Юрий Владимирович Тихонравов
Поход Ивана-дурака за смыслом
Глава XII. Бесконечное чернолесье,
где Кот-Баюн баит, что смысл – это бездна
§ 1. Неисчерпаемость
Не успели Иван с Брыклей опомниться от своего исчезновения, возвращения из небытия и других приключений, как ощутили на себе взгляд, полный бездонного презрения. Оглянулись – а перед ними огромная морда Кота-Баюна. Такая огромная, что заслонила всё остальное его собравшееся в комок тело.
Кот-Баюн ничего не говорил и вообще не шевелил ни одной мельчайшей частью свой мордени, но передавал свои мысли прямо в мозг дурака и адвоката. Или прямо в душу, тут уж у кого какой смысл. Даже самописная грамота невольно записывала всё, что транслировал Кот. Плевалась, стирала, а потом опять записывала, даже самые грязные ругательства, не в силах устоять перед мыслительным натиском.
Павлин Матвеевич Брыкля, выдающийся федеральный адвокат нашего времени, хотел было заявить решительный протест, но оказался совершенно подавлен беспримерным высокомерием волшебного лесного кота. Самая мысль о протесте, только возникнув, немедленно утопала в потоках котовой умственной скверны.
Одному только Ивану было всё как с гуся вода. Потому что Иван был настоящий дурак. Мозг и душа у него были, а ума никакого не было, так что все воздействия Кота-Баюна немедля отскакивали обратно в наглую жирную морду фантастического животного. Зверюге это было неприятно, поэтому он мысленно спросил Ивана.
– К чему ты тут такой взялся. Мне всегда отвратительно, когда кто-то ходит, а сейчас вдвойне или даже втройне.
– Мы тут составляем мысленный фоторобот смысла, по царскому заданию, – мысленно же ответил Иван. – Чтобы потом по этому фотороботу его самого найти.
– А это ещё кто с тобой, – мысленно поморщился Кот.
– А это мой адвокат.
– К чему тебе в Тёмном лесу адвокат.
– Мне всё равно, я дурак. Адвоката мне царь прислал. Чтоб защищал меня от всяких напастей, если что.
Где-то между этими словами промелькнуло и растаяло Павлиново уточнение: “федеральный адвокат”.
– Какие же вы все мерзкие и ужасные, – привычно констатировал Кот-Баюн. – Как вас только земля носит.
– Расскажи нам про смысл – мы сразу и уйдём.
– Проклятые уродские свинопаскудные тошнопакостные шантажисты. Приходят, гадят и ещё чего-то требуют.
– Ага, мы такие.
Федеральный адвокат даже не знал, что добавить, и мысленно аплодировал Ивану.
– А ну как я вас мысленно до самоубийства доведу.
– Это статья, – только и нашёл в себе сил мысленно пропищать Павлин Матвеевич.
– Оно, конечно, так, – рассудил Иван. – Только всё равно тебе будет неприятно. Тем более что я долго продержусь – у меня столько ума нет, чтобы до самоубийства дойти.
Кот-Баюн мысленно содрогнулся и горько вздохнул.
– Какие же вы все гнусные, гадопохабные, неудобопрашивые и муторные. Ладно.
– Ладно, – подтвердил Иван.
А федеральный адвокат мысленно молчал.
– Про смысл знаю мало. Потому что его практически нет. А что есть, то его всячески отрицает и попирает. Но одно знаю точно. Это такая штуковина, которая никогда не надоест или как-нибудь ещё не обнаружит свою ограниченность.
– Во ты задвинул, котейка.
– Настаиваю, чтобы меня так не называть. Я Кот-Баюн.
– Очень приятно, а я Иван-дурак. Ты меня не смущай своими хитрыми мыслеформами. Говори по-простому, как для дураков.
