полная версия

Борис Зыков
Собрание Ранних Сочинений

ДУРНЫЕ ДРУЗЬЯ

На часах была уже полночь, когда я закончил работу и закрыл ноутбук. Потянувшись, ощутил, как в спине что-то хрустнуло и заныло. Давно пора сходить к врачу и записаться на массажи, но я, как и многие в наше время, тяну до последнего, чтобы уж совсем скрутило в крендель – вот тогда… Времени-то у нас никогда нет. Особенно на самые важные вещи.

Зато безделью отыщется особая ниша на временных координатах человеческой жизни. Вот и сейчас вместо того, чтобы поспать и выспаться наконец, я беру свою кружку с давно остывшим кофе на дне и иду на кухню, попутно подтягивая сползающие домашние штаны. Под ногами вертится проснувшийся кот – кажется, я совсем забыл его накормить. Щёлкнув зажигалкой, поджёг конфорку под засаленным чайником и полез в холодильник за кошачьими консервами. Мне потребовалось ещё пара минут, чтобы обеспечить животное поздним ужином. После чего я обеспечил себя полуночной порцией никотина, застыв у открытого окна с сигаретой в зубах.

Именно в этот момент зазвонил мобильный. Прищурившись, я глянул на экран и ответил:

– У аппарата.

– Пап, у меня проблема… – голос на том конце был напряжённым и взволнованным. – Я убил человека. Слышишь? Совсем убил.

– А я уж было подумал, что только наполовину, – хмыкнул я и снова затянулся дымом. – Если совсем, тогда конечно, другое дело.

– Я серьёзно! – в трубку натужно засопели. – Пап, мне страшно, что мне делать?

– Ну хорошо, – вздохнул я, зажал в зубах сигарету и принялся готовить себе новый кофе одной рукой, второй продолжая держать у уха трубку, уточняя нюансы: – Свидетели есть?

– Ну… Я не знаю…

– Что значит «не знаю»? Узнай!

– Мне кажется, что бабка с первого этажа видела… Её окна сюда выходят и там это… тень мелькала… – неуверенно ответил мой собеседник.

– Придётся бабку того, – я клацнул языком, издав неопределённый звук, – убрать.

– Что?! Ты хочешь, чтобы я ещё кого-то убил?! С ума сошёл что-ли?!

– Ну-ну, малыш, выдохни, – хохотнул я и вернулся к окну с чашкой ароматного кофе, поставил её на подоконник и сразу перехватил сигарету пальцами, чтобы сбить скопившийся пепел. – Не всё же мне за тобой убирать… Кроме того, ты уже одного сегодня завалил. Подумаешь… Одним больше, одним меньше. А свидетелей всегда нужно зачищать. Чему я тебя учил? Надеяться на «а вдруг» в нашем деле – не вариант.

– Хорошо, я уберу бабку…

– Молодец, мой юный Раскольников! Делаешь успехи.

– Издеваешься? Ладно… Дальше что?

– Как что? – сделав глоток кофе, я удовлетворённо вздохнул и продолжил: – Дальше тащи труп в квартиру к бабке.

– Зачем?!

– Там его расчленишь. Потом возьмёшь совковую мясорубку в бабкиных загашниках и нарубаешь фарша. Фарш распределишь по пакетам, аккуратно так, чтобы было видно, что бабка запасливая. Запихаешь пакеты в морозилку и холодильник – сколько поместится. Потом возьмёшь остатки – кости там, хрящи всякие, и выбросишь на разных помойках по городу, там собаки уличные тебе ещё спасибо скажут. Вещи сожги где-нибудь подальше, свои в том числе. Огонь всё сожрёт. И потом домой, отмываться. Ну и отпечатки свои подтереть не забудь. И следи, чтобы новых свидетелей не было – шторы зашторивай!

– Странный ты какой-то… – обижено ответили на том проводе и звонок оборвался.

– Действительно, – я рассмеялся в ответ, сунул телефон в карман и продолжил пить кофе и докуривать сигарету.

