А. Л. Легат
Право на меч
VII. Все схвачено
Кобыла Рута плелась куда охотнее, чем мерин.
Облака не скрывали луну, и, возможно, только благодаря этому никто из нас еще не свернул шею в темноте.
Я оглядывался на Криг и не знал, на кого больше злюсь: на Варда, на обстоятельства, злодейку Воснию или на себя, дурака.
Позади меня ждали бандиты Симона, долги перед семейством Лэнгли и одна несносная воснийка. Все остались там и не отправятся следом. Рядом плелся только Рут – и то лишь потому, что теперь живет без дома и заработка. Моими трудами. Прочистив горло, я заметил:
– Я не мог иначе.
Приятель вздохнул и не ответил. В его молчании мне слышался укор. Я чуть поторопил Карего, чтобы поравняться с ним.
– Чего стоит моя жизнь, Рут, если я ни черта не способен сделать самостоятельно?
У приятеля появилось то удивительно скучное выражение на лице, различимое и в полутьме.
– Как по мне, все мы таковы.
– Пф. Оправдания! – вспылил я. – Дешевые отмазки. Так всю жизнь можно просидеть в канаве, ожидая счастья…
Зашуршала ткань – Рут то ли почесался, то ли пожал плечами.
– Или на цепи, – добавил я и зевнул.
– Проехали. – Рут перевел тему: – Каков твой план?
Мне страшно захотелось развернуться и все-таки свести счеты хотя бы с кем-нибудь из ублюдков, раз уж дело обернулось так. С тем же успехом я мог вернуться в Стэкхол за своими сапогами.
– У тебя же был план, когда ты это все затеял, – приятель хмыкнул и вовсе меня не щадил.
– Куда деваться? – скривился я. – Только под знамя. Хоть что-то получил за три года, кроме синяков и бестолковой короны. – Я на всякий случай проверил седельную сумку – внутри шуршала бумага. Все на месте. – Мне дали рекомендацию.
– Мои поздравления, – сухо заметил Рут.
Рут покидал родной город, а я ждал от него похвалы за бумажку с печатью, полученную бесчестным путем. Мой друг постоянно припоминал шкурный интерес, а сам пришел мне на выручку. Я же старался жить честно, а в итоге только плодил беды вокруг себя. Друг, который хуже врага?
Лэйн из дома Тахари.
– А ты теперь куда? – угрюмо спросил я.
Мы помолчали. Я уж было подумал, что Рут меня не услышал. Он ответил не скоро:
– Придумаю. Куда деваться.
Комары занялись шеей. Я накинул капюшон плаща и завязал его потуже. Помимо насекомых, я и сам себя доконал.
– Прости, Рут, правда. Я это все не со зла. Ошибся. Хотел как лучше.
Рут помахал ладонью:
– Кому, себе?
– Не только. – Я посмотрел на пятно на рукаве. Так и не отмыл, зараза. – Еще тебе, Сьюзан…
Возможно, лучшее, что я мог для них сделать, – вовсе не попадаться на глаза. Или проиграть Беляку.
– О, в следующий раз, как надумаешь доброе дельце, уж поинтересуйся, как мне с этим будет, лады?
Рут, казалось, злился все меньше. Оставалось только согласиться. Я заслуживал совсем других слов. Худших.
Я снова оглянулся на залив. Где-то там несет топленым жиром, левкоем, большими неприятностями. Чертовы башни, по которым я уже скучал.
Я совершенно не умел прощаться.
Камни хрустели под копытами, чавкала стылая грязь. Возле лица зудели кровопийцы. И похоже, все только начиналось. Новая жизнь попыталась принять меня в объятия, да уронила на первых шагах.
Рут перебил жужжание насекомых:
– Слышишь?
Я напрягся. Обернулся назад, ожидая погони. Положил руку на керчетту и спросил:
– Нас что, уже нагнали?..
– Да нет же, – примирительно помахал он рукой. – Река шумит, река. Смолка или ее приток. Не помню…
Я шумно выдохнул и продолжил другую войну – с чертовой сонливостью и комарьем.
– Не трясись, сдюжим. – Рут будто и вовсе не страдал от похмелья.
Воснийское пьянство казалось мне загадкой не меньшей, чем два солнца. Казалось, мы с приятелем еле ползем. Будто так и упрашиваем нас догнать, ждем неприятностей. Хоть и не стоит мчаться галопом в ночной темени…
– Эй, а все-таки… что, если нас догонят? – Во мраке мне уже мерещились силуэты воснийцев, их арбалеты и дубины.
