Юрий Витальевич Яньшин
Формула Бога. Возвращение
Захария, ничуть не колеблясь, вошел в кабинет. За время его отсутствия, в кабинете, так же как и в приемной разительных перемен не случилось. Всё тот же толстый, с длинным по щиколотку ворсом шемаханский ковер во всю площадь немаленького помещения, стены, облицованные светло-ореховыми панелями, высокие и широкие окна с подоконниками, уставленными всевозможными цветами в горшочках, массивный дубовый стол, расположенный у противоположной от входа стены заваленный бумагами и аппаратами телефонно-селекторной связи. Шеф был отчаянным ретроградом, поэтому предпочитал держать в руках телефонную трубку, стилизованную под «старину», нежели носить в ухе шарик миниатюрный шарик связи. К столу шефа был перпендикулярно приставлен столик поменьше с двумя приставленными к нему изящными золочеными креслицами в стиле барокко. Все как было в прошлый раз. Шефа во главе стола не было. Среди обильной зелени, усеявшей подоконники, Захария не сразу увидел своего начальника. Тот стоял в проеме окна, держа в руках небольшую садовую лейку из которой бережно поливал предмет своей ничем не обоснованной гордости и вполне обоснованного бесконечного разочарования – гигантскую маммилярию . «Проклятая верблюжья колючка»,– как в сердцах иногда выражался он в адрес своего кактуса, вымахала, чуть ли не в два метра, но упорно не желала зацветать. Впрочем, когда у шефа было хорошее настроение, то «проклятая верблюжья колючка» превращалась в «наш ответ лорду Керзону». Архангел повернул голову в сторону вошедшего. На вид непосвященного, старшему ангелу было примерно за пятьдесят лет, а никак не восемь тысяч, о чем свидетельствовали документы. Впрочем, этого нельзя было сказать и о самом Захарии. Тридцатилетние с хвостиком черты его лица скрывали за собой почти пять тысяч лет полной приключениями жизни. Светлая улыбка неподдельной радости моментально озарила резкие черты лица архангела, изборожденные глубокими вертикальными морщинами. Рот растянулся в благостной улыбке, обнажая ряд ровных, как на подбор, белых и крепких зубов, нерастраченных в подковерных баталиях с недоброжелателями. Однако все это не помешало Захарии заметить, что-то новое в поведении начальника. Громадные, будто выкованные из цельного куска серебра крылья в радостном возбуждении слегка приподнялись и опустились за его могучей спиной. Но глаза, при этом, у него были какими-то испуганными и немного растерянными, будто он только что увидел привидение «белой дамы» в Несвижском замке. «Что это с ним?» – подумал Захария. «Неужели он не ждал моего возвращения?» Впрочем, эта немая неловкость продолжалась всего лишь доли секунд. Старший ангел быстро взял себя в руки.
– А поворотись-ка, сынку! Экой ты смешной какой! И эдак все ходят у вас в райских кущах ?! – слегка переиначив и адаптировав известную всем фразу, воскликнул он. Заведующий сектором любил щегольнуть прекрасным знанием русской литературной классики. Все окружающие были в курсе его маленького увлечения и всегда охотно принимали его манеру общения.
Гавриил подошел и крепко по-отечески обнял подчиненного за плечи. При этом крылья старшего ангела взметнулись, чуть ли не к потолку, создавая неслабое дуновение в кабинете. Слегка отстранив от себя прибывшего из командировки, но, не выпуская его плеч из своих рук, добродушно пророкотал:
– Хорош! Хорош!
На попытку Захарии доложиться о прибытии по всей полагающейся форме, заведующий только отмахнулся:
– Молчи! Все знаю! И про жизнь твою, и про дела, и про твои подвиги, особенно последний. Сводку уже доставили. Читал! – кивнул он на стол с бумагами. – Пойдем-пойдем, проходи, садись.
