– Предлагаю живо расправиться со всеми трудностями и бегом домой, – сделал рационализаторское предложение федеральный адвокат.
– А коли мешать кто будет, – съязвил Вындрик.
– Кто?
– Ну мало ли, враги всякие.
– С врагами по-нашему – немедля сразить и поразить. Даже как-то совестно вам такое напоминать.
После этих слов три путника оказались перед воротами циклопической крепости, ощетинившейся всеми возможными защитными сооружениями. Из-за стены раздавались вопли.
– Газы! Химическая атака!
– Кого увижу без средств индивидуальной защиты, лично убью!
– Почему противогаз не покрашен!
Вындрик сразу залёг в боевую лёжку.
– Чую! Есть тут смысл. Простой и жёсткий. Как бедренная косточка.
Дурак со своим адвокатом (федеральным), пытаясь понять происходящее, стали опасливо озираться. Крепость стояла на вершине горы и возвышалась надо всей местностью. Вокруг можно было увидеть десятки других урочищ разного вида и строения. Путники залюбовались открывшимся обзором Невидимой Руси. Внезапно знакомые вопли раздались уже прямо за их спинами.
– Руки вверх!
– Лицом в пол!
– Документы!
Вындрик, вместо новой химической атаки, уткнулся мордой в пол, отклячив задницу и повиливая толстым обрубком хвоста. Иван вытянул руки вверх, сладко потягиваясь. Адвокат Брыкля протянул документы обступившим их вооружённым людям, одновременно как бы невзначай спрашивая.
– А у вас-то самих какие документы?
– Мы вас взяли в плен, – ответил солидный мужчина с лицом-кирпичом. – Как потенциальных нарушителей наших священных границ и подозреваемых пособников врага.
– Ну хоть представьтесь для солидности, – проявил военно-дипломатическую хитрость Павлин Матвеевич.
– Старший старшина Старшой, – оттарабанил ветеран.
– А я Иван-дурак, официальный. Мы тут смысл ищем. Вот у вас какой смысл?
– У нас смысл один – уничтожить врага.
– Наш смысл – победа! – хором прокричал возглавляемая старшиной группа захвата.
– Над кем? – продемонстрировал свою простоту хуже воровства Иван.
– Над врагом, над кем же ещё, – ответил подозрительностью Старшой.
Адвокат молчал и дёргал за одежду Ивана, чтобы тот тоже молчал. Но оставался ещё залёгший наизготовку лютый Вындрик.
– И кто же у вас враг? Кто у нас враг? Кто? Кто?
Старшой поднёс к лицу шипящую рацию.
– У нас тут группа неизвестных. Шатались у границ. С говорящей собакой. Не знают, кто враг. Спрашивают про смысл.
Рация зашипела особенно зловеще.
– Слушаюсь. Приступаю к исполнению.
В тела путников уткнулись стволы. Вындрик стал тереться о них, почёсывая землю задней лапой.
– Приказано доставить вас в комендатуру для дальнейших разбирательств. Пшли.
Команду смыслоискателей провели в ворота. По абсолютно ровным и аккуратным улицам урочища люди ходили исключительно строем.
– Вообще я вам ничего не должен говорить, – заговорил на ходу Старшой, – потому что вдруг вы шпионы вражеские. Но начальство велело, чтобы на ваши вопросы про наш смысл отвечать. Это, говорит, как военная операция, в результате которой вы должны перейти на правильную сторону, то есть к нам и против врага.
– А кто всё-таки враг? – продолжил беседу Иван.
– Ты что – дурак?
– Да. Говорю же, официальный. У меня и бумага от самого царя есть. С печатью.
– Тогда ладно. В общем враг у нас абсолютный. Который всему враг. И вам тоже.
– Вот как, а мы и не знали, – завёл свою шарманку федеральный адвокат. – А мы-то думали, что вражда – это взаимные отношения.
– Вы, может, и не знали, – не смутился Старшой, – зато он знает. Враг хочет изгадить жизнь всем и каждому. Во что бы то ни стало. Такова его суть. И он не успокоится, пока не достигнет своего. Он нападает повсюду и ни на миг не останавливается. С ним невозможны контакты, переговоры, перемирия и взаимные уступки. Его недостаточно потеснить, ограничить, усмирить, подчинить. Его можно только уничтожить. Но сделать это нелегко. Нас ждёт долгая, жестокая, изнурительная и тотальная война с переменным успехом. Он очень силён. Велик риск, что не мы его, а он нас. И если так, пожалеют все, без исключения. Ни слёзы не помогут, ни стенания. Будем хотеть умереть, а не сможем. Хуже этого вообще ничего не может быть и представить невозможно. Полный и кромешный ад.