– Кто? – удивился Рут. – Друзья Варда, в этот час, по херовой дороге? Миленькое дело.
Только я начал успокаиваться, Рут ткнул пальцем в небо, провел черту до Оксола и добавил:
– Птица летит быстрей и дешевле. Нас будут ждать в городе.
Пояснение сделало только хуже. Все беды остались в Криге? Ха! Симон дотянется до меня чужими руками.
Кони еле плелись. Я выдохнул и на всякий случай уточнил:
– Значит, пока нечего опасаться?
– Нечего, – уклончиво сказал Рут. – Если не считать разбоя, бродяг, голодных псов и волчьих стай… Ну и поноса, разумеется.
Будто в подтверждение к словам, у него заурчало в желудке. Я улыбнулся, а потом бессовестно заржал.
– Ты б так веселился, когда я в Криге шутил, – упрекнул приятель.
Потребовалось время, чтобы я успокоился. Руту необязательно было знать, что веселье здесь ни при чем. Я выдохнул и заверил его:
– Все-все. Есть у тебя вино? Я замолчу.
– А вот это лишнее. Уснешь и навернешься. – Он подвел кобылу ближе и практически впихнул мне флягу в руки. – Не налегай, промочи горло и рассказывай. Хотя бы про девчонок Излома или их матерей. – Рут достал какой-то сухарь и принялся им хрустеть. – Путь неблизкий…
– О боги. – Я отпил вина, вытер губы перчаткой, похлопал себя по щеке. – Рассказывать? Да я свалюсь к утру!
Рут чуть не поперхнулся: зашелся смехом. Забрал флягу и плотно ее закрыл.
– Это только начало, мой друг, первый мечник, гроза Крига! Привыкай, наслаждайся. – Луна скрылась за облаком, и наступила кромешная тьма. – Принцессам не место под флагом.
На рассвете
Когда мы увидели синюю полосу на небе, я уже клевал носом. Карий тоже не был в восторге от нашего похода: всхрапывал, спотыкался, тряс головой, отгоняя мух. Я почти простонал:
– Далеко еще?
Рут держался удивительно бодро.
– Смотря до чего, – рассудительно начал он, – до Оксола пять ночей, до Остожки – всего пару…
Из-за макушек елей показалась блестящая полоса, разрезавшая землю.
– Во-о-о, теперь точно Смолка, – Рут закивал пейзажу.
Я радовался как дитя, тупо улыбаясь соломенным крышам по ту сторону берега. Деревушка, постоялый двор. Горячая еда, постель, отдых…
– Мать двойного солнца, – процедил я и обернулся к Руту. – Я точно кого-нибудь убью, если не останусь на ночлег!
Рут отряхнул ладони от крошек – вот и все, что осталось от сухарей, – и сказал со странным весельем:
– Возрадуйся! Скорее всего, нам придется сделать и то, и другое.
Мы вошли в поселение как бандиты – во всеоружии и не спешившись. Впрочем, некому было нас пожурить: людей в такой час собралось мало. Парочка крестьян косилась в нашу сторону, окликала. Спрашивали, откуда мы и зачем.
– Мы ради ночлега и тепла, добрые люди, – осторожно объяснялся Рут уже в третий раз и поднимал руки.
Стараясь держаться ровно и не выдать своей слабости, я улыбался и заставлял себя не тянуться к рукояти, которую перевесил с седла на пояс.
Нам не верили: все так же тревожно провожали взглядом или прятались в домах. Может, потому, что добрых людей в Воснии не сыскать и при свете дня. Я не мог их винить. На месте селян я бы давно вывел собак и разбудил соседей.
Интересно, умеют ли здесь стрелять из лука? И догадываются ли, что наш арбалет нечем заряжать?..
– Как называется эта деревушка? – Я следовал совету Рута, чтобы не уснуть.
– Приречье, – быстро ответил мой друг.
Я поискал вывеску взглядом. Ничего.
– Точно?
– Понятия не имею, – отмахнулся он. – Нам этого знать и не нужно, чтобы пожрать и выспаться.
Так мы и добрались до широкого дома с конюшней. Мечты о постоялом дворе остались мечтами. Путников здесь не жаловали.
Рут спешился и жестом поприветствовал трех селян. Один из местных вышел с топором. То ли из особого гостеприимства, то ли из-за того, что колол дрова поутру.
