Зинаида Гиппиус
Святая кровь
(Ведьма смотрит на нее и вдруг начинает беззвучно хохотать, тряся телом. Русалочка молчит, не отрывая взора, и пугается.)
Что ты смеешься? Что ты смеешься? Нельзя?
(Ведьма хохочет.)
Русалочка (дрожа и возвышая голос). Так никак нельзя? Невозможно?
Ведьма. Можно, можно! Ух, и забавная же ты, рыбка! Давно я не смеялась. Давно такую рыбку, как ты, поджидала. Отчего нельзя? Погоди, дух переведу.
Русалочка (с радостью и мольбой). Тетенька! Миленькая! Значит, можно? Научи ты меня! А я тебе потом что хочешь…
Ведьма. Постой, постой. Сказано – можно, значит, можно. Я научу. И ничего мне с тебя за науку не надо.
Русалочка. Ты добрая, тетенька Ведьма.
Ведьма. Нет, что тут добрая! Я для своей забавы помогаю. Всем помогаю. И вот таким рыбкам, как ты, и людям, когда случится. Чего хочется кому – то я сейчас и даю – на! И ничего за это не прошу: забавушка моя есть, мне и довольно. И тебя научу, как русалке можно душу бессмертную получить, коли уж захотелось. Сядем-ка, девушка, у меня ноги немолоденькие. Солнце подождет.
(Садятся на берегу у камышей.)
(Ведьма кряхтя и укутываясь.) Холодно на заре. Туман высокий. Ясное будет солнышко. (Молчание.) Что ж, рыбка, очень хочется бессмертной души?
Русалочка (подымая глаза). Да.
Ведьма. Обидно тебе, что ли, что… Он за людей свою кровь пролил, а за вас, тварей, нет?
Русалочка (думая). Не знаю… Должно быть обидно.
Ведьма. Так вот, слушай, девушка: я научу. Надо тебе к людям идти.
Русалочка (испуганно). К людям? Я не знаю, где люди.
Ведьма. Слушай, говорят тебе. Я знаю. Люди здесь недалеко. Пойдешь просекой, тут и будет тебе келья, деревянный такой домик, человеческое жилье. А вблизи, на горушке, часовня, по высокой колокольне узнаешь. Ты завтра ночью и пойди туда. Пойди не в это время, а раньше, когда потемнее. Только слушай, чтобы колокол не звонил. Если колокол звонит, значит, они утреню справляют, не спят.
Русалочка. Тетенька, я боюсь. Много их? И как с ними говорить?
Ведьма. А боишься – твое дело, не ходи. Я только говорю, как надо. Людей там двое: старый да молодой. Тебе с ними сначала говорить не приходится. Ты только войди в келийку, да смотри, чтоб не видели тебя, чтоб спали, и приникни к которому-нибудь поближе, да грейся, да чтоб дышал он на тебя, трогай его. Он проснется, подумает – чудится ему, начнет над тобой слова говорить, гнать тебя, бить, может, станет, – а ты ничего, терпи, не уходи. Подышит он на тебя, потрогает – и станет у тебя тело, как у людей, с кровью. И солнце тогда можешь видеть.
Русалочка (громко). И бессмертная душа будет?
Ведьма. Ну-ну, ишь ты какая скорая! Не будет бессмертной души. И кровь будет не теплая, как у людей, а холодная.
Русалочка (уныло). Так зачем же это мне?
Ведьма. А затем, что для человечьей души нужно человечье тело. Без тела, похожего на человечье, люди тебя к себе не пустят, и Человек, который пролил теплую кровь, не даст тебе души.
Русалочка. Ну хорошо, а потом, тетенька, когда будет у меня тело, – что же надо?
Ведьма. А надо, чтобы тебя люди крестили.
Русалочка. Что это, тетенька, – крестили?
Ведьма. Знак такой. Люди тебя им к себе примут, станет у тебя кровь теплая, и Человек даст тебе бессмертную душу.
