Зинаида Гиппиус
Святая кровь
Никодим (после молчания, с усилием). Аминь.
(Уходит медленно, не спуская глаз с Русалочки, которая дрожит. О. Пафнутий провожает его глазами, потом садится на камень, пригорюнившись, и задумывается.)
Русалочка (просто). Дединька, ты меня не бойся. Скажи только, это правда?
О. Пафнутий. Что, милая?
Русалочка. Что Бог отнимет у тебя твою душу, если ты мою спасешь? Он, Никодим, сказал сейчас…
О. Пафнутий. Не знаю я. Никодим знает, слово Божие ему открыто, он Писание постиг. А я по своему простому разумению сужу. В книгах мне читать не дано. Может, и его правда.
Русалочка. Ты веришь? Ну, значит, правда.
О. Пафнутий. Может, и погублю душу.
Русалочка. Нет, дединька. Коли правда – так я лучше пойду. Куда он мне сказал – туда и пойду.
О. Пафнутий (встрепенувшись). Куда, глупенькая?
Русалочка (махая рукой вправо). Туда, в озеро. Тебе нельзя крестить меня. Нельзя душу губить.
О. Пафнутий (ясно). Послушай меня, детка. Вот что я тебе по простоте скажу. Где правда – я не знаю, погублю ли душу – Его святая воля! А только не могу тебя отпустить. Так жалею тебя – что не осталось больше сил никаких. И ты, детка, против меня не иди. Не могу душу не отдать, коли Бог берет. Пожалел тебя очень. Я уж тебя крещу, дитя.
(Русалочка хочет что-то сказать, но плачет.)
О. Пафнутий (продолжая). Я тебе о Христе рассказывал, я тебя молиться Ему учил, не мне тебя от Него гнать.
(Слышен удар колокола. Русалочка вздрагивает.)
Ну, чего ты? Это Никодим к вечерни ударил. Время. Ты теперь, девочка, в часовню не ходи, здесь побудь. Вот хоть у кельи посиди. А потом, как отойдет служба, так и пробирайся с Богом к часовне. Смотри, не запоздай. Я поджидать буду. После вечерен тебя и крещу.
(Обнимает и целует ее.)
Ну, не надо плакать, дочка. Радоваться будем. И да совершится святая воля Его. Дай я тебя благословлю. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Вот так. Скажи «аминь». Русалочка (едва слышно). Аминь.
(Становится на колени и целует ему руку, плача. Когда о. Пафнутий удаляется, она падает ничком на землю. Волосы закрывают ей лицо. Колокол звонит редко и мирно. Темнеет. Между деревьями виден молодой, еще розовый, месяц. По просеке идет Ведьма, закутанная, шевеля длинным желтым лицом. В руках у нее пестрядинный мешок с травами, которые она иногда срывает, наклоняясь. Она подходит ближе к лежащей русалочке, останавливается над ней и беззвучно смеется, трясясь.)
Ведьма. Эка забавушка-то! Славно загорелось, с дымом, с треском! (Громче.) Здравствуй, рыбка! Признаешь?
Русалочка (приподнимаясь и отстраняя волосы, испуганно). Кто тут? Вечерни отошли? Это ты, дединька?
Ведьма (смеется). Не дединька, а ведьминка! Немножко не угадала. На что тебе дединьку? Еще не пора креститься. Еще Никодим звонит.
Русалочка (садится и оглядывается вокруг). А, это ты, тетенька Ведьма. Я тебя было не узнала. Темно уж. А креститься я не буду. Не отошли вечерни. Успею.
Ведьма. Что успеешь?
Русалочка. А уйти.
Ведьма. Куда это собралась, девушка?
Русалочка. В озеро.
Ведьма. Ныне, пожалуй, в озере-то потонешь. Не прежняя ты, рыбка. Кровь у тебя не теплая, да плоть крепкая. У людей нажила. Поостерегись озера-то.