Вот уже около полугода повадился какой-то чудак со скрытого номера звонить мне раз в неделю. Каждый раз с какой-то новой историей или темой для «обсуждения». Кто он такой – понятия не имею. Телефонные тролли разве ещё живы в наше время? До появления его в моей жизни я в это не верил. В эру интернете такими «приколами» можно промышлять куда удобнее и, что уж лукавить, безопаснее. Но этот парень был каким-то другим, что ли… Во всех его звонках сквозило одиночеством и создавалось впечатление, что я единственный, кому он может позвонить и хотя бы пару минут поговорить так, будто мы знаем друг друга всю жизнь. Хотя это всего лишь мои догадки.

А сын у меня действительно есть. Только он ещё совсем мелкий, даже муху с трудом убить может. Жена от меня ушла в прошлом году. Лучший друг занят своей семьёй с тремя детьми, ему не до меня. Да и я не слишком социальный тип, чтобы иметь много друзей и стремиться тусоваться ночами напролёт. А, может, это возраст берёт своё? Чёрт знает. Но факт в том, что я даже рад этим странным полуночным звонкам. Они меня веселят каждый раз и я уже успел к ним привыкнуть. Пожалуй, если бы они прекратились, я бы даже обеспокоился: не случилось ли что на самом деле с этим фантазёром и сказочником…

Размышления прервал новый телефонный звонок. Я удивлённо взглянул на дисплей: «Номер скрыт». Странно. Обычно этот парень не звонит дважды подряд.

– Ну что, убрал бабку? Ну ты шустрый! – весело отозвался я, закуривая новую сигарету.

– Слушай, я уже пять с половиной месяцев тебе звоню и каждый раз не могу понять, кто из нас кого стебёт, – голос незнакомца звучал задумчиво. – Вроде как я должен тебя доставать, но ты всегда умудряешься как-то так всё вывернуть, что мне даже ответить нечего. Вот скажи: тебе не надоело? Ты почему не пошлёшь меня? Заняться больше нечем, что ли, с каким-то дураком говорить по телефону? – к концу этой тирады он, кажется, даже разозлился, чем вновь позабавил меня.

– А тебе? – хмыкнул я в ответ, усаживаясь на край подоконника и вглядываясь в тёмное небо за окном. – Заняться больше нечем, регулярно мне названивать? Могу и послать, конечно, если хочешь. Мог бы и сразу сказать, что тебе это нужно, а то я не шибко сообразительный… Порой даже тугодум – не понял, что ты из тех извращенцев, которые получают удовольствие от унижений.

– Вот! – голос незнакомца, я готов поклясться, зазвучал восторженно. – И сейчас ты меня стебёшь! Как у тебя так получается?

– Не знаю, ты же фантазёр – придумай сам.

– Короче, я чё позвонил-то… Мы тут это, общаемся уже столько времени, а всё как неродные. Как насчёт пересечься и пивка дёрнуть, а?

– Учти: я обязательно приду вооружённым до зубов, а то сам же тебя и научил с трупами разбираться, слишком уж много знаю, – усмехнулся я в ответ, выдыхая сизый дым и отчего-то довольно улыбаясь.

– Да я серьёзно! Я бы совершенно не отказался от такого дурного друга, которого, похоже, ничем с толку не собьёшь.

– Ну, хорошо. Записывай координаты бара. Встретимся там через час.

Продиктовав адрес заведения в соседнем квартале, я отключился и погладил подошедшего котяру, который заинтересованно навострил уши – явно слушал весь разговор.

– Ну что, Мистер Вискас, нам тоже не помешает придурковатый друг, как думаешь?

Мистер Вискас ответил уверенным «Мяу».

Единогласно.

ДВА ДЕСЯТКА БАТОНОВ

Случилась эта история с одной маленькой девочкой и её ещё более маленькой сестренкой в маленьком городе. Город был настолько маленьким, что почти все его жители знали друг друга, поэтому родители без страха отправляли своих детей в магазин за хлебом или за молоком, или другими важными покупками.

Маша в свои шесть уже часто за покупками ходила, и ничего такого сложного в этом не видела. Надо, скажем, купить хлеба, мама ей давала денег и говорила:

– Купи, Маша, буханку ржаного и батон.

