штукатурить не стал. Поэтому все ямки, выбоинки, вся та индивидуальность, с которой бетонная плита прибыла с завода железобетонных изделий, в покрашенном виде не смогла стать памятником Андреевой лени, а скромной похвальбой перед гостями была возведена в почётную степень «оригинальности», ставшей «восхитительным» результатом «творческого подхода»… Щербинка была сделана на славу и не поддавалась какому-то слабосильному ногтю. Ею можно было заниматься вечно. Или покуда не сломается ноготь. Размышлениям ковыряние нисколько не мешало – когда размышления топчутся на месте, они становятся чем-то таким же мучительно бессмысленным, как и расковыривание куска бетона. Надо было прекращать уже надоевший процесс. Андрей усилием воли оторвался от стены, встал и, подойдя к окну, отодвинул занавеску.
– Однако! – удивлённо проговорил Андрей вслух. За окном стоял такой плотный туман, что не видно было ничего дальше перекрёстка, располагавшегося прямо под стенами дома. Круглая площадь с башней и малоросликами тоже никак не угадывалась, как будто её и не было. С той стороны туман лишь неясно подсвечивался рассеянным мутным светом, должно быть от прожекторов.
«А ночью там кто-то есть? – подумал Андрей. – Ну да, наверняка. Сторож какой-нибудь, охранник. Как же без него? А может они там все и ночуют. Если это подворье монастыря, так там и живёт кто-нибудь. На монахов, правда, они мало похожи… Подворье…интересное слово…тёплое какое-то». Андрей улыбнулся. Как-то раз подруга Анюта позвонила ему на ночь глядя и велела быстро собираться. Он подумал сперва, что что-то случилось, но у Анюты был такой весёлый голос, что испуг Андрея тут же сменился на любопытство. По телефону Анюта ничего не стала говорить, сказала только что будет ждать у метро. Андрей как мог быстро собрался и прибежал к станции.
Анюта потащила его через весь город, сказала, что на Старый проспект. По дороге объяснила молодому неучу, что сегодня большой Праздник. Во всех храмах проходят праздничные литургии. И на подворье ....ского монастыря, куда они и едут, тоже. Правда, на службу они уже опоздали и она скоро закончится. Почему же тогда так далеко едем? Потому, что надо. И Анюте, кроме того, необходимо переговорить срочно с батюшкой. Добрались. Бегом бежали от метро до этого подворья. Зимой было дело. На улице холод собачий. Внутри, резко по сравнению с улицей, жарко и душно. Полутьма. Сотни, а может и тысячи, свечей. Но всё равно темно. Сладкий запах благовоний. Толпа народа – просто не протолкнуться. Шум, гомон стоит. Не понятно, чего все так галдят. И что здесь, в храме, делают? Почему не уходят, раз служба закончилась? Ничего не происходит, стоят, ждут чего-то. Болтают друг с другом. Улыбаются. Но не все. Кто-то стоит серьёзен, думает. Вообще больше похоже на сумасшедший дом. И если бы не Анюта – солнечный человек, – ему бы опять стало плохо. Но он с удивлением отмечает, что дурнота всё не настаёт. Это было отчасти чудом. Он тогда позволил себе смелую мысль, что может быть так же, как и Анюта, подойти к священнику. Зачем – не подумал. Сознаться в чём-нибудь, а он что-то такое скажет…тайное, неземное… Но, быстро переговорив в сторонке, Анюта подхватила Андрея под руку и потащила к своим родителям – они жили где-то рядом – знакомиться и обедать. Почему-то она так и сказала – обедать. Странно. Ведь была глубокая ночь. Он успел на ходу всё же спросить Анюту, о чём она шепталась со священником, но та загадочно – по своему обыкновению – улыбнулась и сказала, что это тайна и никому об этом нельзя говорить. «И мне?» – спросил Андрей удивлённо. «И тебе», – ответила она и почти побежала, так что он едва поспевал за нею. Анюта говорила, что ездит на Старый проспект в каждый большой праздник. Но вместе они там были лишь тогда, единственный раз. Потом что-то всё время их разводило в дни этих больших праздников, а потом Анюта вообще вдруг, совершенно неожиданно для всех, собралась и уехала в Штаты… И не вернулась. Сначала писала Андрею. Чуть ли не каждый день. Плакала в письмах, говорила, что ей плохо, что Америка ужасная страна, что она там долго не выдержит. Андрей звал её назад. Рискнул пообещать однажды, что сделает её жизнь счастливой. Потом Анюта как-то совсем пропала и появилась года через три с известием о своей свадьбе с богатым американским джентльменом, владевшим ветеринарной клиникой под Бостоном. После этого Андрей потерял её из виду окончательно…
