Агсин Атум
Отечество. Повесть
И вот, старинный друг, отослал ещё одно своё откровение. Родные тоже ждали писем, всегда с удовольствием прослушивая вслух зачитанные Ладимиром сообщения из дальнего края турчинской стороны. Развёрнутая бумага, как и всегда, ударила табачным душком и персидским одеколоном, кружа голову и погружая в мир, где это письмо было некогда с сердечным старанием создано.
«Бисмилля́хи-р-рахма́ни-р-рахи́м
Дорогой мой друг Лад!
Премного благодарю за твоё предыдущее письмо! Твои слова, пусть начертанные на листах бумаги, но очень важны и нужны сердцам, которые ищут утешения и человеческого понимания. Всем нам есть чему учиться в этом мире, недаром совершенно разные мы всё же нашли себе верных товарищей и друзей средь этой яркой пестроты, таких же различных и не похожих личностей! Так далеки между нами расстояния, но так близки наши духовные узы, что в крепости их едва может усомниться самый недоверчивый на свете человек.
Спешу при этом продолжать сообщать вести из Великолепной Порты!
Нынешнее положение в стране приближает народное беспокойство к некой точке накаливания, преодолев которую может случиться ещё более страшное, нежели когда-то произошло с почтенным корпусом янычар. Возмущение подогревает сама же человеческая несостоятельность, внутреннее состояние несформированности и совсем ещё зелёная юность ума, под личиной закоренелого философского нравоучителя. Нас пытаются разобщить с христианскими обществами, с людьми, которые делят с нами быт и культуру, хлеб и землю, беды и радость, науку и заблуждения. В белых душах османского величия зарождаются очернённые клеветой необоснованные настроения о не сбывшейся мечте, которую якобы крадут у них иноверцы.
Друг мой, это печально, но люди, кажется, поддаются на уловки внутреннего врага, концентрируя всё своё возмущение на ни в чём не повинных мирных жителей греческих, армянских и ассирийских происхождений общинах. Ложь продолжает вытягивать свои гибкие веточки, всё крепче и крепче зарывая свою сгнившую корневую систему, впитывая фальшивые настроения в молодые неокрепшие поколения.
Политика Его великолепия султана Абдул-Азиза тут и там вызывает не обоснованную ярость борцов за Великую Империю, не соображая о действительных великих намерениях царственной особы, способного на истинный подвиг ради блага отеческой земли. Его атакуют злые языки и подлые наставники, окружают как коршуны, ожидая момента, что он оступится, дабы изголодать его честную кость. Мы обязаны быть не просто современниками, нам важно оказаться прямыми участниками событий этого мира, я жду перемен, мы все этого ждём!
При всём этом, я искренне рад за ваш успех, и желаю прекрасно провести учёный съезд, и надеюсь, что это письмо ты получишь вовремя. Буду ждать твоего дорогого моему сердцу отчёта по пленуму.
Мой путь сейчас ведёт меня к Иерусалиму, там мы остановимся на время, для продолжения нашего дела, прошу дать ответ по старому же адресу, поскольку надолго мы там не задержимся, и пока будут перемещаться наши с тобой письма, я надеюсь с гордо поднятой головой вернуться. Пиши, не забывай.
Ин ша́’а Ллах!
Твой высокопочтеннейше
и низкосклоняемый османский друг
и товарищ. Сердечно М.К.К.Р.»
Зачитав сообщение, думы Ладимира делились надвое. Где-то здесь трепещущая птичья трель за окном звонко оглашала утреннее благословление; солнечный свет изливался бесконечным потоком тепла и веселья, даруя фруктовым садам яркий окрас бушующего зелёного моря. Так и в сердце западала сладкая слуху и близкая по духу начертанная чернилами речь османского учёного. При этом сами уста наречённого товарища, которые могли бы огласить эту праведную речь, были далеки, где-то там, в засушливом океане песчаных дюн, окружавших каменные города с гудящими бесконечными базарами в его центре. В этом шуме узнаётся не только местный колорит многонациональной империи, среди обилия товаров и роскоши богатых излияний, но и некая затаившаяся темень, из-за возникновения которой беспокоились, видимо, только единственный государь своей земли и пока ещё малоизвестный в мировых кругах исследователь, урождённый валах, деятельный европеец, закоренелый осман и близкий друг Ладимира.
