А. Кустарник
Сезонные работы
– Ты в сосну въебался?
Это было его коронное, он либо спрашивал «Ты на приколе?» либо «В сосну въебался?». Данила поджал губы, смотрел на меня, покачивая головой в стороны.
– Да я не про то… Просто по телеку показывают про всяких там знаменитостей, которые с собаками того-этого делают. Мы с мамой смотрели передачу, ужас вообще. Я просто спросил, мало ли – здесь тоже такое было…
– У нас тут только гульки и вороны, собак нет, ты не по адресу, – пробурчал Миша.
– Но ты с вороной попробуй разок! – весело предложил шеф.
– Ты вообще с бабами то как? Было уже чё, нет? Или тебе тока собаку подавай?!
– Да нет ещё, не было. Девчонки нравились некоторые. Но они все какие-то развязные, одеваются как не знаю что.
– На собаку не похожи, да? – новый приступ смеха. – А ты с мамой живёшь, без отца ведь, да?
– Да.
– Он помер или как?
– Да нет, жив, у него другая семья.
– Помогает?
– Нет.
– А мамка-то симпатичная у тебя?
– Я считаю, она красавица.
– Ну, ты меня познакомь, я тебе братика сделаю, он тебя защищать будет.
Все заржали.
Данилка вымученно улыбался, с тоской смотрел куда-то вниз, не выпуская из рук свой маленький пустой контейнер.
– А где работает?
– Она швея на фабрике.
– Много получает?
– Да нет.
– Ну, больше, чем ты?
– Где-то так же.
– Я помню, как Данила уснул на камнях возле озера, когда траву рвал. Я за ним наблюдал полчаса, наверное, потом пошёл будить, – поведал Миша.
– А как он с полной тачкой в озеро пизданулся, – включился Виталик докушав суп. – Помнишь, шеф?
– Да-да-да, всю рыбу выловил, полные треники!
В разгар веселья мне поплохело. Стало трудно дышать, вспотели ладони, ступни ног будто замёрзли. Я старался не подавать виду, но дышать становилось всё труднее, я делал вдох, воздух проходил лишь частично, или мне так казалось. Наверное, это было обычное ПА. Может, я разнервничался из-за Данилки или атмосфера недружелюбного, туповатого куража так сказалась. В общем, я взял свою грязную посуду и ,вкрапляя слабые смешки в общую композицию, отправился на кухню. Там было темно и тихо. Несколько человек спали на длинных лавках, подложив руки под головы. Двое сидели на табуретах и негромко переговаривались на узбекском. Я быстро ополоснул посуду, под терпимо горячей водой приятно было держать руки, одышка отступала, и в голове прояснялось. Я подсел к узбекам, Марату и Оброку. Это были спокойные ребята, они никогда не выражались, вели себя сдержанно и порой весьма дружелюбно. Достаточно хорошо владели русским разговорным.
Оброк предложил мне конфет, но я отказался. Потом он спросил:
– Как дела? Чем занимаешься?
– Да вот, посуду помыл.
Они рассмеялись.
– Что вообще делаешь в жизни? Как это сказать, хобби твоё?
– Хобби… Ну, я сочиняю роман сейчас, книгу пишу. Но это скорее не хобби, а основная работа, это здесь моё хобби – лопатой махать.
Марат спросил:
– А, ты как Омар Хайям, да? – они снова рассмеялись.
– Да не совсем. Я фантастику сочиняю, про космос, про путешествия в другие галактики и всё такое.
Оброк слегка нахмурился:
– Зачем такое пишешь? Сказки для детей. Лучше историческое пиши, про жизнь.
– Ну, мне как-то больше нравится придумывать. А историческое… ну… пересказывать сказанное, пройденное – это не моё.
На кухню вошла Манька. Мы замолчали и стали наблюдать, как она моет тарелку.
– Что? – тихо осведомилась Манька.
Один из спящих проснулся, это был брат Джохры Шайнух. Молодой, дерзкий крепыш, больше походивший на монгола. Он резво подскочил к Маньке и, подойдя к ней вплотную, стал извиваться, как стриптизёрша у шеста, напевая при этом что-то на узбекском. Манька, краснея, робея, пыталась его оттолкнуть, Шайнух шлёпнул её по заднице, отскочил к столу и снова запел во весь голос. Кажется, песня была про признание в любви. Узбеки постоянно цеплялись к Маньке в связи с её неприглядной внешностью из-за косоглазия, шутили, что влюблены в неё, свистели ей вслед, когда она шла мимо, и затем оглушительно хохотали. Манька уже почти вышла из кухни, когда Шайнух успел её больно дёрнуть за длинную косу, так что у той голова чуть не оторвалась. Она зажмурилась, одной рукой держась за затылок. Я посмотрел на лица узбеков, их белоснежные зубы обнажились, глаза, полные азарта, – светились. Да, им нравилось.
Манька в слезах ушла в женскую комнату. Шайнух что-то сказал мне на своём, и все дружно заулыбались. Кроме меня. Я сказал, что не понял, он махнул рукой и, счастливый, вышел прочь. Внезапно Марат обратился ко мне серьёзным тоном, обвинив, что мы затюкали Данилку. Я сказал, что парень должен сам за себя отвечать, он же не маленький.
Дверь в женскую комнату – обитель зла – шумно распахнулась. К нам направлялась делегация старых ведьм во главе с тётей Валей.
– Где этот придурок?!
– Кто? – невинно спросил Оброк.
– Дед Пихто, блядь! Брат тракториста где, он у меня щас за Маньку ответит! – тон тёти Вали вселял страх.
С ней были Глаша и Дуня – тяжёлая артиллерия в платочках, с лицами, обструганными рубанком жизни.
– Зачем нервничаешь, момо? Не надо так, – промямлил Оброк.
– Мы не знаем, вышел он куда-то, во дворе, наверное, – не поднимая глаз, протараторил Марат.
– А ты чё сидишь? – тетя Валя обратилась ко мне. – Своих бьют – он сидит, хоть бы хны. Чего, за девчонку заступиться слабо, а писатель? Творческая личность, блядь.