– Нельзя ли конкретнее? – сумничал Брыкля. – Кто он – этот враг? Как его имя-отчество? По какому адресу проживает? Где и кем работает?
– Типичная ошибка новобранца, – унизительно отчеканил Старшой. – Враг может явиться в любом обличье. Или вообще ни в каком. Он может и в вас вселиться. Если уже не вселился. Мы это ещё проверим. Вот здесь, на этом ярусе, как раз расположены те, кто понимает врага как какое-то определённое существо. Или класс существ. Они думают, что победить надо кого-то такого же, как они сами. Что это будет как сражение между двумя армиями.
– А разве не будет? – не постеснялся уточнить Иван.
– Армия – это организация и дисциплина, – парировал Старшой. – Это самоотверженность вплоть до готовности умереть. Всё это благо. А наш враг – это зло. Абсолютное зло. В нём нет никакого блага. Поэтому у него не может быть армии. Поэтому победа над ним будет чистой. Ничем не омрачаемой.
– Откуда вы вообще знаете, что существует такой враг? – обеспокоился Брыкля.
– Вы когда-нибудь задумывались, почему всё время что-то идёт не так? Жить спокойно нельзя. Обязательно какие-нибудь страдания, неудачи, боль, деградация, смерть. И даже если всё получается, всё равно тоска и неудовлетворённость. Всё потому, что есть причина зла. Конечная причина, самая первая. Которая всё всегда портит. Всегда, а не иногда – потому что специально это делает. Потому что это не просто причина, а злая воля. Если хотите хорошо жить, её нужно одолеть.
– Как же её ухватить – эту злую волю? – вступил в дискуссию лютый Вындрик. – Ухватить и порвать.
Пока Старшой рапортовал, не снижая темп марша, они уже поднялись на следующий ярус цитадели.
– Вот здесь, – указал старшина на окружающий ландшафт, – как раз разместились те, кто приравнивает врага к какому-то определённому началу. Не к людям или иным живым существам, а к сущностям. Одни считают врагом материю. Дескать, материя – источник всякого неустройства, и это от неё надо избавиться. Потому что она косная и тягучая. Другие считают врагом случай. Мол, зло всегда случайно, это когда случай вмешивается в ход дел и нарушает порядок. Победи случайность – и всё будет как надо. Но материя сама по себе и случай сам по себе не зло. Они могут быть благом. Злом их делает другая сила.
– Так и в чём же зло? – это был кто-то из трёх, трудно сказать кто. Одно из белых пятен в этой истории.
– Зло повсюду, но выделить его почти невозможно. В этом отчасти и состоит наша задача. Наших подразделений разведки и контрразведки. Главное, истинное зло не имеет ничего общего с благом. Приписывая благие качества злу, мы делаем нашей целью именно благо, а зло ускользает от удара. Поэтому зло неуловимо, хотя активно и порой победоносно. Его армия непохожа ни на одну из армий. И ни одна из привычных нам армий неспособна противостоять злу. Она готовится биться с такой же армией, как она сама, и в этом роковая ошибка. Зло сталкивает два блага и побеждает. Существуя только благодаря благу и только через него, зло может овладеть любой из армий и заставить служить себе.
– Я ничего не понимаю, – с готовностью признал Иван. – И что же тогда делать?
– Для начала надо выбрать правильную сторону. А то многие не прочь заигрывать с врагом. Или делать вид, будто его нет. Это ведёт к погибели. Затем – выявлять всё, что портит жизнь, и отдаляться от этого. Исключать порчу и скверну из своей жизни. Видеть за этим происки врага, а не что-то другое – случайность или глупость. Когда же придёт пора, быть готовым к последней битве. Не жалея себя.
– Ты что-нибудь понял? – спросил Иван у Вындрика. Но ответил почему-то федеральный адвокат.
– Это какая-то паранойя. Мы со всеми стараемся дружить, даже с прокурорами и палачами.
– Это вам в соседнее урочище, – заёрничал Старшой. – Проклятые пацифисты. Из-за них нас в Великий союз не пускают.
– Какой такой союз? – заволновался Иван.
