Юрий Липовский
Тайна гуннского камня
– Народ как река – сам должен выбирать себе русло и берега, – говорил дед своему внуку. – И народ сам должен определить, на каком языке ему лучше общаться. Но считаю, что для нас, алтайцев, русский язык и язык предков – два родных языка. Чем больше знаешь языков, тем лучше для тебя и твоего народа. Сколько знаешь языков – столько раз ты человек.
Сам Аржан смолоду самостоятельно освоил русскую грамоту, научился читать, но из всех книг любил только одну – Библию. С этой книгой он никогда не расставался и вечерами при свете свечи читал вслух внуку малопонятную ему Божественную книгу.
– Без веры в Бога человеку нельзя – он заблудится между добром и злом, – говорил Аржан. – Народ – творец добра. Но одновременно он и опора или почва для созревания зла. Безверие, которое несет нам новая власть, обернется большим злом – ибо поработит нас не только физически, но и духовно.
Но подростком Ялатом мрачные прогнозы деда не воспринимались всерьез. Его вполне устраивали произошедшие перемены, открывшие новый, увлекательный мир. Ему нравилась школа, пионерские отряды и сборы, он верил в светлое будущее, о котором рассказывали в школе и писали в газетах. В пятом классе Ялат мечтал о том, как он поедет в большой город Бийск учиться в техникуме – он мечтал стать учителем или зоотехником. Дед поддерживал его стремление учиться дальше.
– Не важно, кем ты станешь, Ялат, самое главное, чтобы ты нашел себя в избранном деле, чтобы твой труд приносил радость и тебе, и людям.
Как-то, разговаривая с дедом, Ялат обратил внимание на висящее на его шее какое-то изделие из камня.
– Что это ты носишь? Амулет? – поинтересовался он.
– Это знак власти и силы, который достался от далеких предков из нашего рода. Придет время, и я передам его твоему отцу, а потом эта реликвия перейдет к тебе, Ялат.
– А зачем мне она? Я же не стану вождем племени, как ты?
– Ты станешь достойным продолжателем нашего рода, Ялат. И этот знак будет твоим талисманом, помощником в делах. Попомни мои слова.
Год Красного Быка
В те годы в селении найманов жил знаменитый на всем Горном Алтае шаман-предсказатель Чауна. Пользуясь древним тибетско-монгольским календарем – зурхаем 60-летнего «звериного цикла», он предсказывал, что несет тот или иной год для народа, и даже мог предсказать судьбу отдельного человека. К его прогнозам с трепетом относились все племена, обитавшие на территории, примыкавшей к Чуйскому тракту. Надо сказать, что его прогнозы были поразительно точны и непременно сбывались. Вот почему люди с замиранием сердца выслушивали предсказания шамана и передавали из уст в уста полученные сокровенные сведения.
В год Змеи (1917 год) шаман Чауна предсказал великие беды: разрушение Российской империи, убийство белого царя и братоубийственную войну между сторонниками «красного» и «белого» цвета. Он предсказал победу «красных», которые подчинят своей власти все народы и заставят поклоняться своим вождям как живым богам.
Туяа, мать Ялата, встречалась не раз со своим знаменитым соплеменником и выспрашивала у него судьбу свою и близких. Шаман нагадал ей, что в год Черной Собаки (1922 год) у нее родится сын, и ему всю жизнь будет сопутствовать чувство тревоги и беспокойства, ибо «Собаки» всегда начеку, готовы к чему-то, что может вот-вот случиться. Он вырастет честным, решительным и бесстрашным, хотя столкнется с жестокостью, несправедливостью и непониманием. И все-таки ему посчастливится, когда он уйдет в страну предков, где станет знаменитым.
А вот год Красного Быка (1937 год) шаман предсказал свирепым и кровавым, который принесет горе алтайскому народу. Туяа все годы верила в мрачные предсказания шамана и в преддверии наступающего года Красного Быка с трудом скрывала страх за судьбу своих близких.
