Агсин Атум
Отечество. Повесть
Краски продолжали сгущаться, веселье на улице набирало ещё большие обороты, а заседанию внутри дворца пора бы было и начаться. По крайней мере, так уже думали жаждущие открытия съезда товарищи Ладимира, да и сам он, не менее горевший огнём знаний и питавшийся смешанными чувствами, дабы всё быстрее началось или быстрее завершилось, рвался только вперёд.
В какой-то момент средь народа послышалось постороннее возмущение. Сквозь бушующий гвалт, можно было заслышать звучание противного гуда, который постепенно приближался к дому. Взгромождаясь сквозь расступающийся народ, словно ледокол «Па́йлот», врывающийся в несокрушимую ледяную стихию, въехал полицейский дилижанс к лестничному маршу у дворцового порога. Полицейский-ямщик, который только что уверенно держался за поводья, так же уверенно отворял створку дверей кареты, обращаясь в полицейского-швейцара, затем подавая руку некому с виду достопочтенному пассажиру, трансформируясь, в конце концов, в полицейского-слугу.
Высокие ботфорты, отбелённые рейтузы, ослепляющие блеском осыпанных страз, такие же перчатки и галантный шёлковый кушак, под смоляно-чёрным фраком, высокая фигура с вытянутой головой, с густыми кудрями и бакенбардами, прямой нос и ровные черты лица, с заострённым подбородком – граф был великолепен и свеж. Громко отбивая каблуком по кирпичной брусчатке, а затем и по мраморным ступенькам, он поравнялся со стоявшей у входа группой, неестественно надменно, что даже Георгий не смог бы изобразить столько равнодушия, окинув взглядом молодых студентов, а затем и хозяина-барина.
– Добро пожаловать, Ваше превосходительство! – встретил гостя Пётр Анисимович – Заходите, да угощайтесь, стол уже накрыт.
– Пожалуй-с, неголоден, – ответил сквозь зубы граф – До меня дошла-с телеграмма, что сегодня здесь будет-с некое собрание молодых лиц по весьма сомнительному поводу. Вам что-то известно-с?
– Великое дело, Ваше благородие, – сердечно улыбался Пётр Анисимович – Сегодня впервые состоится открытие научной конференции молодых и талантливых учёных студентов! И ведь вы как раз кстати, поскольку это грандиозное мероприятие проходит именно здесь и сейчас! Пару штрихов, маленькое застолье и мы пригласим Вас на пленум, дабы удостоиться чести Вашего присутствия в столь прекрасное для нас время.
– Премного благодарен-с, – свысока продолжил граф – Мы почтим-с своим визитом ваше хвалённое мероприятие. Извольте-с войти, – с этими словами, высоко задрав нос, граф широкими шагами вошёл внутрь, оставляя за собой след невыносимо сладчайшего французского парфюма и хвостиком шмыгнувшего личного полицейского.
С балкона лестничной площадки, что возвышался над всей залой, было торжественно объявлено об открытии Первого съезда молодых и талантливых. Хозяин поместья подбирал самые хвалебные и доброжелательные слова для основателей и гостей мероприятия, поздравляя всех с совершившимся величайшим делом в научном мире и желая каждому участнику чтений только успехов. Товарищи Ладимира великодушно отвечали благодарностью Петру Анисимовичу за предоставленную возможность встретиться всем в данном зале и за столь величавый размах данного события, которое всенепременно войдёт в историю российской науки. Толпа гостей снизу на столь замечательные речи одарила каждого в ответ громогласным шквалом аплодисментов. И это было начало.
Далее следовали беззаботная официальная часть, где только и происходили сумбурные разговоры и неумолкающее увеселение под заказанную музыку, которую исполняли профессиональные музыканты со скрипками, трубой и фортепиано. Фуршет утолил практически всю человеческую жажду и надобность, кроме тяги к научному. Хотя и с приездом графа над гостевой нависла некая излишняя серьёзность и грозные настроения, особенно это касалось Ладимира, который совсем не мог смириться с появлением данной персоны, тем не менее, гости успели поближе познакомиться друг с другом, совместно коротая некоторое время за столь невиданной ещё роскошью барского празднества.