Я опасливо обернулся. За нашими спинами уже собирались мужчины. Если приятель и задумал драку, начинать ее стоило явно не здесь.
– Дружище, ты там уснул? Слезай, – мягко попросил меня Рут.
Спешившись, я подарил еще одно преимущество врагу. А может, драки и не будет? Я скинул капюшон, выдавил из себя сиплое приветствие. Стоял и ждал, что кто-то вот-вот крикнет: «А я знаю эту кобылу!» или: «А я знаю этого ублюдка!» Больше всего меня пугало то, что воснийцы порой были удивительно хитры: крестьяне, лавочники, шлюхи и даже сельская чернь.
Пьяницы вели ночные сделки под носом у стражи, на турнирах побеждал не сильнейший, а тот, на кого меньше ставили. Если что и можно было предрекать на материке, так это одно – неприятности.
– Мы из гарнизона, держим путь в Остожку, – Рут забалтывал селян, называл чужие имена. – Нам бы напоить коней и отдохнуть. Сами от обеда не откажемся. – Он достал пару медяков, и глаза у местных сделались добрее.
Как же я удивился, когда мы договорились о цене за постой. Договорились крайне выгодно. И не поймешь, бояться ли теперь больше или плакать от счастья. В Воснии учишься радоваться мелочам.
Рут привязал скакунов прямо под окном и явно не хотел далеко отходить от поклажи.
Шагнув в невысокий дом, где мне обещали комнату, я спросил шепотом:
– Нас не тронули. Уверен, что будет бой?
– У тебя четыре часа, не больше. – Рут не думал отвечать на мои вопросы. – Можешь и потрепаться, конечно, но я б на твоем месте поспал.
Тем не менее своему совету он не последовал. Я даже не помнил, взял ли Рут себе комнату для ночлега.
– А ты? – Я опирался на дверь, почти падая с ног.
– А я не принцесса, – подмигнул мне Рут.
И сделал тот же жест, что я видел перед сенником, когда мы отняли три жизни.
Постель была грязной, но я рухнул в нее, почти взвыв от счастья. Вытащил всю сталь, сложил рядом, чуть ли не обнявшись с ней. Поворочался, представив, как меня зарежут во сне. Может, именно потому Рут и остался на ногах? Самый корыстный человек в Воснии.
С другой стороны, он и сам мог смыться с моими вещами. Быть может, я спокойно уснул лишь оттого, что считал это справедливым.
Я забрал у него гораздо больше, сам того не желая.
Полдень в Приречье
– Если ты сейчас же не проснешься, клянусь обеими матушками, я уеду один!
Я еле разлепил глаза и промычал что-то невнятное. Под веками явно сбился песок, и я потер глаза. Не помогло. В Воснии вообще ничего не помогало.
По крайней мере, я был все еще жив, как и мой приятель. Рут являл собой пример крайнего недовольства. Зато был цел, невредим, без новых пятен крови.
«Значит, не удрал». – Почему-то от этого мне стало и тоскливо, и радостно одновременно.
– С тебя десять серебряков, – тоном, не терпящим возражений, заявил Рут.
Будто всего, что приключилось за последние сутки, мне попросту мало…
– За что? – Я кое-как нацепил сапоги и поднялся с кровати.
Рут молча указал пальцем в стену. Кажется, за ней на привязи стоял Карий.
– Увидишь.
В мрачных предчувствиях я последовал за ним на улицу. Кровавой бойни не случилось, ведь так? И кто сказал, что это худшее, что может приключиться? Я бы не удивился, если перед конюшней нас поджидал Вард, пожал бы Руту ладонь и…
Кони были на месте. Поклажи прибавилось.
– Без котелка и провизии далеко не уйдешь, – Рут небрежно похлопал по седлу. – Ну и спать на чем-то надо, ведь так?
Подскочив в полночь в Криге, я совершенно не подумал, что вышел на дорогу практически голым. Стараниями друга у меня появилось все, что нужно в долгий путь.
– Даже флягу взял, – растерянно заметил я. – Рут, ты… в общем, держи.
Я протянул ему золотую монету. Ерунда, а не компенсация. От того, кто почти поверил, что проснется без коня и поклажи, обчищенным до сапог.
Рут нахмурился:
– Я про серебро говорил.
– У меня нет ничего мельче, – соврал я.
– Скажи это погромче и еще раз, – усмехнулся Рут, покосившись в сторону селян. Но плату принял.