…Весна 1937 года на Алтае была невообразимой. Целый месяц лили проливные дожди, ледники в горах быстро таяли, вода текла бурыми грязевыми потоками и переполняла реки. Вода размывала и рушила грунтовые дороги, по ней проплывали вырванные с корнями деревья. Угрожающе ревели каменные и грязевые потоки в горах, и все что-то размывалось и рушилось. Старики говорили, что подобного на их веку не было, а значит, это является грозным знамением природы и грядущих еще больших бед.
Новая власть во время буйства стихии притихла, а директив из центра не поступало – село было полностью отрезано от внешнего мира. На это никто из селян не сетовал – внешний мир вызывал только тревогу, и когда связи с ним не было, наступал покой, как в давние времена. Но все преходяще: за разгульной весной, причинившей много вреда, пришло небывало жаркое изнуряющее лето. Старики, сопоставляя разные годы, высказывались в том смысле, что такая жарища неспроста и что-то будет.
«Год Красного Быка, – качали они своими убеленными головами и бородами. – Бык еще себя проявит и забодает народ».
Работники сельсовета резко активизировали свою работу – начали перепись населения, ходили по домам, выясняли, кто чем «дышит», на какие доходы живет и, самое неприятное, составляли списки неблагонадежных людей. И в этом «черном списке» первым значилось имя Аржана – бывшего вождя кыпчаков.
А помогал в этом грязном деле односельчанин по имени Сыран, «окопавшийся» в сельсовете. У него были с Аржаном и его приближенными личные счеты. Еще до прихода советской власти Сыран работал пастухом, пас стадо овец, и однажды был уличен в воровстве. Это считалось преступлением. И Аржан на совете старейшин племени вынес приговор: публично всыпать Сырану двадцать пять плетей, а дальше перевести на «грязную» работу: чистить конюшни и скотные дворы, заготавливать навоз и прочее. С тех пор Сыран, которого в народе называли на русский манер Засран, затаил злобу и ждал удобного момента, чтобы отомстить. И время таких обиженных настало с приходом советской власти.
Сыран втерся в доверие и стал работать в сельсовете сначала кучером, а затем снабженцем, выполнять ответственные поручения, в том числе составлять «черные списки». В августе 1937 года в селе впервые появились непрошеные «гости» из Бийска. Их было четверо: трое в штатском – работники органов НКВД и милиционер в форме. А начали они свою работу с дома Аржана. В сопровождении председателя сельсовета вся четверка, грохоча сапогами, ввалилась в дом. Вся семья находилась в сборе и в первый момент оцепенела от неожиданности.
Ялату на всю жизнь запомнился главный «энкавэдэшник» – чернющий, в черной кожаной куртке и с черными навыкате глазами.
– Начинайте, товарищи! – отдал приказание «чернющий», и его подручные стали копаться в вещах, заглядывая во все уголки дома.
Аржан сидел на тахте, положив ноги на шкуру медведя и держа в руках свою неизменную Библию.
– Что вы ищете? – спросил он «чернющего». – У нас нет ни золота, ни драгоценностей, ни мехов, ни маковых семян.
– Нэхорошо гавариш, старик! – сказал «чернющий» с сильным кавказским акцентом. – Мы нэ грабители, а прэдставители савэтской власти, мы пришли памочь трудавому народу избавиться от эксплуататоров – баев, кулаков и всэх врагов савэтской власти.
– У нас нет врагов власти. Мы, алтайцы, законопослушный народ и всегда мирно жили с любой властью. Наше племя, наш род – это единая семья, мы живем своим трудом, и у нас нет ни богатых, ни бедных.
– Ты нэ такой простой, старик! – мрачно изрек «чернющий», сверля Аржана горящими как угольки глазами. – Ты есть бывший староста, вот кто!
– Да, я был старейшиной, – пожал плечами Аржан. – Ну и что?!
– А мнэ адин хрэн – староста ли ты, старэйшин или кулак – это все нэтрудовой элемент, а значит, наш классовый враг. И люди гаварят, что ты плохо отзываешься о советской власти? Так?
