Юрий Корочков
На крыльях Зари
3
Ну вот, все недолгие приготовления и окончены! Под сиденье верной «Зари» приделан лист железа, что конечно не очень здорово из-за лишнего веса, но вполне может спасти мою драгоценную шкуру от шальной пули на этой ненужной лично мне войне. Бак под крышку залит самым качественным бензином, несколько бидонов с которым загружены на место наблюдателя, и я отдаю приказ «от винта». Старенький, но тщательно обслуженный «гном лямбда 5» ровно тарахтит под капотом, и «Заря» не торопясь разбегается по пожухлой осенней траве.
Загрузка сегодня максимальная, а мой аэроплан имеет не самую лучшую грузоподъёмность. Всё же «Блерио» достаточно устаревшая модель – моноплан образца 1909 года, обеспечивший своему создателю славу, перелетев через Ла-Манш, за три года прилично устарел. На новых самолётах и моторы помощнее моего слабосильного «гнома», и подъёмная сила побольше, да и обзор с биплана, оснащённого толкающим винтом, не в пример лучше, но есть то, что есть.
Выкатываюсь к началу взлётной полосы, вывожу обороты двигателя на максимум и начинаю разбег. Давненько я не летал настолько перегруженным! «Заря» передаёт мне своё недовольство резкой тряской, каждая мельчайшая кочка на укатанной полосе отдаётся болью в позвоночнике, но скорость уверенно растёт. Вот, наконец, на педалях и рычагах появляется усилие, тряска становится меньше. Колёса ещё катятся, но крылья уже уверенно опираются на воздух. Расслабляю кисть правой руки, слишком нервно взявшуюся за рычаг, чуть отдаю руль высоты, подравниваюсь по курсу педалями. Аэроплан поднимает от земли хвост, и продолжает разбег на передних колёсах. Подскок, ещё один, короткое зависание в воздухе, и вот мы, наконец, в воздухе!
Мы с «Зарёй» отрываемся от земли и отправляемся на войну. Летим невысоко – с такой нагрузкой мотор совершенно не тянет, ну да и неприятеля под нами сейчас нет, а ориентироваться так проще.
Два часа в воздухе пролетели как один миг, и уже видно поле, с которого мне приветливо машут флажками. Надо отдать должное этим гадам жандармам – организация перелёта не хуже, чем на всероссийских гонках Санкт-Петербург – Москва. Механика нет, и я сам осматриваю и тщательно чищу мотор, плотно обедаю, заправляю «Зарю» и вновь поднимаюсь в осеннее небо.
На что люблю летать, да и в дальних перелётах, типа «Петербург – Москва» участвовал не единожды, но этот путь запомнится мне навсегда! Во-первых, я один. Совсем один в бескрайнем южном осеннем небе. И так продолжается не десять минут, и даже не час, а целый день. Смертельно страшно за мотор – как то он переживёт такую длительную нагрузку! Не менее страшно заблудиться – трасса никак не обозначена, и приходится выискивать на местности ориентиры, как-то соотнося их с весьма условной картой. Лечу на высоте примерно полутора километров, стараясь не терять из виду береговую черту – уж она-то точно не подведёт!
На удивление легко прохожу границу. Болгарские пограничники приветливо машут фуражками и показывают направление на площадку, где для «Зари» приготовлен бензин, а меня ждёт плотный обед. Чувствуется, что братья славяне и впрямь крайне заинтересованы в лётчиках. Встречают меня очень сердечно, и не похоже, что это игра – пограничники искренне рады, что им выпала честь встретить столь необходимый на фронте самолёт. Места назначения – полевого аэродрома в местечке Мустафа-паша достигаю уже в вечерних сумерках. Усталая «Заря» занимает место рядом с новенькими «Фарманом VII» и «Депердюссеном-А». Сил нет совершенно, и меня буквально уносят от самолёта в палатку. Последнее, о чём успеваю подумать, перед тем, как провалиться в глубочайший сон – неужели долетел!
Наутро в лагере наблюдается суета. Оказывается, вчера был совершён первый полёт над позициями турок, и теперь в лагерь прибыло высшее начальство, в лице командующего авиацией генерала Янкова. Вчерашняя разведка принесла ценные сведения, и генерал просит повторить полёт. Более того – он придумал сбрасывать с аэроплана листовки с призывом сдаться, и задачей того, кто полетит сегодня, будет разбрасывание этих прокламаций, мешок с которыми генерал привёз с собой.
Странно, но из болгарских пилотов лететь вызвался лишь один совсем молодой поручик, но его, отчего то, достаточно грубо оттёрли в сторону и не дали сказать ни слова. Вызываюсь добровольцем. Отходим с генералом в сторону. Он просит уделить особое внимание позициям неприятеля у форта Карагач, листовки же желательно разбросать над самой цитаделью, недосягаемой для выстрелов из орудий.
За ночь механики навели на «Зарю» блеск, и теперь она сверкает свежеотдраенными цилиндрами мотора как невеста. Занимаю место пилота, и тут ко мне подходит тот самый болгарский поручик, который явно хотел лететь.