Из села я выехал еще более виноватым, чем до него. Я обернулся с тревогой.
– Так драки не было?
– Свезло, – пожал плечами Рут. – Но ты не привыкай, рано.
Я заметил, что он кое-как убрал кровь с одежды. А точнее, замазал. На ее месте появилась дорожная грязь.
Дорога уходила за холм, земля дышала осенью. Перемены, увядание, холод. Я не видел конца пути. И поздний завтрак не лез в горло.
Рут дожевывал свежий хлеб и грозился поводьями во второй руке:
– Разминемся перед Остожкой, я поеду на восток…
Спать под открытым небом еще пять дней? Или ночевать, где постелют, ожидая весточки от людей Симона? После Остожки – в гордом одиночестве. Как я и прибыл в Воснию. Каким я, видимо, здесь и погибну.
– Да-да, конечно, – я неловко посмеялся. – Здраво. Со мной тебе точно ничего дельного не светит.
Рут ничего не ответил, только с аппетитом уплетал хлеб. Зачем соглашаться, подшучивать, если и так все понятно?
Я оценил нашу дружбу в один золотой. И ехал себе как ни в чем не бывало…
– Послушай, я не могу это так оставить – Я подогнал Карего ближе, чтобы Рут меня точно услышал.
Подумать только: я был уверен, что именно Рут не проживет и недели, сопьется и сгинет на улицах Крига. Пока что умирал я один – от недосыпа, мук совести и плохой дороги.
Было бы лучше, если бы я перестал портить чужую жизнь. Кто бы знал, отчего у меня все выходит не по уму.
– Я не заслужил твоего прощения, знаю. – Восния и меня заразила своей алчностью. – И все равно хочу его получить. Глупость последняя, да? – Я опустил голову. – Правда, мне очень жаль, что так вышло.
– Опять каешься. Чем поможет? – отмахнулся Рут и отпил из фляги. – От извинений толку не больше, чем от тощей бабы… или дохлой козы.
Скакуны прошли мимо деревенской ограды. За ней пасли облезлый скот. Я возмутился:
– Не скажи. Есть такие подонки, что не извинятся и за сущую мелочь. До самой смерти! – Вроде моего отца или старшего брата. Я добавил со злостью: – Вот уж на кого я точно равняться не хочу.
– Спокойно состарюсь без чужих покаяний, – хмыкнул Рут, прикончил хлеб. – А вот без золота, как и все, загнусь молодым.
Мы ехали молча до следующего поворота, когда дорога изогнулась и из сельской грязи показался щебень тракта. Я пытался себе представить, что изменится, если Вард со своими шестерками прибудет ко мне извиняться. Кто вернет мне три года жизни и гордость?
Смех да и только. По моей вине друг лишился крова. И что я ему предложил? Парочку, пусть и искренних, сожалений? Три года назад Рут, вовсе меня не зная, предложил несколько кружек, свой плащ и ужин.
Я потер лоб кулаком.
– Ты прав, Рут. Я жуткий болван, самонадеянный придурок… – я покачнулся в седле, пытаясь привыкнуть к долгой дороге, – но уж точно не последняя сволочь. Пока есть у меня хоть какие-то деньги, я не дам тебе пропасть, слышишь?
– Сомнительно звучит от болвана и придурка, – поддел меня Рут, взболтал флягу.
Я расквитался:
– Для пьянчуги – самое то!
Рут хмыкнул и наконец улыбнулся.
– Что, в содержанки назначишь?
Приятель не верил, что в моей голове порой попадались идеи получше. Я торжественно поднял ладонь. Вспомнил чужую речь у академии Стэкхола и с горем пополам ее воспроизвел:
– Отныне, Рут Агванг, за особые заслуги перед домом Тахари и… – Рут засмеялся, еще не дослушав. – Да погоди ты, уймись, – я сам боролся со смехом, – назначаю тебя оруженосцем, первым по…
Рут принял позу, подбоченившись в седле:
– А чего бы не бароном, а?
– Это потом.
– Телохранитель звучит лучше, – уже серьезнее сказал Рут и гордо задрал подбородок.
– У меня нет таких денег!
Рут поковырялся в дальнем зубе, задумчиво посмотрел в сторону Крига. Я покорно молчал. Пытался прикинуть, потяну ли оплату хотя бы за половину года. Сыпать обещаниями – мой особый, неисправимый дар.