– Это неправда. У нас нет таких людей, чтобы клеветали. Разве что Сыран, который пристроился теперь в сельсовете?
– Что читаешь, старик? Пакажи мнэ! – пророкотал своим низким голосом «чернющий», подходя вплотную к Аржану и протягивая руку.
– Библия. Духовная книга, – ответил Аржан. – Библия дается только в чистые руки.
– Ариша! Подойди ко мне, – подозвал он сестру. – Возьми Библию, теперь она твоя.
Ариша взяла Библию и крепко прижала ее к груди, отошла в сторону. «Чернющий» побагровел от гнева.
– Значит, религию гонишь в народ, старик! А таварищ Ленин сказал: «Религия – опиум для народа». А-а? Что ты на это скажешь, старик?
– Если бога нет – тогда все позволено! – ответил Аржан.
– Что ты сказал? Нэ понял! – он непонимающе уставился на него.
– Это не я сказал, а Достоевский – русский писатель. А я добавлю от себя: если не признаете бога и религию, то наступает духовная пустота, беззаконие и произвол.
«Чернющий» нечего не ответил. Он достал кисет с табаком, набил им деревянную трубку и закурил, выпуская из своего «золотого» рта клубы сизого дыма.
– Ну как дела, Валдис? – обратился он к своему помощнику – долговязому латышу с ледяными бесцветными глазами и тупым массивным подбородком.
– Нашли, товарищ Беридзе! – радостно откликнулся тот. Он подошел к своему начальнику, держа в руках небольшую деревянную шкатулку.
– Что там? Золото? Брильянты? – быстро встрепенулся Беридзе.
– Да нет! Царская награда – медаль.
Беридзе открыл шкатулку, вытащил медаль и прочитал: «За усердие». Затем глянул на изображение царя и, оторвав свой взор от награды, радостно оскалился, показав полный рот золотых зубов.
– Вот тэбе и доказательства, что ты есть царский холуй, а значит, враг трудового народа. Именем савэтской власти ты арестован, – провозгласил Беридзе и кивнул своим помощникам: «Взять его под стражу».
Сидевший до этого молча Бронтой с женой и сыном, не выдержав, вскочили и попытались помочь отцу.
– Зачем вы трогаете старика?! – вскипел он. – Возьмите меня вместо него, мы одна кровь.
Туяа повисла на его плече, не отпуская от себя и держа другой рукой Ялата. Чекист окинул их мрачным взглядом, затем ухмыльнулся, показав рот из золотых зубов.
– Твоя очэрэдь нэ подошла! Падажди, дарагой!
Аржан поднялся с тахты, выпрямившись во весь свой богатырский рост, подошел к своим, попрощаться. Он снял висевшую на его шее родовую реликвию и повесил ее сыну.
– Что это ты даешь ему? – встрепенулся Беридзе.
– Да так, пустяк! Амулет, чтобы защищал от зла. Разве нельзя?
– Ладно. Пусть оберегает твоего сына пока, а там посмотрим, – многозначительным тоном ответил Беридзе.
Аржан обнял и перекрестил всех своих и твердым шагом пошел к выходу. На всю жизнь запомнился Ялату этот момент, когда его дед – высокий, прямой, с длинной седой бородой, словно пророк, уходил в неизвестность. Когда Аржан, конвоируемый чекистами, вышел на улицу, то увидел, как перед домом собралась огромная толпа людей, требующих его освобождения. Аржан одним движением руки заставил их замолчать и слушать, что он скажет.
– Возвращайтесь с миром по своим домам и не сопротивляйтесь властям. Не мстите Сырану: он получит Божье наказание по принципу «мера за меру». Он оклеветал меня и своих соплеменников своим поганым языком, и через язык будет наказан. Прощайте! Да хранит вас Бог!