Мысли окутали молодой разум. Утро теперь чем-то озадачилось, но невозможно было уловить ясно, какая из существующих на свете причин могли действительно повлиять на расположение этого дня. Собственные свои раздумья вполне можно было попросту затушить, но аналогичное положение, состоявшее и в Империи Российской, как и в Османской, не позволяло быть отстранённым. Назревало что-то отнюдь не доброе, при этом именно от возможности, которая может произойти, вероятно, и будет зависеть будущее всего человеческого мира. Перемены могут нагрянуть так скоро и быстро, что успеть оглянуться сможет и не каждый. Назревавший конфликт между народами, и между государями и их подчинёнными, может стать некой предельной чертой, перейдя за которую произойдёт нечто не обратимое. Ладимир всё это прекрасно понимал, нужно было браться за начинания иного характера. Возможно, именно сегодня выпал тот самый шанс и час, когда в руках маленького человека таится судьба мировой общественности. Дело – путь к сердцам!
Занимаясь собственными исследованиями и научными наблюдениями, Ладимир брался большею своей частью за окружающий его мир. Близость к родному краю, к природным богатствам и разнообразию совершенных форм, сформировало в нём образ истинного натуралиста и естественнонаучного деятеля. Готовя свои публикации и очерки, он прорабатывал каждую статью для передачи её на печать в журналах и газетных колонках, которые редко выпускались, но при этом попадали на стол к нужным людям в кругах университетских образований. Ладимир брался с удовольствием за абсолютно любую возможность для подачи миру своего видения взаимосвязи всего живого друг с другом, и какого было его изумление, когда один из его докладов был с величайшим почтением запрошен для издания в знаменитом томе журнала «Вокруг Света». Тогда празднику не было предела, и экземпляр журнала с колоссальной родительской гордостью был установлен на самой видной полке книжного шкафа в гостиной зале.
Новые воззрения требовали новых слушателей и зрителей, поэтому очередную свою работу Ладимир приготовил как раз-таки для выступления на пленуме. Собрав небольшую сумку с бумагами, нужно было срочно покидать родное поместье. Матушка не могла не нагрузить в дорогу съестными припасами. Специально для этого поварёнок утром приготовил отдельную выпечку с яблочными начинками, ещё один ягодный пирог и законсервировал гусиный паштет особой рецептуры. Всё это Ладимир не без некоторой сдержанности всё же взял с собою.
В путь с ним же должен был направиться и камердинер Георгий, которого Мария Константиновна наставляла на тщательное наблюдение за Ладимиром, от чего тот, конечно же, не отказывался, и даже с удовольствием принял возможность посетить учёный съезд. Его вытянутая фигура в деловом сюртуке с почётом занималась погрузкой провианта. Вся серьёзность его вида давала понимать, что дело своё верный слуга знает хорошо, и вмешиваться в них барину не нужно. Крючковатый нос, серые бакенбарды, морщинистый лоб, с нахмуренными, нависшими прямо над глазами, бровями – делали камердинера скорее надзирателем для тюремных заключённых. Но таков он был только при деле, занимаясь привычным, как только к нему обращался кто-нибудь или ему самому можно было молвить слово, то фигура его вытягивалась ещё выше, лоб поднимал грузные бровные дуги, а губы натягивались куда-то к подбородку, превращая Георгия в самую важную особу среди окружения.
Вообще, Георгий был одним из тех верных дворовых, которые, не смотря на истечение срока «Уставных грамот», после долгожданной отмены крепостничества в государстве, остался на службе у собственного барина на добровольных началах, зарабатывая теперь на хлеб самую, что ни на есть, честную монету. Собственно говоря, очень многие крестьяне остались в попечении Белей на свободных началах, продолжая заниматься обработкой земли, смотром за хозяйством и услужении по дому, не зная каких бы то не было других дел.