«Почему я о ней вспомнил? – подумал Андрей. – А, ну да…про подворье… Надо всё-таки завтра, что бы там ни было, просто зайти и всё. Что такого? Проходил мимо и зашёл на секундочку. Подумаешь! Чего бояться-то? Чего вообще в подобной ситуации можно бояться? Конечно, всё это глупости – все эти разговоры про сектантов. Кто такие сектанты? Я не видел их, не знаю что это такое. Может это вымысел. Газетно-телевизионный… Вот в «Антаресе», там были настоящие сектанты. Хоть и не религиозные, а долларовые. Вот где было плохо. И не просто плохо, а думал концы отдам. Настолько. И ведь гады, даже видя как человеку фигово – может сейчас при них же откинется, – нет, всё равно умудрялись пропаривать мозги умирающему. Можно подумать, что им какая-то выгода от того, что перед смертью я бы им сказал – да, я согласен быть с вами, зарабатывать, обирая других людей, ага… и подох бы у них на руках. И что им с того? Как бы мёртвый с ними вместе зарабатывал? Вот где настоящий бред. И, главное, все такие счастливые, у всех глаза навыкат от радужных перспектив. От неминуемо надвигающегося богатства. Вот это, я понимаю, сектанты. Ещё повезло, что живым выбрался. Очень повезло. Ну, конечно, пришлось чуток сгустить краски – чтобы поверили, что и вправду прямо сейчас, на их роскошном ковре, могу концы отдать. Поверили. Отпустили с миром. Напоследок наговорили кучу гадостей, но отпустили. А здесь-то чего бояться? Все спокойные. Даже когда бегают и суетятся. Глаз не видно с такого расстояния, но впечатление совсем другое – не затащат, не будут удерживать силком. Почему же я так боюсь? И главное чего? Того, что меня там к чему-то обяжут? А я не найду в себе сил отказаться? Или, что хуже, сам решу, что это для меня нужно и полезно. Но ведь, если я сам так решу, то это уже не может пугать. Или я буду бояться какого-то высшего осуждения? Или не высшего, а того, кто руководит там, конкретного человека. Он будет смотреть мне в глаза, а я подчинюсь и мне будет стыдно. Я стану покорным, слабым, сделаю всё, что велят…»
Андрей отошёл от окна и лёг на кровать.
Когда это было, года два назад? Он работал на ярмарке, перед новым годом, и встретил там Варфоломея, того самого монаха, которого подвозил с продуктами в Коломяги. Оба искренне обрадовались встрече. Варфоломей сразу же передал торговлю напарнику, а сам пошёл вместе с Андреем попить чайку в одно из многочисленных кафе, разбросанных по ярмарке. Выбрали место потише – под трибунами, в полуподвале. Почему-то туда мало кто забредал в необъятных просторах самого большого в городе крытого стадиона. Можно было присесть и поговорить спокойно…
– Ну давай, рассказывай! – Варфоломей чуть отодвинул чашку от себя и чинно погладил рукой усы и бороду. – Значит, говоришь, ты тут, на ярмарке работаешь?
– Ага…ой! – Андрей от волнения встречи не рассчитал и обжёгся огненным чаем.
– Осторожно, – благодушно улыбнулся Варфоломей. – На вот, закуси печенькой.
Он вынул из широкого кармана своей меховой безрукавки полиэтиленовый пакет с монастырским печеньем.
– Остатки – сладки! – Варфоломей развернул пакет и протянул Андрею печенье. – Ты пробовал наше печенье? Постное, с мёдом…
– Пробовал, – Андрей взял мягкий жёлтый квадратик с выпуклым бочком. – Вы же меня тогда угощали.
– Когда? – Варфоломей наморщил лоб.
– Ну, тогда, когда я вас подвозил, помните? В Коломяги…
– А! – просиял Варфоломей. – Да-да, помню…Ты кушай, я тебе ещё потом дам, – он подмигнул, – со скидкой. А это доедай.
– Спасибо! – Андрей с удовольствием откусил ароматную, крошащуюся мякоть и зажмурился от восторга. Печенье было просто волшебным.
– Вкуснота-а! – протянул Андрей, блаженно улыбаясь. – Спасибо!
– На здоровье! У нас всё такое вкусное! – довольно заявил Варфоломей. – Я тебе подарю ещё нашего хлебушка, чёрного, бездрожжевого. Тут у нас его быстро раскупают, но, думаю, останется что-нибудь. А ты тут в какой секции сидишь-то?