Вместе с Аржаном чекисты забрали еще пять односельчан. Люди подчинились напутствию своего признанного вождя, молча разошлись по домам. И никто тогда не понял, о каком наказании говорил им Аржан. Но его предсказание сбылось: Сыран был наказан Божьей волей за свое предательство.
Через неделю после ареста односельчан его язык действительно стал распухать и, спустя немного времени, распух до такой степени, что он задохнулся. И никто не пришел на помощь иуде, получившему возмездие. Работники сельсовета тайно похоронили его, и никто больше не вспоминал Засрана.
В селе после прихода непрошеных гостей воцарился страх и тягостное ожидание новых испытаний. Дом Аржана с его уходом осиротел, пустовало дубовое кресло деда, на котором он сидел во главе семейного стола, одиноко стояла его тахта, не слышно было в стенах его звенящего, радующего слух голоса. В доме воцарилась тягостная тишина.
Ялат болезненно переживал арест деда. Он вспоминал обо всех удивительных историях, рассказанных ему дедом. Дед Аржан много поведал Ялату о богатствах и тайнах Горного Алтая.
– Наш край самый богатый, недаром к нему тянулись художники, рудознатцы и разные ученые люди. Только у нас есть загадочная гора Здоровья. Она похожа на перевернутый вверх дном котел – у нее крутые ровные склоны и гладкая плоская вершина. Кому удавалось подняться на гору и посидеть немного на вершине, у того прибавлялось сил и исчезала всякая хворь. С этой горы люди возвращались совершенно здоровыми и как бы помолодевшими. Мой брат Юнэй побывал со своими дружками на этой горе. Он был в нашем роду какой-то особенный, не от мира сего – царство ему небесное. Пошел не по нашему пути: связался со старателями, искателями золота, шастал с ними по горам, и эта страсть сгубила его.
– А что случилось с твоим братом? – поинтересовался Ялат.
– Это осталось нераскрытой тайной, ну да расскажу тебе что знаю. В Горном Алтае у гор Акташ есть таинственное озеро, прозванное в народе озером Горных духов. Оно издавна считалось запретным для людей, ибо охранялось силами зла – горными духами. Смельчаков, отважившихся побывать в этом злосчастном месте, ждала мучительная смерть. Но это не остановило моего брата, который решил разгадать тайну озера Горных духов.
И вот представился случай: он с дружками в поисках золотых жил оказался у этого озера. Золота они так и не нашли, и тогда он уговорил своих дружков спуститься в Акташскую котловину, к озеру. Юнэй обвязался канатной веревкой и стал спускаться по крутому обрыву, а дружки поддерживали его сверху. А скалы в том месте были необычные – красного цвета, как запекшаяся кровь, а по ним сочилась тяжелая жидкость свинцового цвета, такого же цвета было и озеро внизу котловины. Только у Юнэя уже не хватило сил дальше спускаться. От удушающего запаха, идущего от скал, ему сделалось плохо, и дружки едва его вытащили. По их словам, Юнэй задыхался и корчился в судорогах, у него была бредовая речь, и после сильного припадка он скончался. Дружки ничем не могли ему помочь и схоронили его в горах, возле этого злосчастного озера. Так и осталось неизвестным, что случилось со здоровым, крепким парнем, – горы не открывают своей тайны.
– Есть еще одна тайна, которую хранит Горный Алтай, – говорил Аржан, – никому не ведомо о сказочной стране Шамбала, которую пытливые умы ищут в Индии и Тибете. А она находится у нас на Горном Алтае!
– И ты знаешь это место? – удивлялся Ялат.
– Знаю, – отвечал Аржан. – Она находится внутри самой высокой горы Белуха, там, где много пещер, а севернее их есть вход в Шамбалу – но это никому не ведомо. Многие пытались найти вход в Шамбалу, но никому это не удавалось. Белуха – священная гора, и чтобы найти в нее вход, человеку нужно изменить свое сознание, а это современным людям не под силу. Шамбала – это земной рай, и попавшие в него оттуда не возвращаются и остаются там навсегда.