– Все урочища Невидимой Руси делятся на союзные и внесоюзные. В Союзе урочища могут, конечно, друг с другом враждовать по каким-то частностям, но в целом, стратегически друг с дружкой согласны и перед внешними друг дружку в обиду не дадут.
– А вы, что же, несогласны с кем-то стратегически? – усмехнулся Брыкля.
– Мы-то со всеми согласны, кроме этих… пацифистов.
– Они при этом в Союзе?
– Нет, их тоже не взяли.
– Не понял, – привычно заметил Иван. – Если их не взяли, почему вас-то не взяли.
– В Союзе все должны быть согласны с каждым и каждый со всеми. Мы согласны со всеми, кроме пацифистов, и пацифисты согласны со всеми, кроме нас. Вот за то, что мы друг с другом несогласны, оба наших урочища туда и не берут.
– Так, может, вам согласиться?
– Никогда. И ни за что.
– Это почему же так? Разве они враги?
– Ну вот и комендатура, – отчитался старший старшина Старшой. – Тут вам ответят на все остальные вопросы и зададут свои, чтобы вы на них ответили, если что.
Путники поднялись на самый верхний ярус Урочища победолюбцев – в ставку Верховного Главнокомандующего.
– А не расстрелять ли вас, – радостно приветствовал вошедших Верховный Главнокомандующий.
– Если только это будет способствовать осуществлению вашего смысла, – хитро ввернул Вындрик собака лютый. – Иначе смысла нет.
– Так вы против врага или за? – не отставал Верховный.
– Мы точно не за, – продолжил свою линию защиты Брыкля. – Кто же будет за такое. Но мы как бы не вполне уверены, что такой враг существует, а если существует, то каков он. И в зависимости от последнего – каковы методы борьбы с ним.
– Уверены, но не вполне? Как бы не вполне – это вполне? Или как бы не уверены, то есть уверены? – потребовал однозначности Верховный. – У нас тут всё строго и просто, по-военному. Если да, то да, если нет, то нет. Идёт война добра и зла. Всеобщая и всеохватная. Все эти виляния только на пользу врагу.
Брыкля высокомерно замялся, Вындрик самозабвенно обнюхивал всё окружающее, один только Иван не забыл про свою миссию.
– Извиняйте, товарищ Верховный Главнокомандующий. Я дурак, и у меня всё тоже по-простому. Мне в голову запихали фоторобот смысла, и надо понять, соответствует ли ему ваш смысл. Если соответствует, мы его возьмём и отнесём в наше царство. А дальше как наш надёжа царь-батюшка решит. Вдруг и установит ваш смысл в качестве государственного.
– Было бы неплохо, – одобрил Верховный. – Спрашивай, Иван, свои вопросы дурацкие. Только осторожно.
– А что это – победа? Ежели как смысл.
– Разве старшина Старшой вам не объяснил?
– Объяснил. И я даже не всё не понял. Но я хочу ещё меньше не понять. Чтоб до царя донести и не расплескать из головы.
– В общих чертах победа – это нейтрализация противника. То есть противник оказывается более неспособен совершать против вас враждебные действия. За счёт чего – это особый вопрос. Вы можете противника переубедить, и тогда он сам прекратит вражду либо вообще перейдёт на вашу сторону. Вы можете его разоружить либо сковать, то есть лишить его свободы, и тогда он, хоть и будет желать вам зла, окажется бессилен его осуществить. Но самое надёжное – это полностью его уничтожить. Тогда у него не будет никакого шанса причинить вам дальнейший вред. Среди наших воинов есть сторонники разных методов, но лично я предпочитаю именно этот последний, так как наш противник – это абсолютный враг.
– Здорово. А как это конкретно?
– Как?
– Ну какая победа на ощупь? В смысле на ощупь души. Можно ли её пережить и всё такое?
– Это победу-то? Тут мы всех опережаем на сто очков. В детстве небось драться приходилось? Ну или хотя бы в конкурсах разных участвовать, в соревнованиях, в олимпиадах. Когда чувствуешь своё превосходство, возобладание, перевес, наконец успех в борьбе с опостылевшим противником – что может быть слаще. А потом переходишь от частичной победы к полной: разгром и триумф. Гад повержен, и ты можешь топтать его ногами. Он уже не поднимет голову и не сможет совершать над тобой никаких враждебных действий.
Верховный разошёлся, Иван и Павлин Матвеевич внимательно смотрели на него, не издавая ни звука. Даже Вындрик к ним присоединился, лишь слегка похрюкивая.