И Маша выполняла, кроме случаев, когда в магазине заканчивался хлеб (ну, тут уж ничего не поделаешь – надо ждать, когда испекут и привезут свежий).

И вот однажды мама сказала:

– Купи, Маша, двадцать батончиков.

Маша была уже первоклассницей и знала, что двадцать – это два десятка, и это немало. И хотя она была уже довольно опытной покупательницей, столько хлеба ей покупать не приходилось. Маша, будучи ответственной девочкой, решила, что справится с этим заданием. Но на всякий случай уточнила:

– А если батонов не будет, белый брать?

Мама почему-то начала нервничать и сказала, повысив голос:

– Какие батоны?! Ты что не поняла – двадцать батончиков нужно купить!

Маше не хотелось сердить маму, и прослыть непонятливой ей тоже не хотелось, поэтому она сказала, что поняла, хотя на самом деле не поняла.

И пошла в магазин. А так как Маша не только самостоятельно ходила в магазин, но и помогала присматривать за младшей сестренкой Леночкой, то её тоже взяла с собой. Лена же взяла куклу Ларису, за которой тоже присматривала, и игрушечную коляску. По дороге девочки встретили соседку Таню, которая как раз думала, чем-бы заняться, и с удовольствием составила компанию сестрам.

В магазине работала знакомая продавщица – тётя Марина. Она очень удивилась Машиной покупке и уточнила, зачем ее маме столько хлеба. Этого Маша не знала и протянула тете Марине деньги и маленькую аккуратненькую сумочку, сшитую бабушкой.

– Что же тебе мама такую маленькую сумку дала? – поинтересовалась тётя Марина.

– Не знаю, – честно ответила Маша.

– Вот что, – деловито сказала тётя Марина, – За раз двадцать батонов вы все равно не унесете. Я их отложу, а вы их потихоньку перетаскаете.

Девочкам такое предложение подходило. три батона уместилось в Машиной сумочке, три – в коляске (кукле Ларисе пришлось потесниться). Еще пару батонов захватила Таня.

Изрядно груженые хлебом, девочки двинулись домой. Дорога оказалась не такой-то лёгкой, поэтому подруги решили сделать привал. Для этого они взобрались на высокую горку возле детского садика. Пока покупательницы набирались сил, мимо проходила стройная тётя с коляской, но не игрушечной, а настоящей. Эта тётя оказалась маминой подругой. Она узнала Машу и спросила:

– Здравствуйте, девочки! А зачем вам столько хлеба?

– Мама велела купить двадцать батонов, – пояснила ситуацию Маша.

– Двадцать?! Давайте я вам помогу, – сказала мамина подруга, а сама подумала: «Наверное, будет дефицит. Надо и себе взять тоже».

Девочки положили хлеб в коляску и двинулись дальше.

Мама как раз готовила обед и выглянула в окно. «Хлебное шествие» возглавлял Феденька, лежавший в коляске в обнимку с батоном. Затем показалась мамина подруга. За ней следовали Маша с Таней. Замыкала колонну Леночка с куклой Ларисой.

– Что случилось? – испуганно спросила мама.

– Что, хлеб подорожает? Пора сухари сушить? – поинтересовалась мамина подруга.

От вопроса на вопрос мама ещё больше испугалась и совсем ничего не поняла. Маша поспешила её успокоить, объяснив, что остальные батоны пока в магазине и нужна сумка побольше.

– Какие батоны? – продолжала недоумевать мама.

– Мы просто двадцать батонов за раз не смогли унести, – робко оправдывалась Маша.

– Да я же велела купить батончики, а не батоны. Это шоколадки такие, – объяснила мама.

И тут мамина подруга засмеялась, и мама тоже засмеялась, потому что она уже неизвестно что подумала. И Маша тоже засмеялась, и Таня, и Леночка, и даже крохотный Феденька улыбался своим беззубым ртом.

– Постойте, – перестала смеяться мама, – А куда же девать теперь весь этот хлеб?

