Юрий Юренев
Симфония времени и медные трубы
Глава 9
Музыканты были старательны и исполнительны. Партии свои они выучили наизусть, уже несколько раз проигрывали весь репертуар, необходимый для присяги, стоя, и теперь осталось провести несколько занятий строем, в оркестровом расчёте, с игрой в движении.
Время было выделено, но Егоров не рисковал проводить это занятие сам. Он великолепно понимал свою строевую никчёмность, отсутствие строевого командного языка и своё личное неумение держаться в строю. В беседе с начальником штаба капитаном Безродным он намекнул на то, что, дескать, нужно провести такие-то занятия, а сам он пока что неопытен, так не помог бы ему чем-нибудь лично капитан Безродный, тем более что оркестр, так сказать, находится именно в его подчинении и начальник штаба части должен-де считать делом своей гордости, чтобы подчинённый ему оркестр отлично бы держался в строю и не менее отлично бы ходил в строю же.
Капитан Безродный внимательно выслушал эту длинную, путаную речь и всё-таки обещал прийти и провести занятия с оркестром, но, как это часто бывает, не пришёл! Да Егоров его и не обвинял. Он видел, как занят начальник штаба, и понимал, что выкроить время ему очень трудно, почти невозможно! Но занятия-то провести всё-таки было необходимо. И в этом случае на помощь пришёл всё тот же Добровин! Этот, такой замкнутый на вид, человек оказался действительно другом. В беде он был первым протягивающим руку помощи.
– Когда у тебя, Егоров, строевые занятия с оркестром? Когда будешь с ними топать? – спросил Добровин.
– Назначены-то они вот тогда, да как же я их буду проводить? Мне бы хоть разочек посмотреть откуда-нибудь, а там-то я запомню всё!
– Зачем же откуда-нибудь? Только сначала давай-ка возьмём «Строевой устав» да вместе со мной проштудируем его всерьёз, как там и что. А занятия с утренних часов перенеси на после обеда, тогда я приду и помогу. Если хочешь и если твоё начальство не будет против!
Они довольно долго сидели над уставом. Добровин особенно налегал на уставные требования при поворотах строя, при команде «Кругом марш». При этих командах надо точно знать, под какую ногу дать команду, да ещё точно разграничить голосом команду предварительную и исполнительную.
Добровин, увидев, что Егоров уже с трудом усваивает его слова, закрыл книгу и сказал:
– Всё! Ложись спать! Утро вечера мудренее! А вообще-то, дорогой мой, – здесь он встал в позу и продекламировал:
О воин, славою живущий,
Читай устав на сон грядущий!
И утром, ото сна восстав,
Читай немедленно устав!
– Только с толком читай. Вникай и разумей!
Добровин не обманул Егорова. Пришёл даже раньше назначенного им времени и попросил, если это можно, в порядке «гонорара» проиграть ему всё то, что оркестр приготовил к присяге.
Прослушав всё, он отошёл в сторонку, попросил Егорова подойти к нему и предупредил, что он-де не специалист и ему неудобно говорить об этом человеку, всю жизнь жившему в музыке, чьё имя печаталось аршинными буквами на афишах, но ему кажется, что «встречный марш, по-моему, надо играть чуть быстрее и ноты брать короче, ну, знаете, не тянуть их, а так вот, этак, тра-та-та-та-та-та-та-та! И в маршах тоже, покороче!»
Егоров поблагодарил его и попробовал сделать по его совету. Действительно, марши стали звучать более остро.
«Век живи – век учись! Вот и физрук дал мне урок музыки», – подумал про себя Егоров.
Для строевых занятий выбрали удалённую от центра лагеря аллею, в том месте, где, вероятно, ещё этим летом стояла какая-то воинская часть. Но, несмотря на это, звуки музыки привлекли и сюда слушателей, которые скромно стояли в стороне по обочинам аллеи и, разумеется, никаких замечаний не делали.