– Так ты чего, всерьез? – огорошил меня приятель, покосившись с сомнением.
Я выглядел не лучше. Сомнения – мой новый друг после побега из Крига в полночь.
– Я пойму, если ты… э-э… откажешься. – Я развел руками и стал оправдываться: – От меня и правда бед больше, чем пользы…
Рут похлопал себя по колену, вытряхивая хлебные крошки, и оскалился:
– От всех друзей сплошные беды, это я тебе сразу сказал. – Он поднял указательный палец. – Но, с другой стороны… я-то не болван от щедрот бежать! С тебя выпивка, жратва, ночлег и девчонки, – заявил он тоном, не терпящим возражений.
Я старался выдохнуть как можно тише.
– А с меня чего потребуешь? – Рут покосился из-под сильно отросшего клока волос. Зачесал его пятерней назад.
Похоже, и за цирюльню платить тоже мне. Я растерялся.
– Ну, оружие носить? Мелкие поручения какие-нибудь. – Чем больше я говорил, тем больше Рут сомневался. – Честно сказать, у меня не было своего оруженосца.
Только гувернер, прислуга, банщицы, швея, лучший в мире наставник. И ни за одного из них я не платил. Рут продолжил отряхиваться и приводить себя в порядок.
– Будто у меня был, во имя всех матушек на земле, – закатил он глаза. – Ты учти: я жадный, но не бессмертный. Если надумаешь очередной побег, изволь уведомить как положено. Или там, как решишь поцапаться с новым воротилой…
– Пока мы не разобрались со старым?
– Тю! Забудь до самой смерти. Никогда и никаких воротил в приятелях или врагах, – он пригрозил мне кулаком, как мальчишке. – Без меня.
Рут не знал, что я спорил для вида. Тут-то я его и поймал:
– Это и в моих интересах. Так что, по рукам?
Приятель внимательно оглядел меня с ног до головы, будто мы только повстречались. Сказал:
– И милордом я тебя тоже обзывать не стану, не обессудь.
Я осторожно протянул правую ладонь, чтобы не свалиться с мерина.
– Лишнее. Этого дерьма у меня и так будет предостаточно. – Мой уверенный вид сразу же растаял, стоило Руту поднять бровь. Я добавил осторожнее: – Ну, через пару лет…
– Ловлю на слове!
Мы пожали друг другу руки, и я влип в очередные долги.
Нет, все-таки я совершенно не умел прощаться.
Под Остожкой, через несколько дней
Рут осушил первую кружку и ударил ей по столу. А затем сказал с важным видом:
– Скакунов стоит продать. До того как войдем в Оксол.
– Это еще зачем? – Я наслаждался сливянкой и думать не желал о плохом.
После мыльни и крепкого сна любой день покажется чуточку лучше. Прелести городской жизни. Рут положил ноги на бочку, которую поставили вместо третьего стула. И безжалостно спорил:
– Главные приметы. Если оружие можно спрятать, а плащи мы сменили, то скакуны…
Я цокнул языком и поднял глаза к потолку. Больше долгой дороги меня притомили наставления и пустая тревога.
– Прошлый раз ты говорил, что будет драка в Приречье!
– Было дело, – закивал Рут. – Я почти подрался с пекарем.
– Да? – я округлил глаза. – Ты ничего об этом не…
– У него и жена – такая пышка!
Я тяжко вздохнул и потер лоб. Продолжил нападать:
– А совсем недавно обещал, что нас зарежут на подходах к Остожке. – Я обвел кружкой питейную. – Неплохо для страшной смерти, не находишь?
Рут мог бы взять корону на турнире занудства:
– Смейся сколько хочешь и пока можешь. Скакунов нужно продать.
Я спорил, повысив голос:
– Да мало ли на свете белых меринов?!
– И бледномордых гостей из-за моря с керчеттами, – Рут чуть откинулся на спинку стула, улыбаясь.
Я сжал кулаки. Воснии было мало просто отнять у меня три года жизни. Этой суке нужно забрать все, обобрать до последней нитки…
Меня толкнули плечом, и я чуть не упал со скамьи.
– Ты откель такой взялси? – нависла надо мной воснийская туша.
– Ой-ой, – только и успел сказать Рут и убрать ноги с бочки.
Я резко выдохнул и схватился за ворот ублюдка. Вытянул к столу, добавил по затылку. Хрясь! Чужая голова разбила кружку. Дзынь! Посыпались приборы на пол.
