Юрий Слепухин
У черты заката
5
Дон Ансельмо Руффо оказался точен по-американски – ровно в пять минут двенадцатого в передней раздался короткий звонок. Жерар лениво поднялся с дивана и, выколотив трубку о край пепельницы, пошел открывать.
– Прошу, – кивнул он, увидев маленького сухого старичка в черном, с крокодиловым портфелем под мышкой. – Как дела, сеньор Руффо?
– Благодарю вас, – пискливо ответил старичок, – дел слишком много, чтобы они могли быть хорошими. Приходится работать, несмотря на возраст, сеньор Бюиссонье.
Войдя в гостиную, он положил портфель и перчатки и, вынув из кармана старомодное пенсне, криво нацепил его на нос.
– В половине двенадцатого у меня заседание административного совета, так что я только на минутку… – Он выжидающе глянул на Жерара.
– А я и не собирался вас задерживать. Заказ в основном выполнен, через недельку сможете за ним прислать. Может быть, у вас будут какие-нибудь дополнительные указания… Прошу сюда, налево, здесь у меня временная мастерская.
Остановившись перед «Вакханкой», Руффо сцепил за спиной пальцы и с минуту молча разглядывал картину. Натянутое выражение его морщинистого личика, когда он обернулся к Жерару, сразу показало тому, что заказчик разочарован.
– Это и все – в основном? – кашлянув, тонким голосом спросил Руффо.
– Разумеется, не считая фона и деталей.
– М-да… Конечно… – Руффо снял пенсне и принялся тщательно протирать стекла носовым платком. – Говоря откровенно, сеньор Бюиссонье, безусловно, вещь талантливая, нет спора, но, говоря откровенно, я ожидал несколько иного.
– А именно? – спокойно спросил Жерар.
– Видите ли, дорогой маэстро… Мы с вами не дети, не так ли?.. Я думал, что в разговоре с вами достаточно ясно дал вам понять, какого типа вещь мне нужна… М-да… Повторяю, мы с вами – взрослые мужчины…
– Вы сказали, – возразил Жерар, вскидывая бровь, – что хотели бы иметь картину «игривого», как вы изволили выразиться, содержания. Этим вашим указанием я и руководствовался. Мне кажется, выражение лица и поза этой молодой дамы достаточно игривы. По крайней мере, я не рискнул бы повесить эту работу в доме, где бывает подрастающая молодежь.
– Дорогой маэстро, у меня в доме нет подрастающей молодежи, и это соображение меня нисколько не беспокоит… При выборе картин я обычно руководствуюсь только своими вкусами, а не… требованиями общепринятой морали… М-да…
– Послушайте, давайте говорить без загадок! Очевидно, я настолько туп, что не умею их разгадывать. Конкретно – чего вы от меня хотите?
– Видите ли… Позвольте показать вам одну вещь, чтобы было более наглядно… Где это я оставил бумаги?..
Руффо вышел в соседнюю комнату и тотчас же вернулся, расстегивая замки портфеля.
– Мне как раз сегодня принесли одну вещь, – проскрипел он, вынув маленький альбом в свиной коже. – Вот, скажем, взгляните на это… Это приблизительно подобный сюжет, но…
Жерар взял протянутый ему открытый альбом – «издание для знатоков» – того рода, что обычно хранят в запертом ящике письменного стола и показывают приятелям на холостяцких пирушках. Несколько секунд он молча смотрел на хорошо отпечатанную цветную репродукцию, потом поднял взгляд на сухонького старичка в черном.
– Вы что, в своем уме? – очень тихо спросил он. – И это мне вы предлагаете написать для вас подобную вещь?
– Вопрос относительно моего ума я нахожу несколько неуместным… М-да… И нетактичным, – с достоинством отозвался Руффо. – Что касается остального, то на этот раз вы поняли меня правильно. Я имею в виду именно подобный жанр… Ничуть, впрочем, не стесняя вашей творческой свободы.
Жерар коротко рассмеялся.
– Вот что, старина, – невежливо сказал он, с треском захлопнув альбом. – Забирайте свой «подобный жанр» и проваливайте отсюда, пока я не спустил вас в мусоропровод!
Руффо оторопело взглянул на него, потом спрятал альбом и щелкнул замком портфеля.