Русалочка. А мне все равно.
Ведьма (смеется). Шалишь, не обманешь! Будто совсем решилась? Не хочешь больше бессмертной-то души? И кто тебе сказал, что так уж наверно дединька твой свою душу потеряет, коли тебя крестит? Этого, друг, наверное знать нельзя. Так расхотелось души-то?
Русалочка (с отчаянием). Что ты меня мучаешь? Что тебе надо? Не хочу я, не могу я, если он не наверное не потеряет душу, если может быть потеряет! Зачем ты раньше мне не сказала?
Ведьма. А потому, что если б я тебе тогда сказала: смотри, человек, что согласится тебя крестить, может быть, свою душу за твою потеряет… ты бы мне тогда: ну что ж, ведь он добрый! – А теперь… Глупая ты голова! Разве я не вижу, как тебе томно? Я тебе помочь пришла, а ты меня коришь.
Русалочка (недоверчиво). Помочь? Как же ты мне поможешь?
Ведьма. Вишь ты, гордая какая стала! От людей про Человека узнала, так мне уж и верить не хочешь.
Русалочка. Ну, так говори скорее, если дело.
Ведьма. Не зазнавайся, девушка. Кабы не забава не моя, я бы тебя тут на полдороге и оставила. Будешь куражиться – и впрямь оставлю.
Русалочка. Да говори, тетенька Ведьма.
Ведьма. Вижу я, все вижу. Он-то согласен тебя крестить… А ты лучше в озеро. А бессмертная-то душа, видно, еще нужнее тебе стала…
Русалочка. Что мучаешь меня понапрасну?
Ведьма. Ну, не буду, не буду. Помнишь, девушка, говорила я, что коли не согласится старик тебя крестить, – так и другое средство есть? И без крещения можно бессмертную душу получить.
Русалочка. И дединькина душа не погибнет?
Ведьма. Ни-ни! Еще венцом от Того, от… Человека, прикроется. Так все люди будут говорить.
Русалочка (складывая руки). Тетенька! Благодетельница! Научи ты меня! Я теперь ничего не боюсь. Я на все пойду.
Ведьма (смеется). Вижу, много ты, рыбка, переменилась. Только смотри, заранее не хвались. Может, и забоишься. Я для тебя средство припасла. Тут оно у меня, в мешке. Да постой, чуть не забыла. Оно не на каждый случай, средство-то, годно. Ты мне скажи сначала, ты вправду этого старика любишь?
Русалочка. Как… люблю?
Ведьма. Ну, как люди любят. Детей своих любят, отцов любят, матерей, братьев… друг друга подчас.
Русалочка. Да слова-то я этого не понимаю, тетенька.
Ведьма (с удивлением). Неужто старик тебе не объяснил?
Русалочка. Нет, он говорил слово. Христос, говорит, любил людей… Я не поняла.
Ведьма. Ну-ну, ты мне Того… Человека-то… не называй. Вот старик глупый! Такого слова не объяснил. Придется мне с тобой толковать. Слушай. Любить – это ежели другой для тебя дороже самого себя сделается. Смотришь на него – и радостно тебе, а если ему хорошо и весело – так и тебе хорошо и весело.
Русалочка (слушает с жадностью). Да, да!
Ведьма (продолжая). И ты, если любишь кого, ничего для него не пожалеешь, от себя возьмешь и ему дашь. А если больно ему – тебе от его боли еще больнее. А если смерть к нему идет – ты сама за него смерть примешь, чтобы ему не умирать.
Русалочка. Тетенька! Милая! Спасибо тебе! Все я поняла! Все я знаю, вот точь-в-точь… Только слова и не знала! И еще, тетенька… (тихо и внятно) – еще, если я люблю кого, и слышу – Он зовет меня, хочет меня… не могу я не идти к нему!
