Юлия Эфф
Обыкновенный дракон
Глава 3. Мир Алатуса. Наши дни
Из-под железного отвала, требовавшего заточки, неохотно выворачивались пласты блестящей, весенней влажной земли. Пока око Алатуса не иссушило почву, нужно было поторапливаться. В это время пропустишь день – один месяц в году будет голодным.
Нависая над вгрызающейся в землю частью тяжёлого плуга, шёл крестьянин Хирам, полуседой мужчина лет пятидесяти, босой, в плотных холщовых штанах до колен и тонкой рубашке, но с меховым кожухом поверх, ибо здесь, на поле, гулял ветер, и с трудом выздоровевший после зимней простуды крестьянин боялся теперь свалиться в самое неподходящее, пахотное, время. Дома всё ещё покашливала младшая пятилетняя дочь и жена – женщины слабее мужчин. Слава богам, двое сыновей болели реже. Один из них, девятнадцатилетний Теобальд, сейчас шёл впереди, тащил за собой вола и лошадь; второй, десятилетний Дарден, пас на зелёной опушке, неподалёку от границы поля, двух коз и пять овец.
Время от времени Тео, тоже босой, менялся с отцом местами, и треть поля была вспахана на первый раз. Тягловым животным дали передохнуть дважды: с лошадью и волу работалось легче.
Приближающийся свист первым услышал Тео, хотя и шёл, напевая себе под нос песенку. Обернулся, метнул тревожный взгляд на отца, затем на брата и закричал, маша руками подобно мельнице в ветреную погоду:
– Дарден! Уводи в лес! Уводи в лес!
Младший сын услышал сразу, соскочил с пригорка и метнулся к козам, ушедшим ближе к пашне, где возле рва трава казалась им выше и сочнее. Когда крылатая тень только показалась из-за зубчатой кромки леса, видя, что не успевает, Дарден бросился на одну из коз, сбивая её с ног. Но упрямое животное брыкнуло и вырвалось, уносясь в сторону и не слыша проклятий в свой адрес, тогда как овцы послушно шарахнулись к спасительному лесу. Дардену удалось ухватить вторую козу за рога, толкнуть её в тот же зелёный овражек и накрыть своим телом.
На первом драконе летел глашатай. Вместо слов и объявлений – развевающийся белый плащ за его спиной, что означало призыв всех, без исключений, глав семейств в столицу для Народного Сбора и объявления воли Либериса Третьего. Второй дракон летел следом, порожний. Был он в два раза мельче первого и казался ребёнком.
Блеяние животных внизу мгновенно привлекло его внимание, и дракон-подросток ринулся вниз, схватил непослушную козу, на лету разорвал её и в два приёма закинул себе в пасть, роняя мелкие куски внутренностей на землю. Затем снизился, рассматривая волнующуюся крупную добычу – вола и лошадь, – но утащить такое пока ему было не под силу. Кроме того, один из людей махал на него палкой, гневно крича, и дракон, не натренированный нападать на двуногих, издал предупреждающий клёкот да поспешил за матерью, рассудив, что впереди ещё попадётся легкодоступная пища.
Драконы улетели, и Хирам с Тео бросились к младшему, поднимающемуся с земли и ревущему от несправедливости: дракон утащил стельную козу.
– Чтоб они все подавились! – в сердцах послал проклятие Тео, помогая брату отряхнуться. – Безмозглые твари, каждый раз одно и то же! Я тебе говорил, Дар, чтобы ты следил за козами получше?
Отец поднялся с колен – он рассматривал животное, которую спас младший сын. От неловкого падения у козы выбило сустав. Хирам вправил его, но обмотать ногу здесь было нечем. Приказал сыновьям возвращаться домой с небольшим стадом, без козы, которую привязали под надёжным растительным шатром – в кустах под деревом. Бывало, что глашатай совершал и второй круг, поэтому рисковать Хирам не намеревался. На обратном пути Тео принесёт лоскут, ногу козе плотно перетянут и отправят её к остальным на постой в домашний хлев.