– Должен сказать, я был лучшего мнения о европейской воспитанности, – проскрипел он, выходя из мастерской впереди Жерара. – Что ж, не смею настаивать… Будем считать наш договор расторгнутым… М-да… В таком случае, сеньор Бюиссонье, я желал бы получить обратно выданный вам аванс.
Жерар шагнул к письменному столу и остановился.
– А, ч-черт… – пробормотал он сквозь зубы. – Вот что, этих денег сейчас у меня нет, я их истратил. Можете считать за мной. Подписать вексель?
Руффо снял пенсне и стал медленно натягивать перчатки.
– Вексель… М-да… Нет, сеньор Бюиссонье, к чему?.. Между джентльменами можно обойтись без этого, с меня достаточно вашего слова. И вообще не торопитесь с этим. Мне неважно, будет ли это через неделю или через две… Не правда ли? Вы вернете эти деньги, когда вам будет удобнее, вместе с квартирной платой.
– Что?..
– Я сказал – вместе с квартирной платой, – повторил Руффо, – с платой за квартиру, в которой вы живете…
– Какое вам дело до моей квартиры, черт вас подери?
Руффо посмотрел на Жерара почти добродушно.
– Разве мистер э-э-э… Брэдли, разве он не сказал вам, что этот дом принадлежит нашей компании?
– В первый раз слышу!
– О, очень жаль… Это большое упущение с его стороны, очень большое.
Жерар резко засмеялся и сел в кресло.
– Вот, значит, что! Ясно. Так это была мышеловка?
– К чему такие слова, сеньор Бюиссонье, что вы?.. У меня и в мыслях не было ничего подобного. Когда мистер Брэдли сказал мне, что вы находитесь в трудном положении, и попросил разрешения временно предоставить вам эту квартиру, я ничего не имел против… поскольку… э-э-э… поскольку мы думали остаться с вами в хороших деловых отношениях. Не так ли, сеньор Бюиссонье? Но коль скоро эти отношения вступили в такую фазу…
– Можете не продолжать, – усталым голосом сказал Жерар. – Сколько стоит эта квартира в месяц?
– О, я в такие детали никогда не входил, это вам нужно справиться у администратора… Около тысячи, я предполагаю… Впрочем, с меблировкой это будет несколько дороже. Не знаю, сеньор Бюиссонье, честно говоря, просто не знаю…
– Ловко, – сквозь зубы проговорил Жерар, глядя в окно пустыми глазами. – Ловко, будь я проклят… Впрочем, так дураков и учат!
Руффо, с портфелем под мышкой, не торопился уходить. Заметив на стене акварели, он снова нацепил пенсне и подошел поближе.
– Вы не дурак, молодой человек… – сказал он рассеянно, разглядывая горный пейзаж. – Просто вы, к сожалению, принадлежите к той вымирающей породе людей, которая готова испортить себе жизнь ради возможности сделать красивый жест. Хотя в данном случае это, пожалуй, не просто красивый жест… Это, пожалуй, уже и в самом деле глупость. Простите
э-э-э… за откровенность. Меня удивляет, что вы не способны понять разницу между, скажем, тем, чтобы выступить по радио с чтением неприличных анекдотов или рассказать анекдот приятелю – с глазу на глаз… Я вам не предлагаю написать такую картину и выставить ее для всеобщего обозрения… М-да… Одним словом, я не теряю надежды, что вы после здравого размышления посмотрите на это дело несколько иначе… Во всяком случае, прошу помнить, что мое предложение остается в силе. И, зная уже вас как большого мастера своего дела, – Руффо подчеркнул слово «большого» и кивнул на дверь ателье, – я готов теперь предложить вам гораздо большее вознаграждение. Я никогда не сорил деньгами, но никогда и не жалел их на подлинные произведения искусства… В данном случае я предлагаю вам пятьдесят тысяч. Мой телефон вы знаете. Чрезвычайно сожалею…
Он снял пенсне и пошел к выходу – маленький, сухонький, похожий в своем черном, чуть старомодном костюме на учителя в отставке.
В прихожей он обернулся и почти благодушно взглянул на Жерара.