– Пожалуй, я возьму один батон, – сказала мамина подруга и оставила тот, что лежал рядом с Феденькой.

Остальные батоны тоже удалось пристроить: восемь взяла Танина мама для поросят, парочку отнесли бабушке, один оставили себе, а прочие – разобрали соседи.

С тех пор Маша всегда спрашивает и уточняет, если ей что-то непонятно. Ведь лучше лишний раз переспросить и все сделать верно, чем совершить ошибку и потом её исправлять.

ТРИ ДВЕРИ В ПЕРЕУЛКЕ «Y»

Нечасто приходилось говорить о таком городке, как Вильнюс. Старые мокрые улицы, обычные люди и чувство полного опустошения – это всё, что мог сыскать любой приехавший в это место. И всё же было в нём нечто такое, что заставляло останавливаться на его улицах во время исследовательского тура по Европе. Если во Франции, Англии и Австрии я посещал различные раскопки, консультируя молодых археологов, ездил по музеям и всячески пополнял свои исторические знания об этих странах, то в Вильнюсе мне делать было нечего. Мой друг из Литвы, которому я поведал о своём приезде, сказал, что в Риге и Варшаве (коли я уж собрался в балтийский регион) и то интересней будет, но, рассмотрев присланные им по почте снимки улиц столицы, я проникся отчуждённостью Вильнюса и приобрёл билеты. Меня не интересовали церкви города, на сей раз я даже не смотрел на музеи или ведущиеся археологические исследования. Мне просто хотелось прогуляться по самым заброшенным улочкам Вильнюса.

Вот колёса заскрипели по рельсам, пар перестал валить из трубы, и паровоз встал. Ни капли не заинтересовавшись остальными пасажирами, я тут же помчался к макету города, дабы узнать, где те места, фотографии которых мне прислал литовский знакомый.

До старых кварталов от станции было рукой подать, но приехал я ненадолго, а потому моей целью было найти самую гнилую улочку города. Дом за домом я пробегал, заглядывал куда ни попадя и безусловно видел магию заплесневевших фасадов зданий, которой мало.

Тут вдруг, минуя одну из забытых и непосещаемых улиц, бросилась мне в глаза фигура человека, хотя до этого я уже минут пятнадцать не видел ни души. “Местный” – промелькнуло у меня в голове. Незнакомец этот, встреченный мною, был одет в порванный пиджак и потёртые брюки, а также носил старый дырявый плащ и такой же котелок, что уже сказало бы любому о его сословии. Нёс мужчина кулёк с пульсирующим содержимым и явно намеревался кому-то это вручить. Вряд ли этот бродяга смог бы чем-то сильно привлечь моё внимание, если бы не место, в которое он заходил.

Во время моего рассмотрения детальных макетов Вильнюса на станции я додумался остановить одного прохожего и расспросить его про некоторые места, благодаря чему позже легко ориентировался в этих гнилых домах. Одним из таких мест был и переулок Х’ворф, имеющий крайне нестандартное для литовского языка название.

Как мною уже было упомянуто прежде, макеты были составлены крайне тщательно, а потому любая улица была на них подписана.

Место это, название которого стало мне известно благодаря прохожему, представляло собой вырез в здании и напоминало букву «Y». Однако при этом, со слов мужчины, оно было абсолютно бесполезно, ведь упиралось в два тупика, в одном из которых, конечно, были три двери, но в них никто никогда не видел признаков жизни. У жильцов дома не было окон, выходящих в не то внутренний дворик, не то переулок. Происхождение названия и какой-либо смысл Х’ворф-а для всех оставались загадкой. Да никому оно и не надо было кроме меня и, как выяснилось, этого незнакомца.

Остановленный мною гулёна не обманул.  Еле различимая металлическая табличка «Х’ворф» висела прямо у проёма между домами, который с первого взгляда не вызывал вопросов, не считая того, что был явно несквозным. И вправду, лишь тогда я вспомнил, что, проходя с другой стороны не видел два дома, а видел цельную коричневую кирпичную стену; сейчас же Незнакомец ступил в проход между бежевой и красной стенами. Такое странное положение дел не могло не заинтриговать меня, а потому я, осторожно обходя из неоткуда взявшиеся жёлтые осенние листья, прошмыгнул за мужчиной.