Ведьма (замявшись). Ну это… Это уж ты… опять про Того. Я тебе про человечью любовь говорила. Так вот теперь ты знаешь, ну и скажи, любишь ли старика? Потому если не любишь, – вот как я тебе говорила, чтобы от пылинки, если сядет на него, было тебе больно – тогда средство не годится.
Русалочка. Дединьку я не люблю? Знаешь ты, тетка Ведьма, зачем спрашиваешь! Ведь я в озеро пойду, коли без моего озера душа у него умрет. Я все назвать его хочу, как сижу с ним и слушаю, отрадно мне с ним и тихо, и только вот назвать не умею, и от этого больно. Я вся в нем, точно родилась от него, и худо у нас с ним одно, и благо одно. А если случится, что от моего худа ему будет благо – так неужели не возьму на себя худа, и не будет оно мне благом?
Ведьма. Ну, ладно. Обрадовалась. Отворила я тебе плотину. Ишь ты, прижилась с людьми-то, любить стала! Да это тебе на руку. Вот средство-то, девонька.
(Вытаскивает, не торопясь, из мешка нож с очень длинным и тонким лезвием. Лезвие гибкое, стальное, с красноватыми, яркими отблесками.)
Русалочка. Что это?
Ведьма. А нож. Такой нож славный. Просто даже удивительный. Ты вот его возьми, да после вечерен и ступай к часовне. Старик-то тебя когда, – после вечерен хочет крестить? Он, значит, на паперти поджидать будет. Он тоже старик упорный. Ты его не уговоришь. Сказал – хочет крестить – ну и покрестит, и не оглянешься. И душу – кто его знает – может, и потеряет из-за тебя.
Русалочка. Сказала я, – не буду от него креститься! Так что же, тетенька, не пойму я…
Ведьма. А ты не перебивай. Слушай. Подойдешь к старику своему – не давай ему заговорить, и сразу его этим ножом и ударь. Вон у тебя руки-то какие сильные. Ударь его, да чтоб поглубже нож вошел, и как брызнет на тебя кровь его, так сразу в тебе все переменится, станешь, как люди, теплая, и войдет в тебя душа. Ну, поняла? Чего глядишь? Экая бестолковая!
Русалочка (медленно). Это… чтоб я… дединьку убила?
Ведьма. Ну, да. Чтоб его кровь, твоей рукой пролитая, тебя коснулась. Душу ведь его ножом убить нельзя. Душе его от этого еще легче будет. Твоей, может, тяжело. Люди говорят, что… Он не прощает тому, кто прольет кровь. Он и будет мучить твою душу в наказание. Так люди говорят.
Русалочка. Нет… Верно не так. За что мучить? Ведь была пролита Его кровь ради людей… А если человеческая – ради Него?
Ведьма. Ну, я этого ничего не знаю. Люди говорят. Я тебе сказала, – а там не мое дело. Выбирай, что хочешь. Крестись, а то в озеро иди, без души. Тебе виднее.
Русалочка (глядя в сторону). Ну хорошо… А только… тетенька! Пожалей меня! (Почти кричит.) Как же убью его, когда его боль – мне своей больнее? Как сама пойду на такое мученье? Ведь люблю я его, точно я в нем живу, точно родилась от него, точно его кровь – моя кровь! Да нет, не то! У меня слова такого нету, какое нужно для этой боли! (Бросает нож, он тихо звенит.) Нет, я лучше в озеро. Уйди ты от меня! Я в озеро пойду. (После минутного молчания.) Вот и легче стало.
Ведьма (тихонько смеется). Я знаю, рыбка, что легче. Куда легче в озеро-то. Я тебе ведь это так сказала, насчет ножа. Я знаю, какой тут труд; его еще ни один из людей, да и никакая другая тварь, не смогли на себя принять. Твари-то, вот как ты в озере была, не могли, потому что они любви не знают. Люди знают – да от муки не могут. А без любви средство-то не годится.
Русалочка (повторяя). Не годится?