Говоря о Белях, то старинный русский боярский род брал своё начало из самых корневищ зарождения государственности, где миром правило слово, честь и дело, где царь помазан, народ верен, и где дух непоколебим, а человек свободен. Добросердечное отношение к своим крепостным достаточно глубоко проникло в души рабочего населения и крепко вцепилось в их тела, что покидать поместье до того замечательных хозяев, чтобы оказаться один на один с миром, на собственный произвол судьбы, не очень то и хотелось. Конечно, это касалось не всех, и некоторые всё же покидали светлый свой дом, уходя в город, одарённые звонкой монетой закадычного Николая Алексеевича, который никогда не жалел своего состояния. Земли при этом совсем не убавилось, но и работа в хозяйстве не была при этом чем-то обременена, как и в прежние времена.
Имение в Бе́льском занимало весьма немалую площадь земли на самой её окраине, где близость раскидистого лесного массива, широких вольных лугов и полей прививало особую любовь к природным красотам родного края у любого из членов знатной семьи Белей, хотя на самом деле особое удовольствие от такой близость более всех получал только молодой Ладимир – так запало в душу ему гармоничность девственного края. Было это ещё почтением со времён вечных предков барской их фамилии, когда некий предок заложил первый свой камень на поросшем бурьяном месте, после чего обустроил великолепное в своей красоте имение, сохранявшее свой первозданный народный вид даже после всех невзгод и страшных событий, которые случались в государстве.
И служили тогда Бели всей верой и правдой своей могучей родине, и не могли оставаться в стороне от совершаемых бедствий. И от того были почтены и награждены от царских особ за верность свою и героизм.
Гордость за вековечную и славную историю предков всегда распирала Ладимира, и от того-то и ему хотелось стать частью великих деяний своих праотцов. Не ведая в делах военных, да и не совсем их чествуя, избрал тогда молодой и горячий ум стезю научного преобразователя и новатора. Дело весьма было одобрено его родителями, особенно барином-отцом, который после своих военных кампаний был весьма против от подобных военных начинай сына, если такие вдруг подкрадывались к тому.
Ладимир же большей своей частью не понимал военных стратегий, в виду их совершенного ненаучного назначения. Не видел в них будущности и праведности, как на то ссылаются фанатичные деятели. Чувствуя себя свободным от боевых стремлений, Ладимир предпочитал исследовать этот прекрасный мир, дабы окунуться в глубину его тонкого совершенства, которое он видел абсолютно во всём. Особенно можно было это заметить в часы его прогулок по окружным лесам, где каждая веточка и травинка были облюбованным им с трепещущими чувствами и детским восторженным упоением.
Лес был священным местом для молодого натуралиста. Здесь в ноздри бил запах свежей хвои, а чистый воздух заставлял смыкать глаза, заставляя мозг расслабиться от переизбытка кислорода в крови. И грудь дышала по-другому, и тело двигалось тогда совсем иначе. Тишина под кронами, и шум где-то над головой, хруст опавших веток, перешёптывания моря из трав. Деревянные перестуки трудолюбивых дятлов, могли казаться присутствием в безлюдном уединении какого-нибудь маленького весельчака – таинственного лесного духа, который в шутку старался привлечь к себе внимание так далеко забредшего путника. Волей тогда, или неволей, начинаешь искать этого шутника, отчего закрадывается в душу состояние толи заинтересованности, толи тревоги, но только до того момента, как чёрно-белая фигурка с красной шляпкой на голове, сквозь яркие просветы ослепительного солнца из-под раскидистой сосны, всё же попадётся на глаза. И тут же маленькая бурая тень, скользящая по вековым стволам с ветки на ветку, а затем и скаканувшая на кучку пожелтевших опавших хвоинок, продолжает игру прямо под ногами. То белочка – шустрое создание сказочной страны – привлечёт своим озорным характером внимание любого путешественника. Одарив её случайным ломтем пряника, завалявшегося в кармане, тогда лишь добрая воля лесного блюстителя может считаться исполненной и прогулка не представляется более тревожной.
