Дело в том, что в России и на Западе элита была устроена по-разному.
В Западной Европе со времён Карла Великого до XIX века недвижимое имущество (дома и земли) наследовали только первенцы. Другие дети получали наследство лишь деньгами и движимым имуществом. Вспомните сказку француза Ш. Перро «Кот в сапогах». Старший сын получил мельницу (недвижимое имущество), средний – осла, а младший – кота (движимое имущество). С одной стороны, это исключало дробление родовых земель, а с другой, постоянно появлялись безземельные дворяне и крестьяне без средств к существованию. И это заставляло их служить, и не просто служить, а становиться профессионалами высочайшего класса.
А в России все сыновья всех сословий получали равную долю наследства, а всем дочерям родители давали приданое: на Руси существовал родовой принцип наследования – Лествичное право.
Казалось бы, при чём тут право наследования, если речь о том, что дворянина заставляют служить? Если и в России, и в Западной Европе заставляют служить, то какая разница?! Мало этого. В России царь заставлял служить угрозой голода, а в Западной Европе дворянина заставлял служить сам голод. Внешне – одно и то же!
Но дело в том, что царь, даже такой фанатичный, как Пётр I, не способен уследить за всеми – за тем, чтобы они служили добросовестно и храбро. А голод (вернее, спрос на рынке на честных чиновников и храбрых офицеров) – был способен! Спрос на рынке труда на честных чиновников и храбрых офицеров при избытке предложения контролировал элиту лучше всякого царя.
Не в состоянии добиться добросовестной службы от своих дворян Пётр, а за ним и остальные императоры России приглашали и приглашали к себе на службу иностранцев, причём в их числе преобладали специалисты из немецких княжеств. Иностранные инженеры, приезжавшие и переселявшиеся в Россию, развивали неизвестные доселе производства стали и металлов, производства стекла и керамики, бумаги и тканей. Они толчком выводили Россию на приличный мировой технологический уровень почти во всех сферах промышленной деятельности. Иностранные купцы и ремесленники не только заводили производство невиданных на Руси товаров, но и резко поднимали качество и разнообразие даже традиционной продукции. В тогдашней Росси иностранец – это пивовары и колбасники, часовщики и инструментальщики, сапожники и булочники. Петербург строили более трёхсот немецких архитекторов и инженеров. Мебельщики Гамбсы на протяжении целого столетия задавали тон в мебельном деле, немец Вестхоф ещё в 1721 г. основал первый в Петербурге сахарный завод, немецкий ремесленник Шредер основал фортепьянную фабрику и рояли фирмы «Шредер» своим качеством звучали во всём мире. Первая частная типография была построена и пущена в дело в Петербурге при Екатерине Гартунгом, одно из крупнейших и широко известных в России издательств создал немец Маркс. Наконец, с иностранных учёных начиналась Российская академия наук. Это и физики Ленц, Якоби, Бюльфингер и Крафт, математики Эйлер и Герман, астроном Струве.
Но главное, к чему стремился Пётр I, – это совершенство армии. Жаловалось русское дворянство на засилье немцев в армии, однако именно немцы вывели русскую армию на качественно новый и достаточно высокий уровень. Можно упрекать за участие в дворцовых интригах Миниха, сумевшего прослужить при семи российских царях, но этот талантливый военный инженер из Ольденбурга безусловно является выдающимся русским фельдмаршалом. Вообще наличие в русской армии немецкого начала в организации армии и тактике боя резко и положительно сказалось на количестве побед русского оружия, причём и побед над тогдашней немецкой армией. А количество немецких офицеров в русской армии порою удивляет.
Вот эпизод русско-турецкой войны 1768-1774 годов, оцените фамилии офицеров русской армии: «Тогда Вейсман решил двинуться в знакомые места – к Исакчи. 60 с лишним бывших неприятельских пушек он отправил к Тульче, выделив для прикрытия батальон гренадер подполковника Булдакова и более ста кавалеристов. С остальными же 23 октября отправился к Исакчи.
…Вейсман, готовясь к взятию крепости, решил помешать отступить противнику свободно и с небольшими потерями. Для этого он выслал гренадер Блюхера оседлать мачинскую дорогу. Часть кавалерии, возглавляемая непосредственно генералом Энгельгардтом, также перекрыла эту дорогу, а другая её часть во главе с майором Лалашем заняла лежащее рядом с дорогой дефиле.