– Мне от души жаль вас, маэстро, – медленно проскрипел он, – с вашим талантом вы через год могли бы стать кумиром публики. Но для этого, разумеется, вам пришлось бы отказаться от красивых жестов… М-да… Дон-Кихоты сейчас не в моде, где бы они ни появлялись – в делах, в искусстве или в политике. В наш реальный век фортуна отдается реалистам, а те, кто этого не понимает, умирают неудачниками. Что ж, честь имею… Простите за беспокойство.
Жерар захлопнул за ним дверь и вернулся в ливинг, задыхаясь от ярости.
– Старый сатир, дерьмо проклятое! – выругался он вслух. – «Фортуна отдается реалистам»! Ну и спи со своей фортуной, старый потаскун, козел…
Подойдя к столику, на котором стоял сифон с сельтерской, он взял стакан и заметил, как дрожат руки. «Сволочь!» – выругался он еще раз, нажав рычажок сифона. Струя с шипением ударила в стакан. На таких вот и покоится общество, прав был Брэдли. «Кожи Руффо – лучшие в мире!» Всеми уважаемый промышленник, олицетворение честности…
Стакан ледяной шипучки немного успокоил Жерара, он присел на край дивана и принялся набивать трубку, стараясь не думать о старом козле, сатире.
Отвесные лучи полуденного солнца не заглядывали в комнату, но Жерару показалось, что света слишком много. Очевидно, переутомил зрение, меньше нужно работать. Ничего, теперь об этом беспокоиться не придется. Встав и подойдя к окну, он опустил штору-жалюзи, набранную из косо поставленных алюминиевых пластин. Комната погрузилась в приятный сумрак, Жерар вытянулся в кресле, ожесточенно дымя трубкой. Да, Элен будет огорчена. «Мне приятно работать только с вами, потому что вы никогда не смотрите на меня так, как другие…» Девчонка безусловно пропадет, и очень скоро. Просто пойдет по рукам, как это часто случается с натурщицами. А жаль – славная она, эта Беба… Надо же придумать такую кличку. Беба – это подходит для обезьяны, вот для кого это подходит. Славная девочка, а пропадет в два счета. С ее профессией и ее внешностью, чтобы не пропасть, нужно иметь сильный характер. Ну и, разумеется, какие-то моральные устои. А что у нее, у этой Бебы? Ничего, кроме соблазнов на каждом шагу. Если бы ее как-то поддержать, помочь, мог бы получиться толк, а иначе… Впрочем, что об этом думать? Теперь-то уж ты ничего сделать не можешь. А мог бы. Конечно, мог бы – имея деньги. Вот вам очередная проблема морального порядка…
Жерару вдруг захотелось заснуть – и спать как можно дольше, чтобы ни о чем не думать. Посидев еще несколько минут с закрытыми глазами, он устало поднялся, прошел в спальню и, не сняв обуви, повалился на постель. «Спать, спать», – приказал он себе. Но сон не приходил. В тишине спальни, затененной шторами, монотонно и раздражающе шумела решетка вентиляционного отверстия под потолком, через которое в комнату поступал охлажденный и профильтрованный воздух, однако оставшийся после посещения Руффо душок отравы присутствовал в атмосфере, словно некий зловредный газ, лишенный цвета и запаха, но способный довести до сумасшествия.
Поняв, что заснуть не удастся, Жерар вытянулся на спине, закинув руки за голову. Над ним, в полумраке, блестела причудливой формы люстра, похожая на модель межпланетной станции. И это хитроумное кольцеобразное сооружение из позолоченного и эмалированного металла, и едва слышный шум вентиляции, и даже вкрадчивая упругость матраца из пористого каучука – все это раздражало, казалось нелепым до отвращения. Уехать бы в родную Бретань, жить в окружении воды и камня среди упрямых и неторопливых на язык людей – рыбаков с изъеденными солью руками, с выцветшими глазами на выдубленных ламаншскими бурями лицах…
В два часа – он машинально взглянул на часы – раздался звонок. Жерар открыл, увидел перед собой портье и вспомнил о данном вчера обещании.
– Добрый день, сеньор Бусоньер, – несмело поклонился тот, – простите за беспокойство… Вы мне вчера велели принести вам это…
Дон Хесус робко протянул Жерару исписанный корявым почерком лист бумаги и, встретившись с ним глазами, опустил руку.