Ненавязчиво подталкивая, усадил в золоченое кресло. В свое, начальственное, садиться не стал, а сел в такое же напротив. Улыбка его по-прежнему светилась лаской и гордостью, за собственным трудом взращенные кадры. А глаза уже не были такими испуганными, как вначале. Не давая раскрыть рта, он продолжил:
– Ты у нас герой по всем статьям. Это ведь твое девяносто девятое – последнее перевоплощение. Помнишь, что я тебе обещал в прошлый раз перед твоим уходом?! Приказ о присвоении очередного звания я уже подписал. Он с утра лежит и дожидается тебя в канцелярии. Ну да ты это уже и так понял, когда одевался, – кивнул он на новую тогу Захарии.
– Да я, собственно…, – начал было тот, но опять умолк под натиском шефа.
– Да-да, все понимаю, – опять вскинулся старший ангел. – Твой последний подвиг ставит не просто точку в твоей полевой работе, но, не побоюсь высоких слов, а жирный восклицательный знак! – произнес пафосом он, многозначительно поднимая указующий перст, кверху. – Мало того, что ты спас душу реципиента, не дав завладеть ею темным силам, – и театрально при этом сплюнул через левое плечо, – так еще и уберег от смерти дитя малое, ценой своей жизни!
– Да это он сам изловчился как-то, – вставил Захария.
– Сам?! Скажешь тоже! Сам прекрасно знаешь, что ничего бы он без тебя не сделал, не будь вы с ним одно целое. Я же еще утром просматривал видеоматериалы отчета. Это ведь ты придал ему силы отшвырнуть ребенка метров на десять! Теперь, благодаря тебе, нашего полку прибыло. Реципиент, – тут он невольно поморщился, видимо не нравилось ему это новомодное слово, – не только завершил свой отмерянный Всевышним жизненный путь, не замарав себя никакими бесчестными поступками, удостоившись попадания в Райские Кущи, но и сможет впоследствии пополнить наши ряды, став, как и ты, полевым агентом. Он сейчас на сорокадневном карантине, в отстойнике. Если захочешь на него потом взглянуть, то могу устроить…
– Да нет, не надо, – вяло отмахнулся Захария. – Пусть приходит в себя. Ему ведь сейчас тоже будет тяжело после карантина и перемещения. – И уже совсем тихо добавил себе под нос, – как и мне.
Гавриил, не обращая внимания на сказанные почти шепотом слова подчиненного, продолжал:
– Так вот. К чему это я?! Ах, да. С учетом твоих прошлых заслуг, да еще последнего подвига… это ведь как-никак тянет на Ангельскую Звезду с Терновым Венцом и Косицами! В общем, есть мнение, выйти к руководству с ходатайством о награждении тебя этим орденом. Бумаги выправим и отправим сегодня же наверх.
Не увидев на лице собеседника ожидаемой им радости от награды, Гавриил продолжил:
– Да и то сказать, ценз по перевоплощениям тобой выполнен. И выполнен успешно. За все девяносто девять перевоплощений ни одного замечания. Все твои подопечные, не просто обрели покой и новую жизнь в Райских Кущах, но и пополнили именно наши – ангельские ряды. Рай гордится такими как ты, – говорил старший ангел, опять тыча указательным пальцем куда-то кверху и смешно при этом вращая глазами. Какой-то ненатуральной театральщиной веяло от всего этого. Захарии все никак не удавалось вставить хоть словечко. Складывалось впечатление, что шеф просто боится давать ему эту возможность. И все же уловив момент, когда начальник набрал побольше воздуха в грудь для произнесения очередной выспоренной тирады, он успел произнести тихим, но твердым голосом:
– Пожалуйста, разрешите высказать просьбу?!
