А Сажин
Три дня до лета
Девушка мечты,
В этот вечер не со мной осталась ты,
Я тебя нарисовал, я тебя нарисовал,
Только так и не познал твоей любви.
Мне чудилось, что каждый из них ощущал себя абсолютно нормальным, да они, возможно, большинство из них понимали, что они не такие как все, но у человека есть такое свойство: даже когда их жизнь такая, когда они заперты в стенах ПНИ за забором, подпирающим сосновый лес, они все равно как будто верят, что они особенные не в нашем понимании, а особенно красивые, особенно нормальные, каждый из них – король танцпола и танцует лучше всех, и поет не хуже Алены Апиной, у каждого обязательно будет прекрасная любовь и незабываемые путешествия. И дело не в их разуме или его отсутствии, а в человеческой природе. Каждому хочется быть особенным и самым лучшим, и всё, конечно, впереди. Всё впереди.
Заиграли «Желтые тюльпаны». Танцпол гудел. Молодой парень на крыльце уже не скрывал своей улыбки, я тоже улыбался. Только Изабелла была не весела. После этой песни я сказал певице, что поставлю Модерн Толкин, а она пусть отдохнет. С первых звуков Изабелла поплыла на середину асфальтового танцпола. Её движения были утонченны и грациозны, она была прекрасна. Вступил бит, и Изабелла с легкостью танцевала без лишних движений ровно в такт, я бы даже сказал, что со вкусом и умением. Её танец напоминал шепот, легкий морской бриз. Она парила как те греческие острова в небе, она шептала мне на ушко, в такт перебирая своими ножками на асфальте у побеленного бордюра ПНИ, шептала, что тоже видела тот прекрасный пейзаж в вечерней средиземноморской дымке.
Следующей я поставил «Выпьем за любовь». Народ выплясывал пуще прежнего, Изабелла отошла в сторону. У меня был комок в горле, «сердце тяжелыми болезненными толчками било в самое горло». Я хотел разорвать любого, кто скажет, что Алена Апина и Блестящие – сраное говно. Они были лучше всей дискографии Pink Floyd вместе взятой. Пусть эти пидоры дают свои концерты для яхт, пусть Рияны и прочие Эминемы получают свои сраные Грэмми. Они – ничто.
После мероприятия я прокатил на машине Изабеллу по территории интерната, так как ко мне подошла медсестра и сказала, что Изабелла очень любит автомобили. Я сделал пару кругов, и с ветерком скатившись с пандуса, я высадил Изабеллу у ворот и, визжа колесами, унесся прочь по Приморскому шоссе.
20 Последний корпоратив
У нас в компании намечался летний корпоратив по случаю десятилетия. Я, конечно, не хотел идти, но начальница меня попросила, и я сказал, что пойду. Почему-то директор решил не поехать на природу, как это случается летом, а снять банкетный зал. Мне это было даже больше на руку, так как я мог смело пойти в рубашке с длинным рукавом и не светить татуировки на руках, когда как на природе наверняка были бы всякие игрища на свежем воздухе и прочие купания. Я работаю здесь уже седьмой год, и никто до сих пор не знает, что мои руки покрыты этим срамом, и, когда время от времени в офисе начинают обсуждать «молодежь», я, улыбаясь, поддакиваю типа «ну да, как же это будет выглядеть в старости, и что на зоне так принято» – меня это веселит.