– Может быть, вы передумали, сеньор Бусоньер? – тихо спросил он. – Я знаю, это трудная штука – такие хлопоты…
Жерар кашлянул и хотел что-то сказать, но промолчал.
– Вы извините, – опять поклонился портье, – я думал, раз вы сказали… Конечно, это трудно, такие деньги – тысяча семьсот песо…
– Видите ли… – хрипло начал Жерар и снова замолк.
Портье еще раз поклонился и отступил от двери.
– Я понимаю, сеньор Бусоньер… Я понимаю. Конечно, такие деньги… Мы только с женой думали – если не выйдет все, то, может быть, хотя бы часть, мы бы остальное попытались занять под проценты… Есть один турок, он дает…
Дон Хесус улыбнулся дрожащей улыбкой и заискивающе перехватил взгляд Жерара.
– Простите, – сказал наконец тот, – я немного нездоров, не обращайте внимания. Тут дело не в сумме.. Дело в том… что… Впрочем, ладно! Дайте бумагу, я этим займусь.
Ну что ж, иногда за тебя решают обстоятельства. В таких случаях остается лишь покориться, и это оказывается легче, чем решать самому. Намного легче! Жерар был теперь спокоен, совершенно спокоен. Дон Хесус растерянно что-то бормотал, на лице его была недоверчивая радость, и он обеими руками хватал руку Жерара.
– Ладно, ладно, – усмехнулся тот, – не стоит благодарности, дон Хесус, для меня это не составляет труда. Зайдите ко мне завтра в это время. Ну, всего наилучшего…
Он вернулся в ливинг, на ходу пробегая содержание бумаги. Сумма была указана аккуратно – цифрами и прописью. Тысяча семьсот песо. Жерар нацедил себе еще стакан содовой и медленно выпил, не сводя глаз с развернутого прошения. Потом тщательно разорвал бумагу на мелкие клочки, с усмешкой взвесил их на ладони и высыпал в пепельницу. Потом подошел к телефону.
– «Руффо и компания», – заученно пропел в трубке голос телефонистки. – Что прикажете, кабальеро?
– Мне нужен дон Ансельмо Руффо, спешно.
– Прошу прощения, у сеньора Руффо заседает административный совет. Прикажете что-нибудь передать?
– Соедините меня с ним, черт возьми! – бешено крикнул Жерар. – Я сказал «спешно»!
– Простите, но во время заседаний…
– Послушайте, вы, если через тридцать секунд я не получу соединения с доном Ансельмо, считайте себя уволенной! Ясно?
Телефонистка испуганно умолкла, послышалось щелканье переключаемых коммутаторов и гудки. Потом в трубке недовольно проскрипел знакомый голос:
– В чем дело?
– Сеньор Руффо?
Жерар вдруг замолчал, охваченный каким-то внезапным приступом не то страха, не то слабости.
– Я слушаю, – еще более недовольно проскрипел голос.
– Это говорит Бюиссонье, – быстро сказал Жерар, справившись с собой. – Дело в том, что я передумал и принимаю ваше предложение.
– А, мой молодой друг, – медленно и, как показалось Жерару, с едва уловимым оттенком насмешки протянул Руффо. – Ну что ж, приступайте к работе. Чем-нибудь могу быть вам полезен?
– Да. Мне нужны еще две тысячи песо, и не позже завтрашнего полудня. В противном случае…
– Вы получите их через час.
– Если можно – наличными.
– Как вам угодно. Через час деньги будут в ваших руках. Желаю успеха, маэстро…
– Вот так, – пробормотал Жерар вслух, положив трубку. С минуту постояв с оглушенным видом, он пожал плечами и направился в кухню. В рефрижераторе еще от Брэдли оставалось порядочно спиртного. Жерар распахнул тяжелую бесшумную дверцу и достал едва початую бутылку с черной этикеткой: «ВАТ69 – выдержанное шотландское виски из наилучшего ячменя. Крепость и чистота гарантированы».
– Правильно, – усмехнулся Жерар, – крепость и чистота – как раз то, что нужно…
Он отвинтил пробку и огляделся в поисках стакана. На столе стояла чашка с недопитым кофе. Жерар выплеснул его в раковину, сполоснул чашку под краном и налил почти до краев.