Турки, видя, что дорога, по которой они намеревались отступить, занимается противником, решили этого не допустить и, выйдя из крепости, всей своей кавалерией приготовились напасть на Энгельгардта. Но тот их опередил, предприняв нападение первым. Противник был рассеян по ближайшим кустам, но вновь сгруппировался, обошёл Энгельгардта стороной и вышел на мачинскую дорогу, где был встречен в дефиле Лалашем. В это время подоспели и Энгельгардт с Блюхером, ударившие по неприятелю с тыла. Здесь турки потеряли более 300 человек убитыми и около 100 пленными.
Вейсман же тем временем подходил к Исакчи по бабадагской дороге под огнём батарей крепости – артиллерия стреляла по русской пехоте почти беспрерывно, надеясь её тем самым задержать и дать возможность отойти своим пехотинцам».
Между прочим, Вейсман – это практически одногодок А.В. Суворова, его соратник во всех походах русской армии и соперник в воинской славе, человек, которого называли «русский Ахилл», хотя на самом деле его звали Отто-Адольф Вейсман барон фон Вейсенштейн. Последний свой бой генерал-майор Вейсман провёл под Силистрией – он лично повёл 10 батальонов русской пехоты на турецкий укреплённый лагерь. «Янычар было в три с лишним раза больше, чем солдат в его каре, и они своей массой начали отжимать русских от лагеря, пишут очевидцы: „Один из турок, яростно рубившийся саблей и уже долгое время действовавший как щитом пистолетом, зажатым в левой руке, приблизился к русскому генералу. Отбив его шпагу и довернув противника кистевым нажимом, янычар в упор разрядил в него свой пистолет. Заряд пробил Вейсману левую руку и сердце. Последние его слова были: ‚Не говорите людям…ʻ
Но его опасения и надежды турок, издавших ликующий рёв, когда он упал, оказались напрасными. Два гренадера, держа на весу тело генерала, завёрнутое в плащ, мерно пошли вперёд.
…Суворов, узнав об этой смерти, прошептал:
– Вейсмана не стало, я остался один.
Так же думал и Румянцев; когда русские отошли за Дунай, на посту командующего армии у Гирсова Вейсмана заменил Суворов“».
Кстати, для Румянцева и для Суворова тогдашним примером полководца был король Пруссии Фридрих II.
К чести Петра I, он попытался поставить дворянство под контроль голодом, как на Западе, и ввести и в России аналог майоратного права – в 1714 году он издал «Указ о единонаследии», по которому отец обязан был завещать недвижимое имущество одному сыну (при отсутствии завещания наследовал старший сын), а движимое имущество отец мог распределить между детьми по своему усмотрению. Однако наследники Петра не смогли устоять перед давлением дворянства, и через 16 лет императрица Анна Иоанновна этот указ отменила, правда в 1736 году она распорядилась (со многими оговорками), что из нескольких братьев-дворян в семье одного можно оставить для ведения хозяйства; остальным определить службу в 25 лет, считая с 20, то есть до 45 лет. В этом возрасте дворян можно увольнять, если они действительно служили в армии, а не бог знает где ошивались. Впрочем, гласил указ императрицы: «А понеже ныне с турками война, то оставлять по вышеписанному только по окончании войн». Дворяне вздохнули свободнее, и на этом послаблении царям можно было бы и остановиться, продолжая властвовать над дворянами твёрдой рукой. Ведь пока дворянство обязывалось служить государству, властвующие в элите паразитические веяния не были главенствующими.
Однако на престоле России вскоре оказался идиот.
Будущий император Пётр III был сыном немецкого герцога и дочери Петра I – Анны Петровны, то есть внуком Петра Великого. Кстати, по отцовской линии он являлся внуком и самого сильного и страшного противника Петра I – шведского короля Карла XII. Славная кровь текла в его жилах, да вот толку от этого не было никакого.
В 1742 году российская императрица Елизавета Петровна (его родная тётка) объявила его, 14-летнего юношу, наследником российского престола. Последующие 18 лет жизни в России русского из него сделать не смогли, он, как был, так и остался немецким герцогом. Став в 1761 году императором, Пётр III стал умничать на «западный манер» как только мог и за год успел многое, но нас в данном случае должен интересовать только его указ о вольности дворянства.