После рабочего дня к выходу подогнали автобусы. Я загрузился и сел один – так всегда, за все эти годы у меня не появилось ни одного друга на работе. Остальные из моего офиса поехали на авто. Нас довезли до Гатчинской улицы, где был банкетный зал. На входе у лестницы была очередь к гардеробной. Потом мы оказывались в фотозоне, а далее, если пройти один пролет лестницы, были столы с шампанским и закусками. Я быстро, чтобы ни дай Бог меня никто не поймал, направился к столам. Там скучились в основном монтажники и айтишники в своих рубашках и футболках, заправленных в затертые джинсы, наплывающие на некогда белые кроссовки. Пробравшись, наконец, и взяв бокальчик, я отошел в сторону и стал наблюдать. Сотрудницы в платьях и других облегающих одеяниях – это хорошо, главное, чтобы меня никто не трогал. Потом впустили в зал, там по бокам так же стояли столы с закусками. В центре же большого зала были праздничные столы уже для каждого конкретного отдела компании. У закусок опять столпился народ так, что не пробраться. И фотозона. Ну, блин, ну что за говно, когда уже сядем? Я не знал, куда себя деть и стоял, как неприкаянный дурак. Недолго думая, я пошел к столу бухгалтеров, откупорил вискарь, ливанул в стакан яблочного сока, уселся и стал смотреть на прыгающих от фотозоны до закусок и обратно сотрудников. Мне кажется, на меня стали коситься – какой дерзкий парень. Ну что я могу поделать, ну как тут можно иначе? Зазвенел микрофон, тамада поприветствовал и разрешил садиться на место – СПАСИБО ЕБ ВАШУ МАТЬ! Начался балаган. Вообще, у меня были надежды, что и в этот раз повезет, что тамада снова окажется современных понятий, что не будет хуйни с «вызыванием к доске», тыкая палочкой, а просто будет развлекать, и я спокойно досижу до конца, выпью, поем и с началом всеобщих танцев свалю. Так было в новый год. Первый акт шуток-прибауток закончился, разрешили выпить, поесть – спасибо. Потом позвали директора. Он толкнул речь, как всё хорошо, как мы купили еще одну компанию, и что продажи в целом растут, хоть рынок и переживает не лучшие времена. Опять разрешили выпить – спасибо. Я налег на вискарь с соком и понял, что надо немного притормозить и налил водички. Тамада заорал в микрофон, новая порция веселых прибауток – запахло конкурсами. Эх, не повезло в этот раз. «Тыкая указкой», тамада стал поднимать случайных людей, каждый из которых в силу своей оригинальности и остроумия что-то ляпал. У меня не было ни оригинальности, ни остроумия. В очередном залихвацком пассаже тамада весело спрашивает у народа, кого бы еще вызвать к доске. И тут как ударом молнии кричит ОНА. Кричит она, та, кому посвящены все мои мысли, та, с чьим именем я просыпаюсь каждый день поутру. Ира показывает на меня. Я не верю, я уставился прямо на неё. Какая же ты глупая, ты совсем, ну ни на грамм меня не знаешь, что ли?!? Не поняла меня ни капли за все эти семь лет?! Зачем ты это делаешь?! Я залпом допиваю вискарь, который ранее отложил, встаю и ухожу. Так прошел мой последний корпоратив, и продержался я минут тридцать.
Я был опустошен, я был предан, я был настолько не понят, что даже как будто получал удовольствие от этого. Хуярьте меня тупые никчемные пидарасы, бейте плетьми, мне уже похуй. Я не верил, что она это сделала, она, самая чуткая и добрая. Она показала, насколько я для неё не существую, она выстрелила мне прямо в сердце! Я шел, я успел даже набраться за эти тридцать минут. Поставил Echo & Bunnymen – Lips Like Sugar и включил повторение. Я шел и вспоминал, как под новый год был снег огромными хлопьями, я слушал эту песню по кругу и думал о ней, как на новогоднем корпоративе я увидел её в облегающем черном платье, с черными кудрями, спускающимися на оголенные белые плечи, как я поразился, как мое сердце как будто бы проткнула стрела (или как там говорят в охуенных книжках), и я посмотрел на неё с другой стороны и уже как по щелчку ничего не мог поделать – это произошло. «Я космонавт, и ты тоже» – почему-то крутилось у меня на языке всю дорогу домой тогда. Я шёл, слушал Lips Like Sugar, кружились огромные хлопья тополиного пуха. И она даже не позвонила, она даже ничего не поняла.
Когда я уволился (или меня уволили), Ира так же ничего не сказала. Я вымолвил, что, может, еще увидимся, а, может, нет – скорее всего, нет. Сказал это всем и ушел, она по-доброму усмехнулась.
У меня была мечта, укатиться после последнего своего рабочего дня на своем бирюзовом скейте в офисных лакированных туфлях с каблучком, в которых ходил на работу. Мне казалось это очень забавным. Я так и сделал, а у дома выкинул их в мусорку.