– А ты, дед, хотел бы попасть в Шамбалу? – допытывался Ялат.
– Шамбала – это мечта, но несбыточная. Нельзя уходить от себя, своих соплеменников и родной земли. Запомни, Ялат, каждому следует нести свой крест до конца, так учит нас Библия.
И вот деда Аржана грубо, как преступника, взяли из дома, оторвали от своего народа и увезли на суд. В чем его вина? Ялат, для которого дед был высшим авторитетом, терзался в мучительных раздумьях.
Беспокоили Ялата и произошедшие перемены в жизни отца. После того как забрали деда, Бронтоя отстранили от работы в заготовочной конторе «Алтайпушнина». Ему пришлось стать простым охотником, промысловиком и подолгу пропадать в тайге, охотясь на пушного зверя.
В школе у Ялата тоже появились осложнения после того, как все узнали об аресте его деда. Некоторые одноклассники Ялата стали относиться к нему неприязненно и даже враждебно, называя «внуком кулака». Требовали от него даже отречься от своего деда по примеру пионера Павлика Морозова, выдавшего чекистам своего отца за пособничество кулакам.
Возникшую между школьниками «классовую войну» остановила их учительница Зоя. На пионерском собрании она осудила травлю Ялата воинствующими учениками. Ялату запомнились ее слова о том, что дети не отвечают за поступки дедов, отцов и всех родных. Она разъяснила ученикам, что аресты в селах еще не означают приговор этим людям, пока суд не установит их вину. Советская власть – народная и самая справедливая в мире, а значит, не осудит невиновных.
Учительница Зоя, добрая по натуре и искренне верящая в справедливость, делала все возможное, чтобы успокоить растревоженную душу своего лучшего ученика Ялата. Она загружала его учебой, пионерскими поручениями, проводила беседы о прочитанных книгах. И Ялат старательно впрягся в учебу, он по-прежнему ходил за несколько километров в школу, невзирая на непогоду, а вечерами при свете свечи готовил уроки.
Удручало Ялата еще и здоровье любимой тетушки Ариши. В последнее время она слегла и больше не вставала. Арест брата стал для нее страшным ударом, она поняла, что простилась с ним навсегда – он больше не вернется. Мать Ялата Туяа заботливо ухаживала за ней, поила ее разными снадобьями, но ничто не помогало. Ее силы таяли, и до последних дней Аришу не покидало предчувствие беды – новой жертвы, которая падет на их дом. И все чаще ее мысли неотвязно касались Бронтоя, которого она воспитала с детства и любила как сына. Незадолго до кончины она подозвала к себе Бронтоя и призналась ему:
– Слушай, сынок, меня не отпускает предчувствие надвигающейся беды. Зло, унесшее твоего отца, вернется снова в наш дом, но ты должен одолеть его, ведь Бронтой по-кыпчакски означает «побеждающий зло». Это имя дал тебе отец. Я хотела назвать тебя русским именем – Георгий в честь святого апостола Георгия Победоносца – ведь ты родился в день его поминовения 23 апреля. Но Аржан настоял на родовом кыпчакском имени, хотя они близки по духу. Носи всегда камень-талисман, знак власти и силы нашего рода, а когда наступит время, передай своему сыну. И последнее мое пожелание: уходи вместе с семьей к черным найманам – там ваше спасение.
Ариша ушла из жизни так же тихо и спокойно, как и прожила свою жизнь. Это случилось в лютую декабрьскую стужу. Небо с утра затянуло мглой, и с вершины горы Тугай накатывались снежные вихри. За окнами крупными хлопьями валил снег, крутился в струях ветра, закрывая снежной занавеской оконные стекла. А в доме было тепло и тихо. В спальне, где лежала Ариша, горели три свечи. Бронтой сидел рядом с ней, держа в своих широких ладонях ее сухонькую холодеющую руку. Она пошевелила губами и прошептала наклонившемуся к ней Бронтою: «Уходите от беды. Храни вас Бог…»
Ее большие серые глаза закрылись, и рука безжизненно застыла в ладонях Бронтоя. В этот момент, запомнившийся Ялату, свеча, горевшая ближе к тетушке, погасла. Это была последняя жертва уходившего сурового года Красного Быка. А впереди их ждали новые испытания и новые беды тоже.