Сначала Пётр III освободил монастырских крестьян от крепостной зависимости церкви. Фактически, он передал крестьян в крепость бюрократии, так как, в условиях того времени, эти освобождённые крестьяне (их стали называть «экономическими») отрабатывали ту же барщину, но только на землях, принадлежавших уже не церкви, а государству, и под присмотром не монастырской братии, но алчных, живущих одним днём чиновников. Тем не менее в умах остальных крепостных крестьян имя Петра III оказалось причастным к понятию «свобождение».
Наверное, и это Россия пережила бы без больших потрясений. Но Пётр III на западный манер освободил от службы дворян.
Да, на Западе дворяне не обязаны были служить, и служить их заставлял голод – это так. Но зачем теперь служить освобождённому от службы русскому дворянину, если у него есть возможность паразитировать на крепостных крестьянах? Причём, ввиду отсутствия майоратного права, у всего русского дворянства всегда будет хоть немного земли и крепостных, на шее которых можно было сидеть.
Пётр III сделал безделье символом российского дворянства.
К теме формирования воинского сословия это не имеет отношения, но ввиду глобальности последовавших событий об этом необходимо сказать. Ни Пётр III, ни сегодняшние умники не поняли, что если дворянин больше не обязан защищать государство, то есть – крестьян, то почему тогда крестьяне обязаны его содержать за счёт своего труда? По западным понятиям, в этом не было ничего необычного, но, по русским представлениям, он посадил на шею крестьян паразитов!! А всё ещё свободолюбивые русские, в отличие от людей Запада, паразитов на своей шее не терпели, и привить им подобную терпимость было непросто.
С русской точки зрения, следующим шагом царя-отца должно было стать освобождение крестьян от крепости у помещиков. Но… царь внезапно и очень подозрительно умер. И народ стал ждать освобождения от Екатерины II.
Ждал напрасно. Екатерину вознесли на престол вооружённые руки всё тех же дворян. Им (даже преданным России) дарованная вольность была выгодна. Императрица не могла отменить указ о вольности дворянства из-за опасения за собственную судьбу и не могла освободить крестьян и оставить без материальной поддержки военную силу Российской империи – дворян. Она оказалась в безвыходной ситуации, а может, и не спешила искать выход.
И вспыхнула гражданская война, силы народа возглавил казак Емельян Пугачёв, причём он возглавил народные силы под именем царя Петра III, якобы чудом спасшегося от смерти и скрывавшегося среди народа.
Странного в этом ничего не было. Петру III вообще везло на «посмертные деяния». Подсчитано, что в различных крестьянских бунтах он «восставал из мёртвых» до 40 раз. Но здесь обстоятельства были особые.
События развивались на окраине России, где царская власть и так была слаба, а вдобавок взбунтовались военные люди. Однако кто поверит неграмотному казаку, что он царь? Тот, кто знает, как настоящий русский царь должен поступить. Ведь Пётр III освободил монастырских крестьян, освободил дворян, но «не успел» освободить остальных крепостных крестьян от помещиков, следовательно, настоящий русский царь, вновь придя к власти, обязан это сделать.
И Емельян Пугачёв это сделал – он освободил от помещиков крестьян, и теперь уже мало кто из них сомневался, что Пугачёв настоящий царь и есть и что дворяне к выгоде своей хотели его убить. Ненависть крестьян вылилась на дворян, нового царя признали на огромных территориях, за год войны под знамена Пугачёва встало свыше 100 тысяч бойцов. Для сравнения: фельдмаршал Пётр Румянцев в это время воевал (уже за Дунаем) с турками и татарами и никогда не имел под своей командой более 40 тысяч человек.
Тогда Екатерина II срочно заключила преждевременный мир с Турцией, прервав дотоле успешную войну с ней, и двинула с турецких границ против Пугачёва армии во главе с такими прославленными полководцами, как Суворов и Румянцев.
В сентябре 1774 года Пугачёва предали казаки, и к весне 1775-го обезглавленная народная армия перестала оказывать сопротивление. Эта гражданская война закончилась победой паразитических идей российской элиты.
Должен сказать, что вначале они проявлялись не очень сильно, скажем, даже в XVIII веке – при уже помянутой императрице Екатерине II. Да и вообще – писать о русской армии и ничего не написать о Суворове просто невозможно, вот и я начну с него.