Итак, я качусь на скейте по Кирочной, рассекаю в шортах и лакированных туфлях. В общем, это то, чего я так долго ждал. Я улыбаюсь как дурак. Дурак и есть! Звоню другу.
– Чувак, подари мне путевку в Лаос! Не пожалеешь, я упомяну тебя в моей книге! Я назову тебя Санчо!
– Ты охренел? Я занят, чувак, потом перезвоню.
– А я не занят, совсем не занят! Бывай, Санчо!
Выходные прошли как обычно. А вот в понедельник с утра я проснулся в поту и в смуте. Моя офисная душа не могла понять, что происходит, как так получилось, как я смог вообще себе такое позволить – оказаться без работы, почти без сбережений, почти без будущего?! А до этого у меня было будущее – спрашивал я сам себя в терзающем диалоге. Какая собственно разница, что там дальше? Такие дела. В ночь же с понедельника на вторник я вскочил от удушья. Во мне что-то было, мне надо было это выплюнуть, изрыгнуть, но не получалось. Я был даже не в клетке, я сам стал клеткой. И следующей ночью случилось то же самое. Я не мог нормально спать, засыпая, я знал, что проснусь опять от этого удушья. Я перестал принимать пищу, чтобы во мне не было ничего, ни грамма не меня, как мне казалось, я бы выплюнул желудок, и кишки, и печенку, выдавил бы всю кровь и лимфу из себя, если бы мог, чтобы стать всецело натурально никем и ничем, как я себя и ощущал.
Так прошло несколько недель, недель забытия и непонимания, ночных агоний и рассветов в больной туманной дреме.
В какой-то день я проснулся и почувствовал себя как будто легче. Я встал осмотрелся, оглянулся, посмотрел по сторонам, в окно. Там мир. Мне он показался не таким уж и враждебным. Светило солнце, пели птички, дети бегали по огромной территории детского сада и орали. Лаяли собаки. Жизнь. Я загрузился, вспомнил себя, себя в прошлом, попытался уловить те мои мысли и переживания, планы и надежды. Я осторожно позавтракал. Полез в интернет. Выскочила реклама шмоток. Почему-то мне захотелось заказать себе косуху – мне определенно стало лучше. Это было мое давнее желание, но как-то не срасталось. И я подумал, ну раз я такой бунтарь и одиночка, почему бы не купить косуху на последние деньги?
Путевку в Лаос мне так никто и не подарил, и, натянув новую кожанку, я пошел устраиваться в контору. Когда я работал в офисе бухгалтером, мне хотелось оказаться на самом дне, чтобы начать всё заново, например, грузчиком в «Народный» брататься с хачами, или пойти на помойку сортировать мусор. Мне казалось, что там я стану самим собой, там я приму этот мир, и, самое главное, мир примет меня. Но, пораскинув мозгами, на деле же я поставил для себя цель: хотя бы чтобы не было кип документов. Никаких бумажек – в жопу их!! В первый же рабочий день они (бумажки) мне жестко отомстили, я забыл все свои акты в Макдаке на гребаной Ладожской, а акты были подтверждением выполненной работы. «Ах вы, пидорские создания, сраные бумажки, чтоб вас черти драли!» Я рвал и метал, не мог дозвониться до ресторана и до старшего смены, и в порыве ярости проломил домашний стол кулаком. Конечно же, ничего я не проломил, кроме своего пальца, содрав кожу с мясом до кости и распустив реки крови – а стол как стоял, так и стоял, ухмыляясь. Я устроился на подработку инженером в контору, обслуживающую компьютерно-кассовые системы. Ничего сложного я не делал, а больше занимался черной работой, которая заключалась в монтаже планшетов для доставки на кассах ресторанов, или монтаже и настройке сканеров в киоски, где вы, Уважаемые, тыкая пальчиками, заказываете себе Биг Мак, картошку и колу. Не сказал бы, что мне совсем не нравилось, это была довольно тупая, но в чем-то медитативная работа. Еще я понял, что зачастую самое сложное – это не высшая математика, не точная настройка оборудования, самое сложное – это открутить ебаную гайку «на 5» с зафиксированного проржавелого винта длинной два сантиметра с кривой резьбой, порой у меня это занимало минут по десять. Но в общем, как подработка – самое то, а о другом я даже и не думал. Я ничего не хотел, планов у меня не было, разве что купленные уже давно билеты во Владивосток. Невзначай я вдруг решил, что следующим моим жизненным этапом будет накопленная сумма на очки авиаторы. Я мониторил интернет и ждал распродажи и дополнительных скидок, чтобы сразу, как капнет деньга на счет, бросить в корзину новые авиаторы и нажать «оплатить». Мне нравилась моя такая безалаберность, как назвал бы это мой отец.