Неразведенный шестидесятиградусный напиток обжег ему глотку и пищевод и вызвал на глазах слезы. Когда прошел приступ кашля, Жерар отдышался и, стиснув зубы, налил еще чашку. Эта – как ему показалось – прошла уже легче.
6
Основными чертами характера сеньориты Монтеро были любопытство и легкомыслие. Ей уже не однажды случилось испытать на себе отрицательную сторону этих качеств, но на этот раз они сыграли с ней особенно скверную штуку.
Возможно, будь она с подругой, ничего бы не случилось, но деловая по натуре Линда решила использовать свободный день для того, чтобы повидать некоторых своих бывших товарок по Театру обозрений и обсудить с ними предложение носатого Линареса, и на пляж Бебе пришлось поехать одной.
Первая половина дня прошла мирно, и ничто не предвещало мрачной развязки. Правда, в автобусе по дороге в Оливос к Бебе, несмотря на ранний час, пристал какой-то тип, да так активно, что ей пришлось крикнуть шоферу и попросить его остановиться возле ближайшего постового; наглец выскочил из автобуса прямо на ходу, воспользовавшись замедлением на повороте. На пляже она добросовестно жарилась на солнце, потом плавала, стараясь держаться в обнесенной красными буйками зоне безопасности, потом опять загорала на песке. Пляж был почти безлюден, вода не слишком холодна, на сигнальной мачте развевался голубой вымпел – «идеальные условия для купания». Скоро к Бебе подсел шоколадно-загорелый guardavida4, которому надоело торчать на своей сторожевой вышке; у него была непомерно развитая грудная клетка пловца-профессионала и кривые, до изумления волосатые ноги. Беба подумала, что ее собственные от такого соседства только выигрывают, и проболтала со стражем целый час, пока того не кликнули вытаскивать из воды какую-то чрезмерно увлекшуюся купанием сеньору. В два часа страж ушел обедать, спустив с мачты голубой вымпел и подняв вместо него красный, означающий, что с этого момента купальщики остаются без ангела-хранителя.
Сделав еще один небольшой заплыв, Беба тоже решила уйти. Она уже порядком проголодалась, и от солнца начала побаливать голова. Зайдя в кабинку, она быстро оделась и побежала к автобусной остановке, весело размахивая пляжной сумкой в блаженном неведении относительно своего ближайшего будущего.
Как это часто бывает с женщинами, ее погубили любопытство плюс необузданная любовь к нарядам. Доехав до Пласа Италиа, она увидела рекламу какого-то модного ателье, предлагающего богатый выбор только что полученных из Нью-Йорка моделей. Ателье было расположено на авениде Кордова, поблизости от здания факультета медицины, и, вместо того чтобы пересесть на автобус, идущий в Линьерс, Беба спустилась в метро и поехала любоваться нью-йоркскими модами.
Выйдя из вагона на станции «Хустисиалисмо» и увидев возбужденно орущую толпу студентов на перроне, она сразу поняла, что в факультете опять происходят какие-то беспорядки. Самым разумным было бы подождать три минуты до следующего поезда, проехать еще одну остановку и вернуться пешком со станции «Кальяо». Но любопытная Беба обрадовалась возможности увидеть сразу два интересных зрелища вместо одного и решительно направилась к выходу.
В подземном вестибюле станции, где студенты обычно закусывали в расположенном тут же баре, атмосфера была еще более накаленной. Беба стала осторожно пробираться к выходу между яростно спорящими группами. На лестнице почти дрались, а наверху, судя по реву голосов и завыванию полицейской сирены, обычный студенческий бедлам развернулся уже, видно, во всю ширь.
Движение по авениде было перекрыто, на углу Хунйн стояли патрульные машины федеральной полиции, синие мундиры мелькали в толпе студентов, осаждающей вход в здание факультета. Прижавшись к парапету у входа в метро, Беба с восторгом наблюдала за событиями, не совсем понятными и поэтому особенно интересными. В одном из окон факультета появился седоусый старичок, стал кричать что-то, делая успокаивающие жесты. На секунду стало тише, и Беба расслышала хриплый от натуги голос:
– Коллеги… Заклинаю вас… Помните о своем гражданском долге… Храм науки…
– Долой!.. – неистово заорал рядом с Бебой высокий курчавый парень в растерзанном костюме. – Мы-то помним, что это храм науки! А вы сводите в нем политические счеты! Доло-о-ой!..