…Новый 1938 год начался в селе незаметно. В новогоднюю ночь все сидели тихо в своих домах. Только в доме сельсовета не обошлось без шума, пальбы, выпивки – пришлые люди (как их называли кыпчаки) веселились своей компанией. Наступили жуткие январские морозы, леденящие тело и душу. Снежные заносы и метели, как всегда, надолго сковали движение по дороге, и связь с внешним миром прервалась.
Ялат со своими сверстниками на лыжах добирался до школы в селе Светлый путь. Его не останавливала непогода. Начитавшись своего любимого писателя Джека Лондона, он старался подражать его героям и испытывал себя на прочность. Однажды он ушел в метель, встав пораньше, пока родители спали. Туяа проснулась вскоре после его ухода с тяжелым предчувствием. Она растолкала безмятежно спавшего мужа.
– Ялат ушел, а на улице снежная буря! – тревожным голосом сказала она. Ее лицо потемнело, а глаза превратились в щелки. – Скорее, Бронтой, беги за сыном.
Бронтой моментально оделся, взял охотничье ружье и на лыжах по следу устремился вдогонку за сыном. Он подоспел вовремя: Ялат и трое его сверстников, прижавшись к крутой скале, отбивались от трех наседавших на них волков. Ребята плотно прижались друг к другу, выставив вперед как пики свои лыжные палки, обороняясь от волков. Бронтой выстрелами разогнал волков, пристрелив одного из них. После этого он вернул ребят обратно в село и строго-настрого запретил Ялату в темную зимнюю пору ходить в школу. Бронтой загрузил сына хозяйственными делами, а в свободное время Ялат, чтобы не отставать, прорабатывал самостоятельно учебники.
Зима была затяжной с обильными снегопадами и вьюгами. Смутная волна неясных ожиданий нахлынула на Ялата в марте, когда на свинцово-сером небе наконец-то выглянуло белое весеннее солнце. Весна всегда была для алтайцев благодатным подарком природы, возвращением к жизни после мертвого затишья зимы.
Солнечный свет, сверкающий снег, весенние крики птиц радовали Ялата. Он ходил к горе Тугай, смотрел на ее покрытые белым покрывалом склоны, и у подножья горы, в проталинах, разводил костерок. Сидя на корточках, он вдыхал запах талого снега, запах пробуждающейся земли и завороженным взором глядел на прыгающее пламя костра. Но долго усидеть на корточках не мог, вставал и уходил дальше в лес, вдыхая в ноздри неповторимый аромат тайги.
Ему нравились эти бесцельные и безмятежные хождения по тайге. Нравилось находиться наедине с собой, наедине с природой. Она заряжала его бодростью и вносила в его душу радость и надежды, а мысли его неотвязно возвращались к школе, к пионерскому отряду и его товарищам. Еще он скучал по своей однокласснице Гале – дочери русского фельдшера, приехавшего на Алтай из Центральной России. Это было его первое робкое чувство, в котором он боялся признаться.
Как только наладилась погода, Ялат с восторженным ожиданием устремился в школу. Там его поджидали первые огорчения. Его учительницу Зою, которая с самого начала вела их класс, отозвали в Бийск. Она попрощалась с ребятами и задержала свое внимание на любимом Ялате.
– Желаю тебе закончить школу и учиться дальше. Ты станешь хорошим специалистом – природа тебя не обидела, а упорства тебе не занимать. Ведь ты же «крепкий орешек» – так, кажется, звучит твое имя, счастливого пути тебе, Ялик!