Сам же граф был более занят осмотром домашнего убранства и вывешенной живописи, постоянно что-то приговаривая всюду его сопровождающему полицейскому, который беспрекословно записывал карандашом некие пометки у себя в записной книжечке. Две эти фигуры существовали будто отдельно от всего происходившего вокруг. Хотя каждый пытался чем-то занять графскую личность, графа это совершено было безразлично. Презрительный взгляд откуда-то сверху и вид отвращения делали его самым противным существом на Земле, но его личина продолжала манить к нему людей, толи от природной харизмы, толи от чиновничьей привычки, а может быть от человеческой глупости. Ладимир совершенно этого не понимал, а может и не хотел понять, стараясь не сталкиваться ни взглядом, ни духом с заносчивой оказией, свалившейся им на голову, и всё больше думая о происходящем, желая как можно скорее привести всё дело к пленуму. Отчего Ладимир даже на некоторое время, усевшись в тихом уголке залы, деликатно покинул товарищей, ожидая перемены настроения в массах.
Перемена произошла скорее, чем можно было в действительности подумать. После очередного слова двух друзей Ладимира, Советом было объявлено о порядке выступлений, где Ладимиру доставалось докладываться седьмым, что весьма приподняло настрой молодому уму, который огорчён лишь тем был, что не был десятым, то есть тем, кто выступил бы под занавес, завершив заседание. Далее, по волшебному хлопку хозяина, все последовали в следующую часть дома, где большему изумлению гостей открывался грандиозный зал лектория. Купалов отворял волшебную дверь в очередную дивную страну, которую, как и все предыдущие, так компактно он размещал на одном только своём участке.
Ладимир в свою очередь продолжил думу о том, что такие пышности излишни в строгой стезе учёного круга, жизнь которого можно было бы сравнить с общиной затворников, совершавших свои бесконечные аскезы. Наука требовала вечного своего внимания к себе тем самым отодвигая всё к ней не принадлежащее немного на второй план. Праздники и гуляния, уверенно обходят стороной теоретиков и практиков, на которых и зиждется фундамент колоссального научного знания. В то же время наука не смогла бы существовать не будь люди так близки друг к другу, так тянувшимися к компанейской сущности жизни. Все великие открытия не могли бы быть столь же великими, не получив они всеобщую огласку, а когда за дело могут взяться целые поколения учёных, то совершенству никогда не будет предела, а тяга знаний доведёт своих любимых сынов до конца пути. И сейчас, не будь он здесь в этой заверти сверкающих огней, шумов и веселий, в этом бушующем потоке человеческого естества, никогда бы вероятно такие мысли и не посетили его самого.
Входя в колоссальную залу непревзойдённого вида лектория, можно было оценить искусность авторов, потрудившихся над каждой его мелочью. Такие же белые с золотом стены, как и в гостевой части, венчались полусферическим куполом, со столь же пышными и тёплыми люстрами. Полукруглые деревянные трибуны окружали центральную кафедру, откуда мог бы выступать докладчик. Вокруг неё располагалась передвижная доска, способная с помощью миниатюрных рельс перемещаться по кругу, демонстрируя тем самым всем и каждому изображаемого оратором действа с помощью мела. Мест хватало абсолютно всем. Здесь вполне бы разместилась целая Академия для преподавания любых наук. Игра света и тени формировала благоприятную обстановку и греющий душу уют, не препятствуя желающим получить свою очередную порцию новых знаний.
Члены совета расположились на первом же ряду напротив кафедры, остальные гости разбрелись, кто куда, позади них рядами повыше, дабы тщательнее погрузиться в свои мысли. Среди гостей были не только сами докладчики, но и люди приближённые к ним. Кто-то, как и Ладимир с товарищами, брал с собой верных слуг, а кто-то иной также свободно приглашал своих родных и друзей. Поэтому лекторий весьма быстро заполнялся на добрую свою половину.
Граф занял позицию стороннего слушателя, находясь на самом высоком месте пустой трибуны, справа от кафедры и несколько с краю одного из пролётов, которые разделяли места для сидений на четыре части, аккуратными ступенчатыми тропинками, восходящими от кафедры, образуя крестообразную форму.