К удивлению Добровина – оркестр ходил хорошо! И даже поворот «кругом» с инструментами в руках сделал совершенно безукоризненно! Добровин умилился и шепнул Егорову:
– Золотой мужик твой Сибиряков! Это же, конечно, его работа! – Но всё же посоветовал в оставшиеся дни хоть по полчасика, но походить с игрой.
С этого момента Егоров был уверен в том, что его дебют в роли военного капельмейстера пройдёт удачно.
На свои собственные, весьма не солидные, средства Егоров купил в магазинчике Военторга целлулоидовые подворотнички для всех своих музыкантов, пять баночек пасты для чистки пуговиц и медных частей снаряжения, несколько банок сапожного крема и передал всё это Сибирякову с тем, чтобы все ко дню присяги пришили подворотнички, начистились бы до блеска и обязательно побрились бы. Сибиряков долго не хотел брать все эти «нехитрые сувениры», но в конце концов под нажимом Егорова взял и сказал:
– Скажу музыкантам, что от вас, в подарок!
Утро в день присяги было великолепное! На небе ни облачка, цвет неба неописуемо синий, солнце уже далеко не жаркое, но ласковое, верхушки деревьев так подсвечены солнцем, что кажется, будто они какие-то особенные, а не обычные дубы, ясени, сосны!
Оркестр блистал ослепительно начищенными пуговицами, звездами на пилотках. Сапоги хотя и были кирзовыми, но головки их, из какой-то немыслимо жесткой кожи, также излучали блеск. А инструменты сверкали как маленькие солнца.
Сибиряков даже с какой-то щеголеватостью, особенно «изысканно» акцентируя концы слов, скомандовал построение, доложил Егорову и закончил свой доклад словами:
– Разрешите вести оркестр на плац?
И по главной линейке лагеря, под внимательными взорами и красноармейцев, и командиров, также готовящихся к выходу на плац у штаба части, блистая инструментами, тщательной заправкой и подтянутым видом, чётко и сильно ставя ногу, оркестр в положении по команде «Смирно» шёл на плац. Егоров шёл сбоку и чувствовал на себе оценивающие взгляды своих однополчан. Но, очевидно, придраться было не к чему, никаких критических замечаний Егоров не слышал.
На плацу у штаба части было безлюдно, посередине плаца стояло несколько небольших столиков, накрытых красной материей, на них лежали довольно пухлые красные папки и стояли чернильницы. У одного из столиков стояло несколько военных. Егоров узнал майора Залесского, капитана Безродного, батальонного комиссара Зеленина. Сообразив, что это место является центром построения части, Сибиряков «шикарно» подвёл оркестр ближе к этой группе командиров, эффектно дал команду «Оркестр, стой» и повернул оркестр лицом к начальству. Затем быстро шепнул Егорову:
– Дайте громко команду «Смирно» и доложите майору, что оркестр для проведения присяги прибыл.
Егоров, как ему самому показалось, браво дал команду и, приложив руку к пилотке, достаточно энергично подошёл к группе командиров со своим рапортом.
Майор Залесский довольно улыбался, приветливые лица были и у других стоявших здесь же командиров. Только капитан Безродный, очевидно, по своей должности, сохранял строгое и взыскательное выражение на своём лице.
Командиры поздоровались с Егоровым за руку, поздравили его с действительным началом его деятельности, а майор Залесский подошёл ближе к оркестру, внимательно осмотрел строй, обошёл кругом оркестра и только потом, выйдя на середину оркестра, поздоровался с музыкантами.
– Здравствуйте, товарищи музыканты!
– Здррравств… товарищ майор… – дружно и очень организованно ответил оркестр.
– Вольно! – скомандовал майор Залесский и подошёл с довольной улыбкой к группе командиров.
– Скажите, пожалуйста, и ходят отлично, и отвечают здорово, а внешний-то вид каков? А? – обратился он к Безродному. – Смотрите-ка, все в подворотничках, все начищены! Ну, молодцы! А играть они будут хорошо? – повернулся он к Егорову.
– Послушайте, товарищ майор, и оцените. Только прошу учесть, что ведь только неделя прошла с тех пор, как они получили в руки инструменты.