Русалочка. Люди ведь добрые? Так я завтра и попрошу их, чтобы они меня крестили.
Ведьма. Погоди, глупенькая. Добрые ли они, нет ли, а только они тебя не крестят. Ты для них – нечисть.
Русалочка (печально). Нечисть?
Ведьма. Да. Они мало знают и потому многого боятся. Ты сначала ничего не говори им, ничего не рассказывай, чтоб не забоялись и привыкли. И все живи с ними, да грейся, тело на себя принимай. И вот, когда который-нибудь тебя… который-нибудь станет очень добрым к тебе, а ты к нему, – тут ты ему и откройся, и проси крещения.
Русалочка. Я ко всем добра.
Ведьма. Ну, это не считается. Когда особенно будешь добра, к одному из всех.
Русалочка. И он тогда согласится меня крестить?
Ведьма. Не знаю. Может, все-таки не согласится. Тогда у тебя не будет бессмертной души.
Русалочка. Тетенька Ведьма! Голубушка! Что ж это такое? И уж если не согласится – тогда никакого другого средства нет?
Ведьма. Тише ты! Лягушку даже испугала. И не перебивай, потому что времени у нас осталось едва-едва, какая-нибудь минуточка. Я тебе не говорила, что он не будет согласен. Я только говорю – может случиться… Ну, тогда и другое средство есть…
Русалочка (радостно). Правда? Есть? Есть?
Ведьма. Да только оно не по вас. Я вас, рыбки добренькие, знаю. Ну его пока, это средство, я тебе и не скажу. Ты это сначала испробуй. Что, все боишься?
Русалочка. Нет.
Ведьма. Видно, очень захотелось теплой крови да человечьей души?
Русалочка. Да.
Ведьма (долго и беззвучно хохочет, наконец, останавливается). Ладно. Очень ты, рыбка, забавная. Иди завтра. Помни: грейся, угревайся около них! Станут спрашивать, откуда ты – говори: забыла. Рассказывать тебе что станут – слушай.
Русалочка. Ты говоришь – их два в келье. К какому же мне сначала подойти, к старому или к молодому?
Ведьма. Все равно. (Подумав) Лучше к молодому, у него сон крепче, успеешь надышаться. Да и строгий он к искушениям. Он спуску не даст. Проснется – во всю тебя изобьет. А тебе того и надо! Только бы до смерти не убил. (Хохочет.)
Русалочка (соображая, серьезно). Не убьет. Спасибо, тетенька Ведьма.
Ведьма. Не благодари, не благодари! Мне моя забава дорога. Коли понадобится что, девушка, так я недалеко. Я в тех местах травки собираю. Да! Чуть не забыла! Если тебя он совсем убить захочет – ты перекрестись, он уймется.
Русалочка. А как это? Что это?
Ведьма. Тоже знак. Я тебе не могу показать, как. А рассказать могу. Возьми три пальца… Не те, те! Ну, верно. Потом приложи их ко лбу, потом к груди, потом к правому плечу, потом к левому. Экая непонятная! Ну… так, так… Еще раз. Хорошо. Не забудь. А теперь, рыбка милая, торопись. Сейчас, сейчас солнце!
(Птицы подняли гам. Небо красное. Слышен колокол, чаще и немного громче, чем ночью. Русалочка хочет еще что-то сказать, но Ведьма махает рукою, и Русалочка прыгает в воду и скрывается. В ту же секунду выходит солнце. Ведьма смотрит на расходящиеся по воде круги и безмолвно хохочет, трясясь.)
Ведьма. Ишь прыгнула, словно лягушонок! Забавненькая девочка. Ну-ка, что мои монашки скажут. Я им всегда помогаю. Путь им указываю. Пускай бессмертную душу спасают. Их дело.
(Бредет в лес, продолжая смеяться и что-то бормотать. Колокол все громче.)
Тихо опускается занавес.