Ладимира переполняли эмоции. Он ждал этого так долго, а теперь стоило только прослушать несколько докладов, и вот уже будет выступать он сам. Но странно как-то сжималось сердце, и учащался пульс. Неконтролируемое волнение нахлынуло на молодого и талантливого. Ладимир, посчитав это за нелепость, вспомнил все свои предыдущие выступления дома перед родными, на кружках перед товарищами и в университете перед сокурсниками, вспомнил свои статьи, зачитываемые вслух и слушаемые с упоением и на бис, вернув тем самым былое хладнокровие.
Итак, прекрасное начало пленуму задал один из товарищей Ладимира именем Александр. В его докладе не было ничего лишнего, он прекрасно располагал собственным слогом и безупречно чувствовал течение времени. Без промахов и запинок, он смог душевно с точки зрения человеческого и метко с точки зрения учёного поведать сопереживания по поводу существующей нецелостности образовательного воззрения и единого направления курса для ученических структур. Коснувшись не вскользь, а чрезвычайно развёрнуто, о текущем положении после реформирования и введения Университетского устава, указывая на положительный эффект от уверенного шага к преобразованию, и доведя до сведений о некоторых отрицательных факторах воплотившегося в свет, с живым воодушевлением упомянув проект Модеста Андреевича Корфа, который несправедливо был низвергнут в пучину небытия.
Далее, по порядку после Александра, следовали другие докладчики, со столь же выверенными текстами и твёрдым красноречием: один с непостижимой уверенностью повествовал о великой сущности материализма, разящего на повал все иные существующие теории; следующий поведал о высокой значимости теоретического научного исследования и чрезвычайной важности математических расчётов, считая каждый аспект жизни заранее предугаданным событием, которое легко может иметь запись в формате цифр; четвёртый выступающий сформулировал концепцию о неопровержимости божественного провидения, накладывая все доводы предыдущих ораторов друг на друга, чем вызвал некоторое возмущение у второго докладчика, который пытался тут же опровергнуть все заслышанные факты со своей точки зрения истинного материалиста. Совет сдержанно принял возражения протестующего, на том дискуссия и была завершена.
Пятым с докладом за кафедру заступил второй из товарищей Ладимира – Михаил. Тема, затронутая его выступлением, касалась работы Чарльза Дарвина «Происхождение видов» так нашумевшей не только в учёном кругу, но и среди общественности. Михаилу удалось предоставить все возможные доводы и убеждения по поводу несостоятельности теории английского учёного, при этом ссылаясь не только на теорию и практику своих коллег, но и на собственные исследования и наблюдения, как натуралистические, так и лабораторные. В частности лабораторные исследования помогали ему производить его же преподаватели из университета, чем он подкреплял весомость своих доводов, поддерживаемый государственными научными деятелями. Совет при этом продолжал вести воздержанную игру, занимая несколько нейтральную позицию по отношению к высказанным воззрениям. Председатель комиссии, самый возрастной из них, одарённый особенной козьей бородкой, уверил, что необходимо более тщательно произвести исследования в данной области, опираясь на крепкое основание английского гения.
Сие же высказывание было уверенно поддержано большинством из гостей, которые чётко установили позицию верного суждения председателя, от чего тот принял ещё более серьёзный вид, ощутив весомость принятых посторонними людьми собственного же высказывания.
Далее слово предоставлялось интереснейшему докладчику, который сумел обратить пристальное внимание Ладимира к своей научной деятельности. Его исследования заключались в познании природы эфира, как вездесущей и всепроникающей субстанции. Предоставляя на всеуслышание собственные воззрения, исследователь уверял об эфирной составляющей всего пространства, которое пронизывалось этим элементом, что в будущем появится возможность с его помощью передавать информацию на расстоянии практически мгновенно, превозмогая возможности любого Аппарата-Бейна или Пантелеграфа, даже без использования проводных линий, которые можно будет демонтировать за ненадобностью, сохранив тем самым достаточно огромный объём металла. Доказывая личные практические наблюдения, докладчик поведал, что не за горами то время, когда с помощью вездесущей энергии появиться возможность передавать не только текстовые и графические сообщения, но и голосовые вещания и даже движимые картины.