Прошло пару недель, я как будто варился в собственном соку, ни с кем не общался совсем, разве что со старшими смены ресторанов, некоторые из которых были ничего. На Выборгском шоссе зашел человек с моей прошлой конторы и увидел меня. Я уминал Панини Тоскану с кофе, поставив все сканеры в киоски и подписав акты о выполненной работе. Он подошел и спросил – «чё, как оно?» Я сказал, что все отлично, стал успешным уважаемым человеком, в доказательство сунул ему в лицо Панини – разве мог бы я себе это позволить иначе? Мы улыбнулись и попрощались. Сегодня же на Панини у меня денег не было, и я вспоминал тот благословенный денек.
Наконец, мы встретились с другом. Сидели в авто, лил дождь. Мы пытались обсудить свой бизнес – бизнес по надуванию шариков. Друг как-то на какой-то праздник этим занимался и сказал, что это легко и прибыльно, надо только купить баллон с газом. Мы ржали и придумывали название. Я предложил «По шарам», или лучше «Вам по шарам». Я был в восторге от своей находчивости и приступил разрабатывать лого компании на запотевшем лобовом стекле. На следующее утро друг прислал мне сообщение, в котором была ссылка на контору с таким названием. «Эх, кто-то уже подсуетился, а счастье было так близко…» Я собрался и поехал на работу с огромными тяжелыми сумками из Окея в руках, которые били по ногам, монтировать кронштейны и сканеры.
Тем временем лето безжалостно заканчивалось. Я отдыхал от тяжелого рабочего дня. Небо было необычно голубое и достаточно яркое с небольшими пушистыми облаками, когда как дома окутывала ночная темная пелена. Горели несколько окошек теплым желтоватым светом – почти Империя Света Магритта во дворах ночной Петроградки. Было тепло и тихо. Это непередаваемое ощущение – гулять белыми ночами в Питере, это как религиозное действо, как магический ритуал со своими мифами, с божествами лавочек в многочисленных густых парках и разведенных мостов над черной ночной Невой. Внезапно в узкие коридоры сквера ворвался ветер, деревья встрепенулись и зашелестели листвой, мертвая тишина была нарушена, я подлил еще немного вина в пластиковый стакан. Другие параллельные миры были совсем рядом, впрочем, они всегда недалеко здесь, но не все обряды были еще пройдены, чтобы полностью войти в шаманский транс и двинуть в следующий сквер по опустевшим улочкам города. Любимого и дорогого города, с которым очень сложные отношения, но летние месяцы, а особенно ночное их время – это время позабыть все обиды.
– А я не могу перестать думать о ней, сегодня опять ездил к её дому на крышу.
– Пройдет. Смоет осенними дождями…
Я добрался до лавочек Лопухинского сада. Было начало четвертого. Метро открывалось не скоро, но и я никуда не спешил. Проплывал кораблик, оттуда доносились веселые пьяные крики и музыка – «Тыыы не веерь слезааам». Я подумал, какая же душевная раньше была попса. Или это просто ушедшая молодость. На берегу сидела парочка в обнимку. Я смотрел вдаль сквозь их силуэт.