– Ну, с-сука! Бей лишку! – заорало за моей спиной.
Одним ударом я отпнул скамью назад. Когда обернулся, въехал локтем в очередное вислое брюхо.
– Кху!
Враг согнулся. Ребром ладони я ударил по уху, отскочил. По месту, где я стоял, ударили стулом. Ножки погнулись, ржавый гвоздь выскочил из сиденья. Меня толкнули слева. Железо полетело мне в лицо – хрясь! – и уехало ниже. Враг упал, обнимаясь со спинкой мебели. За ним стоял Рут с разбитым кувшином.
– Хватай!..
На мгновение мы встретились взглядами. Глаза приятеля распахнулись в страхе. Я резко пригнулся, вслепую ударил локтем за собой. Бум! Дубинка выпала из чьих-то рук и покатилась по полу. Я развернулся. Тумаков желали двое – заплывший урод и рябой дохляк.
Позади послышались ругань и крик: Рут тоже вступил в бой.
Как на турнире, я подсек грузного воснийца ногой, уронил его на землю. Тут же ему подсобил рябой приятель, размахивая руками, как баба.
Я бросился к полу – вдох. Поднырнул под ударом, схватил дубинку – выдох. Оказался за спиной, пнул лежачего по ребрам. Рябой повернулся, скаля зубы. Я выбил их ему одним хорошим ударом.
«Тук-стук», – поскакали резцы по доскам.
– Пфу-ха-а! – вскрикнул, захрипел, а потом и заскулил восниец.
Пока он падал на колени, пытаясь удержать зубы во рту, я попятился в центр таверны. Заплывший урод поднялся. Зря.
Другим фразам их матушки не учили:
– Ты, м-мать, откеда такой…
«Взялся», – хотел бы продолжить урод, но я врезался в него, выбил воздух. Враг поднял руки для защиты. Я схватил его ведущую – правую.
Два удара по касательной обожгли мне щеку – раз и челюсть слева – два.
«Хруп!» – щелкнул сустав в чужой руке.
– А-и-и-и! – завизжала грузная туша.
Я толкнул врага в угол и выплюнул:
– Уж точно не из Воснии!
Заплывший урод пытался бормотать и, кажется, уже не сопротивлялся. Меня окликнули со спины:
– Лэйн, эй…
Потом. Эта мразь все еще стояла на ногах. И не думала извиняться.
– Ыг-х-х! – Слезы текли из его здоровенного носа.
Я вжал его в стену левой, расписывая лицо правым кулаком. Хрясь. Бум! Хруш. Так хрустело гнилое дерево, когда чужой затылок впивался в доски. Я бил, пока толстые руки не повисли плетьми. Бил до тех пор, пока кровь не стала стекать на жирную шею.
– Лэйн! – крикнул Рут.
– Да все, все, – выдохнул я, позволив врагу сползти по стене. Я знал, как калечить людей, – урод еще дышал.
Обернувшись, я надеялся на нового врага. Поднял кулаки выше для защиты, сдул волосы с лица. Сами растрепались или кто-то схватил за них? Не вспомнишь.
Углы плыли, голова кружилась. Забегаловка почти опустела. Лишь скрипела раскрытая уличная дверь. И подвывали местные хамы.
– Скатертью дорожка! – прикрикнул Рут. – Поплачьтесь вашим матушкам!
Кажется, ему подбили скулу и челюсть. Худший на свете друг – Лэйн Тахари.
Я твердым шагом дошел до связки мечей, поднял и стал вешать на пояс. Чего-то не хватало.
– Ну что, скоты? – огрызнулся я, обведя взглядом эту выгребную яму. – Кому еще интересно знать, откуда я родом, а?
Забегаловка молчала, если не считать жалобных всхлипываний и гнусавого воя за столом, где мы обедали.
– Или, может, хотите спросить, мои ли это мечи? Чего молчите?
– Ух-ху-ху, – плакал и шмыгал носом кто-то перед сапогами.
Я не утихал:
– А про коня разведать не желаете, добрые люди?!
Посмотрел под ноги, где тихо скулил рябой восниец.
– Может, тебе интересно? – я дернул подбородком в его сторону.
Рябой отчаянно затряс руками и головой, не переставая скулить.
– Выходит, – я залез в свой кошелек и поискал там серебро, – я на все вопросы быстренько ответил, и новых нет…
Рут предусмотрительно молчал и собрался быстрее меня – уже стоял на выходе с пожитками. Я бросил монеты на упавший стол.