– Но это, так сказать, бытовой опыт. После него у вас может наступить даже некоторое раскаяние, потому что вы повергли только временного врага, который по большому счёту не враг. А представьте, когда вы превозмогли истинного, тотального врага – вашего и всего существующего. Вы с ним долго сражались, вы рисковали потерпеть от него ужасное поражение, всё было под самой большой угрозой, какую только можно себе вообразить. Вы настрадались от него сверх всякой меры. И вот – с ним покончено. Навсегда. Это неизмеримое и неописуемое блаженство.
– А зачем это?
– Что зачем? – даже несколько растерялся суровый Главнокомандующий.
– Зачем победа?
Наступила тишина, нарушаемая только звуками вындрикова почёсывания и кряхтения. Наконец, Верховный предельно спокойно вымолвил.
– Победа над врагом превыше всего. Нет и быть не может ничего, ради чего ещё нужна победа.
– Ну вот ты же токмо что сказал про блаженство. Так, может, ты хошь победить ради этого блаженства. Или ради славы. Военные же любят славу победителя. Или ради богатой добычи.
Лицо Верховного Главнокомандующего окаменело, хотя и слегка подёргивалось в районе левого глаза.
– За победу я, как и любой мой солдат, готов отдать что угодно, включая всё. Жизнь, блаженство, любовь, власть, честь. Даже честь, – угрожающе скрипнул он зубами.
– Ну ладно-ладно. Так что же, вот так всю жизнь биться за победу, ни о чём больше не думая?
– Коли не посвятишь этому всего себя, не будет никакой победы. Это же война. На секунду отвлёкся – и кранты. Всё, что я делаю – во имя победы. Встаю утром и ложусь вечером, мечтая только о победе.
– Ага, вот я встал с утра – и что мне тады делать?
– Во-первых, не спи много, а ровно столько, сколько надо для боеспособности. Заведи строгий распорядок. Когда тренировка, когда рекогносцировка, когда атака, когда что. Тогда у тебя не будет вопросов, что делать с утра или с ночи. Если не можешь сам собой командовать, заведи себе командира. Он тебе популярно объяснит, что надо делать. Это лучше всего.
– Вон оно как. А вот я делал-делал весь этот распорядок – и помер. Погиб в бою или просто так. И что?
– Помирать полагается, увлекая с собою максимальное число врагов. Хотя бы опосредованно – через влияние на товарищей или ещё как-нибудь. Лучшая смерть, конечно, прямо в бою. Тогда ты будешь знать, что умер не зря. Но внёс свой вклад в будущую вселенскую сверхпобеду, которая, получается, будет и твоей. То есть твоя смерть сама должна быть маленькой победой и прообразом большой.
– А вот ежели я инвалид без рук, без ног и меня заперли в комнате на всю жизнь? Как мне тогда воевать?
– Победе может служить любой. Враг у всех общий. Нет никого, кто мог бы отсидеться и кто не пострадает, коли тот победит. И нет никого, кому не будет счастья от победы над злом. Так что мы принимаем в армию добра всех. И боевой пост тоже может быть каким угодно и где угодно. Битва-то идёт не где-то, а везде. В том числе внутри тебя. Ежели ты одиноким калекой не склонился ко злу, то ты герой. О тебе легенды и песни сочинять будут, чтоб других бойцов научить твоим примером.
– Ну пусть. Вот победили – и что дальше? Всё – смысла больше нет? Опять может всё надоесть?
– Пойми, дурья твоя башка, победа – это решение всех проблем. Скука, тоска, усталость, неудовлетворённость – всё это происки врага. Когда не будет врага, не будет и скучно или тоскливо.
– А что будет-то?
– Да, – вмешался Брыкля, – как именно вы себе представляете это финальное торжество? Ведь победа – это всего лишь мгновение. Вы думаете как-то его остановить или бесконечно повторять снова и снова?
– Тут есть разные версии, – уклончиво, но честно доложил Верховный. – Одни считают, что, однажды победив врага, мы будем переживать момент победы снова и снова. Например, каждый день мы будем просыпаться, отправляться в сражение, побеждать в нём, а потом пировать. Бесконечно. Другие же верят, что победа остановит время, потому что время – это лишь производная борьбы, а связанное со временем разрушение – это вообще вражеская порча. Поэтому мгновение победы станет вечностью, вне всякого времени и вне всяких перемен. Старшина Старшой верит в первое, я во второе.
– А что если объективная наука объективно открыла, что объективно есть некий бог и он запрещает воевать? – ехидно выпалил Иван.