Открытость молодого ума весьма поразила всех присутствующих в зале, в особенности заседающих из городского совета. Они удручённо качали головами, скептически отнесшись к теме изучаемой студентом, что-то помечая у себя на бумагах. Председатель снова высказался стандартными фразами, при этом считая, что требуются большие усилия и ресурсы для привлечения научного интереса по данному вопросу, несколько намекая на желательное прекращение занятий по данному направлению. Говоря при этом:
– Это совершенно не целесообразно! – по одной только интонации в голосе уже можно было вполне понять о незаинтересованности этого человека в докладе оратора – Представлять себе некоторые вещи в принципе можно считать вздором, – продолжал он, говоря несколько исподлобья, сдвинув круглые окуляры на вытянутый птичий нос – Ведь всё то теория, на нескольких хрупких и весьма мнимых наблюдениях. Тем более с технической точки зрения на данном этапе вполне можно отложить таковые вольнодумные занятия.
Нельзя было не заметить понурость молодого студента, который чувствовал себя беззащитным перед этими незыблемыми колоссами науки. Убеждение в несостоятельности и вверенная чужими речами неуверенность в собственном же деле и складно устроенном докладе, над которым наверняка пролетела не одна ночь, ещё больше повлияло на его чувства, тем самым не вызвав в нём никакого протеста высказанному мнению. Один из молодых и талантливых был сегодня побеждён, а последним, кто подлил масла в огонь, был всё это время молча восседающий граф, который, неожиданно поднявшись, громко и неестественно, скорее даже противно, расхохотался, а после столь же картинно начал аплодировать уходящему из лектория студенту.
Ладимир, не сдержав слов, воскликнул, обращаясь к графу:
– Что так могло вызвать смех?
Смелость Ладимира обескуражила графа, что тот, перестав аплодировать, сначала широко раскрыл глаз в секунду удивления, а затем снова скривил свою надменную гримасу на острой личине, устремив мрачный взгляд прямо на внизу стоявшего молодца. Казалось, что фигура графа, обрастающая полутьмой собственной же тени, будто пикирующий коршун вот-вот набросится на Ладимира, глубоко вонзив свои зловещие цепкие когти в белое тело, совсем не для охоты, а для нечестивой игры, дабы надругаться над проявившим смелость соперником. Но что-то при этом переиграло в голове высокой особы, на его лице блеснуло ехидное подобие улыбки, способное пробирать до дрожи при случайном воспоминании, а сам он снова уселся на тоже место.
– Настал твой черёд выступления! – столь преспокойно и по-прежнему равнодушно, ответил он – Ты же Бель Ладимир-с, верно? Я долго ждал-с твоего выхода, что не сдержал-с эмоций…
Ответ графа был по-змеиному изворотлив и ядовит. Ладимир никогда не заводивший подобных знакомств, ещё больше стал рад собственному же принципу, дабы не заводить их и впредь. Тем не менее, Совет был удовлетворён ответом графа, приняв его за действительный и призывая Ладимира занять место за кафедрой для доклада.
Ладимира в этот раз внезапно одолела некоторая внутренняя скомканность. Ощущение чего-то щемящего в груди, но теперь уже не волнительного, вдруг стало переполнять абсолютно всё тело от макушки до пят, пронзая нервные окончания кожи мелкими мурашками. Неудача предыдущего оратора и тонкий выпад скользкого графа, поддерживаемый самым противнейшим учёным советом, сжимали всё естество Ладимира до величины непостижимой для человеческого глаза, а увеличивающийся эмоциональный пожар, продолжал раздуваться, тем самым разрывая целостное состояние душевного спокойствия. Неимоверная внутренняя сила прорывалась наружу, готовая поглотить весь этот мир, но собравши всю тревогу в кулак, Ладимир выдохнул, и по долгу научного деятеля всё-таки вышел к кафедре, откуда уверенно дал понять, что его выступление станет опорной точкой для каждого оскорблённого учёного мужа, а слово его будет крепким и непоколебимым.
– Уважаемые коллеги, – начал излагать Ладимир – Достаточно многие выступающие сегодня упомянули о некоторой связи окружающего нас мира с человеческой жизнью. Своим докладом мне хотелось бы напомнить, о неразрывности таковой связи и её важности не только в жизни человека, но и в стабильном развитии самого государства.
Цепочка действий, откуда бы мы её не начали, всё равно замыкается на природе. Люди, находясь в изолированном состоянии от природной среды, вполне смогут существовать только за счёт искусственных составляющих, которые способны заменить всё, что угодно, но даже и эта самая искусственность не могла бы никогда явить себя миру, не позволь тому свершиться матушка-природа.