– И не говорите, что я не плачу по счетам. Две монеты за выпивку и обед. Ты запомнил, будешь свидетелем? – я снова обратился к рябому.
Тот заскулил и отчаянно закивал. Видимо, какие-никакие мозги у него все же водились. А может, дубинка работает в обе стороны: делает из головастых дурачье, а из дурачья – ученых.
Из забегаловки мы вышли в спешке. Чудо, что не пришла подмога. Чудо, что не отыгрались на наших скакунах – видимо, жизнь дороже мести.
– Вот и подрались, как ты и хотел. – Я потрогал щеку. Больно, зараза. – Доволен? Теперь ты оставишь меня в покое?
– Не то чтобы я именно этого ждал или на то надеялся, – будто в извинениях, Рут развел руками. – Ну, зато хоть никого не убили.
– Это хорошо или плохо?
– Время покажет, – уклончиво ответил мой друг.
Я подул на разбитые костяшки. Пока что мне становилось только хуже. Погладив Карего по шее, я старался не испачкать его шерсть. Какие же у него большие черные глаза! Удивительно спокойные, хоть и ясно, что от меня только беды и ждут.
– Я не продам коня, – твердо сказал я.
Рут снова развел руками:
– Как скажешь, как скажешь. Я не против, просто предложил. Дело хозяйское.
Сегодня он был удивительно сговорчив.
– Вот именно! Мое, и только мое дело, – ругался я не пойми на кого, пока влезал в седло.
Если бы только синяки и ссадины заживали по моему решению чуточку быстрее.
Через три дня. Оксол, перед главными воротами
Теперь вместо вороной красавицы моего друга тащила какая-то доходяга ржавого цвета.
– Она точно не больна? – спрашивал я в третий раз, переживая за Карего.
– Да брось, просто старушка. Для похода – самое то. Ведь я твой оруженосец, а не мятежный лорд, так? – Рут скорчил максимально простецкую рожу. Я пожал плечами в ответ. – Да и сразу видно, что крадена.
Так вот почему приятель сбывал ее на отшибе, вдали от главного тракта. Рут добавил:
– Слишком уж хороша для таких, как я.
Я промолчал о том, что Рут слишком хороший друг для вспыльчивых мечников. Мы прошли высокие ворота без преград. В Оксоле досматривали только обозы и мелкие телеги.
– По пути заглянем на рынок. Нужно многое добрать, – Рут зевнул, – сушеного мяса, нормальную посуду, а не это дерьмо, – он поморщился, вспоминая наш путь, – и, конечно же, картишки…
– Думаю, в походе не будет времени на игры, – я приподнял бровь.
Рут тяжело вздохнул:
– Мое дело предупредить. Не будешь сам, так мне возьми.
Из чувства острой вины я сдался. Одним хлебом сыт не будешь, особенно если ты Рут. Через четверть часа я вернулся из торговых рядов. Приятель присматривал за лошадьми и явно скучал.
– Держи!
– Это еще что? – поморщился он, приняв деревянную шкатулку.
Я задрал подбородок:
– Лучшая игра по обе стороны моря! Финка или конкор…
– О, нет-нет-нет! – Рут приподнял крышку и взвыл: – В нее и пьяным играть невозможно, дружище!
– Ты просто не запомнил правила…
– И не собираюсь. – Рут спешился и вернул мне подарок. – Гони серебряк, я за картами.
Я вздохнул и полез в сумку. Обменял шкатулку на колоду. На лице Рута застыл немой вопрос.
– Стоило попробовать, – я пожал плечами.
Рут спрятал карты и мрачно предрек:
– Видит солнце, ты прогоришь в первый же месяц.
Я беззаботно махнул рукой. Энтузиазм гнал меня под знамя. Кому, как не Руту, это понимать?
На его глазах я разделался с лучшими гвардейцами, которых предлагала Восния. Когда начнется настоящая битва, я смогу показать свое мастерство в полной мере. Битва против крестьян с шестоперами, палками и стеганками вместо кольчуги? Шутка в сравнении с тем, что я уже прошел на манеже.
Я буду милосерден и справедлив к врагу, ибо уже превосхожу его на много порядков. И маршалы, и даже сам король не смогут обойтись без моих мечей.
От честной славы и достатка меня отделял сущий пустяк – разговор с сержантом. Или на крайний случай с десятником из вольных.