21 …Голова Великана упала, и родился наш остров
Я перебрался к матери на Энтузиастов. Сидел дома, смотрел в потолок или в телевизор с Улицами разбитых фонарей. Или ржал как конь над выпусками ЧБД. Ливни были целыми днями. Когда находиться дома было уже невмоготу, я натянул капюшон и вышел в дождь. Но ноги повели меня не по обычному маршруту по Коммуне – границе леса и окраинных сереющих подтеками домов, а прямиком в лес. Как я уже сказал, ноги вели меня без собственно моего участия, эти места я знал наизусть, так как проводил здесь слишком много времени в детстве. Мне показалось все удивительно однообразным, просто однотонная лесопарковая зона с пятнами мусорных свалок. Раньше на этой аллее стояли частные деревянные дома, и бегали стаи собак. Сейчас дома сожгли, но собак не расстреляли. Идти было опасно. Пахнет утопающими травами и деревьями, тропинки превратились в грязевую смесь и передвигаться приходится по кромке. Дождь уничтожает. Думаю, вы не станете спорить, что лес – волшебное место. Помнится, когда заходил в его чащи, глубоко вдыхал густые ароматы древесно-земляного бульона, и в тебе просыпался зверь. Все дикое, потаенное, скрываемое, возбуждающее стремилось сразу вырваться из тебя, ты шел по тропе, источая животный пар, восходящий в небеса сквозь кривые еловые ветви, и оглядывался, чтобы другие звери его не почуяли. Да, все возбуждало, и ты словно маньяк искал жертву, и не важно, что тебе двенадцать лет, что намедни, чтоб убить время ты сжег с другом баян его умершего деда, а когда тащил его в лес, увидев двух загорающих совсем без одежды девушек, расположившихся у болотца, стоял в изумлении, как через 10 лет стоял перед картиной Бакста Terror Antiquus в Русском музее.
Навстречу по кромке дороги шла она. Она была тропическая в этих северных лесах. Мила, стройна и достаточно красива, красота её скрывалась в тех лесных густых чащах, куда пробивались лишь редкие солнечные лучи, нежно касаясь буйной нетронутой зелени и фактурной сильной коры мощных точеных деревьев. В ней была какая-то неведомая мне раньше сила, которая странным образом действовала на меня, она меня загипнотизировала, и я как будто не мог пошевелиться, как кролик при удаве. Я точно превратился в густое желе. Звали ее Кристина. Потом через несколько дней в вагоне метро я тайком поглядывал на нее, мы молчали. Ее темное каре с яркой сиреневой прядью напоминало мне дикий негритянский джаз, вырвавшийся во влажную ночь из внезапно распахнувшейся двери душного клуба. Неоновая вывеска маняще отражалась в пятнистом лужами асфальте. Приехали. Когда мы поднялись наверх, я понял, что могу встретить одного человека, старого знакомого-алкоголика, которого не хотел бы видеть.
– Пошли в другую сторону.
– Зачем? Там нечего делать – весело ответила Кристина.
– Неважно, просто пошли – довольно резко сказал я.
– Ну, зачем? Объясни! – Кристина негодовала.
– Блин, хватит!!
Я мгновенно завелся, и эта гребанная толчея офисников, толпившихся на паперти метро после работы. Нахрен всю эту картину. Просто в жопу!! Желе внутри меня вибрировало и пускало круги ненависти волнами. Почему ей просто не послушаться и не пойти, куда я прошу? Двинув в сторону Домика Петра Первого, я немного стал успокаиваться. Тут никого нет. Тут тихо. Когда я напишу книгу или выпущу свой успешный реп-альбом, я обязательно куплю квартиру в этом доме с видом на летний сад через Неву – думалось мне. Домик Петра Первого представился мне прокуренным джазовым клубом, из которого доносился стремительный боп, толпились томные музыканты в черных костюмах и разношерстная от бродяг до клерков публика с выпивкой, а над входом трещала, мигая, неоновая вывеска Pyotrland.
– Извини меня… – сказал я, вспомнив, что не один.
– Проехали. Что вообще с тобой? – теплым тихим голосом поинтересовалась Кристина, смотря как будто в никуда, но я чувствовал, что она пилит меня глазами.
– Не знаю. Ненавижу, когда много народу. Я всегда ухожу подальше от всех, там мне спокойнее, где нет людей.
– Да. Но там, где нет людей, возможно, будут бродячие собаки – смешливо парировала она, перепрыгнув лужу на пути.
Я задумался. И сказал, что в принципе, я нормальный и не мизантроп (звучало это, наверное, не очень).