– Но вот хотел ты, к примеру, машину купить или в Париж съездить или жениться или на самую высокую гору залезть и прыгнуть оттуда. Был это твой смысл. И вот купил, съездил, женился, залез, прыгнул. И что теперь. Теперь смысла нет. Стало быть, и не было его. Было что-то другое заместо смысла. Потому что настоящего смысла хватает не на какое-то время, а хоть навсегда.
– Уже лучше.
– Или другой случай. Хотел в нарды научиться играть лучше всех.
– Лучше в шахматы, – внезапно встрял Павлин Матвеевич.
– Всё равно. Научился. Играешь-играешь, у всех выигрываешь, всё тебе нравится. А потом вдруг раз – и надоело. Сколько можно. Одни и те же позиции, одни и те же комбинации. Это тоже не смысл. Когда смысл, то никогда не надоедает. Хоть бесконечное время.
– Вот спасибо тебе, Кот-Баюн…
– Только не надо этого, – с болью и горечью прервал Ивана Кот. – Сразу уходите и не возвращайтесь. И лучше знаете что – идите вон на ту гору.
Кот-Баюн указал на высоченный островерхий утёс, торчащий из непроглядного тумана. – Там вас точно научат, что такое смысл. Авось и не вернётесь.
И пошли они Тёмным лесом куда указано. На достаточном удалении самописная грамота наконец стёрла всю котовую матерщину и записала регулярную сводку. Смысл переживается, рождает последнюю надежду, обменивается на целую жизнь, преследуется всеми средствами, выше всего прочего, задаёт стандарты, открывает свой аспект, годится всякому, не связан с обстоятельствами, не зависит от предшествующих умопостроений и никогда, никогда, никогда не исчерпывается.
§ 2. Видение Ивана-дурака о том, как он проживает свою жизнь ради полёта в космос
Жил-был Иван-дурак и всю жизнь хотел в космос туристом слетать. Это вам не шутки, тут надо тренироваться до полного одурения. Но Ивану было дальше дуреть уже некуда, так что он прошёл все испытания и полетел. Вышел в скафандре в открытый космос и радуется. "Я в космосе", дескать. А потом посмотрел на матушку-Землю и бесконечную чёрную темноту вокруг и радоваться отчего-то перестал. "И чё? И ничё". Вернулся из космоса грустный. Вот слетал. Что теперь-то делать?
§ 3. Видение Ивана-дурака о том, как он проживает свою жизнь ради женитьбы
Жил-был Иван-дурак и всю жизнь мечтал жениться на Василисе Премудрой. Так, вы представляете себе, женился. Никто не понял как. Ну женился. Однако же он-то думал, что это будет космос. А Василиса Премудрая оказалась обычной бабой. И семейный быт оказался самым обычным, как везде. Затосковал Иван и повесился. Зато денежки его, накопленные на официальной царской службе, все жене остались. Василиса всё премудро рассчитала.
Глава XIII. Утёс вечности,
где Кощей Бессмертный трещит, что смысл – это навсегда
§ 1. Остановка
А кто это у нас по отвесу ползёт, аки по низине. А это Иван наш дурак с адвокатом своим взбираются по утёсу в поисках – не самого смысла даже – а хотя бы образа его, чтобы понять, как его узнать, коли встретишь. Продолжительно ползут, Павлин Матвеевич весь свой костюм дорогой уже в клочья изорвал.
Долго они спорили у подножия утёса, надо ли на него лезть по указанию Кота-Баюна и надо ли федеральному адвокату вместе с дураком Иваном это делать, коли уж тому это в головёнку втемяшилось. Мог бы и без адвоката, по крайней мере без федерального. Но нет – нет никого упрямее дураков. Без адвоката, говорил Иван, не могу пойти. И не пойти, говорил, тоже не могу. А если что, придётся царю весточку отослать, что так, мол, и так – отказался федеральный адвокат услуги оказывать, пришлите другого, но тоже федерального, не ниже.