Вероятно, читая здесь описанное, всё происходящее кажется вам очень поэтичным. Мистическая улочка, загадочный плохо-одетый человек, серое пасмурное небо, историческая атмосфера и листья, появившиеся в месте, куда не взрастёт самое тонкое дерево. Но поверьте, ради вашего же блага я не описываю невыносимый амбре этих древних кирпичей и сырость, которая скапливалась здесь веками из-за обильных дождей и не могла выйти по причине узости этого места, где с трудом мог пройти даже один мужчина.

Дабы не вступить в контакт с незнакомым человеком, я крайне осторожно, обходя хрустящие листья, протискивался между стенами. Два этих дома были весьма толстыми, а мужчина шёл очень медленно, будто и не хотел идти, из-за чего путь по прямому и однообразному коридору занял больше времени, чем я полагал.

Я не имел тогда ни малейшего понятия почему, но встреченный мною господин шёл не просто нехотя, а принуждённо и без всякого интереса к жизни. Мне кажется, что наступил бы я тогда на лист, он бы так и шёл вперёд, в отличии от меня не закрывая нос от запаха и упёршись в одну точку. И снова джентльмен, встреченный у станции, оказался прав. Уже скоро из-за плеча Незнакомца я увидел выпуклый угол, а там в то время, как мой вожатый свернул вправо, я забежал в левый тупик. В тот момент это было большим риском, но какая бы за цель не была у этого человека, путь к отступлению у меня был открыт, а потому я высунул голову и с интересом стал наблюдать за происходящим во втором тупике.

Снова мысленно отблагодарив гуляющего джентльмена за то, что представшие перед моим взором три двери меня не удивили, но на этом мои знания кончались, и начинались сюрпризы. Все три двери были разных цветов: красного, чёрного и зелёного. Из их квадратных оконец шёл обычный тёплый свет, а это говорило об одном, – жильцы, на удивление, были дома. Квартиры располагались перевёрнутой подковой, то бишь одна из дверей занимала место в передней стене, а остальные две находились в боковых, образуя тем самым этот прямоугольный тупик.  Вполне ожидаемо Незнакомец постучал в красную, среднюю дверь, но сразу же после его стука открылись все, и из каждой вышло по человеку в рясе. Они напоминали мне каких-то жрецов, а после же увиденного, мой мозг стали пронзать сильнейшие галлюцинации, если их так можно было назвать.

Мне чудилось, что из-под зелёного капюшона одного из мужчин исходили некие чёрные, состоящие будто из тени, закрывавшей лицо, щупальца. Они вились и щупали воздух вокруг себя, но явно были лишь плодом моего воображения, ибо стоило мне тряхнуть головой, как они исчезали, а после снова появлялись. Человек в чёрном одеянии также был скрыт тенью от своей рясы, но на сей раз из его лица ничего не вилось; его глаза просто горели жёлтым, не освещая даже глазницы вокруг, а при взгляде в них, вокруг меня тут же сгущалась усталость, и мне хотелось спать. К моему ужасу этот юноша был как-то отвратно красив… Самым жутким был человек в красном – его образ моё сознание достраивало пуще прежних, и казалось, будто перед его лицом витал огромный круглый рот какого-то червя. Так, вероятно, моему сознанию было проще изобразить то, чего оно не видело, но о чём догадывалось.

Вся эта теневая мистика походила на демонический бейстриал, что мерещится в темноте, вселяя страх. Посему, я верил, что хоть под капюшонами и было трое обычных юношей, но внутри они были связаны с тем, что померещилось…

Разговаривая явно не на литовском со стариком, что меня привёл сюда, они делали его ещё старше, чем он был. Я надеялся, что жрецы меня не видят и тихо следил за происходящим, хотя чрезвычайно сильно хотел сбежать. Но даже при условии, что я бы сумел проскочить в главный коридор, оставшись незамеченным, всё равно бы себя выдал, ибо когда я решил отвлечься от затянувшегося разговора на составление плана спасения, меня ужаснуло то, что листьев заметно прибавилось. Я не видел, каким образом они сюда попали, но сейчас там и шагу нельзя было ступить, не издав шума.