Она мне нравилась. У нее на все был свой ответ, но такой, который не отторгал меня и не хотелось послать умника нахер, ну знаете, как это бывает, такой, который будто бы менял меня. Мне казалось, что в лучшую сторону. Она была сильная, и рядом с ней я внезапно услышал пение чудесных ангелов, которые уверяли меня, что я буду, что я – не эфир, я не исчезну с последним ускользающим солнечным лучем этого печального дня. Еще у нее были очень красивые ноги. Я решил, что надо срочно ее завоевывать, и начал казаться начитанным.
– Смотри, это курдонёр, короче, это такой двор, который…
– Надо выпить – перебила она меня.
– Еще рано – обескураженно ответил я – не прокатило с архитектурой.
– Пошли-пошли! Найдем магазин.
– Я знаю, где магазин. Я здесь всё знаю, кажется… География тоже сойдет.
Мы дошли до Герцена, магазин был на ремонте.
Я решил, может, это знак. Пить не хотелось. Мы свернули на Певческий переулок. Там в тени деревьев на оградке сидели аборигены, слегка копченые от нелегкой жизни в центре. Она вдруг подходит к ним и спрашивает:
– Вы не знаете, где здесь магазин?
– А что вам надо?
– Выпить купить.
– Тут за углом есть – ответили они.
Ангелы опять запели своими сахарными голосами. Мелькнула мысль, что она очень живая и яркая, прямо сияет, как звезда или красивая планета несется по черным просторам космоса Петроградки в поисках выпить, а я – её верный спутник. Мы зашли в магазин. Там было негусто. Она схватила бутылку красного. Я полез за телефоном, чтобы загрузить Вивино, но забил и, положив телефон обратно, прошевелил губами:
– Хрен с ним, пошли на кассу.
Что оно не особо охлажденное, я говорить постеснялся.
Мы вышли.
– Открывай! – смеясь, прокричала она.
– Что, прямо здесь?! – наши взгляды пересеклись, и я не смог оторваться от ее глаз на несколько секунд.
– Да, давай – ответила Кристина, покосившись в сторону. Но она не смущалась. Ее уверенная походка стремилась к следующей луже, чтобы перепрыгнуть.
Вино, кстати, было норм. Мы дошли до Карповки и расположились там у воды. Я заточил хачапури, глотнул, не стесняясь, вина, бутылка отражала долгожданное солнце, и подумал:
– Бля, заебись! Лето.
– За мутный взгляд!
– За мутный взгляд!
Мы сидели сначала молча, но никто из нас не считал эту тишину неловкой. Потом незаметно разговор полился ручейком. Я смотрел на её длинные и загорелые ноги. Проходили люди, собаки, проезжали машины, мы пили, я улыбался, она улыбалась, я говорил, она говорила, я ощущал себя частью всего этого, частью Петроградки, частью этого летнего вечера, частью этого огромного мира. Мне было очень тепло внутри. «Вот ведь чудесный мир» – пел я вместе с ангелами – удивительно! Я подумал, что это очень удивительно, и я – часть всего этого!!! Всё в моих руках, всё в наших руках! Вино наполняло мое бескровное тело и заставляло сердце наконец биться, но не так, чтобы я не упал, не так, чтобы хватило сил уцепиться за ветку сирени у твоего подъезда, падая со сточными водами в бесконечную бездну канализации – нет! Сердце наконец билось так, чтобы я мог лететь вместе с птицами и видеть этот прекрасный мир с захватывающей дух высоты! За размышлениями я ничего не помню, не помню, о чем мы беседовали дальше. Я представлял, что мы держимся за руки.
– Смотри, чайка плывет. Похоже у неё что-то с крылом – вдруг произносит Кристина. Я прихожу в себя.
– Да, оно перебито, как будто висит.
Мне кажется, я заметил её еще раньше, но не придал значения.
– Надо её поймать! – заявила она.
– Зачем? Куда ты её денешь?
– Не важно, отнесем в ветеринарку.
Мы стали звать и приманивать птицу. Сначала она как будто недвижимо лапками под водой стала приближаться к нам, но в итоге сохранила дистанцию.
– Это нереально. Её не поймать, она не приблизится – сказал я.
Последовала пуза и раздумья. Потом Кристина произносит:
– Нужен батон.
Я нахмурился.
– Хм, странно всё это. Давай в магазин, он напротив входа в Ботанический. А вообще, неплохо бы большой сачок – пришла мне мысль.