Павлин Матвеевич был, конечно, интеллигентный человек, но за время штурма утёса уже научил Ивана-дурака, человека простого и опытного, семидесяти семи новым матерным словам и оборотам. Иван был настолько изумлён, что не чуял под собою утёса и лез в два раза быстрее, чем мог, в том числе через самые неприступные скальные извивы. От этого господин Брыкля становился только креативнее. Так они на самозаводящемся духовном двигателе и доползли до самого верха.
Наверху же их никто не ждал. Не в том смысле, что там никого не было, а в том смысле, что там сидел сам Кощей Бессмертный, пребывая в глубочайшей медитации, и никого не ждал, в том числе Ивана, тем более с его адвокатом. Кощей представлял собой, как полагается, скелет, тесно обтянутый полупрозрачной кожей. Сидел он в положении лотоса-цветка и сверлил леденящими глазами бездонное небо над Тёмным лесом.
Иван хотел по-простому сразу спросить его о свойствах смысла, но уставший Павлин Матвеевич сурово ухватил его за ногу.
– Никшни, – изрёк правовед. – Смотри, какой худой. Он нас сожрёт, как только очнётся. Пусть лучше продолжает режим экономии.
– А что же делать, – попытался понять Иван. – Зря, что ли, мы сюда карабкались.
– Конечно, зря. Я это ещё внизу сказал. Надо спуститься обратно и извлечь непреложный урок из моей правоты. Счёт я пришлю.
– Ну уж нет. Мы, дураки, никогда оглобли не поворачиваем. Только вперёд, что бы там ни было. Имейте уважение к нашим корпоративным принципам.
– Корпоративные принципы? Никогда не слышал о таких. А ведь я федеральный адвокат. Значит, и нету их. Это ты нарочно выдумал, чтобы мне гонорар за правоту не платить.
Иван хотел было возразить, но тут Кощей из-за злобного шипения отвлёкся от своей медитации и бросил леденящий взгляд в сторону висящих по сторонам пришельцев.
– Повод заморозить вас вы мне уже дали. Но чтобы мне не зря было из медитации выходить, дайте мне повод ещё для чего-нибудь. А уже потом я вас всё равно заморожу.
– Ваше бессмертейшество, я тут вообще ни при чём, – поспешил со своим ходатайством Павлин Матвеевич. – Меня сюда привели под давлением психологического насилия.
– Невиновный, значит?
– Совершенно, безусловно и безупречно невиновный, ваша честь-перечесть.
– Значит, первым пойдёшь на ледышки. Я невиновных особенно люблю. Или ты тоже невиновный? – обратился Кощей к Ивану.
– Я дурак, – как всегда гордо заявил Иван. – Выводы делайте сами.
Кощей даже на мгновение опустил свой леденящий взгляд. Дурак всегда виновен? Или дурак всегда невиновен? Это проблемка ещё на тыщу-другую лет глубочайшей медитации.
– А что же тебе тут понадобилось, – задумчиво подобрел Кощей.
– Царь меня за смыслом послал, а чтобы узнать, что это, я с адвокатом по Тёмному лесу шатаюсь, информацию собираю – байки всякие, фольклор местный.
– Смысл? Было что-то такое. В далёкой юности.
– У вас и юность была? – попытался заискиванием компенсировать свою невиновность Павлин Матвеевич.
– Да, только бесконечное количество лет тому. Так что почитай и не было. Так вот насчёт смысла, – вернулся Кощей к Ивану. – Смысл – это такая штука, на которой ты можешь остановиться. Совсем.
– В смысле перестать бегать? – живо отозвался Иван.
– И бегать, и прыгать, и ходить, и ползать, и вообще как-либо куда-либо стремиться. Полная остановка. Бездвижность. Вечность.
– Как в гробу, что ли?
– Так да не так. Вечность – это не наша обычная жизнь, где мы мечемся и суетимся, но и не смерть. Это надо постараться вообразить. Что-то такое между жизнью и смертью – когда ты жив, но тебе не надо шевелиться, потому что и так уже всё сделано.
– Он дурак, – опять встрял адвокат.
– Нишкни, – постановил Кощей Бессмертный и зыркнул.