Иной раз такое гуляние могло затянуться до позднего вечера, когда уже мгла окутывала своими покрывалами сосновую обитель, а маленькие звёздочки осыпаются по небесному своду алмазной крошкой, привлекая на подъём желтоватое полукружие месяца. И бредут в тот момент два силуэта сквозь мрак – Ладимир и Георгий – оглядываясь от малейшего шороха или пугающего свиста ветра между дерев. Порой даже совы насмешкой своей птичьей начинают безумные оклики и перепевы, напоминающие мистические голоса потустороннего мира, с безостановочными хлопаньями могучих крыльев, дабы ускорить путь домой ночных путешественников. А бывает даже, начнёт восклицать лисье племя, куда более душетрепещущими голосами, что в пятки душа и уходит, и, насторожившись уже не на шутку, Георгий с плеча сбрасывает ружьё и ищет внезапную засаду. Тогда Ладимир с улыбкой успокаивает верного своего слугу и рассказывает ему про мирное житейство рыжих бестий, которые могут разве что разворовать крестьянский курятник, уповая на то лишь благо, что поблизости ещё не слышно волчьих песен. Такие истории имеют особое место в сердце юного натуралиста, закрадывающиеся в минуты отбытий из родного дома.
Всё было готово к дороге. Ладимир принарядившись в парадные серые брюки и пиджак, на фоне официальности Георгия казался более простецки одетым, тем не менее, это обоих устраивало. Поданный «дилижанс» – деревянная телега без крыши – приняла своих пассажиров с распростёртыми объятиями. Багаж был нагружен позади скрипучего транспорта. Шустрый кучер, маленький и весёлый мужичок, с короткой бородёнкой и картузом, нахлобученным прямо на лоб, со свистом выправил хозяйскую тройку в добрую дорогу, оставляя позади крестившую двуперстием путь Марию Константиновну и улыбающегося Николая Алексеевича, поправляющего свой закрученный ус, продолжающийся пышными баками.
Проезжая по территории поместья, вся крестьянская община выходила проводить в добрую дорожку молодого барина, размахивая чёрными шапками и белыми платками. Кто-то встречался уже за работой в полях, кто-то пасущих беспечные стада. Староста с добродушной полубеззубой улыбкой отворял резные дубовые ворота, где за теми створками открывался совершенно иной мир, нежели здесь в родимом поместье. Пропуская бравый экипаж, он затем безмерно крестился двуперстием, словно отпуская барина на военное поприще. Крестьянская ребятня с воплями бежала за тройкой, долго-долго бороздя засохшую колею босыми ногами, восклицая сквозь поднятую пыль свойскую пересмешку, устроив детское соревнование между собой. Их азарт, их простецкая мысль не была обременена житейскими думами и вековечными учёными мыслями. Они свободны от всего этого и подобных тягот.
Ладимир же, забыв про всё, снова ударился в ностальгирующую ноту, предвкушая будущее начало встречи со своими товарищами на съезде. Новые знакомства и новые доклады – полные разнообразия и каждый со своими выводами и заключениями, к которым пришёл какой-нибудь смелый и молодой, совсем ещё не окрепший, но такой светлый и чистый, ум истинного искателя правдивого научного пути. Ожидание настоящего чуда воссоздавало нетленный образ мудрого наставника за учёной кафедрой, внемлющего всему современному миру о переменчивом будущем человечества, призывая к осознанному принятию тех или иных решений, которые образуют истинную картину мирского пребывания на земном шаре, с его сокровенным обликом и его масштабным преображением и благостной состоятельностью. И грезился этот мудрый наставник ему с его же собственным лицом, а люди в ответ ему вторили и с величайшей радостью оваций кланялись и аплодировали.