Я продолжил следить за происходящим у дверей, как вдруг уже всё сморщенное от страха тело, которое я боле не мог назвать человеком, развернуло кулёк и показало трём мужчинам какую-то мерзкую мышь, которую оно крепко сжало руками за бока, чтобы она не вырвалась. Я не уверен, была ли та мышь вообще мышью, либо это было что-то другое, но чем бы оно ни было, красному жрецу это не угодило. Он взял мышь в свои кисти, закрытые рукавами, но тут же бросил о каменную мостовую, а после его теневой рот раскрылся и, преобразовавшись в такого же несуществующего червяка, с головы накрыл Незнакомца и поглотил его до того, как к нему вернулся дар речи.

Мышь на тот момент уже пролезла в какую-то щель между кирпичей фасадов домов, а трое мужчин в рясах закрыли за собою двери, произнеся на прощание проклятое слово, и потушили свет, оставив меня, бегущего по хрустящей листве и вспоминающего это прощальное отхаркивание: «Х’ворф», в полном одиночестве.

ПРИЗРАК СЕРЕБРЯННОГО ЗЕРКАЛА

На пороге стояли золотые октябрьские деньки. С деревьев облетели еще не все листья, радуя глаз яркими искрами, но лужи уже начали леденеть, и при ходьбе раздавался мелодичный хруст. Воздух был холоден и чист. Я приехала на дачу, в поселок недалеко от города. Наш дом, обычно такой шумный, оказался совершенно пуст.

Дядя и тетя, с которыми мы по праву наследования, делили дачу, уехали в город по делам. Родители мои загорали где-то на море, а дачники – которых в «высокий» сезон было аж две семьи – уже разъехались. Я, наконец-то, получила дачу в свое полное распоряжение. Если, конечно, не считать Умку – маленькую бабушкину собачку, которую разумные дядя и тетя, зная о моем приезде, намеренно не взяли в город по делам.

Я отворила калитку, погладила по холке подбежавшую ко мне Умку, и, по вытоптанной тропинке, пошла размещаться в дом.

Наш дом – столетний деревянный гигант, встретил меня сыростью и холодом.

– Понятненько, – буркнула я, – Протопить перед отъездом никто не додумался. Конечно, Машка приедет и все сама натопит.

Я бросила свой рюкзак на скамеечку, стоявшую при большом кухонном столе, и, потирая руки, пошла во двор за дровами.

На крыльце меня снова встретила Умка. Она сидела внизу, возле ступенек, и жалобно скулила куда-то в небо.

– Грустно тебе? – ласково спросила я собачонку.

Та повернула на меня умную мордочку.

Я ободряюще потрепала собаку по моське. У бедной Умки были все причины грустить: ее хозяйка – бабуля – умерла зимой, и сильнее собаку никто не любил.

– Ничего, – снова подбодрила я Умку, – Сейчас мы печку натопим, и завалимся в кровать печеньки кушать. Ты со мной?

Умка повиляла хвостом, но потом снова воздела мордочку к небу и продолжила скулить.

Примерно через час дом преобразился: печка сделала свое дело и везде стало уютно и тепло. Я почитала книжку, попила чайку и собралась на боковую. Хороший сон был мне просто необходим: я ведь и приехала за тем, чтобы побыть наедине с собой, подумать: стоит ли продолжать и дальше учиться на медика, или все к чертовой… И что делать с Андреем? Нет-нет. Только не сейчас. Все мысли – на завтра. Сейчас только сон. Крепкий здоровый сон.

Но все вышло не совсем так, как я планировала. Часа через два после того, как я пошла спать, выпитый мною чай решил, что хватит ему засиживаться в моем организме. Я вылезла из-под теплых одеял, проигнорировала Умку, лежавшую в моих ногах и жалобно заскулившую, как только я встала, и тело мое поплелось в предбанник, где стоял предмет, мною вожделенный. Но едва я ступила на кухню, как весь мой сон словно рукой сняло. В кресле – огромном старом кресле, стоящем напротив печки, кто-то сидел. Более того – из темноты на меня смотрели два огромных горящих глаза.