Эти слова, словно иголки, пронзили Гавриила, который в этот момент был похож на воздушный шарик. Сходство было тем более очевидным, что шеф, услышав просьбу издал губами какой-то невообразимый звук – нечто среднее между всхлипом и иканием одновременно. Разом «сдулся», осел и даже как-то приопустил крылья, чинно реявшие над головой до сего момента. Не сообразив, что сказать, только кивнул. Тем временем Захария, опустив глаза в столешницу, произнес:
– Видите ли… Мне срочно нужно вернуться назад. Просто необходимо, – с натугой выталкивая из себя слова начал он. Видя, как медленно, но верно шеф превращается в подобие «лотовой» жены, продолжил уже чуть более уверенно. – Дело отнюдь не завершено. Остался ребенок. Сирота. Чистая и ничем не замутненная детская душа, – говорил он короткими и рублеными фразами. – Мы просто обязаны спасти ребенка. Насколько я знаю, к ней никто еще не подселен, а только пока планируется. Ребенок находится без должного присмотра. Но даже если и подселят в ближайшее время, то сами понимаете, ангел-хранитель не может уберечь ни от случайностей и превратностей судьбы, ни от травматизма. Он всего лишь выступает в роли советчика. Я же прошу, только изыскать возможность моего внедрения в кого-нибудь, кто находится рядом, – голос его крепчал. – Вы понимаете, что с ней будет, если мы ее сейчас упустим или физически не убережем?! И это в тот момент, когда силы зла не упускают ни малейшей возможности для того, чтобы завладеть еще не окрепшими душами! А тут такой шикарный случай – сирота!
Услыхав какие-то чавкающе-булькающие звуки, поднял глаза к собеседнику. Звуки исходили от шефа, непроизвольно шлепающего губами. Лицо его, которое еще пару минут назад было таким благообразным, сейчас представляло собой огромный белорусский буряк, с размаху насаженный на метровые в поперечине плечи.
– Да…да…да, какая она к бесу сирота!? – мелко крестя рот щепотью просипел архангел. – Ты что, сирот никогда не встречал?! Терминологии не знаешь?! Так в Божепедию глянь!
– Да знаю я терминологию! – начал уже злиться Захария. – А только для нее, отцом и матерью были мы с моим подопечным! И вы, товарищ генерал-лейтенант, прекрасно это сами знаете. И еще знаете, – вколачивал он слова, как гвозди, – что Оксанка или доканает девчушку окончательно в очередном приступе религиозной экзальтации, либо сделает так, что та обозлится на весь белый свет и уж тогда ее душа точно не сможет попасть к нам, а значит и все мои труды насмарку пойдут. Мне сейчас чудом удалось спасти ребенка. Не душу – всего лишь тело. Я и дальше хочу этим заниматься.
– Смотри-ка, какой защитник сирот выискался! Ты что, забыл, чем закончилась твоя прошлая миссия?! Разве не ты подставил под огонь пулемета свое тело при штурме дворца Амина , чтобы прикрыть собой того молодого лейтенантика?! А ведь у тебя тогда было, если не ошибаюсь, двое маленьких детей! Или ты тогда не думал, что сиротишь детей своих?!
– Напрасно, вы, товарищ генерал вспомнили тот случай! Но я отвечу. Дети не были сиротами. У них была мать. Бала страна. Время было другое, да и люди были другими тоже.
– Время не может быть тем или иным. Оно есть объективное проявление реального настоящего, векторально устремленного в будущее, – витиевато выразился Гавриил в несвойственной ему манере.
– Может. И вы это знаете даже лучше чем я. Как сказал, не помню кто: «бывали хуже времена, но не было подлей». Так как-то.
– Мальчишка! Ты меня еще поучи! – опять было вскипел начальник.
– Простите, товарищ генерал! – чувствуя, что несколько перегнул палку, произнес Захария, сбавляя тон. – А только ведь обидно получается. Когда такая борьба идет буквально за каждую душу, а тут…, – и он неопределенно махнул рукой.
– Что тут?! Договаривай! – вскинулся опять шеф.
Что договаривать-то? Все на поверхности. Плавает, так сказать…
– Но-но,– насупился архангел, и крылья за его спиной встопорщились. – Попрошу без намеков у меня.
– Ни сном, ни духом, – и уже голосом вкрадчивым и по заговорщически тихим голосом продолжил он, – У нас тут хоть и рай и служба райская считается, а все равно, как ни крути, заведение казенное. Все как у людей. Со своей иерархией, так ее и растак… Ангелы ведь тоже, в большинстве своем те же люди, только бывшие, а значит, и мыслят, и поступки совершают тоже по своей сути людские.
– Ну-ну, продолжай, – насторожился шеф.
Захария никогда не числил себя в специалистах по интригам, но тут его как будто понесло. Откуда что и взялось?! Тут тебе и мимика лица, и тон, как у бывалого заговорщика. Самому было противно и немножко смешно.