В мои годы уже не осталось книг о нём, весь текст которых был бы для меня внове. Поэтому я не прочёл, а только просмотрел работу В.С. Лопатина «Суворов и Потёмкин», отметив, во-первых, малоизвестный мне взгляд на персонажей той эпохи, скажем, на того же А.В. Суворова, во-вторых, универсальность требований к командирам – к кадровым военным – во все времена. Вот и решил на фактах этой сугубо исторической работы и сам написать работу на достаточно необычную и в то же время банальную тему – на тему недостатков начальников, причём не только военных, но и как таковых. Ведь эта тема актуальна и сегодня, не так ли?
Надо сказать, что в книге Лопатина очень много документов той поры, поскольку Лопатин написал эту книгу, чтобы смыть с Потёмкина грязь клеветы завистников той эпохи, а этих завистников у Потёмкина – этого выдающегося государственного деятеля России – было хоть пруд пруди. Свою цель Лопатин, безусловно, достиг, а я воспользуюсь нарытыми им фактами для своей цели.
Итак, в книге Лопатина схематически и без больших подробностей, но достаточно чётко описана «управленческая вертикаль», состоящая из высшего и очень своеобразного руководителя – императрицы Екатерины II, далее – из её подчинённого, выдающегося государственного деятеля России Г. Потёмкина, и далее – уже его подчинённого, выдающегося Воина (так точнее будет) России А. Суворова, который, в свою очередь, был начальником своих подчинённых. Екатерина, Потёмкин, Суворов – по-настоящему выдающиеся и очень необычные люди России, это так. Но ведь ни из одного из них не получится написать икону без изрядных затруднений, поскольку и эти люди были не без недостатков.
Начну с младшего в этой троице – с Суворова.
Поскольку с Александра Васильевича написано очень много лубочных сусальных картинок, то начну с его главного и, возможно, единственного недостатка – необычайно большого, даже болезненного и, я бы сказал, рафинированного славолюбия. Рафинированного потому, что Суворов был Воин с большой буквы, то есть не жил там, где отдают всякие почести, – в столицах и высшем свете, – а жил там, где идёт или готовится война. И поэтому потребность в своей славе потребностями в почестях не пачкал. Ему нужна была только слава! В чистом, рафинированном виде. Ему надо было, чтобы о нём все говорили, чтобы им все восхищались, как великим полководцем.
Ведь будущий генералиссимус Суворов очень медленно рос в должностях; к примеру, его сын стал уже генерал-лейтенантом (генерал-поручиком) в 25 лет. А сам Александр Васильевич Суворов к этому возрасту только получил первый офицерский чин поручика. Суворов начал командовать мало-мальски крупными воинскими силами и претендовать на славу уже в очень преклонные годы. Может, поэтому А.В. Суворов и жаждал чистой славы – славы как таковой.
А проблема со славой Суворова была в том, что императрица достаточно быстро исчерпала все прославляющие воина награды. (В те годы ещё прекрасно понимали, что такое ордена, поэтому по десять одних и тех же цацек на грудь не вешали.) Тем не менее, казалось бы, ну какие у Екатерины могли быть проблемы? Ведь универсальной и официальной при царях наградой были деньги и имения, – давай ему деньги и имения! Но Суворову (кстати, достаточно рачительному хозяину) деньги и имения были безразличны, ему было неважно, богат он или нет, ему, повторюсь, важно было, чтобы все считали его самым выдающимся в мире полководцем. А как это можно подтвердить или доказать деньгами? Никак!
Такой вот примечательный момент.
«Суворов разработал план укрепления границ, исходя из полученных при отъезде указаний, и немедленно приступил к его осуществлению. Однако присланные им сметы, требовавшие значительных ассигнований, не были утверждены. Отношения с Портой изменились в лучшую сторону, и с форсированным строительством крепостей можно было подождать». Что значит «приступил к осуществлению»? Это значит, Суворов, посланный строить укрепления, от своего имени заключил договора с подрядчиками на строительство крепостей. И как быть теперь с этими договорами, на которые Петербургом не отпущены деньги, а подрядчики уже понесли затраты? «Суворов действовал решительно. Он послал Хвостову доверенность на продажу своих деревень, чтобы выплатить неустойку подрядчикам».
Нет, думаю, Суворов был не прост и знал, что Екатерина его любит, но всё же – каков! Ведь могла и не прореагировать. Но, правда, как и ожидалось, императрица прореагировала и распорядилась «отпустить двести пятьдесят тысяч из банка Графу Суворову Рымникскому».