– Я не в секции, я в оргкомитете, – сказал Андрей, делая осторожные глотки чая.
– О! Так ты важный человек? – усмехнулся Варфоломей. – Я тебя не задерживаю?
– Да нет, что вы. Я просто на подхвате. Сейчас не нужен – если что, позвонят. А вы надолго здесь?
– Это когда у нас выставка закрывается? – стал припоминать Варфоломей. – Двадцатого, вроде?
– Двадцатого, – подтвердил Андрей.
– Ну вот, сразу и уедем. Приберёмся тут, покидаем в машину и вперёд.
– Как! Прямо в ночь? – удивился Андрей.
– Прямо, а что такого? – не понял Варфоломей.
– Не боитесь?
– Чего, брат Андрей?
– Да это я так… Просто, я ночью побоялся бы ехать. Я вообще… – Андрей помялся, – до сих пор темноты боюсь.
– О как!.. – поднял брови Варфоломей. – Так ты боязливый, оказывается?
– Если честно, – Андрей покрутил в пальцах кусок печенья, – я всего боюсь. С детства.
Варфоломей внимательно глянул на собеседника:
– Я погляжу, у тебя это больной вопрос? Верно подмечаю?
Андрей смущённо кивнул:
– Ну да…у меня их так много…страхов всяких…
Варфоломей отхлебнул чаю и спокойно сказал:
– Первое, брат Андрей, – всего ты бояться не можешь. Не бывает такого. И на себя лишнее не наговаривай. А второе – страху нельзя давать воли. Иначе он сядет на тебя и ножки свесит. И чем дольше сидит, тем он сильней, а ты слабее, понял?
– Понял. Но бывает, что ничего не можешь поделать с этим.
– Как это не можешь? Ты, брат Андрей, плохие вещи говоришь. Не нужно даже допускать такую мысль, не то, что её думать. Ты ведь тем самым своему страху силу даёшь.
– А если не заметил, как он…сел на тебя? То есть, я вот ощущаю это по-другому. Будто он внутрь меня попадает и как бы начинает пускать корни, расширяться.
– Как бы ты там ни чувствовал, а позволять ему нельзя.
– И что же делать?
– Что, что? Молитва помогает. А что тебе ещё может помочь?
– Может, какой-нибудь аутотренинг, – предположил Андрей.
– Аутотренинг – это от лукавого, – спокойно сказал Вафоломей. – Кто больше – твой аутотренинг или Господь?
– Понятно.
– Вот то-то и оно. Ты, брат Андрей, запомни одну истину – всегда обращайся за помощью к тому, кто больше и сильней. В данном случае я имею ввиду только Господа. Он самый большой и самый сильный. Только тут надобно понимать, что за сила подразумевается.
– Я понимаю.
– И что ты понимаешь? – придирчиво спросил Варфоломей.
– Ну, не физическая сила, или там какая-нибудь ещё, а… – Андрей надолго задумался.
– Вот, – вкрадчиво проговорил Варфоломей. – Вот тут многие запинаются… Какая сила-то, о чём речь идёт, а?..
– Да…я не знаю, как сказать, – смутился Андрей.
– А сказать ты не можешь, – поучительно ответил Варфоломей. – Потому как не ведаешь истины. А в чём истина Господа, а? Как ты думаешь? Единственная…
– Единственная? – повторил Андрей.
– Иной нет! – поставил точку Варфоломей.
Андрей нахмурившись, размышлял.
– Хорошо, – серьёзно сказал Варфоломей. – Дам тебе подсказочку одну…
– Давайте, – Андрей поднял взгляд на Варфоломея.
– Какое главное свойство Господа?
– Свойство… Он…э-э-э…милостив и прощает.
– Так. А милость-то и прощение из чего проистекают?
– Из любви? – неуверенно проговорил Андрей.
– Из неё, родимой! – воскликнул Варфоломей. – Так ЧТО у Господа является силой?
– Любовь, – улыбнулся Андрей.
– Вот именно! – радостно возвысил голос Варфоломей. – И она же – единственная истина во всём мире! Истина Господа! Воспринял?
– Мгм, – Андрей принялся за сладкие остатки. – А как мне это поможет не бояться?
– Брат Андрей, ты меня удивляешь! Что значит «как поможет»? Если ты в Любви, то для страха просто не остаётся места! Вот как поможет!
– Так а что мне конкретно делать, чтобы было больше любви?