– А и продолжу, – охотно согласился хитрый подчиненный. – Девочка-то сейчас на самом, что ни на есть перепутье. Шаг влево, шаг вправо – пропадет или сорвется. А представители «конкурирующей фирмы», если таковая всё же имеется, а не является плодом досужих вымыслов, – ввернул он к месту, показывая тем самым, что тоже готов блеснуть знанием советской прозаики, в лице Ильфа и Петрова, – не дремлют, и уж как пить дать, но уцепятся за такой шанс перетянуть на свою сторону чистую душу. А тут и наши подоспеют. Пойдут шепотки да разговоры по углам, что «упустили на равном месте, ротозеи» И чье это будет упущение?! Наше с вами! И пальцами будут тыкать в нас, в наш сектор. Да и вас не обойдут.
– А-а-а меня-то к чему приплел сюда?! – опешил Гавриил. Несмотря на свой возраст и опыт руководящей работы он был честен и по-своему бесхитростен в делах подковерной борьбы. В этом была его сила, но и слабость.
– А к тому! – назидательным тоном классного руководителя, продолжил плести интригу полковник, – что скажут, а скажут непременно, уж вы мне поверьте, что-де «постарел наш Гавриил. Хватку потерял. И подчиненных не воспитал должным образом». Каково, а?! Дальше, вообще, мысли возникнут у некоторых…
– Какие?! – уже с нескрываемым страхом воззрился архангел на своего визави.
– Такие! Раз-де не тянет старый Гавриил, то и не подыскать ли ему более спокойную и менее ответственную работу? Регистрацию молитвенных прошений, к примеру, – добивая своего начальника, резюмировал Захария.
Казалось, что неподдельный ужас плавал в глазах старшего ангела. Впрочем, подобной сценой, Захария наслаждался недолго. Несмотря на все, шеф был «тертый калач», а поэтому довольно быстро пришел в себя:
– Эк-кий ты у нас мол-лодец как-кой! – с расстановкой проговорил он. – Ишь, ты, какую хитрую базу подвел под свое желание продлить командировку! Молчи! – видя, как собеседник приоткрыл рот для оправдания, заявил он. – Теперь я буду говорить! А ты будешь слушать и не перебивать старших по званию и возрасту.
Захария захлопнул рот, едва не прикусив себе язык, и быстро-быстро закивал.
– Хоть ты и считаешься в нашем секторе лучшим полевым агентом, однако даже тебе полезно иногда напомнить о нашем предназначении. Мы, ангелы, создания Всевышнего. – Тут он кивнул головой на портретную раму, висевшую над начальственным креслом. Вследствие того, что Всевышний был безОбразен, а именно не имел конкретного образа, то и портреты его соответственно, представляли собой, пустое пространство обрамленное рамой. – Для чего ты думаешь, мы созданы?! Мы созданы для того, чтобы тот полуфабрикатный материал, что называется человечеством, путем долгой и порой изнурительной селекции, поднять на более высокую ступень развития, часть из которого станет обитателями Рая, а часть пополнит наше сообщество. Мы – связующее звено между Ним, – он опять кивнул на пустую раму, – и людьми, порожденными Им. Какова конечная цель всего этого тебе никто не скажет. И я не скажу.
– А что, – вставил Захария, – за все это время так никто у Него и не спрашивал?!
– Почему не спрашивал?! Спрашивали. Но ты же сам прекрасно знаешь, каково это – устраивать допросы начальству. Оно никогда, по большому счету не делится своими планами, а предпочитает отделываться ничего не значащими фразами, либо просто игнорирует вопрошающего. А надоедать начальству с этим…, – он покряхтел и пожевал губами. – Чревато. Но нас, ангелов, все это устраивает. Мы живем, развиваемся, учим людей и учимся у людей сами. Происходит процесс конвергенции. Подтягивая людей до своего уровня, в морально-этическом плане, мы многое, в свою очередь, перенимаем у них в плане техническом.