Толпа снова взревела, седоусый в окне махнул рукой и скрылся. Старое желтое здание факультета с серыми от пыли парусиновыми маркизами на окнах казалось вымершим и поражало своим покоем среди бушевавшей вокруг свалки. Непрерывно сигналя, сквозь толпу пробралась карета «скорой помощи» – в расположенный напротив факультета клинический госпиталь привезли больного. Пока санитары выгружали носилки, несколько студентов успели забраться на крышу кареты, размахивая кулаками и скандируя: «До-лой, до-лой, до-лой!..»
– Ни в одной нормальной стране, – продолжал выкрикивать курчавый, срывая голос, – власти не имеют права менять профессоров по своему усмотрению! Что такое сегодняшняя Аргентина – свободное государство или гитлеровский райх? Где университетская автономия?
– Автономию!! Автономию!
– Автономию! – завопила и Беба. – Хотим автономию!
Из-за угла улицы Президента Урибуру, кренясь на развороте и истошно завывая сиреной, вылетел еще один полицейский автобус, за ним скользнул патрульный «форд» с установленным на крыше громкоговорителем. Из открытого по бокам автобуса посыпались полицейские с карабинами.
– Предлагаю немедленно разойтись… – монотонно и оглушительно закаркал над толпой громкоговоритель. – Предлагаю немедленно разойтись… Если порядок не будет восстановлен через пятнадцать минут, федеральная полиция сделает это с применением силы. Прошу всех расходиться по боковым улицам группами не более пяти человек. Повто…
Беба не видела, что произошло, – очевидно, в громкоговоритель чем-то швырнули, потому что он вдруг поперхнулся на полуслове, захрипел и совсем умолк. Толпа восторженно заревела, замелькали дубинки полицейских. «Компаньерос, берегитесь провокаций!..» —отчаянно закричал курчавый, но его слова потонули в воплях «Долой!». Бебу оттеснили к ограде госпиталя, она взобралась на цоколь решетки и, сунув в рот два пальца, пронзительно засвистела.
Она была в полном восторге, но теперь уже решительно не понимала, что происходит. Часть студентов дралась с синими мундирами, часть – между собой; скоро полицейским удалось расчистить всю середину проспекта, и они начали усмирять отдельные группы, продолжавшие оказывать сопротивление блюстителям закона или лупить друг друга. Был еще момент, когда Беба могла улизнуть в метро, но она была слишком увлечена дракой нескольких студентов, сцепившихся прямо у того места, где она стояла на цоколе ограды. Возбуждение дерущихся передалось и ей; держась за решетку левой рукой, она перекинула свой пляжный мешок в правую и, улучив момент, с размаху хлопнула по голове какого-то рыжего парня, лицо которого ей не понравилось. Рыжий удара не заметил, и она размахнулась было для вторичного, но тут кто-то с другой стороны сильно дернул ее за юбку – Беба, не глядя, направила удар в ту сторону и, только после этого оглянувшись, обмерла от ужаса.
– Довольно, сеньорита! – заорал дернувший ее полицейский сержант, поправляя едва не слетевшую от удара фуражку. – А ну, сойдите вниз! Быстро!
Беба, мысленно поручив себя заступничеству девы Марии, соскочила с цоколя, и сержант крепко схватил ее выше локтя.
– Разнимайте этих! – крикнул он другим полицейским, указывая на продолжавших драться рыжего и его товарищей, и сердито посмотрел на Бебу: – А вы пойдете со мной!
– Простите, я не хотела… – испуганно сказала она и попыталась улыбнуться. – Отпустите меня, сархенто5, будьте таким любезным!
– Идемте, идемте.
– Сархенто, я очень тороплюсь, правда…
– Успеете!
Сержант повел ее к зданию факультета, куда полицейские загоняли других задержанных. В прохладном вестибюле уже толклось несколько репортеров с камерами и блокнотами в руках. Увидев Бебу, двое из них тотчас же устремились к ней.