– Во-первых, друг мой, больше молиться. И желательно не в уютной квартирке, а в храме. Почаще бывать там, приходить на службы, познакомиться с приходом, это желательно…
– Для чего?
– Что для чего?
– Знакомиться с приходом?
– А ты сам-то как думаешь?.. В мирских интересах люди поддерживают друг друга, создают сообщества, так же и здесь. Тебе это будет полезно. Прежде всего, для того, чтобы можно было получить помощь, или разъяснение, или поддержку. Ты должен быть по возможности постоянно занят, вовлечён. Душа твоя не должна знать праздности. Праздность – самый худший враг для души, брат Андрей, её погибель, запомни!
– Я правильно понимаю, – спросил Андрей, – если я буду ходить в храм, буду молиться, общаться с верующими, то…
– Стоп! А ты что, не верующий, что ль? – резко спросил Варфоломей. – Чего это ты себя отделил сразу?
– Да нет, это я так…просто сказал. Я не имел ввиду…
– Вот видишь, твои оговорки тебя выдают. Твоё настоящее отношение. Они, мол, верующие, а я другой.
– Так те, кто в храм не ходят, они же действительно другие.
– Это всё чушь! – махнул рукой Варфоломей. – Я тебе так скажу – они не другие, они просто выделываются! Вот ты, как считаешь, чем верующий отличается от не верующего?
– Я не думал об этом.
– Тогда прямо сейчас подумай. Я подожду…
Андрей отложил очередной вкусный кусочек печенья и подпер щёку рукой.
– Верующий принимает Бога без доказательств.
– Это ты говоришь о слепой вере, или фанатизме! Ответ неправильный. Думай ещё!
Андрей снова задумался.
– У верующего есть моральные правила, которыми он руководствуется в жизни.
– Нет! У неверующего они тоже могут быть. Думай!
Андрей вздохнул.
– Неверующий не верит в жизнь после смерти.
– Фиг! Он может верить, что будет ему реинкарнация, прости Господи!
Андрей почесал затылок.
– Да уж! Непросто!
– Да уж! – иронически повторил Варфоломей. – Ну, будешь ещё думать?
– Буду.
– Давай!
Андрей закрыл глаза и попробовал сосредоточиться. Он попытался представить себе, чем отличается верующий человек… И тут…
– Понял! – Андрей улыбнулся и взглянул на Варфоломея. – У верующего есть сила сделать невозможное!
– О, любопытно! – заинтересовался Варфоломей. – И что это за сила?
– Любовь, наверное…
– Не наверное, а точно! Чего стесняешься? А чья она, сила-то?
– Бога.
– Правильно, брат Андрей! Сила Бога! И только верующий может ею пользоваться. Она ему даётся по вере его! Молодец, семинарист! Жуй своё печенье, заработал!
Андрей потянул в рот недоеденный кусок, но остановился на полпути:
– Постойте!..
– Что такое?
– А неверующий что же, ему Бог силу не даст? Кого-то он любит больше, кого-то меньше, так получается?
– Хм…нет, брат, не так, – серьёзно ответствовал Варфоломей. – Господь любит всех. И прощает всех. И ты можешь придти к нему в любой момент. И он тебя примет. Но ты подумай вот о чём… – Варфоломей погладил бороду и продолжил. – Он-то видит нас не как бессловесное стадо, которое надо тащить куда-то, принуждать, заставлять верить. Нет. Он ждёт от нас разумности и дал нам свободу проявления воли. Когда мы своим, собственным, осознанным желанием приходим к Нему. Понимаешь? В этом Его любовь к каждому из нас. И, если ты придёшь и попросишь, тебе дадут. Даже если не попросишь, а просто поблагодаришь, всё равно Он ведает все твои нужды и ты получишь то, в чём действительно нуждаешься. Однако, ты уразумей следующую вещь – когда тебе нужно позарез сделать то, что для тебя невозможно, и ты попросишь в открытой, истовой молитве, молитве, в которую ты вложишь всё, что у тебя есть, всего себя… Короче, когда ты попросишь у Него невозможного, Он даст тебе особую силу, и ты сделаешь это невозможное. А для невозможного есть только одна сила во Вселенной – Любовь! Уразумел?
– Да!.. – Андрей задумчиво разглядывал остывший чай. В чашке отражалась лампа, висевшая над столом. Свет от неё проникал вглубь, достигая дна чашки, и одновременно отражался ярким пятном на поверхности тёмной, полупрозрачной жидкости. Андрею показалось чудесным то, что благодаря свету можно видеть чай насквозь, до дна, и в то же время любоваться и не отрывать глаз от источника на поверхности…