Надо сказать, что кресло это было сродни самому дому по возрасту – почти столетнее. И принадлежало оно моей бабке. Ныне покойной.

Умерла старушка зимой. На похоронах я не была – сессия. И вот теперь – эти два огромных глаза в кресле.

Я взвизгнула – было очень страшно. Однако, хвала небесам, локоть мой задел выключатель света, и, как только кухня озарилась свечением лампочки, я поняла, что на спинке кресла сидит никто иная, как Мурка. Мурка – наша дворовая кошка.

Я выругалась, посмеялась. Пожурила Мурку за то, как она тайком пробралась в дом. Потом налила кошке молока, дошла-таки до предмета вожделений, но, выходя из кухни, случайно забыла выключить свет.

Следующим утром я была слишком занята игнорированием звонков Андрея, чтобы помнить о ночных кошмарах. К тому же я обещала тете кое-что поделать по дому, и большая часть дня прошла незаметно. Ближе к вечеру поднялась на чердак – составить коробки вещей, которые упаковала на зиму по наказу тети.

Надо сказать, что тетя моя – Нина Валентиновна – никогда особым трудолюбием не отличалась. Вещи по дому она «раскладывала» как положится. Редко чего убирала на место, а уж по дому-то вообще мало чего делала, если только жестокая необходимость не заставляла ее царскую особу приподнять пятую точку. Поэтому я и была особенно удивлена, когда на чердаке меня встретило огромное, потемневшие от времени, бабушкино зеркало.

– Приветс, – протянула я, – А ты-то что здесь делаешь?

Подошла к зеркалу поближе – оно было не завешено, и стояло так, что свет из чердачного окна лился прямо в его гладь.

Зеркало это было настоящим антиквариатом – старинное, на серебре, помещающее в себе всего человека, оно было отделано в тяжелую древесную раму, украшенную завитушками и птичками ручной работы. Я хорошо помню, как зеркало стояло в бабушкиной комнате, и как я, иногда, красовалась перед ним в детстве. Что же заставило тетю с дядей тащить его, такое тяжелое, на чердак? Странно…

Мысли мои прервались воем Умки. Бедная собачонка опять сидела на крыльце, и призывно скулила. Я убрала подальше с глаз притащенные мною коробки и спустилась вниз. Вечером мы с Умкой снова затопили печку, плотно поужинали, я отклонила еще два-три звонка Андрея, и, со спокойной душой, улеглась спать.

Примерно в первом часу ночи, я, как и в предыдущий день, встала с кровати. Прошла на кухню. Вышла в предбанник, и замерла. По лестнице, ведущей на второй этаж, а затем и на чердак, кто-то шел. Звук этот было невозможно спутать ни с чем, так как старые деревянные ступени жили своей музыкальной жизнью.

В панике, я включила свет.

– Кто здесь?

Ответа не послышалось. Шум тоже прекратился. Я взяла фонарь, огромную железную отвертку – как средство самообороны, и стала подниматься наверх. На втором этаже никого не было. Дверь, ведущая в комнаты, была заперта на ключ. Я пошла выше. Чердачный пролет тоже был пуст. Я открыла дверь на чердак, посветила фонарем, и из груди моей вырвался крик. Фигура, светящаяся в ночи, мелькнула по чердаку и растворилась в зеркале.

С ужасом я бросила фонарь и принялась бежать вниз. Ориентируясь лишь на свет, идущий с кухни на первом этаже, я чуть было не сломала себе ногу, но, кое-как добралась до места назначения. Там отдышалась, нашарила в аптечке банку Корвалола, выпила залпом почти двадцать капель, и, бессильная, села на скамейку у стола. Мысли мои путались. Тело дрожало.

– А может нах все, и позвонить Андрею? – мелькало в моей голове.