– Ваше имя, сеньорита, – затараторил один, пока второй, приседая, нацеливался объективом, – ваше участие в событиях? Что вы желаете сказать по поводу происходящего? Всего несколько слов, сеньорита…
Подоспевший офицер отстранил репортера.
– Прошу вас, господа, прошу вас… Никаких разговоров с задержанными, все сведения о событиях вы получите сегодня же на улице Морено6… Господа, прошу вас… Лопес, уведите сеньориту, черт возьми! Ведите ее к Гийермо – последняя дверь по коридору, здесь уже нет места. Быстрее!
– Лейтенант, это недоразумение! – в отчаянье крикнула Беба.
– Ладно, ладно, – нетерпеливо махнул тот рукой.
Сержант повел Бебу по коридору.
– Стыдитесь, сеньорита, – бубнил он, так же крепко придерживая ее за локоть. – Родители на вас деньги тратят, образование вам дают, а вы такими делами занимаетесь…
– Я ничего не делала, сархенто, – лепетала она, – честное слово!
– Ясно, все ничего не делают, хоть мне бы не говорили. Зайдите-ка покамест сюда… Эй, Гийермо!
Сержант ударил в дверь кулаком и передал Бебу другому полицейскому:
– Возьми еще одну, у Мануэля уже полно.
– Дралась?
– И еще как! На ринге против этой красотки не устоял бы и Джо Луис. Осторожнее с ней, главное – не давай войти в клинч!
Довольный своей шуткой, сержант захохотал и удалился за новой добычей.
Чувствуя, что влипла в нехорошую историю, Беба испуганно огляделась. За подымающимися крутым амфитеатром длинными столами уже сидела дюжина задержанных, ожидающих решения своей участи. Растерзанный вид большинства из них наглядно свидетельствовал об активном участии в событиях – у одного висел оторванный рукав рубашки, двое сидели закинув головы, с платками у носа, еще один с мрачным видом прикладывал к подбитому глазу лезвие перочинного ножа, переворачивая его то одной, то другой стороной.
– Ваше имя? – спросил полицейский, подводя Бебу к кафедре.
– Послушайте, я ничего не делала, уверяю вас…
Полицейский досадливо поморщился.
– Сеньорита, я ведь не комиссар, мое дело вас записать. Объяснять будете после, ничего не делали – тем лучше, значит, выпустят. Ваше имя?
– Монтеро Элена, – вздохнув, тихо ответила Беба.
– Элена… – повторил полицейский, вписывая имя в наполовину уже заполненный список. – Год рождения?
– Тысяча девятьсот тридцать третий…
– Адрес?
– Артигас шестьсот двадцать восемь, Линьёрс.
– Ладно, идите садитесь. И ни с кем не разговаривать, ясно?
Беба послушно уселась за один из столов во втором ряду, стараясь ни на кого не смотреть и с ужасом думая о том, что ждет ее впереди. Ее даже немного мутило – то ли от страха, то ли от голода. Не ввяжись она в эту дурацкую историю – все было бы совсем иначе: сейчас она уже пообедала бы и спокойно лежала у себя в комнате, читая про слепого сыщика. Что подумает Линда? Сочтет ее утонувшей и начнет звонить по моргам? Но самое главное – что подумает завтра сеньор Бюиссонье, если ее сегодня не выпустят? И зачем только она взяла у него эти деньги?.. Теперь он, конечно, решит, что она попросту сбежала. «Дева Мария, – прошептала про себя Беба, складывая под столом ладони, – пожалуйста, сделай так, чтобы меня обязательно выпустили сегодня…»
В дверь аудитории опять постучали снаружи – полицейский открыл, приняв сразу троих. Те вели себя шумно и вызывающе, отказывались отвечать на вопросы и требовали покончить с полицейским произволом. Потом привели еще одного, более покладистого. Только сейчас Беба заметила над кафедрой большие стенные часы – стрелки показывали половину шестого. Она ахнула – ей казалось, что не более получаса прошло с того момента, когда она вышла из автобуса на Пласа Италиа.