– Да что там говорить, – вмешался капитан Безродный. – Вот уже и роты показались, давайте, Егоров, играйте им марш, пусть идут на плац с музыкой. А там я стану около вас и буду подсказывать, когда что играть и когда кончать.
Егоров подошёл к оркестру, скомандовал «Смирно», объявил тихо, какой марш будут играть, жестом руки поднял инструменты в положение «для игры», посмотрел в сторону приближающихся подразделений, подсчитал про себя ногу и начал марш.
Честное слово, оркестр звучал совсем неплохо. Сказалось то, что Егоров на репетициях большое внимание уделял аккомпанементу. Аккорды аккомпанемента были полными, звучными и чёткими, а это придаёт полноту звучания всему оркестру. Большое значение имел и малый барабан, которым всё-таки, хотя и не в полной мере, овладел Вениамин Краев. Малый барабан остро и энергично подчёркивал ритм марша. Даже Кухаров не подкачал со своими тарелками. Во всяком случае, он ни разу не выскочил в паузах и отчётливо подчёркивал сильные доли тактов.
Очень хорошо звучали все первые голоса. Баритонист Назимов старался, и все баритоновые фразы звучали очень выпукло и ярко. И подразделения, подходившие к месту построения, при звуках марша невольно подтянулись и шли, подняв головы и печатая шаг.
Играть пришлось долго. До тех пор, пока роты и батальоны не заняли своих мест на плацу. По знаку капитана Безродного Егоров остановил оркестр.
– Теперь готовьте Встречный марш, – сказал Безродный. – Майор Залесский даст команду «Смирно, равнение направо» и пойдёт навстречу майору Рамонову, вот по команде «Направо» и начинайте, да громче, быстрее. А как только они остановятся, кончайте в любом месте. Ясно?
А старшина Сибиряков в это время строго шептал, но так, чтобы его слышали все музыканты:
– Не вертеть головами! Глазами крути, голова на месте! И не шевелись по команде «Смирно»…
Но вот на середину построения вышел майор Залесский, поправил на себе фуражку, портупею и вдруг совершенно неожиданным, звонким и молодым голосом запел:
– Сми-и-и-и-рно! Равнение напра-а-а-а-а-во!
И, взяв руку под козырёк, высоко поднимая ноги, легко и действительно изящно пошёл по середине плаца.
Егоров, одновременно с командой Залесского, как и инструктировал его Безродный, начал играть Встречный марш. Этот Встречный был из старинных. Был он создан ещё во время гражданской войны. Написал марш С.А. Чернецкий, великий знаток военной музыки, всю свою жизнь посвятивший музыке в войсках. Призывно и восторженно звенели трубы, с грозной напористостью чеканили поступь марша басы. Чисто звучали аккорды.
Навстречу Залесскому шёл майор Рамонов. Он тоже держал руку под козырёк и шёл строевым шагом.
Вот они остановились друг перед другом.
– Кончайте, – быстро сказал Безродный Егорову.
Егоров резко остановил оркестр, и где-то далеко в лесу прозвучал отзвук последнего аккорда.
Отчётливо и громко, на весь плац, Залесский рапортовал командиру части, и вот они вместе, но Залесский на шаг позади Рамонова, пошли по направлению к центральному столику.
– Продолжайте Встречный, – нервно шепнул Егорову Безродный. – Как только они остановятся, и вы кончайте в любом месте.
Снова зазвучал Встречный марш, и снова эхо отозвалось где-то в лесу, когда оркестр замолк.
Майор Рамонов громко поздоровался со строем, и подразделения так же громко ответили ему, но особенной слаженности в ответе не чувствовалось, кто-то начал раньше, кто-то позже.
После команды «Вольно» майор Рамонов подошёл ближе к строю и произнёс речь. Речь была посвящена значению принесения присяги и особенному значению воинской присяги именно в эти дни, когда священным долгом каждого является защита своего отечества, защита мирного труда.