Он встал с креслица, махнув рукой Захарии «сиди мол», медленно подошел к окну. Глядя в окно, не оборачиваясь, продолжал тихим голосом, постепенно его повышая:
– Нас, «природных», не считая шестикрылых, поначалу и было только горстка в несколько тысяч особей и с ними восемь архангелов. Да ты и сам помнишь. Это уж потом «обращенные» стали пополнять наши ряды. Смех, если кому сказать… Самому порой приходилось работать полевым, правда, без полного слияния, но зато без отрыва от основной работы. Днем с человеком, а как тот уснет, так сюда возвращался. Без малого тысячу лет спал вполглаза. Но работу наладили. А потом, вдруг, как гром среди ясного неба. Не ждал, не гадал. Перевод. Меня, когда из Византия, почти тысячу пятьсот лет тому, вслед за тобой, направили курировать «русский отдел», пока он еще не стал сектором, всё это очень задевало. Я ведь спервоначала сильно в обиде был. «За что, мол, понизили?! В такую дырищу сунули». Сам ведь знаешь, какая тут резня была? Обры, киммерийцы, славяне, скифы… Двунадесять языков. Какие уж тут заповеди?! Какое прогрессорство?! Тоже, навроде тебя, писал реляции, да прошения наверх, слезницы. А сверху только одно: «Вам-де оказано высочайшее доверие». И точка. Как сейчас молодые говорят: «no comment». Но мы выстояли. Нашли на кого опереться, в кого и куда внедриться. А в итоге что?! А в итоге, не прошло и семисот лет, как не стало Византия. Пропал, развалился под гнетом противоречий между слепым клерикализмом одной его части и безумной алчностью другой. Исшаял и растаял яко воск на Солнце. Хоть еще и существовал несколько столетий, но всем и без того было понятно, что ему неминуемо настанет карачун. В конце концов, сектор сначала упразднили до отдела, а впоследствии просто объединили с балканским. И понял я тогда, что воистину неисповедимы пути Господни! – многозначительно воскликнул он, опять тыча указательным пальцем вверх. – А ты меня тут пугать вздумал отделом молитвенных прошений. Мальчишка! – уже совсем миролюбиво присовокупил он.
– Да я разве умаляю ваши заслуги?! Знаю. С самого Древнего Египта под вами ходил, с перерывами.
– Да причем тут мои заслуги?! – отмахнулся Гавриил. – Ты вокруг посмотри! У нас хоть и «Шестой» по названию сектор, а по сути, давно уже стал «Первым» как по величине, так и по значению, оставив всех остальных далеко позади. Самый многочисленный. Куда там европейскому, африканскому или даже южно-азиатскому секторам. Я уж молчу про североамериканский сектор. Его вообще собираются раскассировать по другим секторам, за бесперспективностью. Даже «китайский», несмотря на то, что их там, на Земле, как маковых зерен на булке, и то, в подметки нам не годится, ибо нет в них того, что есть у нас – искры Божьей! Тот самый случай, когда количество так и не переросло в качество, – скептически сморщив нос, произнес генерал.
– И тут с вами не поспоришь – у нас самый большой приток «обращенных». Особенно в первой половине ХХ века, – с грустью в голосе согласился новоиспеченный полковник. Ему вспомнился трагический период, в результате которого их сектор существенно раздался в объемах.
Словно угадав мысли своего подчиненного, Гавриил, тоже с печалью в голосе начал и продолжил со все больше усиливающейся интонацией в голосе после каждой фразы:
– Ты только не думай, что я радуюсь этому обстоятельству, – насупился он. – Мне ведь, так же, как и тебе хочется, чтобы наш сектор рос не за счет таких радикальных методов и моря людских страданий. Думаешь, у меня не рвалось сердце при виде умирающих детей блокадного Ленинграда?! Или защитников Брестской крепости?! Или думаешь, я не отправлял рапорты в штаб-квартиру с просьбой об отправке на фронт в части ангельского спецназа?! Отправлял! Да так, что мне и писать их запретили специальным распоряжением! Меня вон, люди на иконках малюют то с веточкой, то с цветочком, а мне бы меч, как у Мишки! И чтобы гвоздить и гвоздить им супостатов наполы.
– Мне бы шашку да коня, да на линию огня…– явно кого-то цитируя, пробормотал Захария.