Поэтому проблема, как наградить Суворова, довольно быстро стала острой, поскольку желание славы у Суворова было маниакальным. Вот встревоженная императрица посылает на подавление пугачёвского восстания и Суворова, ещё не очень славного генерала, но подающего надежды и только что произведённого в генерал-поручики. Там уже с войсками Пугачёва тяжело, но реально воевали генерал-аншеф А. Бибиков, генерал-поручики П. Голицын и П. Мансуров, генерал-майоры В. Кар, Ф. Фрейман, К. Валленштерн, А. Корф, И. Деколонг и особенно отличившийся подполковник Михельсон. Наконец, императрица добавила к ним и генерал-аншефа П. Панина. Суворов так спешил, что выехал без вещей, о чём сообщил Потёмкину, а тот Екатерине. Та, разумеется, послала Суворову 6 тысяч рублей на «приодеться». Однако Суворов всё равно не успел – к его приезду на театр военных действий уже наступила агония Пугачёва. И Суворов рвётся в погоню за Пугачёвым, забрав у Михельсона кавалерию и этим опережая самого подполковника, но Пугачёва уже предали близкие ему казаки, связали самозванца и повезли сдавать императрице. И как раз наткнулись на Суворова. Так Суворов «пленил» Пугачёва. Естественно, что Суворова, в отличие от остальных участников подавления бунта, не наградили, возможно, считая, что 6 тысяч рублей на костюмчик и шпаги с бриллиантами будет достаточно. Но Суворов хотел за Пугачёва кавалерию ордена Андрея Первозванного и, бедный, несколько лет в письмах сетовал, что остался без награды за то, что Пугачёва пленил.
Вообще-то это славолюбие выглядит у Суворова болезненной манией, поскольку, скажем, от неудовлетворённости наградой за Измаил, Суворов начал интриговать против Потёмкина, перебежав в лагерь врагов Потёмкина – фаворита Екатерины Платона Зубова. Ведь Суворов всегда хвастался своей честностью, а тут фактически предал Потёмкина, своего давнишнего покровителя, который, по сути, и сделал из Суворова того, кем тот стал.
Как это объяснить? Я объясняю эту манию потребностью Суворова, как Воина, в предметном, овеществлённом выражении полезности своей службы.
Ведь будь Суворов корыстным бандитом, он бы находил удовлетворение от сражений в материальных плодах войны – в грабеже или денежных наградах. Но его это не интересовало. Будь он садистом, то находил бы удовлетворение от сражений в убийствах, но он не был садистом, мало этого, именно Суворову принадлежит вывод о том, что трусы жестокосердны. К примеру, разгромив восстание поляков (накануне ещё и предавших Россию в войне с Турцией), он отпустил по домам восставших, хотя и войска жаждали мести за то, что взбунтовавшиеся поляки в Варшаве вырезали несколько тысяч безоружных русских, да и Екатерина считала полезным их наказать.
Нет, Суворов был идеальным Воином и ничего, кроме славы, не желал! Но уж её желал так желал! Ко всем и к каждому пустяку ревновал.
Вообще-то принято считать Суворова выдающимся полководцем, и это так, но я бы считал его, прежде всего, самым выдающимся Воином в истории России, поскольку именно это свойство и сделало его самым выдающимся полководцем. Суворов жил сражениями, он жаждал их! Он не мог переносить мирную жизнь. Нет, он понимал, что войны ведутся для мира, но и в перерыве между войнами он искал себе военное дело – или крепости строить, или войска обучать, или экспедиции для нового военного похода готовить. Не балы и празднества, не подброшенные в воздух чепчики, а вот это было его!
Но главное – сражаться! Суворову по-своему повезло – век был очень неспокойный, насыщенный войнами, но ему и тех войн было мало. Он редко попадал в мирную жизнь (редко получал отпуска), но и в этих редких паузах Суворов маялся, не перенося такой жизни, и в письмах ныл, выпрашивая себе участие в каком-нибудь военном предприятии. Вот Суворову уже 54 года (по тем временам возраст уже очень немалый), в качестве отпуска или службы полегче его назначили командиром 6-й Владимирской дивизии, дислоцированной в тылу. А возле частей этой дивизии была, кстати, и его родовая усадьба, по которой у него после десятилетий отсутствия было множество дел. Казалось бы, служи и радуйся!