Было очень хорошо заметно, что майор Рамонов, разумеется, не оратор, красноречием он явно не обладал. Тем не менее его речь, посвящённая столь близкому для всех вопросу, была выслушана с большим вниманием и волнением.
– Как начнёт говорить «Да здравствует» – готовьтесь к Интернационалу, – шептал Безродный Егорову. – Поднимайте инструменты и будьте готовы начать!
Наконец майор Рамонов кончил свою речь, поздравил строй с принятием присяги, выразил уверенность в том, что каждый военнослужащий, присягнувший сегодня, выполнит все требования присяги до конца, не жалея ничего, даже жизни, и перешёл к заключению, где много раз повторялось «Да здравствует»…
Егоров поднял инструменты, и последние слова Рамонова были подхвачены оркестром, начавшим играть Интернационал. Почти с самого начала игры он услышит какую-то новую звучность, пока он ещё не уточнил, что это, но уже через секунду он понял. Запел строй, многотысячная масса военных людей. Да, пение крепло, ширилось и росло. Как обычно, певшие несколько замедляли темп и для того, чтобы общее исполнение было более слаженным, он, в свою очередь, немного замедлил темп оркестра и вместе с этим усилил звучность. Все три куплета Интернационала были спеты с большим подъёмом.
И здесь Безродный не выдержал. Он подошёл к Егорову и крепко, очень крепко, пожал его руку, сказав:
– Действительно молодец и вы, и ваши люди! Никто, наверное, и не ожидал такого подъёма. Зеленин, наверное, обалдел от неожиданности!
А на плацу тем временем уже началась присяга. Красноармейцы подходили к столикам перед своими подразделениями, внятно читали текст присяги и подписывались. Перед столиком, стоявшим в середине построения, присягали командиры и штабные подразделения. Принимали присягу майор Рамонов и батальонный комиссар Зеленин.
С чувством большого волнения подошёл Егоров к столу и отчётливо, ясно стал читать текст присяги, но когда подошёл к словам: «Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству. Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин РККА, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся», – он почувствовал, что тяжёлый, горький комок подкатился к груди его, глаза будто бы застлало туманом, он с трудом дочитал текст присяги и расписаться мог только после того, как вытер глаза носовым платком. После него присягал старший врач части, пожилой, полный военный врач второго ранга. И Егоров увидел, как этот крупный, солидный человек без стеснения плакал, читая суровые и скупые слова воинской присяги. Да откровенно-то говоря, у многих глаза были немного покрасневшими, и многие почему-то вдруг почувствовали необходимость в протирании глаз платками.
Скупые слова присяги оказывались именно теми словами, которые способны открыть человеческие чувства и затронуть самые сокровенные уголки человеческого сердца.
Но вот уже последние подразделения заканчивают присягу, и батальоны начинают выравниваться для возвращения по своим местам.
Тут уж Егорову было ясно без подсказок, что по команде «Шагом марш» надо начинать играть.
Командование стало прямо против оркестра, метрах в 15 от фронта. Майор Залесский вышел на середину и опять молодо звенящим голосом отдал команду:
– Равняйсь! Смирно! К торжественному маршу, поротно! Первая рота прямо, остальные напра-а-а-во! Равнение направо! Шагом (тут он сделал огромную паузу) марш! – И, повернувшись кругом, сам пошёл строевым шагом.
С первым его шагом Егоров опустил руку, и оркестр заиграл другой из приготовленных маршей. Очень неплохо звучал оркестр. Конечно, было заметно отсутствие большого барабана, с ним было бы значительно легче. Егоров обратил внимание, особенно пристальное, на то, как проходят командиры в строю перед командиром части, и старался всё это запомнить. Ведь и ему придётся проходить так же, так чтобы не ударить лицом в грязь. А батальоны уже заканчивали своё прохождение, вот-вот придёт очередь и оркестра. И этот момент подошёл!
– Оркестр! На исходную, для прохождения с маршем! – крикнул из группы командования капитан Безродный.