Я резко встал и пошатнулся, так как похоже выпил немало. Мы шли быстро, иногда переходя на бег. Она была впереди, а я был спутником. Я смотрел на ее ноги. Купив батон, мы поскакали обратно. Чайка уплыла не далеко. Мы стали кидать куски батона, но она не реагировала.
– Я могу сплавать за ней! – внезапно сказала Кристина.
– ЭЭЭ, ты что, серьезно?!
– А почему нет? – как ни в чем ни бывало говорит она.
Я напрягся, ведь я не знал, на что она способна, куда может завести её решительность, и, вообще, в уме ли она. Кристина нагнулась, чтобы потрогать воду. Я увидел её белые трусики из-под короткой юбки – забраться бы туда сейчас – подумал я, а не вот это вот всё.
– Побежали за сачком – сказал я. Плыть не вариант.
– Где мы его возьмем?
Кристина тянулась к воде, рассчитывая свои дальнейшие действия. Но я уже шел прочь, в надежде, что она отойдет от берега подальше и побежит за мной.
– Где мы его возьмем? – криком повторила она мне в след? Чайку же смоет, пока мы будем искать!
– Пошли, найдем хозяйственный!! – тщетно пытался я отвлечь ее от воды.
– Какой хозяйственный, здесь нет ничего! – прокричала она, посмотрев на меня. Странная решительная улыбка была на ее смуглом лице.
Я метнулся к ней, но остановился на полпути и ринулся обратно:
– Побежали скорее, найдем, мне кажется! – уже отчаялся я, и метался то в сторону Кристины, то от нее.
– Да нет же! – закричала она и опять потрогала воду рукой.
Я понял, что мое дело – труба.
Таак, что же делать, чтобы она и в правду не нырнула. Я достал телефон и набрал друга.
– Чувак, бля, срочно запрыгивай в машину и двигай к Ботаническому саду, но по пути купи большой сачок!! – я понял, что мой голос заплетался, я был пьян.
– Что, блять?! Какой нахрен сачок?
– Чувак, ныряй в машину и вези сачок к Ботаническому саду, иначе она прыгнет в воду за чайкой!! Бля, пожалуйста!! Ныряй и вези и прыгай! Бля.. Едь, короче, пожалуйста…
– Да ты бухой! – сказал мне телефон.
– Да, я немного бухой, но не в этом дело!
Я, как смог, объяснил другу всю ситуацию. Он сказал, что приедет.
– Не прыгай! Он приедет – прокричал я! С сачком!
Мы стали ждать и идти вдоль канала за чайкой. Вдруг чайка поплыла нам навстречу. Моя новая знакомая нагнулась к воде и взяла ее в руки, просто без усилий.
–Она не хочет умирать… Она хочет жить – подумал я.
–Она не хочет умирать… Она хочет жить – еле слышно сказала Кристина.
Я достал телефон и, набрав друга, сообщил ему, что сачок не нужен.
– Хорошо, я уже близко – ответил друг.
Мы стали ездить по ветеринарным клиникам, но все говорили, что не занимаются птицами. Да и вообще, это же чайка, как городская крыса… Последней надеждой стала ветеринарка при зоопарке. Но девушка там сказала, что крыло надо ампутировать, а это, по сути, верная смерть для птицы: её либо сожрут собаки, либо она сама умрет от голода. Понятно, что надо усыплять. Я взял чайку в руки, чтобы моя новая знакомая отдохнула и сходила в туалет. Я впервые в жизни держал такую огромную птицу в руках, её тельце отдавало мне свое тепло, лапки покорно висели между моими пальцами. Казалось, она была полна жизни, её глаза смотрели прямо на меня.
– Привет, я тоже часть этого мира. Как и ты – говорили глаза чайки.
– Но я уже не уверен в этом.
Whenever I'm alone with you
You make me feel like I am young again
Whenever I'm alone with you
You make me feel like I am fun again
However far away
I will always love you
However long I stay
I will always love you
Whatever words I say
I will always love you
I will always love you
Мы зашли в кафе и попросили у них коробку для чайки и сели в авто. Стали искать номера телефонов мест, где могли бы принять птицу. Ни один звонок не принес результата.