Картина вторая
(Раннее утро, туманное, без солнца. Лес. Вырубленная поляна. Направо – деревянная келья. Подальше виден угол часовни. Налево – узкая дорога, в конце которой чуть блестит озеро. Между открытой дверью в келью и стеной, в уголке, свернувшись в клубочек, лежит Русалочка. Лицо ее закрыто растрепавшимися, не очень длинными волосами. Около нее, наклонившись, стоит о. Пафнутий. Он в старенькой монашеской рясе, на голове скуфейка. Лицо у него маленькое, светлое, с морщинами. Седая борода, редкая, клинышком. Поодаль, опустив руки, Никодим, послушник. У него молодое, бледное, точно каменное, лицо со впавшими щеками. Густые, сжатые брови.)
О. Пафнутий. Живая! Живая девочка, Никодимушка! ведь ты ребенка чуть не убил! Едва дышит. Холодная какая. Девочка, а девочка!
(Русалочка молчит.)
(О. Пафнутий наклоняясь ближе и отводя ее волосы.) Право, чуть не убил. Что, если б мы крещеную душу загубили! Так-то, Никодимушка. И что тебе примерещилось? Со сна, что ли?
Никодим (ровно). Мне было искушение.
О. Пафнутий. Искушение! Что мы, святые, что ли, что нам будут искушения! Искушение-то еще у Господа Бога заслужить надо. Каким подвижникам были искушения, не нам чета! А ты возгордился – и ребенка, девочку несмысленную, человека живого едва не убил! Посмотри-ка сюда, какая девочка славная! Испугалась очень.
Никодим (делая два шага). О. Пафнутий, благословите прикрыть ее.
О. Пафнутий. Поди, поди, там у меня в келье на гвоздике ряска старая, короткая. Принеси сюда.
(Никодим уходит.)
Не бойся, девочка. Мы тебе зла не сделаем. Скажи, ты чья?
(Русалочка медленно подымает на него глаза и молчит.)
Как звать-то тебя? Крещеная ты?
(Никодим возвращается с рясой. О. Пафнутий неловко и ласково старается одеть Русалочку. Никодим отвертывается.)
Никодим. Креста нет.
О. Пафнутий. Ну что ж, потеряла, верно. Мы ей крест дадим.
Никодим. Нельзя, если не крещеная.
(Русалочка смотрит и слушает. При последних словах точно вспоминает что-то и, подняв руку, пытается сделать крестное знамение.)
О. Пафнутий (радостно). Видишь, видишь, крестится, крещеная! Божья душа. Говорил я тебе! А ты ее чуть было не загубил от гордыни от своей. Ты сядь, сядь, девочка. Не бойся. Вот теперь хорошо.
(Русалочка обнимает о. Пафнутия и прижимается к нему.)
Ластится, как ребенок. Говорить не говорит. Может, несмыс-леная. Верно, и к тебе так, по ребяческому разумению, ластилась, а ты – искушение! Ты немая, девочка? Умеешь говорить?
Русалочка (едва слышно). Умею.
О. Пафнутий (весело). Вот и благо. Скажи нам, не бойся, ты откуда пришла?
Русалочка. Я… не знаю.
О. Пафнутий. Как не знаешь?
Русалочка. Не помню.
О. Пафнутий. И не помнишь, чья ты?
Русалочка. Не помню.
О. Пафнутий. А звать-то тебя как?
Русалочка. Не помню.
О. Пафнутий. Ну вот, все «не помню!» Ты постарайся-ка, припомни-ка, припомни. Как тебя звали? Аннушкой, что ли?
Русалочка. Да.
О. Пафнутий. И то благо, коли Аннушкой. Так и мы тебя звать станем. Вот, вспомни-ка еще что-нибудь. Никодим. Наваждение.
О. Пафнутий. Полно-ка, наваждение! Это Божье дитя. Бог ей разуму не дал, к блаженным приобщил. Она крестное знамение творит, а ты – наваждение. (К Русалочке.) Ты, Аннушка, не бойся. Дай я по головке тебя поглажу. Ряска-то не длинна?
Никодим. О. Пафнутий, благослови к обедне звонить.