– Вот-вот, именно так, – не поняв колкости подчиненного, подтвердил Гавриил. – Но повторюсь еще раз. Не от нас сие зависит. Не от нас! – с нажим повторил он.
– Я все понимаю, товарищ генерал-лейтенант. Но согласитесь и вы, что приток «обращенных», в последние 50-60 лет, резко снизился, даже в нашем секторе. Я пока шел сюда к вам, много наслушался от встречных по этому поводу. А еще одного подобного расширения нашего сектора не переживем ни мы, ни люди. Для нас это будет последнее расширение перед кончиной, а для людей просто кончиной. Они просто закончатся, и нам не откуда будет черпать ни своих будущих сограждан, ни тем более свои будущие интеллектуальные ресурсы. Мы, хоть и долгоживущие, но не бессмертные. Пройдет еще десять-двадцать тысяч лет и самые старые из нас начнут умирать, элементарно превращаясь в песок. А от гибели, в результате катаклизмов или еще каких-либо несчастных случаев, так и вовсе мы не застрахованы.
– Это всеобщая тенденция. Люди стали более циничными и более эгоистичными в своей приземленности, – невольно передернув плечами, безапелляционно заявил старший ангел.
– Или в них закончилась пассионарность, – задумчиво закончил за шефа Захария.
– Ты тоже стал сторонником Льва Николаевича с его теорией пассионарного этногенеза?! Сейчас это стало модным течением.
– Да кое-что почитывал. Еще там. На Земле.
– Он сейчас выступает с лекциями на эту тему во всех уголках Рая. Обращенные и ангелы толпами слетаются, чтобы его послушать. Я тоже пару раз ходил. Занятный старикан, да и теория его весьма занятная. Сходи и ты. Поговори с ним. Может, вдвоем и придумаете, каких дровишек подкинуть в огонь угасающей пассионарности.
– Дровишек?! Хм-м… В этом что-то есть. Я подумаю об этом непременно.
–Вот-вот. Подумай. По глазенкам твоим хитрющим вижу, что в этом направлении у тебя уже давненько мысли шевелятся.
Захария потер в задумчивости гладко выбритый подбородок. Потом будто что-то вспомнив, вскинул глаза на шефа:
– Так как насчет моей просьбы?! Возможно ли отыскать какие-то методы и решения?
Брови шефа стали подниматься кверху чуть ли не к самой макушке. Если бы чуть-чуть и они вполне спокойно могли бы переместиться к затылку.
– Ах ты ж… мать твою! Едрит тебя в кандибобер! Я за каким… распинался тут перед тобой полчаса?! А ты опять за старое?! Опять Устав службы тебе мешает?! ГовОрено же бы тебе недоумку, что нельзя по Уставу превышать указанный лимит перевоплощений! Поздно уже! Опоздал ты! Было бы у тебя за плечами не 99 , хотя бы 98 перевоплощений, еще куда бы ни шло. Я и сам помог бы подобрать соответствующий объект. А тут, всё! Конец полевой работе! Штабная начинается!
– Да, но Устав прямо не запрещает мне обратиться с рапортом о дополнительном перевоплощении, в рамках одной операции, а операция, как видите, еще не до конца завершена. Да и ее персонального ангела, если такой еще не успели внедрить, надо ввести в курс дела заранее, подсказать, а то он, а скорее всего она, таких там дров наломает, что у-у-у! А главное телохранитель ей нужен вкупе с душеспасителем. Телохранитель! – упрямо тянул свое Захария.
На шефа было страшно смотреть. Он, то бледнел, то пунцовел от праведного гнева. И наконец, его окончательно прорвало:
– Сопляк! Щенок! – начал орать он, потрясая кулаками в воздухе. – Знаток Устава, ёпт… твою! Подсказчик х…в нашелся! Уже и тут взялся подсказывать! Сразу уж садись в мое кресло! Чего со старым церемониться то?! Тебя в проекте еще не было, когда я занимался ликвидацией последствий дела «двухсот»! Уж как-нибудь и без твоих ценных указаний ложку ко рту донесу. Не выводи меня из себя.