– Друг, возьми в небо хоть наблюдателем! – просит он, и я не могу отказать. Садимся в самолёт, разбегаемся по вытоптанному полю аэродрома и поднимаемся в воздух. Христо, так зовут моего попутчика, рассказывает, что вчера на задание летал временный командир отряда поручик Радул Милков с наблюдателем Проданом Трандычиевым. Слетали в целом неплохо, но над крепостью по ним начали стрелять, и Продан уронил блокнот с наблюдениями. Ребята малость перепугались и, будем честны, обделались. Теперь надо всё разведать заново. Если бы он, Христо, успешно выполнил задание, это был бы позор и для Радула и для Продана, потому в полёт его пускать не хотели.
Христо, как и я, из крестьян, и после вчерашнего конфуза благородным господам аристократам невозможно допустить мысли, что «мужичьё» справится с проваленным ими заданием. Особо невыносима эта мысль для Продана, натерпевшегося вчера насмешек.
4
Начальник одесского охранного отделения особого корпуса жандармов полковник Павел Павлович Заварзин с нетерпением ждал встречи с агентом. Сегодняшний гость конспиративной квартиры на окраине Одессы был завербован им лично более пяти лет назад в Варшаве, и неизвестно, как он отнесётся к изменению статуса своего куратора. Но вот, наконец, условный стук в дверь.
– Рубэн Ашотович! Дорогой, здравствуй! Приветствовал гостя Заварзин.
– И вам не болеть Павел Павлович! – рослый мужчина ярко выраженной кавказской наружности осмотрелся по сторонам, никого не заметил, и прошёл в квартиру.
– Рубэн, – не стал тянуть Заварзин, – до меня дошли слухи, что твои люди недавно крепко обидели турок. Говорят – были даже погибшие. Сразу скажу – я вас не осуждаю, и никогда не стал бы вмешиваться во внутренние дела уважаемой мной армянской диаспоры, но обстоятельства складываются так, что мы можем помочь друг другу.
– Да? А я уже опасался, что ты будешь меня арестовывать! – рассмеялся Рубэн и вытащил руку из кармана, в котором лежал браунинг. Не скрою – турки вконец обнаглели – отжали южный рынок, и ведут себя как скоты! Только с начала лета изнасиловали трёх армянских девушек! Мы такого не прощаем!
– Вот и я о том. Турки сидят у меня как кость в горле! Но есть и другая кость – наши доморощенные революционеры. Они, кстати, последнее время весьма непатриотично снабжают турок оружием и взрывчаткой. Вот намедни продали три пуда нитроглицерина. Скажи мне, Рубэн – вот зачем приличным людям нитроглицерин? Я не хочу, чтобы в моём городе что то так сильно взрывалось. Я вообще хочу покоя.
Лицо армянина посерело. Он хорошо представлял, зачем враждебному клану понадобилась взрывчатка, ведь не далее как в прошлом месяце армяне вернули себе южный рынок, убив не только мелких турецких боевиков, но и правую руку неофициального «пашы» Одессы. Теперь диаспора ждала неизбежной мести и готовилась к войне. Тем временем полковник продолжал.
– Не волнуйся, Рубэн. На этот раз мои люди поработали на славу – «этот» нитроглицерин не взорвётся. Но с вас должок. Мне хуже горькой редьки надоели и турки и эсеры. Буду предельно прям – особый жандармкий корпус не будет возражать, если обе названные силы перестанут существовать. Физически. В конце концов, одни обманули других…почему бы злобным террористам не перестрелять друг друга во внутренних разборках?
– А ты опасный человек Павел! – глаза у армянина засверкали, – но моим людям не справиться. У нас всего две трёхлинейки, а пистолетами много не навоюешь.
– Вот это уже конструктивный разговор по существу! Само собой я не могу поставить вашей «организации» оружие. Да его у меня и нет. Но совет дам. Ты отлично знаешь, что армия перевооружается на трёхлинейки. Так вот, на складах скопилось никому, вплоть до интендантов неведомое количество винтовок старых типов – есть там и берданки, и «крынки», и иные системы. Всё это добро, вместе с боеприпасами, вывозится на длительное хранение на склады, оборудованные в катакомбах. Так вот, не удивлюсь, если окажется, что некие не слишком достойные личности, к примеру, подпоручик Грищенко, Остап Тарасович, делают небольшой гешефт, приторговывая отличными по точности боя винтовками с «охотниками». Да, мерзавцы ещё и снабжают браконьеров разрывными пулями к тем самым берданкам. Денег эти деятели дерут с «честных» граждан немало, но и благодарность нашего города за избавление от бандитов велика. В прихожей саквояж – думаю, на первое время там достаточно.
Армянин хитро улыбнулся. Сегодня, как он считал, был его день. Пообещав, что «постарается помочь господину полковнику» всем, чем сможет, он покинул квартиру, прихватив увесистый саквояж с тридцатью тысячами рублей ассигнациями.
Улыбнулся, проводив гостя, и Заварзин. Он не хотел усиления влияния в городе армянской диаспоры, но за всё надо платить, и такую цену он за ликвидацию двух по-настоящему опасных группировок заплатить был готов. Тем более, выросший в Одессе жандарм отлично знал, что равновесие совсем скоро будет восстановлено – те же парни Молдаванки без проблем объяснят армянам, где их место.