Но Суворов даже тут мается и забрасывает Потёмкина письмами: «Я был в Санкт-Петербурге пасть к Высочайшим стопам и был принят милосердно. Ныне еду в мои деревни, прикосновенные расположению шестой дивизии. Приятность сей праздности недолго меня утешить может. Высокая милость Вашей Светлости исторгнет меня из оной поданием случая по Высочайшей службе, где я могу окончить с честью мой живот». Он сам понимает, что уже немолод, и, как видите, у него ясно выраженная мечта – умереть не в родовой деревне, а на поле боя.
Он всегда завидовал тем, кто сражался.
Вот Суворов в славнейшей Кинбурнской баталии отбил мощнейшую турецкую атаку на Кинбурнскую косу, расположенную у входа в Днепровско-Бугский лиман, напротив тогдашней турецкой крепости Очаков. В письме Потёмкину Суворов хвалит Потёмкину не только русских, что естественно, но и турецких солдат (о которых в нашей отечественной истории не очень высокое мнение): «Какие же молодцы, Светлейший Князь, с такими я ещё не дрался; летят больше на холодное ружье…» В этом бою Суворов получил две раны, потерял много крови, но командование вверенными войсками не оставил. Потёмкин пишет о нём императрице: «Над всеми ими в Херсоне и тут Александр Васильевич Суворов. Надлежит сказать правду: вот человек, который служит и потом, и кровью. Я обрадуюсь случаю, где Бог подаст мне его рекомендовать. Каховский в Крыму – полезет на пушку с равною холодностью, как на диван, но нет в нём того активитета, как в первом. Не думайте, матушка, что Кинбурн крепость. Тут тесный и скверный замок с ретраншементом весьма лёгким, то и подумайте, каково трудно держаться тамо. Тем паче, что с лишком сто верст удалён от Херсона».
Однако через несколько дней в устье лимана вошёл турецкий флот, наши его ждали. Лиман мелок и по этой причине неудобен для больших парусных кораблей, которым нужны большие пространства для манёвра. И Потёмкин специально для войны в лимане приказал приостановить строительство парусных кораблей для Севастополя и втайне построить гребной флот (большие лодки с одной пушкой на каждой). Турки вошли и начали пристраиваться для нападения на осадившие Очаков наши войска. И ночью хорошо замаскированная Суворовым и незамеченная турецким адмиралом на оконечности косы батарея открыла по турецким кораблям в лимане огонь и потопила 7 кораблей (1500 человек экипажа, 120-130 орудий). Мало этого, турки, в темноте не поняв, кто и откуда по ним стреляет, потеряли ориентировку и начали беспорядочно маневрировать, от этого их корабли начали садиться на мели. Григорий Потёмкин тут же воспользовался случаем и послал громить ставшие неподвижными турецкие корабли лодками под командованием французского авантюриста, принца Нассау. Пять турецких линейных кораблей лодки принца сожгли и взорвали, один фрегат взяли на абордаж, турки отплыли под стены Очакова, но Нассау и тут их достал. Всего в этих боях было уничтожено 15 турецких кораблей (больше, чем на тот момент имел Черноморский флот в Севастополе). Победа была полная!
Да, но ведь это победа на море, а раненый Суворов сидел на берегу косы и как бы ничего не делал – у него только батарея стреляла. И он докладывает Потёмкину: «Я только зритель; жаль, что не был на абордаже; Принцу Нассау мне остаётся только ревновать. Отправляю пленных в Херсон». Ну, посмотрите на него! Суворову только что одержанной победы в Кинбурнской баталии и двух ран мало! Ему, 57-летнему, раненому победителю, ещё и на абордаж хотелось! Он (уже признанный герой сухопутных сражений) ещё и к славе моряков ревнует!
Надо подчеркнуть, что Суворов был выдающимся по культуре человеком, помнящим и использующим огромный по тем временам объём знаний; к примеру, из его писем видно, что он изучил практически все мало-мальски заметные битвы в истории человечества. Кроме того, в начале карьеры он долго служил на тыловых и штабных должностях, то есть знал военное дело во всех его нюансах, на всю глубину и со всех сторон.
Вот запомнившийся мне момент. Во «второй» турецкой войне союзником России была Австро-Венгерская империя, но она в ходе войны Россию предала – заключила с турками сепаратный мир. Русские войска, в том числе и корпус Суворова, действовавшие в отрыве от своих войск вместе с австрийцами, остались одни и могли быть подвергнуты ударам превосходящих сил турок. Встревоженная Екатерина шлёт гонца к Потёмкину с известием о выходе Австрии из войны, Потёмкин тут же шлёт гонца к Суворову, чтобы тот был начеку. А Суворов отвечает шефу, что он к этому готов, поскольку его собственная разведывательная агентура сообщила ему об этом предательстве ещё два дня назад. Как видите, Суворов прекрасно понимал роль разведки, судя по всему, она у него была поставлена на очень высоком уровне, поскольку нет сведений, что Суворова какой-то противник смог взять врасплох хотя бы на начальной стадии сражения.