Всегда выручающий старшина Сибиряков тихо, приглушённо скомандовал, оркестр без игры повернул направо, отошёл примерно метров на пятьдесят дальше, развернулся, подровнялся, Егоров встал впереди, объявил марш (решено было раньше, что для себя они сыграют марш, не исполнявшийся для подразделений, так сказать, «новинку»), подал команду «Шагом марш», и оркестр пошёл! Конечно, на ходу играть труднее, неудобнее, всё-таки нужна для этого длительная тренировка, тем не менее оркестр прошёл вполне удовлетворительно, давая очень хорошую «ножку», не заваливая равнения в шеренгах. Во всяком случае, Егоров отметил вполне довольные улыбки на лицах всех принадлежащих к командованию части. Но в это время оркестр, уже прошедший мимо командования, догнал один из штабных командиров и, поравнявшись с Егоровым, сказал:
– Остановите оркестр. К вам хочет подойти командир части. Поверните левым плечом вперёд и дайте смирно, доложите командиру, что следуете в своё расположение.
Егоров проделал всё, как было сказано, и увидел, что командование с Рамоновым впереди уже подходит к оркестру. Он быстро дал команду «Смирно» и доложил майору Рамонову так, как подсказал ему штабник.
Рамонов подошёл к оркестру, внимательно посмотрел на музыкантов и сказал:
– Ну что же, товарищи музыканты! Мы можем сказать только одно, вы славно потрудились и сделали нам всем сегодня настоящий подарок. Ведь верно же! На голом, на пустом месте, ведь ничего же не было, и вдруг… пожалуйста! Сегодня, откровенно говоря, впервые мы увидели настоящую воинскую часть. А вы обратили внимание на солдат? – обернулся он к своим спутникам. – Ведь по-другому держатся! Что же я должен сделать? Как я должен отреагировать на ваши действия? Пожалуй, единственное в моих возможностях – это вот что…
Он стал перед строем оркестра в положение «смирно», приложил руку к козырьку своей фуражки и строгим, официальным голосом, громко произнёс:
– Капельмейстеру оркестра части старшему лейтенанту Егорову и всему личному составу оркестра вверенной мне части за проявленные ими труды и заботы по обеспечению оркестра материальной частью и отличное выполнение задания, связанного с проведением присяги, от лица командования объявляю благодарность!
И тут, совершенно неожиданно для Егорова, очевидно, по команде, неслышно поданной тем же всегда стоящим на страже Сибиряковым, оркестр рявкнул:
– Служим Советскому Союзу!
А майор Рамонов продолжал:
– Капитан Безродный! Благодарность внесите каждому в личное дело, – а затем, обернувшись к Егорову, сказал: – А как было бы хорошо сейчас поиграть в столовой! Я знаю, конечно, вещей у вас ещё нет, но хоть эти же марши повторить и то было бы здорово! Праздничное настроение было бы!
– Слушаюсь, товарищ майор, – сказал Егоров и хотел было уже дать команду оркестру, но Рамонов остановил его:
– Не торопитесь же. Послушайте, что я скажу вам. В столовой-то тесно! Да и чересчур громко всё будет получаться. Сделаем так: вы подойдите к столовой, станьте недалеко от входа и поиграйте марш, когда подразделения будут подходить к обеду. Это будет более чем отлично! А на оркестр заявите расход и уж потом покушайте. Идёт?
– Слушаюсь, товарищ майор.
Рамонов пожал руку Егорову и вместе со своими командирами направился в лагерь.
Когда оркестр подошёл к столовой, роты ещё не показывались, и Егоров разрешил своим музыкантам сложить инструменты и покурить. Сибиряков пошёл заказывать «расход» на обед, и во время этого не очень длительного перекура Егоров увидел, что за углом столовой, в кустах орешника, густо заселявшего и лагерь, и лес, окружающий его, стоят и Рамонов, и Залесский, и Зеленин, и даже Безродный.