– У меня с воображением тоже не очень, – заскромничал Иван.
– Вот если я тебя заморожу – а я тебя непременно заморожу – ты не умрёшь, но застынешь. У будешь наедине со своей последней мыслью, мелькнувшей у тебя перед заморозкой. Ну как с мыслью – с чувством, переживанием, с чем-то таким. Так оно мимолётно, а при моей специальной заморозке оно загустевает до состояния полной стабильности. И вся суть пытки в том, что обычно у людей такое в голове, что останься оно там на мгновение дольше, тут же становится мерзким и постылым. А представь, если это мгновение растягивается и останавливается. Ад. Со смыслом же наоборот. Когда ты достиг своего смысла, ты можешь заморозиться в любой момент, и хоть бы хны. Потому что от смысла ты никогда не устанешь. Иначе какой же это смысл.
Иван-дурак так заслушался Кощея с его звенящим голосом, что совсем забылся, при этом усиленно ковыряясь в носу.
– Я называю это свойство никогда не надоедать, даже в самой глубокой заморозке – вечностностью, – Кощей ажно причмокнул от удовольствия и тоже как-то забылся.
Один только федеральный адвокат помнил себя и угрозу своему благосостоянию. В голове у него было такое, что останавливаться было нельзя ни на микроскопический миг. Увидел он, что мимо вершины утёса проплывает облако странное. Тут Кощей очнулся и стал злобно предвкушать, как заморозит непрошеных гостей. Откуда только в Павлине Матвеевиче прыть взялась, как в молодом. Он хвать Ивана и как прыгнет с утёса прямо в облако. Иван только крякнул. Облако оказалось каким-то не то твёрдым, не то мягким, но во всяком случае не жидким и не газообразным, как можно было здраво предположить. Брыкля уцепился за его уступ и повис, держа Ивана. При исполнении трюка, однако, из-за пазухи Ивана вывалилась грамота самописная. Иван её только в самый последний момент за тесёмку удержал. Кощей же в это время как пульнёт леденящим взглядом по облаку.
– Ну всё, – интеллигентно подумал федеральный адвокат, – хана.
Облако, однако, изящно парировало леденящий луч и ускорилось в направлении от утёса. На облаке висел Брыкля, который держал Ивана, который держал за тесёмку самописную грамоту, которая передавала в Центр такие слова. Смысл можно почувствовать, смысл должен быть осуществим, смысл равен целой жизни, к смыслу стремятся, смысл ценят выше всего, смыслом оценивают всё остальное, смысл открывает своё измерение, смысл для всех, смысл для любых обстоятельств, смысл рождает картин мира, смысл неисчерпаем, смысл имеет свой прообраз в вечности.
§ 2. Видение Ивана-дурака о том, как он проживает свою жизнь ради мороженого
Жил-был Иван-дурак и очень любил мороженое. Постоянно его ел. До того дошёл, что прокрался на фабрику мороженого и пристроился к конвейеру. И так заморозился там, что не мог пальцем шевельнуть, но сознание его ещё теплилось где-то глубоко внутри. А мороженное продолжало поступать в организм Ивана регулярно и его поддерживать. Иван уже не мог видеть это проклятое мороженое, но что делать.
§ 3. Видение Ивана-дурака о том, как он проживает свою жизнь ради самого себя
Жил-был Иван-дурак и однажды увидел своё отражение в зеркале под таким благоприятным углом, что немедленно влюбился. С тех пор не отходил от этого зеркала и любовался собою. Когда же это стало его истощать, некая добрая волшебница или даже богиня сжалилась над Иваном и сделала так, чтобы Иван мог ходить куда угодно и заниматься любыми делами, а притом видеть кругом только самого себя. Иван поначалу очень был счастлив, но через-пару тройку лет слегка утомился. "Ты пойми, – сказал он самому себе, – я тебя люблю, ты у меня единственный и всё такое, но должно же быть и какое-то личное пространство". "Конечно, – согласился сам с собою Иван, – только ты верно заметил, что я у тебя единственный. Мы с тобой навеки вместе, и никуда друг от друга не денемся". Затужил Иван и откусил сам себе голову.