– Давайте завтра продолжим искать, наверное, придется усыпить, – сказала Кристина.
– Её нельзя усыплять, не нам это решать – неожиданно сказал друг. Нужно сделать операцию, отрезать крыло, чтобы она жила дальше.
– Так, а потом что? До первой собаки?
– У меня есть знакомая, у неё у бабушки дача, она её приютит – произносит друг, взглянув на огромную птицу в коробке.
– А зимой? Плюс ей нужен водоём.
– А зимой будет зима. Не нам решать – уверенным спокойным голосом произносит друг.
– А кто должен решать?
Друг выдержал паузу. Мы уставились на него, он же продолжал глядеть на огромную птицу в коробке.
– Господь Бог, он дал ей жизнь…
– Эээ.
Я немного удивился таким словам друга и сказал:
– Давайте завтра обсудим, сегодня мы уже ничего не соображаем.
Мы разъехались по домам, друг взял чайку себе на ночь. Все проблемы – завтра.
Я лег с мыслями о моей новой знакомой. Какая же она живая, как с ней интересно, она не похожа на меня, я какой-то угрюмый, а она… Но в этом смысл, мы уравновешивали друг друга. Раньше я боялся таких и искал тихонь, искал их по глазам – по взгляду все видно. Но она не такая. Её взгляд острый и стремительный. Её красота вырывается из лесных чащ яркими солнечными лучами, вырывается на цветочную поляну, освещая все прекрасные бутоны, освещая всё на своем пути, освещая мое улыбающееся лицо этой ночью.
Наутро мы втроем стали думать, что делать. Я позвонил в пару мест, другие – тоже. Созвонившись с Кристиной, мы окончательно решили, что нужно усыплять –, так говорят все, как не печально, это единственное гуманное решение, раз уж мы во все это ввязались.
Звонок от Кристины через некоторое время.
– Он не отдает чайку. Говорит, что будем делать операцию. А потом он отвезет её к этой бабке.
– Серьезно? Хм…
Я задумался, я знал своего друга. Хорошо знал.
– Что ты молчишь? – негодовала Кристина.
– Ну, если он говорит, что не отдаст, то ты его не переубедишь, хоть ментовку вызывай.
Я, конечно, вчера насторожился от слов друга, но не думал, что это настолько серьезно.
– Что?! И это твой друг? Он же невменяемый. Он говорит, что не нам решать! Что нельзя её убивать – это грех, что я бы сама не хотела бы умирать, и еще пару месяцев жизни – это подарок – вещал надрывный голос Кристины из телефона.
– Так и сказал?
– Да!
– Ты говорила, что все советуют усыплять, что без крыла птице в городе не жизнь.
– Да! Он говорит, что никто не знает, что может, она приноровится.
– Что? Приноровится?! – удивился я.
– Да! Приноровится жить без крыла. Он повторяет, что он бы выбрал еще два месяца жизни, чем усыпление.
– Интересная история. Он бы выбрал… Ну, к сожалению, зная его, ты его не переубедишь. Считай, он захватил птицу – сам удивляясь своим словам произнес я.
– Что?! Захватил птицу?! Что за бред?
– Вот так.
– Так, а что, ты не можешь ему что-то сказать, что-то сделать?
– Нет. Я говорю, хоть ментовку вызывай. Я его знаю. Он упрямый.
Мне стало грустно. Не за птицу, честно, хоть я и люблю животных, но понимаю, что это жизнь. Жизнь – дерьмо. Чайке не повезло и так, и так. Принимают решения недалекие, у них нет оснований сомневаться.
Из-за таких средневековых умов все мы в такой жопе – промелькнула словно юношеская, и от этого еще более горькая мысль. Жаль, что мы уже как бы не при чем, и дискуссий быть не может. Наши аргументы и голоса будут биться о стенку непоколебимой тупости и глухоты. Я вспомнил, как мы с другом ходили в церковь. Он долго стоял у иконы, пахло божественным ладаном, все во мне трепетало от таинственной красоты, дымчатой от тысяч, вселяющих надежду и умиротворение свечей. Приноровится, блядь. Птица. Без крыла. Приноровись жить без башки, уверен, у тебя получится.