Прошло не более пяти минут, как показались роты, идущие обедать, и оркестр вовремя встретил их ярко звучащим маршем. Лица красноармейцев поворачивались в сторону оркестра, и не было ни одного лица, не освещённого приветливой улыбкой. Верно! Ощущался праздник! И виновником этих праздничных ощущений был оркестр! Не было никаких нареканий, не было слышно обидного слова «дармоеды»!
Баритонист Назимов подошёл к Егорову и сказал:
– Товарищ старший лейтенант! Может быть, мы и проводим роты-то? Будут строиться здесь после обеда, пойдут, а мы им подыграем?
– А не устал народ-то? Как, Сибиряков, ваше мнение? Сыграем?
Но не только Сибиряков, а все музыканты, очевидно, польщённые вниманием командира части, а особенно благодарностью, да к тому же с приказанием внести её в личные дела, поддержали предложение, и через некоторое время лагерь снова услышал звуки «своего» оркестра.
В это время к Егорову подошёл откуда-то появившийся Ивицкий, начальник продовольственного отдела части. Ивицкий и до войны работал где-то не то директором ресторана, не то «завом» какого-то ОРСа или «Торга», и, как большинство физически некрупных людей, стремился создавать солидный вид. Он был не в пилотке, как все командиры части, а так же, как и старший командный состав, в фуражке, но с ярко-малиновым околышем, как положено интенданту. Он солидно поздоровался с Егоровым, хотя они жили в одном доме и комнаты их были рядом, и утром они не только виделись, но и разговаривали и умывались вместе, и медленным, интендантским басом сказал:
– Скажи своему старшине, чтобы вёл своих людей во второй зал. Я там для праздника дал приказание подбросить кое-чего музыкантам. И сам зайди!.. (Был он при этом немыслимо величественен…)
Действительно, когда, закончив игру, музыканты вошли во второй зал, поменьше, там они увидели накрытый для них стол, где помимо обычного обеда у каждого прибора стояла небольшая тарелочка с половиной селёдки, по два солёных огурца, а хлебные порции были явно увеличенными. Всё это в то время было, конечно, редкостью и приятным сюрпризом.
Ивицкий стоял неподалёку от стола музыкантов и, несомненно, ждал отзывов о своей распорядительности.
Музыканты оценили это и аплодисментами выразили своё удовольствие и благодарность.
Но недолго Ивицкому пришлось побыть в положении «увенчанного лаврами»! Когда музыканты выходили из столовой, показался майор Рамонов и, не дав времени Сибирякову для команды «Смирно», просто спросил:
– Пообедали? Вам там дали кое-чего добавочного? Я приказал Ивицкому подкинуть вам селёдочки, огурчиков, хлебца! Было это?
– Так точно, товарищ майор! Спасибо! Всё было!
А старшина Сибиряков, уже потом, когда подошли к помещению оркестра, заявил громко:
– Ну уж эти мне интенданты! И что за народ такой? Прикинулся, будто бы это он сам, от своих щедрот! Мы ещё аплодировали ему, как дураки. А что он? Командир приказал дать, он и дал. А не прикажи майор Рамонов, сам бы ни в какую не дал бы ни крошки! Ах и люди!
Так в личном деле Егорова появилась первая благодарность.
К вечеру об этом знали уже все, и многие поздравляли его и с благодарностью в приказе, и с удачным выходом «на арену»!
Но если первая игра на присяге прошла благополучно и была даже отмечена благодарностью командира части, то следующее выступление Егорова с оркестром, тоже на плацу и тоже в военном ритуале, было не то чтобы скандальным, но во всяком случае не особенно приятным для Егорова. Дня через три после присяги капитан Безродный вызвал Егорова и передал ему приказание майора Рамонова раз в неделю, по субботам, играть развод караулов на плацу. А караул был весьма многочисленный, у части было много охраняемых объектов, да и железнодорожная станция была фактически в ведении части. Получив приказание, Егоров был озадачен. «Развод караулов» – это что же такое? В опере «Кармен» есть развод караулов, но, очевидно, музыка Бизе не применяется в этом церемониале. Беседы с Сибиряковым и другими музыкантами не внесли ясности Егорову. Сибиряков откровенно заявил, что он никогда разводов караулов не играл, оркестр Виллера, в котором он служил когда-то, за свои хорошие качества от разводов освобождался. Другие музыканты говорили, что они «забыли, честное слово, но как будто в музыке развода караулов проходит тема Интернационала». Егоров метался от одного знатока к другому, но никто, даже всегда идущий навстречу Добровин, в данном случае не мог помочь Егорову.