Поэтому можно сказать, что вот грамотным был Суворов, поэтому и был великим полководцем. Академии, академии надо заканчивать! Не соглашусь! Суворов был великим Воином, и только поэтому стал грамотным, только поэтому стал великим полководцем.
Потёмкин и Екатерина в Суворове это, хоть и поздновато, но распознали и использовали. Вот строки из письма Потёмкина императрице после победы Суворова при Рымнике (выделено мною): «Он на выручку союзных обратился стремительно, поспел, помог и разбил. Дело всё ему принадлежит, как я и прежде доносил. Вот и письмо Кобурхово, и реляция. Не дайте, матушка, ему уныть, ободрите его и тем зделаете уразу генералам, кои служат вяло. Суворов один. Я, между неограниченными обязанностями Вам, считаю из первых отдавать справедливость каждому. Сей долг из приятнейших для меня. Сколько бы генералов, услыша о многочисленном неприятеле, пошли с оглядкою и медленно, как черепаха, то он летел орлом с горстию людей. Визирь и многочисленное войско было ему стремительным побеждением. Он у меня в запасе при случае пустить туда, где и Султан дрогнет!»
Да, Суворов был удивителен тем, что жаждал сражений. Другие жаждали тихой жизни, больших имений, денег, почестей, а он – сражений!
Ведь под Измаилом тогдашние известные генералы русской армии (да и выслугой они были старше Суворова) бросили Измаил осаживать, поскольку не имели надежд взять эту первоклассную крепость с гарнизоном, превосходящим по численности русские войска вокруг крепости. Расстреляв артиллерийские огнеприпасы, командовавшие русскими осадными войсками генералы Репнин, Гудович и дальний родственник Григория Потёмкина Павел Потёмкин начали отводить войска от крепости в тыл. И вот тогда фельдмаршал Григорий Потёмкин воспользовался «запасом» – отдал командование осадными войсками Суворову. Тот немедленно вернул все войска к крепости, 2 декабря сам прибыл под Измаил, а 11 декабря взял крепость штурмом. Не верили турки, что кто-то сможет на штурм Измаила решиться и взять его вот так – без длительного строительства батарей, траншей, подкопов.
А войска Суворова, через неделю подготовки и через два часа после начала штурма, уже стены крепости заняли! Как и не было сильнейшей крепости Европы и гарнизона, превосходящего осаждающих численностью.
Безусловно, полководческое искусство Суворова заключалось и в его знаниях и умении (он, к примеру, построил копии стен Измаила и сначала на них штурм отрепетировал), но от его знаний и умения не было бы толку, если бы он не был Воином – не стремился сражаться.
Строго говоря, он удивляет и как руководитель. К примеру, несколько раз в его письмах с просьбой атаковать противника встречаются заверения, что у него всё для этого есть. Вот для начальников это уж очень нетипично! А если ты потерпишь поражение, то чем оправдаешься, если у тебя всё было для победы? Ну как так можно безрассудно отрезать себе пути к оправданию? – скажет любой нормальный начальник. Но ведь Суворов этим заверением не только себе отрезал пути назад, он отрезал их и начальникам – он не давал начальнику отказать Суворову сражаться! Что тут скажешь – Воин!
Хорошо, скажут мне, для начальства он был хорош, а как для своих подчинённых? А почему он должен был быть плохим для таких подчинённых, как он сам? Кто будет жаловаться на начальника, если под его руководством побеждаешь?
Но если не отвечать вопросом на вопрос, то для подчинённого тот начальник хорош, за которым «служба не пропадает» – кто награждает добросовестных и умелых. Вот после Рымника Суворов просит у Потёмкина наград для своих подчинённых: «Светлейший Князь, Милостивый Государь! Дерзаю приступить к позволенному мне Вашею Светлостию. Действительно боюсь, чтоб не раздражить… другой список так же не мал, но, Милостивый Государь! где меньше войска, там больше храбрых. Последуйте Вашему блистательному великодушию». Заметьте, что это не просто дежурная просьба, а Суворов уже по второму разу просит наград для своих подчинённых.