Но Корвалол начал брать свое. Потихоньку я успокоилась. Отдышалась. Начала искать всему логическое объяснение. Все двери в дом закрыты, так? Так. Окна почти всего первого этажа уже прикрыты ставнями на зиму, так? Так. Пробраться в дом никто не мог, так? Так. Шум на лестнице – наверное крысы. А свечение возле зеркала? Фонарь, глупая! Конечно же фонарь! Ты сама случайно посветила фонарем в зеркало, когда входила – оно же прям напротив двери стоит. А увидела отблеск и испугалась. Дура такая. Еще Андрею звонить хотела…Я посмеялась над собой и пошла спать. Но сон мой был недолог. Примерно через полчаса я снова услышала скрип на лестнице. Обуреваемая ужасом я, сама не зная почему, встала с кровати и направилась в предбанник.

– Крысы, пусть это будут крысы…

Я подняла голову вверх и увидела бабушку. Она спускалась вниз по лестнице, окруженная странным синеватым свечением. В ледяном поту я подскочила на кровати и проснулась. Дальше, будучи не в состоянии уснуть, включила в доме весь свет. Налила себе еще полбанки Корвалола. Зашла в интернет-чат: все, лишь бы не сидеть в этом доме одной.

Часам к шести утра, я уговорила себя, что все это лишь сон. Дефекты моего разыгравшегося воображения. Возможно вина за то, что я так и не приехала на похороны. Я сделала себе ментальную заметку сходить в церковь и поставить свечку, и, измученная, уснула тяжелым утренним сном.

Проснулась около полудня. В окно светило солнце. На клумбе под окном нежились фиолетовые хорксусы. При ярком свете дня мои кошмары казались лишь разыгравшимся воображением. День был чудесный. Я покаталась на велосипеде. Заехала на рынок. Посидела на старой ГЭС. Тишина, покой, умиротворение – то, за чем я и ехала. К вечеру я вернулась домой. Умка сидела на крыльце.

– Ждешь меня? – спросила я собачонку. Но та не обратила на мой приезд ни малейшего внимания, а лишь подняла мордочку и завыла.

– Эй-эй, ты чего? – несколько сердито сказала я. Солнце уже клонилось к закату, и весь двор, потихоньку, заполняла тьма.

– Кого ты зовешь? – спросила я Умку, и сама закрыла себе рот рукой.

Той ночью я спала плохо. С чердака, сквозь тонкие перегородки дома, в полной осенней тишине, доносились глухие шаги. Лестница скрипела, будто по ней кто-то спускается. Едва глаза мои закрывались, как я видела бабку, идущую ко мне с чердака.

Как и предыдущей ночью, я хотела отвлечься интернетом, но невольно все запросы мои сводились к призракам и духам. «Зеркало, стоявшее в комнате покойника – несет в себе его душу», «Призраки приходят в наш мир через зеркала» – вот лишь немногие заголовки, мелькавшие на моем экране в ту ночь.

Рано утром, едва забрезжил свет, я помчалась в церковь. Благо была суббота. Я отстояла причастие. Попросила батюшку отпустить мои грехи. Зашла на поселковое кладбище, где была похоронена бабушка.

Покрытая сухой листвой, среди сотни крестов, ее могилка казалась маленькой, почти детской.

– Ты прости меня, глупую, – прошептала я, присаживаясь на колени возле могилы, – Должна была я приехать проститься. Эгоистка я, дура. Прости.

После прибрала могилку, и, снова попросив у бабушки прощенья, ушла. На обратном пути зашла в церковь – набрать святой воды дом очистить. У колодца, этим утром освещенного, сидела старушонка в теплом платке.

Я набрала бутылки две, и она, заметив это, спросила, хихикая:

– Чего так много, милая. Боишься чего ль?

Я пожала плечами:

– Так, хочу дом на зиму в порядке оставить.

Старушка снова засмеялась.

– Ты на нас старых внимания не обращай, любим мы пошутить.

Я, в это время убирающая воду в сумку, подняла голову, и, хотела было спросить к чему это она, но на скамейке возле колодца никого не было.

Тем утром я позвонила Андрею, и уже через час мы уехали с ним в город.