– Происки врага разные бывают, – с усталостью бывалого бойца обобщил Главком. – Он и науку извращает, и богов вербует, и всякие наваждения подбрасывает. Лишь бы противника, то есть нас, отвлечь и измотать. Но мы на это не поддадимся.
– Здорово вы отвечаете, – подбодрил Верховного Главнокомандующего Иван. – Чётко, а главное быстро.
– У нас это лаконично называется “лаконично”, – дал историческую справку Верховный.
Жил-был Иван-дурак и постоянно лез в драку. Его почти всегда били, а он не успокаивался. Потому что всё его раздражало и казалось ему невыносимым злом, которое окружающие творят специально против него. Связали тогда Ивана и обкололи успокоительным. После этого он слегка затаился и сменил методы, но считать всех врагами не перестал, во всём видел происки и склочничал как мог. И умер героем в противостоянии мировому заговору против него. Затравили, сволочи.
– С какой меркой вы берётесь судить-рядить о том да о сём?
– Боевая эффективность. Есть существа, вещи, идеи, отношения, которые хорошо показывают себя в бою и вполне победоносны. А есть никчёмные, небоевые и пораженческие. Ну и тот, кто не с нами, тот против нас. Кто нарушает дисциплину, тот помогает врагу.
– А если кто-то мешает борьбе с врагом, можно ли его, например, убить?
– Это и есть враг. Первым делом его надо обезвредить. Потом его надо попытаться перевоспитать. А если он безнадёжен, его надо казнить, чтоб другим было неповадно.
– А ежели сам царь запретит всю эту военную истерию под страхом смерти?
– Жизнь за победу – это наивысший удел. Мы все к этому стремимся. Я, не задумываясь, умру в любой момент, лишь бы враг был в конечном итоге повержен. А царь этот – явный враг.
Павлин Матвеевич записал этот ответ с особенной аккуратностью, но в остальном вида на всякий случай не подал. Вот что значит опытный адвокат федерального уровня.
– У вас и единомышленники на Руси видимой водятся?
– Конечно, есть. Хотя видимая Русь находится в тени Тёмного леса и все понятия там смешались и затуманились, всё равно и там остаются верные солдаты победы. Земной религией победы является зороастризм. Во всяком случае изначально всё было именно так, как я вам доложил.
Сидевший рядом Вындрик, будучи никем иным, как чудищем того самого Тёмного леса, напрягся и бешено завращал своими буркалами. А Павлин Матвеевич тем временем ничего не упустил в своём будущем донесении.
Жил-был Павлин Брыкля, федеральный адвокат, и неизменно стремился всех победить в судебном состязании. Суд был для него полем битвы. Против всех. Прежде всего против прокуроров и адвокатов противных сторон. Но поскольку судьи не всегда безоговорочно принимали суждения Брыкли, то и против судей. Собственно, судьи оказались главными врагами. Он их неизменно побеждал, но они этого никогда не понимали. Поэтому страждущие обращались к Павлину Матвеевичу за помощью всё реже. И умер он в нищете, но непобеждённый.
– А что если ты живёшь в мире, где победа – это боль? Или даже победа – это смерть? Победил значит мучительно помер. Всё одно будешь за победу?
– Мы и живём в таком мире. Враг так всё сделал, что всё хорошее обязательно оборачивается чем-нибудь плохим. А коли война, так это вообще в порядке вещей, как может быть по-другому. Истинный воин не то что готов – он привык к боли и смерти. Просто они должны быть не зря. Но победа – это как раз тот случай, когда всё остальное по барабану. По победному барабану, разумеется.
– А допустим, ты живёшь в мире, где победа невозможна. Ну вот невозможна, и всё тут. Все знают, что враг неминуемо победит либо будет глухая ничья.
Верховный вскочил, опрокинув стул.
– Не сметь такое! Вы что! На гауптвахте будете сидеть до самого конца мировой истории. Даже думать такое не рискуйте. С такими мыслями лучше сразу не жить.
– Не будем кипятиться, – муркнул Вындрик, – это нам для исследования. Будто мы доктора.
В палату оперативно вошли охранники с бердышами наперевес. Немного отпыхтевшись, Верховный отослал их обратно и снова уселся за стол переговоров.
– Когда ты думаешь только о победе, то открывается новое измерение – видишь вокруг себя и на горизонте что-то такое, чего раньше не видел?