Учительница Зоя по-прежнему верила в справедливость и гуманность, верила в светлое будущее и даже не предполагала, что ждет ее завтра. А на ее место заступил новый учитель и классный руководитель по прозвищу Фитиль. Долговязый, худой, с болезненным пожелтевшим лицом, растерявший свое здоровье на полях Гражданской войны. Человек с неустойчивой психикой, вспыльчивый, вспыхивающий по каждому пустяку, за что и получил такое прозвище. Не обладая достаточными профессиональными знаниями и педагогическим опытом, но имея партийный билет, он направил все силы на перевоспитание своего класса. При первом знакомстве с классом его встретили настороженно и с неприязнью.
– Почему уволили нашу учительницу Зою? – спросил новоявленного воспитателя Ялат.
– За ошибки, допущенные в вашем воспитании, и потворство сынкам кулаков! – выпалил как из пушки побагровевший Фитиль и закашлялся от волнения. – Но я покончу с вашей анархией. Наша партия, комсомол и пионерия построены на железной дисциплине и коммунистическом сознании. И наши принципы – превыше всего. И каждый из вас должен усвоить это, ежели хочет быть в нашем едином строю. Наш лозунг: «Кто не с нами – тот против нас».
Свою работу по идеологическому перевоспитанию класса Фитиль начал с пересмотра школьной библиотеки, созданной с большим трудом учительницей Зоей. Из нее были изъяты книги классиков – от Пушкина до Чехова, как буржуазные, а потому бесполезные и даже вредные для молодого поколения. Их место заняли пролетарские писатели Горький, Островский, Маяковский и другие, менее именитые авторы.
Основное внимание Фитиль направил на политбеседы, изучение истории коммунистической партии (ВКПБ), агитационных брошюр и передовиц газет. Он донимал учеников непомерными требованиями к пониманию своего предмета и по этому признаку выделял среди учеников «своих» и «чужих». Особенно Фитиль с первого дня невзлюбил Ялата.
– Послушай, Аржанов, ты числишься лучшим учеником, а в политграмоте ты – нуль, – сказал Фитиль, начав свою проработку. – А все это происходит из-за твоего нетрудового происхождения. Дед твой арестован как враг народа, отец – кулак, мать – шаманка, я все о тебе знаю. Видишь, в каком болоте ты оказался – выход один: ты должен осудить своих предков и отречься от них. Если ты, конечно, настоящий пионер, как Павлик Морозов – вот пример для подражания.
– Это неправда! – воскликнул в запальчивости Ялат. – Мой дед и родители – уважаемые на Горном Алтае люди, и я горжусь ими. Вы хотите сделать из меня иуду-предателя? Не дождетесь!
– Ах вот как ты заговорил, чучмек, кулацкое отродье! – завопил Фитиль, приходя в ярость, и взмахнул правой рукой, словно рубил шашкой. – Да я тебя, буржуй недорезанный, вычищу из пионеров.
Эта угроза через несколько дней осуществилась. На пионерском собрании, проходившем под председательством Фитиля, был поставлен вопрос об исключении Ялата Аржанова из рядов пионерской организации за недостойное поведение и кулацкое воспитание. Несмотря на всю абсурдность обвинений, собрание проголосовало за исключение Ялата. Только немногие и среди них его подружка Галя проголосовали «против». Ялат был потрясен случившимся. Галя, как могла, пыталась его утешить.
– Ты прости их, Ялат, они запуганы Фитилем, да и родителями тоже. Все боятся – сам знаешь, какое время трудное мы переживаем, когда кругом враги советской власти.
– Нет, они мне теперь не товарищи. Раз предали один раз, предадут и второй. А мой дед Аржан говорил мне не раз: «Человек всегда должен оставаться самим собой, чтобы мысли не расходились с его поступками». Это не пионеры, а стая трусливых шакалов. Тьфу на них!
И Ялат покинул школу угнетенный и растерянный. Несколько дней он не ходил в школу, никому ничего не рассказывал, замкнулся в себе и находил отдушину только в хождении в лес. Наконец он не выдержал и пошел в школу – он решил испить свою горькую чашу до дна.