В шесть часов пришел поймавший Бебу сержант; всех задержанных выстроили в затылок и повели по коридору, приказав не шуметь. Во внутреннем дворе стояли два крытых грузовика, один из них был уже почти полон, другой ждал очереди. Очутившись в большом обществе, студенты снова зашумели, явно стараясь, чтобы их услышали на улице. Загнав еще нескольких в первый грузовик, полицейские торопливо подняли борт, один из них, с карабином, вскочил последним, и грузовик с рычанием выехал за ворота; оттуда тотчас же донесся гул возмущенных голосов. Началась посадка на вторую машину. Когда Беба взбиралась по узкой приставной лесенке, стоявший рядом полицейский невежливо подтолкнул ее концом резиновой дубинки, процедив сквозь зубы ругательство.
– Не смей трогать девушку, ты! – тотчас же крикнул кто-то из шеренги ожидающих погрузки. – Будьте свидетелями, компаньерос, он ее ударил!
Остальные зашумели, раздались предложения написать об этом случае министру юстиции. «Да пишите хоть самому Перону, – ворчали полицейские, подгоняя очередь. – Живее, не на пикник едете». Из глубины кузова неслись негодующие крики:
– Не давайте воли рукам!
– Преторианцы!
– Сатрапы!
– Ищейки! Гав, гав, гав!
Грузовик наконец тронулся и, на полном ходу проскочив мимо ожидающей за воротами толпы, круто развернулся и понесся по улице, сопровождаемый двумя патрульными машинами.
В кузове было тесно, все стояли вплотную друг к другу, шатаясь от толчков. Освоившись с темнотой – заднее полотнище покрывавшего кузов брезента было опущено, – Беба увидела рядом с собой того курчавого, что препирался с седоусым. Тот тоже посмотрел на нее, и, словно стараясь припомнить, прищурился.
– Я что-то вас никогда не встречал, компаньера, – сказал он. – Вы на первом курсе?
– Да нет, я вообще не студентка, – растерянно отозвалась Беба и ухватилась за его рукав, так как машину сильно качнуло.
– А что же вы тогда тут делаете? – изумился курчавый.
– Я попала случайно – просто хотела посмотреть. Я проходила мимо! Потом я немного подралась, и меня поймали.
– А-а, – усмехнулся курчавый, – любительница острых ощущений. Ну, острые ощущения вам гарантированы, будьте спокойны. Это вас ударил этот болван?
– Он не ударил, только подтолкнул… совсем не больно. А почему вы думаете…
– Увидите, – сказал курчавый таким зловещим тоном, что Беба похолодела. – После выхода на свободу вам несомненно понадобится медицинская помощь, сеньорита. Хотите мой адрес? Диплом будет у меня через месяц, я на последнем.
– П-почему понадобится? – заикаясь от страха, спросила Беба.
– Потому что в лучшем случае вы отделаетесь ушибами и вывихами, а в худшем… Ну, в худшем могут быть переломы конечностей, различного рода травмы, повреждения внутренних органов, сотрясение мозга, кровоизлияния и так далее. Так или иначе, без моей помощи вам не обойтись, поэтому запишите мое имя – Эрменехильдо Ларральде. Найти меня можно в госпитале Роусон, домашней практики у меня пока нет. Вас я по знакомству приму без очереди.
– Вы шутите, сеньор Ларральде, – с надеждой сказала Беба.
– Думайте так для собственного успокоения. Ребята, у кого есть закурить?
Кто-то перебросил ему сигарету, Ларральде ловко поймал ее на лету и щелкнул зажигалкой.
– Курить запрещено! – крикнул сидящий на заднем борту полицейский.
– Запретный плод сладок, мой генерал, – ответил Ларральде, со вкусом затягиваясь. – Простите, сеньорита, не подумал вам предложить. Вы курите?
– Сейчас не хочу, спасибо, – убитым тоном отозвалась Беба.
– Напрасно, от переломов конечностей ваше послушание все равно не спасет. Знаете, какие бывают переломы? Самые плохие – это открытые.
– Ах, идите вы…
– Вас могут подвергнуть пытке электрическим током, – не унимался Ларральде. – Знаете, как это делается? Вас разденут, положат на оцинкованный стол, пристегнут руки и ноги специальными ремешками и будут прикладывать электроды к чувствительным частям тела. Ощущение острое, поверьте.
