А. Кустарник
Сезонные работы
Они вышли из кухни в поисках Шайнуха. Я заглянул в комнату где осталась Манька, спросил как она, она сказала – нормально.
– В следующий раз врежь ему по яйцам, – посоветовал я.
Манька рассмеялась добрым смехом, затем сказала:
– Ну зачем так. Просто дети, не наигрались ещё.
– Ладно. Не расстраивайся.
– Да я в порядке. Только вот наши бабы щас его… поколотят.
– Если догонят.
Тем временем задушевные беседы в беседке перешли на новый уровень, под водочку без закусок, только с соком на запив.
– Пей давай, Данилка, – нажимал Миша.
– Да не надо, не надо, – протестовал шеф, – вдруг плохо станет. Не надо.
Данилка держал дрожащий стаканчик с водкой, ссутулившись над ним, как жираф над водоёмом.
– Мне правда нельзя. Мне домой ехать ещё. Мама там.
– Ничё страшного. Ты мужик, имеешь право. Тем более сам сказал: больше зарабатываешь. Так что давай, пей, не крути мозги.
Данилка пригубил из стакана чуть-чуть.
– Не, ну ты в сосну въехал?! Водку залпом пьют! – вдруг возмутился шеф.
– Я не могу, – пролепетал Даня.
– Если не выпьешь, я те въебу, точно говорю, – пригрозил Миша. Данилка зажмурился и выпил, после чего у него перехватило дыхание, и казалось, кончится это недобрым. Ему дали запить, он пил как путник, бродивший по Сахаре, сок стекал по подбородку.
– Красава, – подытожил Шесть Классов.
Во двор в окружении ворчащих тёток пожаловали Джохра с братом. Тетя Валя громче всех костерила Шайнуха, призывая старшего брата следить за его поведением. Джохра в ответ только кивал гривой, раздраженно бросая «Ладно, ладно, хорошо, хорошо». Женщины удалились, в нашу компанию плавно влились эти два весёлых хлопца. Увидев Данилку, Джохра кинулся к нему с протянутой для рукопожатия рукой. Данилка протянул свою, Джохра схватил его и рывком выволок из-за стола. Обхватил за шею, но так, будто обнял, по-дружески как бы. При этом говорил весело, на своём, словно Даня его земляк. Он подвёл его к Шайнуху и освободил от захвата. Тут же, не успел Данилка перевести дух, Шайнух хватанул его прямо за горло одной рукой, да так, что всерьёз мог задушить. Я вмешался. Стал отрывать руку Шайнуха от горла Дани, говоря ему:
– Давай со мной борьба, кураж, давай! Чё ты молодого дрючишь, давай меня так, попробуй так же, слабо тебе?
Он не отпускал, я толкнул его в плечо, так что он дёрнулся и почувствовал напор. Он отпустил Данилку и толкнул меня в ответ, затем сжал кулаки и бросился драться. Лицо его было серьёзней не придумаешь. Какое было у меня лицо, мне представлять неохота. Мы чуть подрыгались, потоптались в бойцовских стойках друг напротив друга, зрители не на шутку завелись. Но не успели мы толком подраться, на меня налетела снова одышка, и я у всех на глазах стал пытаться вдохнуть, выпятив грудь колесом, вытаращив бешено глаза и встав на цыпочки, я, как обезумевшая балерина, стал ходить кругами в попытках совершить хоть один полноценный вдох. Ноги и руки онемели, в горле как будто застрял комок, я ринулся в туалет, на кухне уже кто-то занял мойку, открыл горячую воду и стал омывать руки по плечи, шею, лицо. Приступ медленно сдавал назад. Когда я вернулся, все смотрели на меня, но никто ничего не спрашивал. Шайнух прервал молчание, сказав мне что-то на узбекском. Джохра перевёл:
– Я душиль Даниля рюкой, а тебя глазом.
Они оба заржали и дали друг другу пять.
– Ты прямо Дарт Вейдер херов, – просипел я.
Больше этим вечером ничего не случалось, он наконец закончился, этот глупый, гадкий вечер. После чего была ночь с небом без единой звезды.
На выходных я был занят книгой, редактировал по десятому кругу. Я писал её три года, то и дело меняя до неузнаваемости, потом возвращая в исходный вид, меняя концовку, меняя начало и меняя всё. То ли я не верил в то, о чём писал, то ли мне хотелось сказать обо всём сразу, что приводило к противоречиям и сумбуру. Но в эту субботу я закончил роман. В воскресенье разослал критикам, издателям и блогерам. Почему такой набор? Потому что я профан и не знаю, как правильно поступать в таких случаях. Мне нужна была оценка, реакция, хоть что-то. Понеслась новая неделя. В понедельник мы с Данилкой делали бровки вдоль дорог. Шёл косой холодный ливень, из того типа дождей, что сильные и надолго. Работали по факту только мы вдвоём. Остальные постояли в дождевиках под деревьями с полчаса и группами, кто раньше, кто позже, удалились обратно в хозблок. Было около десяти утра. После всех этих номеров в прошлую пятницу ни Данилке, ни мне находиться в одном помещении с этими людьми не хотелось совсем. Оно не хотелось всегда, но сегодня совсем. Я думал только о книге, о том, похвалят её или это провал. Ведь всё вокруг для меня было фоном, пока была книга, пока я писал её. Я был оправдан этим процессом, он отгораживал меня от внешнего мира, давая внутреннюю уверенность в себе и независимость. А теперь ожидание, мучительное ожидание оценки. Мы молча выполняли свою работу. Дождь говорил за всех. И только эта речь была действительно веской. Сделали перерыв. Встали под дерево, Даня неожиданно заговорил, быстро и громче, чем обычно. Он поведал мне свою вариацию того, что сейчас делают наши рабочие в хозблоке:
– Они жрут. С пола. Они забыли про тарелки, они побросали всю
жрачку вниз и, встав на четвереньки, вгрызаются в куски мяса. Как свиньи, они хрюкают, зарываясь в еде, как собаки, рычат друг на друга, деля кусок. Они больше не ходят как мы, они бегут на своих четырёх, нелепо оттопырив зады и высунув языки. Они больше не прямоходящие.