В стенах его родной школы царила гнетущая обстановка. Его товарищи избегали с ним общаться и, потупив взор, уходили в сторону, точно он был прокаженным. Ялата сразу же вызвали к директору школы. Он был местным казахом, уже немолодой учитель, собравший в свою школу ребят многих алтайских национальностей.
Директор старался сплотить воедино многонациональный школьный коллектив, построить новые советские отношения, избежать всяких распрей между ребятами и учителями. Это ему удавалось делать, но в последнее время он почувствовал, что его директорское кресло (а вернее, старый канцелярский стул) зашаталось под ним. Директор осознал, что его в любой момент могут заменить каким-нибудь приезжим русским с партийным билетом, как это произошло с Фитилем. Этот смутьян, которого недолюбливали и боялись все, прямо заявил ему, что он должен исключить Ялата из школы, иначе будут неприятности. И директор должен был, скрепя сердце, принять жестокое решение.
Войдя в кабинет директора, Ялат остановился в нерешительности, глядя на нахмуренное, с опущенными веками лицо старого учителя.
– Садись, Аржанов, – сказал глухим голосом директор. – Ты один из способных и успевающих учеников, и это правда. Но твое поведение в последние время несовместимо с уставом пионерской организации, грубость по отношению к классному руководителю и систематические прогулы вынуждают меня исключить тебя из нашей школы. Придет время, и ты все поймешь.
– А я и так все понял, Марат Салимович, – сказал Ялат, вставая со стула. – Спасибо за знания, которые я получил в школе – они мне пригодятся в жизни. До свидания!
Выйдя в опустевший коридор (начались уроки), Ялат стал дожидаться перемены, прислонившись к окну и глядя рассеянным взором в окно на школьный участок с еще не распустившимися низкорослыми деревцами, посаженными на уроках труда пионерами. Здесь было и его неприхотливое деревце, а рядом с ним – его подружки Гали. Теперь их пути разойдутся, и от этой мысли стало еще тоскливее на душе. Он вздрогнул от резкого звонка на перемену.
Его одноклассники гурьбой выскочили из класса и среди них его Галя. Она подбежала к нему, стройная, в строгом ситцевом платье, с копной каштановых непокорных волос. Ялат почувствовал запах ее волос, увидел восторженные глаза и вздрогнул от прикосновения ее горячих рук.
Юность – прекрасная пора, когда возникает еще до конца не осознанное первое чувство, когда сердце готово вырваться из груди даже от случайного прикосновения рук любимой. В жизни своей Ялат еще не знал, что есть такая радость – радость первой любви. А эта юная девушка Галя, неожиданно наполнившая его жизнь, – настоящий подарок судьбы. Он стоял, растерянный от смущения и опьяненный близостью ее гибкого упругого тела. Ялат хотел много ей сказать, но она прервала его мысли.
– Я все знаю, но ты не отчаивайся, – взволнованно сказала Галя. – Мы с ребятами написали коллективное письмо в РОНО в Улалу о несправедливых решениях в отношении тебя. Ты знаешь, нас поддержал физрук Денис Иванович. Он сказал, что Фитилю не поздоровится за то, что обзывает коренных алтайцев «чурками» и «дикарями». Вместе с ним мы будем добиваться, чтобы тебя восстановили в школе и в пионерах.
Их окружили ребята с шутливыми возгласами радости и поддержки. И от этого на душе Ялата просветлело – ведь дружба юности выше всего. Звонок на урок прервал их встречу. Галя, едва дотянувшись до Ялата, обхватила его шею и поцеловала. За всю их дружбу это был первый поцелуй.
– Я буду ждать твоего возвращения, – шепнула ему на ухо Галя и, оторвавшись от него, поспешила в класс. В дверях она на миг еще задержалась и махнула ему рукой. А потом дверь гулко захлопнулась, и стук болью отозвался в его сердце, словно с этим закончилась самая светлая и радостная пора его юности.