Казалось, пределов возмущения шефа не было ни конца, ни края. И будь новоиспеченный полковник менее опытным служакой, и не знай он своего начальника как облупленного, можно было подумать, что тот сейчас наберет побольше воздуха в свои могучие легкие и перепалка перейдет в новую фазу, но полковник , несмотря на свою молодость уже достаточно поднаторел в делах подобного рода, а посему краем своего уха не преминул отметить, что это не артиллерийская канонада, а последние залпы армейского арьергарда готового к отступлению «на заранее подготовленные позиции». Тонкость заключалась лишь в том, чтобы ненароком не «пережать» шефа, иначе того могло просто «замкнуть» как и всякое любое начальство, поэтому он быстро опустил очи долу и желая окончательно сбить с толку старшего ангела быстренько произнес:
– А я еще вот что хотел спросить…
–Ну?! Спрашивай,– опять насторожился шеф.
– Олимпиады Дормидонтовны что-то не наблюдаю. Не подскажете куда делась?
Он готов был услышать любой формальный ответ, на в общем-то, ничего не значащий вопрос, но никак не ожидал увидеть такого явного смущения на лице своего начальства. Лицо Гавриила как-то разом приобрело глуповатый вид, а глаза, до этого сверкавшие неистовством, вдруг забегали будто в поисках пятого угла.
– Эээ…хм-м… Тут видишь ли какое дело, – начал тот и его язык облизнул губы, словно бы те разом пересохли, – Олимпиада Дормидонтовна у нас больше не работает, – выпалил он махом и уставился в пол, делая старательный вид, что рассматривает рисунок на ковре. – Как это не работает?! Что случилось?! Неужели проштрафилась чем?! – буквально закидал он вопросами шефа.
– Да нет. Тут такое дело… понимаешь,– опять начал было тянуть он, но собравшись с духом закончил, – В общем, решили мы с Олимпиадой официально оформить наши отношения. Такой понимаешь расклад и диспозиция.
Слов для ответа не находилось. Оставалось только в немом изумлении развести руками. Отчаянный ретроград, вечный холостяк, поборник только уставных отношений и вот на тебе. Женился. Устои рушились прямо на глазах. А Гавриил, словно не замечая замешательства собеседника, продолжал, уже с явным воодушевлением:
– Ну а что тут такого?! Я один, она тоже одна. Там, – ткнув в пол, – горе мыкала. Пока к нам не попала. Да и тут с нами уже почти шестнадцать сотен лет в секретарях. Всё на виду, у всех на глазах. И работник хороший, и вообще… Я уж давно хотел, да она всё отнекивалась. Как мол да что, служебный роман. То да сё. Что мол скажут, да что подумают? В общем, как обычно у женщин, когда самой хочется, но жутко боязно. Однакоче уломал. А и то сказать, самому на душе как-то муторно было. Приходишь домой, а там пусто, хоть «ау» кричи. Волком выть хотелось порой. А тут все-таки душа живая. Супружница, опять же. А нынче, на крыльцо поднимаюсь, а из-за дверей запахи там разные: блинчики ли жарятся, вареники ли со сметаной. И такие ароматы всё приятственные, что ажно дрожь по позвоночнику. Это тебе брат не акриды с диким медом .
Архангел закатил глаза, а крылья его носа затрепетали, будто погружаясь в приятные сердцу воспоминания. Умел он вкусно рассказывать, так что у всех кто его слушал, всегда начинало сосать под ложечкой от чревоугодия. Внезапно, будто очнувшись, открыл глаза и подозрительно тихим голосом спросил:
– Осуждаешь?!
– Ни-ни-ни, ни в коем разе! – поспешно замотав головой из стороны в сторону, поддержал Захария.
– Правильно, – и еще чуть слышно добавил. – Спасибо тебе.