Вместо башни Восходы завели себе в Оксоле целую площадь с двумя казармами, фонтаном, постоялым двором.
Мы привязали коней, и я достал свой счастливый билет под знамя. Тот почти не помялся, все так же хорош. Я еще раз пробежал глазами по заветным строкам. Путь к новому дому, к свободе. Пусть и извилистый, но точно путь.
Все не зря.
К Руту вернулась болтливость:
– Я все думал, просечешь ли ты, отчего у Восходов плату не берут, а у Долов – требуют золотом.
Я вздохнул:
– Потому что пройдохи и взяточники, все до единого. Одни платить не хотят, другие не прочь еще и с тебя нажиться. Чего тут понимать…
Приятеля явно не устроил мой ответ, он покачал головой:
– Будь точнее. Думай еще.
– Это вообще важно? – Я почти его не слушал, высматривая жертву для расспросов. Меня волновало одно: как добраться до сержанта.
– Подскажу. Они меняются раз в сезон, – заметил Рут с таким видом, будто это имело значение.
«Вот! Нашел. Идет более-менее прямо, скорее устал, чем выпил. То, что надо», – я приметил помощника.
– Не понял. Кто и с кем? – Я заспешил к гвардейцу, Рут семенил следом.
– Долы с Восходами. По условиям приема. В Криге.
Я рассеянно кивнул и спросил у гвардейца:
– Доброго дня! Я ищу сержанта Восходов, вы не могли бы подсказать…
– Ум-хм, – пробормотало из-под шлема. – Там.
Боец махнул на здание слева, ткнул пальцем во второй или третий этаж. Уходил от нас гвардеец куда быстрее, чем патрулировал площадь.
– Спасибо, – сказал я, будучи уверен, что меня не услышали. – Так о чем ты говорил, Рут?..
Приятель вздохнул. Я уже спешил к нужной казарме.
– А о том, что выбора и нет. Видел, как рыбой торгуют на привозе? У входа дороже всего. Наценка такая, что брать страшно. Но вроде есть запасной вариант, так? – Рут не отставал, и по шуршанию плаща я догадывался, что он широко жестикулировал. – В самой середине, куда сложней пробиться, всегда толпа. Товар там, конечно, не первой свежести, зато и цена ниже. И вот ты, весь побитый локтями, с несвежей тушкой ползешь домой, считая, что победил…
До такой нищеты жизнь меня еще не доводила. Я ухмыльнулся:
– Не для меня пример…
– …а на деле-то все наоборот! Куда ни сунься – поимеют, – заключил Рут чуть тише, когда мы встали перед охраной корпуса. – Выбираешь из двух зол: большее или поменьше. – Голос у него стал тише. – Побеждают только они, дружище. Там все схвачено.
Мне снова захотелось с кем-нибудь подраться.
– Думаешь, обе стороны в сговоре?
– Жалование не платит ни одна. – Рут оглянулся на серый флаг со светилами.
– Даже если так, к чему это все? Сейчас.
Рут поковырялся в ухе, обвел взглядом роскошные владения Восходов. И сказал:
– Просто, чтоб был готов.
– К чему?
– К чему угодно, – он быстро пожал плечами. – Откуда ж мне знать? Я простой оруженосец.
В кабинете сержанта Восходов
К порядку здесь относились строже, чем в Криге. При входе мы сдали оружие: право на меч ценилось меньше, чем здоровье чинов. Я не возражал, а Руту и сдавать было нечего.
– Ой, – привстал со стула сержант. – Вы кто? Вас приглашали?
Странно, что не спросил, откуда мы и наши ли это доспехи. Вот так и привыкаешь к дурным традициям. Я вежливо кивнул и положил рекомендацию на стол – достаточно близко, чтобы не пришлось за ней тянуться.
Знали бы Восходы, как сложно не измять в пути простой документ…
– Доброго дня. Я Лэйн Тахари, первый мечник Крига и победитель турнира. – Я припомнил все, что могло впечатлить не только одиноких восниек, но и скупого маршала. – А это мой оружено…
– Сколько под вами? – сержант явно заскучал.
Я обернулся, посмотрел на Рута и заключил:
– Все здесь.
– М-да. А это еще что? – поморщился человек, от которого зависело мое будущее.
– Как что? Рекомендация. Для сержанта в Оксоле…
На чужом лице расцвело такое презрение, будто я попросил руки его матери. Сержант не прочитал ни строки. Только бросил:
– Идите-ка отсюда, пока я не позвал кого.