Глава XIV. Запредельное облако,
где Сирин, Гамаюн и Алконост внушают, что смысл – это абсолют
§ 1. По ту сторону этого
Уклоняясь от леденящего взгляда Кощея, странное облако устремилось в стратосферу, что в тоже странно, так как в стратосфере тоже прохладно. Видимо, облако или тот, кто им управлял, это внезапно осознало или осознал или осознала, так как стремительный подъём резко остановился. Брыкля, Иван и грамота по инерции продолжили свой полёт, в результате чего прорвались своими телами сквозь стены облака неизвестной консистенции и оказались внутри.
Внутреннее пространство облака оказалось гораздо больше его внешнего размера. Но при этом было как будто и не пространство вовсе, а нечто пространствоподобное. То есть двигаться в нём было можно, но границы его были не видны и определить, где верх, где низ, где право, а где лево, было затруднительно. Это была какая-то квинтэссенция Тёмного леса, которая сама по себе была настолько туманна, что уже нельзя было сказать, лес ли это.
И вот посреди этой неопределённости пребывали три чудесных существа. Они нагло контрастировали с окружающей тёмно-серостью. Если среда была хоть глаз выколи, то существа были цветастыми прямо-таки вырви глаз. Хотя, с другой стороны, хоть выколи, хоть вырви, всё равно остаёшься без глаз. Так что это была своего рода гармония. При этом они ещё переливались.
– Меня зовут Павлин Матвеевич Брыкля, федеральный адвокат, прикомандированный самим царём-батюшкой к присутствующему тут же Ивану, официальному дураку, откомандированному тем же царём-батюшкой для поисков потерянного смысла, – вырвалось у дровоката.
– Здравствуйте, – невольно продолжила мысль самописная грамота. – Не знала, что я могу обращаться к кому-либо, кроме Центра. Я грамота самописная, выделенная из казны Ивану, официальному дураку, для документирования случающихся с ним событий и своевременного информирования Центра о результатах его миссии.
– А я дурак, – остался невозмутимым Иван. – Поэтому больше ничего о себе сказать не могу.
Три существа то ли пошевелились, то ли не пошевелились, понять это было невозможно. Только в головах у Ивана и Павлина, а также на теле самописной грамоты чудесным образом отразилось, что перед ними птица Сирин, птица Гамаюн и птица Алконост. Они то ли пели, то ли не пели, то ли сидели, то ли стояли, то ли парили, то ли вообще неизвестно что. Судить об этом было решительно невмоготу. Однако чувство у всех вновь прибывших было такое, что… опять-таки непонятное какое-то чувство.
В ответ на то ли заданный, то ли незаданный вопрос Иван произнёс.
– Мы уже тут многих повидали, опросили, от многих получили ценные сведения. Почти все пытались нам как-нибудь навредить. Пока понятно только одно – что смысл не в деньгах. Хотя это и обидно.
– Значит, вы утверждаете, что смысл должен быть таким, чтобы его можно было представить в виде безусловного и предельного совершенства за пределами повседневности и природы, – язвительно отреагировал на то ли данный, то ли не данный ответ Брыкля. – Это даже мне непонятно, официальному адвокату, что же говорить об Иване, федеральном дураке. А если Ивану непонятно, как же он смысл до царства донесёт.
– У меня написалось какое-то слово, из-за которого, если я его передам в Центр, меня могут расстрелять вместе с семьёй, – чуть не плача сообщила самописная грамота.
– Какое? – хором заинтересовались дурак и адвокат.
– Тр… тр… транс… транс-цен-дент-ность.
– Это возмутительно, – констатировал Павлин Матвеевич. – Как есть препятствование выполнению задания государственной важности.
Грамоту прямо трясло от происходящего. Вся надежда теплилась только на Ивана.
