Юрий Темирбулат-Самойлов
Крючок на дармовщину
Главный Правитель был, и, как видим, небезосновательно, убеждён, что вряд ли эти трое отказались бы от подобного приглашения, если бы оно прозвучало.
Четвёртый же – Дистрофанушка, тот для нонешней власти поопаснее… как был бы нешуточно опасен и для любой другой действующей власти. Наследственный бунтарь в крови, рождённый от папаши, почившего в тюрьме при отбывании срока за участие в массовых беспорядках. Оппозиционером-бунтарём Дистрофаша заделался даже не с пелёнок, а ещё в утробе матери, никак не желая в ходе плановых родов вылезать из неё общепринятым путём, вследствие чего его пришлось насильственно извлекать на белый свет через экстренное кесарево сечение. И так всю жизнь, всегда и во всём, не слушаясь никого – ни мамку во младенчестве, ни дьячка-учителя позже в церковно-приходской школе, ни сельского старосту в ранней взрослости, трудясь хлебопашцем. А когда бросил работу, отдавшись полностью бунтовскому ремеслу и был посажен в острог за тунеядство, попросил политического убежища в заокеанском Сарацинском государстве. Чуть не умерев там с голоду, вернулся и занялся любимым бузотёрством уже возглавляя то одну, то другую толпу бунтарей против власти, существуя уже не как придётся, а на какие-то тайные сарацинские воспомощенствования. Да-а, такого не купишь за банальную карету, терем или хмельную трапезу с дорогой сигарой. И запугать-зашантажировать трудновато – демонстративно умертвит себя у всех на глазах, но не поддастся на провокацию. Закалённый, профессиональный диссидент и трибун… в отличие от всяких Крикунов-Психопатов и Провокаш Правильных каждый раз что-нибудь новенькое народу преподносит в своих страстных, с голодным блеском в глазах, горячечных речах о царстве добра и справедливости, которое не за горами и вот-вот грядёт, стоит только ещё чуток поднатужиться и скинуть с трона к чертям собачьим в преисподнюю олуха-царя вместе со всей бандой его прихвостней – бояр-кровопивцев. Ультрамодным словечком «революционер» себя и окружающих его собратьев по раздуванию смуты величает. И каждый раз рвёт на груди штопанную-перештопанную красную, цвета свежей крови, рубаху.
Вот и сейчас большинство народа во взбудораженной толпе, махнув рукой на приевшиеся речи других вожаков, с таким обожанием глядит этому тощему как Кощей своему кумиру в рот, ловит каждое слово и, похоже, готово пойти по его призыву хоть в огонь, хоть в воду. И недосуг народу задуматься, что, по большому счёту, и от этого лидера настоящего толку так же мало, как и от других оппозиционеров – крикунов-провокаш и прочих психопатов, главное, что свой в доску хотя бы видом – так же, как и большинство, скудно одетый, измождённый лицом и не страдающий, согласно верно угаданному при наречении попом-батюшкой имени, избыточным весом тела.
Что ж, тем хуже для него! Его же любимая и любящая толпа и сослужит сегодня законной власти царства-государства добрую службу. Ибо уж народу-то, если тот о чём-то попросит, радикальный демократ Дистрофанушка категорически не способен отказать. А народ сегодня обязательно попросит своего верховодящего любимца уважить общественность… хе-хе-хе…
И хитренький Главный Правитель, ничтоже сумняшеся, приступил к важнейшей, наверное, и интереснейшей проделке своей жизни. Кликнув из толпы несколько хлопцев покрепче, он попросил их подняться в терем и вынуть отчаянно трепещущуюся в предчувствии недоброго чудо-рыбу из аквариума. Попытавшегося мешать им, но тут же упавшего от расстройства чувств в обморок Мытаря окатили водой из того же аквариума и, наполовину очнувшись, он так и просидел всю процедуру на полу, не помогая остальным,
но уже и не в силах мешать.
