Фёдор, наклонив голову набок, разглядывает лежащие в большой добротной коробке холсты, их было всего два, но между ними и коробкой вставлены бумаги, кто-то хорошо позаботился о сохранности. Сверху картина с четырьмя волками, а снизу старая – с русалкой. Она тоже выполнена в холодных тонах. Река, негустая полоса деревьев на дальнем берегу, тонкая полоска песка на переднем плане. А в центре камень с самой русалкой. Волосы черные, но с зеленцой, как хвост, кожа белая, глаза закрыты. Нельзя ведь ей в глаза смотреть – утопит же. И поёт русалка, видно, что чувственно, жаль – не услышишь. Да только это самообман. И всё это страшный повтор.
В комнате погас огонь, молчит приют, так громко называемый больницей. Март скоро закончится, и Фёдор действительно рад, что Ирина не пришла. Ему уже ничего в этой жизни не светит, а она жить должна. Он рад, что она его отпустила. Только туман почему-то тяжелый и горький. И сны до ужаса – горькие. Но это ничего, это он просто скучает. Повтор. Самообман. Он молит бога о ней, не зная ничего. Он засыпает. Смеркается, дом погружается в тишину.