– Если вы меня спросите, зачем мы вообще тут шляемся, то я не смогу ответить. От всех этих примет, которые мы насобирали в Тёмном лесу, всё равно никакого толку.
Тут глаза всех трёх неземных птиц то ли расширились, то ли не расширились, крыльями они то ли замахали, то ли не замахали, и то ли стало, то ли не стало от них исходить волшебное сияние. Понять по-прежнему было нельзя.
Грамота всё это не выдержала и сломалась. Господин Брыкля позеленел от злости, всем своим видом показывая, что столкнулся с очевидным экстремизмом. Иван же продолжал функционировать как железобетонный официальный дурак, которому всё нипочём.
– Что вы мне объясняете – вы мне объясните. Допустим, всё это делается только для того, чтобы я просто привык к смыслу. Но сколько же можно? Мне нравится Тёмный лес, я тут как рыба в воде, но что-то и я замаялся.
Далее то ли последовал, то ли не последовал сеанс невыразимого общения, в ходе которого Ивану было категорически внушено, что так надо. Дескать, по тем признакам смысла, с которыми его знакомят чудища Тёмного леса, он потом сможет достоверно отличать истинный смысл от ложного. Прямо можно будет сверять по грамоте. А теперь-де важно усвоить очень важный признак смысла – его нездешнюю укоренённость.
– Да что же это вы надо мною, над дураком, издеваетесь. Я вообще не понимаю, что вы мне то ли говорите, то ли не говорите.
Тут Сирин, Гамаюн и Алконост то ли показали, то ли не показали Ивану абсолютного Брыклю, то есть идеального федерального адвоката – вне пространства и времени, вне телесных ограничений, вне законов человеческих и природных. Ужаснулся Иван. Не был бы дураком – обязательно поседел бы.
– Ну вот, например, деньги – их нельзя представить в виде таких идеальных денег вне пространства и времени. Или, например, костюмчик новый. Нет, нельзя. А что можно? Удовольствие можно. Или славу. Или власть.
Вот так и смысл, сказал про себя Иван, будто во сне. Коли его можно представить в виде абсолюта за пределами всего, он настоящий. А коли нет, то нет. Всё это теперь Ивану нужно было самому написать на грамоте, самописность которой была испорчена. Но только он хотел это сделать, как облако исчезло, а они с грамотой и с Брыклей утратили всякую почву под собой и стали стремительно падать из стратосферы назад к родной земле.
§ 2. Видение Ивана-дурака о том, как он проживает свою жизнь ради своей репы
Жил-был Иван-дурак и всю жизнь хотел отрастить самую большую в мире репу. Долго старался, холил её, лелеял, обихаживали баловал – и наконец вырастил. Репу Ивана занесли во все книги рекордов, а самому Ивану дали все нужные сертификаты. Изо всех возможных миров слетелись ценители, чтобы запечатлеть иванов успех, даже математические существа из мира идей. Давай, говорят, мы тебя, Иван, к нам возьмём – будешь вечным идеальным Иваном. А как же репа? А репу твою взять не можем, она слишком материальная, в горнем мире она ничего собой представлять не будет – там вообще не едят. Осерчал Иван и прогнал заезжие сущности вон. Оставшуюся жизнь прожил с той репой душа в душу, пока не помер. Так их вместе и похоронили.
§ 3. Видение Ивана-дурака о том, как он проживает свою жизнь ради закона
Жил-был Иван-дурак и всю жизнь по закону. Никаких правил никогда не нарушал, всему следовал, всё в точности исполнял. Даже самые глупые и абсурдные законоположения были для него святы. Помер Иван и попал прямо в рай за свою законопослушность. Как он там оказался, первым делом к главному архангелу: дескать, какие тут правила – я буду их соблюдать. Оказалось, никаких. Как никаких? А вот так. Это для юдоли испытаний нужны законы, а тут уже всё. Опешил Иван. И стал рай для него пуще ада.