– Победа как оптика? Это мне близко. В каждом из нас и в каждой окружающей нас вещи есть что-то военное. Во всём можно увидеть оружие или иное средство борьбы с врагом. Я сам – это прежде всего оружие: меч, щит, реактивный миномёт.
– Отравляющий газ.
– Да. Когда ты думаешь о победе над абсолютным врагом, ты знаешь, что весь мир – это поле битвы. И эта война длится от начала времён. Каждый должен выбрать, на чьей он стороне. Всё остальное детали. Некоторые рисуют себе картины, в которых враг отождествляется с каким-нибудь жутким существом, с какой-нибудь ужасающей стихией, с каким-нибудь жестоким принципом. Но это так – для пущего остервенения.
– А когда ты рано или поздно помер? В бою или так. Что с тобой будет?
– Это как скамейка запасных. Смерть – это тоже происки врага. Когда враг будет повержен, смерти больше не будет. То есть все мёртвые снова будут живы. Если они, конечно, внесли свой вклад в эту победу, а не перешли на сторону зла и смерти.
– Воскреснут, что ли? – буркала Вындрика расширились сверх всяких приличий.
– Так точно. Воскреснут. Будто и не умирали вовсе.
– А время случаем не остановится?
– Скорее всего.
– И какая она будет – вечная победа?
– Если ты и захочешь застыть в каком-нибудь мгновении, то это как раз миг победы. Он соединит в себе все блага, которые ты только можешь вообразить, и великое множество тех, что не можешь. Ничем не замутнённых благ, заметь.
– Значит, победу над врагом можно понимать как некий абсолют?
– Не только можно, но и строго нужно. Победа над врагом – это конец мира, к которому мы привыкли, конец всей истории, которая есть не что иное, как война добра и зла.
Вындрик жестоко вгрызся в свою мякоть, вылавливая вражески укусившую его блоху.
Жил-был Вындрик собака лютый и всю жизнь искал достойного соперника, чтобы одержать настоящую победу. Но так никого равного себе и не нашёл. Поэтому пришлось вступить ему в сражение с самим собой. Началась битва не на жизнь, а на смерть. Да так до сих пор и не закончилась, потому что силы поединщиков оказались странным образом равны. Стороны несут потери, но не сдаются. И ничью тоже не признают, ибо компромисс в этой войне невозможен.
– Мы на Руси, конечно, любим повоевать. Морды друг другу побить и тому подобное. Это весело. Но из-за того что мы это дело любим, его у нас слишком много. А из-за того что его у нас слишком много, мы его не любим. Когда слишком долго воюешь, уже и победа не в радость. Так что мы на всё готовы, лишь бы, как говорится, не было войны. Потому ваш смысл, конечно, хороший, но недостаточно. Средний такой.
– Не пора ли нам, – рявкнул Вындрик, чуя недоброе, – уже пойти отсюдова.
– Пожалуй, пора, – вкрадчиво прошептал Павлин Матвеевич. – Мы и так много времени отняли у занятого человека.
– Так что же, – приподнялся Верховный, – принимаете вы наш смысл? Записываетесь добровольцами в нашу армию добра, а не зловольцами в армию зла?
– Да я с радостью, – бесстрашно отвечал Иван. – Вы меня практически убедили. Для русского человека в самый раз. В общем-то трудно даже себе представить, что может быть лучше. Мы ведь ничего делать не умеем и не хотим. Но только скажи, что это для военных целей – откуда берутся творческие энергии и всяческое мастерство. Только нам ещё надо побродить тут, посмотреть другие смыслы.
– Другие смыслы? – выразил суровое недоумение главнокомандующий. – Это вы, получается, предатели? Клевреты? Эмиссары врага? Я тут перед вами битый час распинаюсь, а вы “побродить”? Да я вам десять лет расстрела. А ну, стража! Хватайте-ка этих смыслопродавцев. Им наша победа не по вкусу.
Тут, пока Павлин Матвеевич кричал своё привычное “вы не имеете права” и “это незаконно”, Вындрик как выпустил из всех орудий своего массивного тельца все виды ядовитых веществ, ажно в помещении вообще стало невозможно находиться. Стражники и Главнокомандующий ослепли, оглохли и стали задыхаться. Иван и его команда ринулись на выход, но ставка была окружена войсками. Тогда они в окно, а там крутой склон горы. Вындрик не смутился – лёг на бок и покатился по склону, ему хоть бы что. За ним, что делать, так же покатились оба остальные. Вслед за ними полетели всевозможные боевые снаряды.