– Хоть какой-нибудь намёк на развод караулов найти, – печалился Егоров Чарыгину. – Хоть один голос!
– Да погодите-ка! Должна же быть вклейка сигналов в Строевом уставе, – заявил Чарыгин. – Давайте посмотрим!
Взяли Строевой устав, но бывает же такое положение, все странички с вклейками, а значит, и с сигналами, были тщательно, просто мастерски, вырваны! Вероятно, для свёртывания цигарок. И это везде! Во всех батальонах! Ночи длинные, наряд не должен спать, курить хочется, бумаги нет, вот и пошли сигналы на закурку! Просто…
И Чарыгин дал совет.
– Не ломайте голову, Егоров. Просто по команде «Оркестр, играй развод» – играйте Интернационал, а по команде «Шагом марш» валяйте любой марш. И порядок. Чего там!
– Не будет недоразумений? – озабоченно спросил Егоров.
– Что вы! Какие же недоразумения? Играйте спокойно!
Не учёл Егоров того, что Чарыгин был ведь тоже «приписной», «сугубо штатский» человек и, конечно, знатоком уставов не числился! Доверился Егоров ему в силу значения Чарыгина в штабе, всё-таки начальник строевой части!
Вышли на развод с надлежащим оркестру блеском. Всё было хорошо. И по команде дежурного по части «Оркестр, играй развод» над лагерем звонко поплыли торжественные звуки Интернационала. Сыграли один куплет и по команде «Шагом марш» начали очень спокойно играть марш. Караул ещё не ушёл с территории плаца и оркестр ещё продолжал играть марш, как на плац, с разных сторон, буквально вбежали и майор Рамонов, и майор Залесский, и капитан Безродный, и комиссар Зеленин. Они остановились около оркестра в недоумении и, когда Егоров окончил марш, подошли к нему.
– Что вы играли?
– Развод караулов, товарищ майор! – отвечал Егоров.
– Вы же играли Интернационал! Почему вы его играли?
Егоров помялся. Он понял сразу, что сделал ошибку, но ему не хотелось подводить Чарыгина.
– Так как нет нот развода караулов, то играли Интернационал!
– Вот видите? – отозвался, отдуваясь, майор Рамонов. – Нот нет! А мы все летели как на пожар. Интернационал играется в том случае, когда присутствует Председатель ЦИК СССР, или Председатель Совнаркома, или Нарком обороны. Мы уже думали, что кто-то нас посетил. Это не шутка! Учтите, Егоров. И достаньте ноты. В крайнем случае съездите в Влг**, там, наверное, есть части с оркестрами, перепишите, что ли, у них. Есть же специальная музыка для развода караулов, с сигналами и специальным маршем.
Егоров был страшно сконфужен. Смущёнными были и Сибиряков, и все музыканты.
А через день Егорова на специально выделенной легковой автомашине послали в город Влг**, где в одной из частей он благополучно переписал ноты Развода караулов.
Командиры долго потом вспоминали этот день и, добродушно посмеиваясь, говорили Егорову:
– Молодец ты, Егоров! Как ты здорово заставил наше командование совершить кросс от домов к штабу через весь плац! Видел бы ты, как нёсся майор Рамонов, какими семимильными прыжками летел майор Залесский. В сказке не расскажешь! Это только ты мог устроить!
После этого случая капитан Безродный не забывал на всякий случай поинтересоваться:
– А ноты у вас для этой игры есть?
На что Егоров всегда так же серьёзно отвечал:
– Так точно, товарищ капитан, есть!