А хлопцы, ведомые Главным Правителем, с величайшим удовольствием
лихо сотворяли желанную для него, для них самих и для всей жадно ждущей людской толпы акцию. Мгновенно очищенную от чешуи и вспотрошённую рыбью тушу торжественно вынесли на площадь к народу и под радостные многоголосые вопли бросили в приготовленный над разожжённым костром огромный котёл. Недолго варилась уха сладка, и вскоре каждый участник бунта имел удовольствие отведать выделенного ему куска вкусненького лакомства. Но прежде чем насытиться самим, не забыли и о застольных приличиях: начиная празднество, наиболее уважаемому гостю принято дарить голову приготовляемого в качестве главного блюда зверя или рыбы. А сегодня здесь самым уважаемым неоспоримо был лидер подавляющего большинства бунтарей – Дистрофанушка Нищий. И как деликатный Дистрофанушка ни пытался скромничать, электорат единогласно настоял, чтобы голова рыбья была публично, и не отходя от котла, съедена именно им.
Не мог предугадать наивный, мало что понимающий в изощрённых уловках придворных интриганов народ всего коварства, проявленного ближайшим царским слугой – Главным Правителем, демонстрирующим такую подкупающую щедрость, как одаривание взбунтовавшегося населения большим вкусным куском. Ведь мог Правитель и воздержаться от той щедрости – больно уж ценной диковиной была говорящая-танцующая рыбина, пока живой-невредимой плавала в аквариуме его кума Мытаря. Невдомёк было тёмной невежественной толпе, что проделал-то мудрый царедворец всего-навсего небольшой фокус: не стал отрезать от удилища тонкой прозрачной лесы, на которой, благодаря крючку на её конце, проглоченному прекрасной чудой-юдой, и держалась вся её рабская рыбья покорность. Не заметивший невидимую в потёмках лесу народ, отделив рыбкину голову с крепко сидящим внутри неё крючком от туши, тушу о смаком съел, а когда по дружному общенародному настоянию головой с не меньшим смаком угостился всеми уважаемый Дистрофанушка Нищий, никто в разгаре веселья также не заметил, как Дистрофанушка, едва вытерев губы после заглатывания жирного кусища, сгорбился от боли, и сразу же, не переставая гнуться в три погибели, засеменил-запрыгал быстрыми мелкими шажками-скачками – прыг-скок, прыг-скок – к тому самому балкону, с которого Главный Правитель великодушно дарил народу от лица власти чудо-рыбку.
Потирая от удовольствия руки, иезуитски ухмыляющийся во весь беззубый старческий рот Правитель, весело подморгнув, тихо шепнул-намекнул Дистрофанушке Нищему, заглотившему вместе с рыбьей головой и крючок-ловушку, что если тот будет послушно выполнять все его, царского наместника, распоряжения, то уду сильно дёргать не станут. И, поскольку при малейшем движении уды боль от крючка становилась невыносимой, Дистрофанушке ничего не оставалось, как подчиниться и со всем возможным усердием влиять на безоговорочно доверяющую ему толпу уже так, как велит Главный Правитель. А ничего не подозревающая толпа принимала мученическую игру своего любимого вожака за чистую монету, привычно продолжая слушаться его во всём, что касается отношений с властью. И на какое-то время в государстве воцарилось относительное спокойствие.
Но… добытый такой беспрецедентной хитростью успех не сослужил, однако, ни Главному Правителю, ни его куму Мытарю ожидаемой ими доброй службы. Повзрослевший, наконец, и помудревший, пресытившийся путешествиями и заморскими развлечениями царь-государь возвратился из дальних путешествий насовсем, но шибко уж обозлённым долгим безденежьем. Без лишних разбирательств, поскольку топоры палачей были уже всё равно остро заточены (не пропадать же зря труду заплечных дел мастеров), он повелел немедля отрубить головы всем, кого посчитал виновными в оскудении своей казны и случившейся в результате этого смуты. До кучи были скоренько казнены и Главный Правитель с его кумом Мытарём, тщетно пытавшиеся выпросить у царя помилование рапортами об удачном принуждении ими тайно работать на власть самого почитаемого в народе вожака.
После казни царь, недолго думая, уду с пойманным на неё Дистрофанушкой Нищим конфисковал и, дергая ею в минуты скуки, развлекался песнями и танцами этого народного любимца номер один, как когда-то Мытарь веселился с рыбкой. Но главным удовольствием жизнерадостного самодержца было заставлять смертельно боящегося непереносимой боли от злого удочкиного крючка Дистрофанушку для смеху дурить веривший тому по привычке народ. А народ… народ ещё долго-долго рукоплескал своему неподкупному когда-то вожаку, послушно отныне пляшущему на том крючке…