Шеф достал из-за пояса громадный, расшитый вручную красными петухами носовой платок и шумно в него высморкался. Закончив процедуру, уже придя в себя, тоном более покровительственным, чем дружеским сказал:
– Ладно. Сейчас ступай в бухгалтерию. Зарплата ждет не дождется. За тридцать-то лет не хило набежало. Времени у тебя теперь будет навалом, к новой командировке готовиться не надо, отпуск большой, живи в свое удовольствие. Новое назначение вряд ли будет скорым. Займись личными делами. Не все же тебе холостяковать, тенденцию надо поддерживать, – подмигнул он и уже совсем несвойственным ему фривольным тоном добавил. – Новенькую мою секретаршу видел? Кнопка. От горшка два вершка, а тоже со своими мыслями, как обустроить да оптимизировать, яти её. Молодая да ранняя. Все они молодые ныне таковы. На кампутере строчит как сорока. Познакомься. Может и понравитесь друг дружке. Сам видел, как у нее глазенки загорелись, когда о тебе докладывала.
Захария хотел было возразить, но генерал, явно намереваясь поскорее закончить разговор продолжил уже нетерпеливо:
– Ступай-ступай. Отдыхай сегодня-завтра, а в субботу жду тебя в гости у себя. Липочка пирогов обещала напечь. С черникою. Тоже соскучилась по тебе. Спрашивала намедни.
После этих слов не оставалось ничего, как повернуться и идти к дверям…
– Некрасов.
– Что?! – обернулся Захария. – Какой Некрасов?
– Некрасов сказал про подлые времена. Иди.
Уже коснувшись ручки двери, услышал в спину:
– Рапорт со своей просьбой напишешь и оформишь, как положено. Пустим по инстанции. Я такие вопросы решать без одобрения свыше, сам понимаешь, не могу, не по чину.
Захария не оборачиваясь, чуть задержался у двери, потом кивнув, как бы самому себе, решительным толчком открыл дверь в приемную.
Выйдя из кабинета шефа, направился было к выходу, но вдруг остановился. Посреди приемной стояла девочка-секретарь и как-то робко прижимала к своей груди что-то белое и прямоугольное. Обернулся. Этим прямоугольным оказалась его фотография, которую она протягивала к нему.
– Что?!
– Автограф, если можно, – пролепетала та.
Хмыкнул. Он никогда не подозревал, что может являться местной знаменитостью, поэтому даже несколько растерялся. Навыков дачи автографов у него не было.
– Ручку…, – начал было он, но она уже протягивала ему световую авторучку, которая писала не чернилами, а испускала фотоны. Перевернув фото тыльной стороной к себе начал выводить: «На добрую память…
– Имя, – бросил он ей отрывисто.
– Моё?
– Свое я вроде бы еще не забыл, – с сарказмом заметил он.
– Ирия.
«На добрую память Ирии от случайно зашедшего в гости путника темпоральных дорог» слегка высокопарно написал он и поморщился от самого себя. «Павлин ты и есть павлин, Захарушка, но какие у нее оказывается большие и красивые глаза» подумал он вновь. Но возвращая фото, вслух произнес сухо и официально совсем другое:
– Скажите лейтенант, служба информации и контроля находится, как и прежде в левом крыле на втором этаже?
Та поспешно закивала.
– Не подскажете, кто там сейчас руководит? Раньше там был, насколько я помню, Герард …Публиевич, – с заминкой произнес он, ибо не сразу вспомнил отчество руководителя информатория. – Все-таки почти тридцать лет минуло…
– Да-да. Он самый, – опять поспешно закивала она и при этом улыбка осветила и без того светлое личико девушки. – Только он не любит когда его называют с отчеством Публиевич. Он предпочитает Петровича.
– Отчего так? Вроде бы не замечал за ним раньше такого.
– Да его однажды пригласили в школу, прочитать детишкам начальных циклов несколько лекций по теме краткого курса общей историографии Земли от сотворения мира до настоящего времени. Сами понимаете, тема хоть и интересная, но в его изложении выглядела довольно скучновато. А дети… они такие непосредственные. Вот и стали его дразнить то «Бублиевич», то «Бубликович», – прыснула Ирия в подставленную ко рту ладошку. – Только вы все равно его на месте не застанете.
– Почему?
– Он взял творческий отпуск на пять лет для написания своего эпохального труда «Применение глобальной хронологии как способа уточнения исторически значимых событий». – Охотно и без малейшей запинки выдала пояснения на его вопрос секретарша.