Жить без коровы или козы-кормилицы, когда в семье столько ртов, невозможно. Да и молоком лечить простуду легче, а болеют постоянно – то один, то второй. Сегодня, по счастью, отощавшую за зиму корову оставили дома. Во дворе и рядом было немного молодой травы, а вытаптывающих всё подряд овец и козу решили взять с собой, на нетронутую поляну.
Теперь, конечно, Дарден будет с утра до вечера с сестрой рвать первую зелень, где только возможно, лишь бы не рисковать последними животными. И то, одну овцу придётся Хираму везти завтра в город – в качестве первой дани. Так-то он должен пять за полгода, но поскольку у телеги сломался сердечник, а ехать на Сбор надо срочно, поэтому Хирам возьмёт одну, самую тощую. За зиму жир сбросили все, сена едва хватило, а последние дни вообще очистками кормили, лишь бы сэкономить последнее. И пока овцы да баран не наберут массы, о случке и речи быть не может… Лишь бы сборщики подати не заявились, ведь до крайнего срока ещё несколько месяцев.
Через пару недель сыновья отправятся на заимку, в глубокий лес, где ветви старых деревьев смыкаются настолько тесно, что драконы сверху не видят происходящего внизу. Там можно будет откормить животину, дождаться окота и, наконец, выплатить дань старыми овцами. Который год так делали – по-другому не получалось увеличить хозяйство даже до двадцати голов. То мимо пролетающие драконы утаскивали тушу, бывало, что и две, то сборщики свирепствовали. Хирам давно подумывал уйти в лес окончательно, но ведь найдут. Не драконы, значит, свои доброхоты помогут: кому охота платить налоги за пропавшего соседа? По этой же причине не возникало желания совсем сбежать из Алатуса – через лес, горы – в Алатерру к другим драконам, где, говорят, простым жилось ещё хуже.
До заката успели вспахать чуть больше половины поля. За ужином (сварили похлёбку из найденных останков погибшей козы, которые сбросил дракон) посовещались. Столица находилась всего в полудне верховой езды, а из дальних уголков будут добираться не менее двух суток. Оглашать волю Либериса, пока все не соберутся, не станут. Поэтому у Хирама имелось ещё полтора дня в резерве. За это время успеют допахать поле, и, пока глава семейства и лошадь будут отсутствовать, сыновья с волом взборонят землю, благо та будет мягкой после первой пахоты. А если погода начнёт портиться, то сразу и посеют зерно – как раз перед ожидаемым сезоном дождей.
Ну а Хирам привезёт из столицы грудных трав и снадобий – для жены и дочери да на будущее, корнеплоды на посадку, может, отрез дешёвой ткани: малым пора обновить износившееся исподнее, смотреть на них неловко. И если останется какая копейка, то по мелочи сладостей и прочих радостей себе с женой и ребятне.
Предвкушение подарков обрадовало малых и немного утешило Дардена, чувствовавшего себя виноватым в пропаже козы, хотя после слов Тео на поляне никто его больше не попрекал.
Через день, отмывшись от земляной грязи, пообедав и взяв с собой лёгкую котомку с половиной каравая, козьим сыром и бутылкой молока, Хирам попрощался ненадолго с родными, сел на лошадь. Тео, жена и Дарден втроём помогли закинуть блеющую овцу наверх, привязать её, чтобы случайно не соскользнула, и Хирам выехал в сторону Аалама.
Лошадь, поняв, что сегодня больше ей не придётся таскать за собой плуг, радостно перешла в лёгкий галоп, стоило хозяину ткнуть ей под выпирающие рёбра. И худой хозяин, и его такая же тощая овца, заметно были легче упрямой, слежавшейся за зиму земли.
*****
Заметное движение в одном направлении проявилось, когда Хирам доехал до первого распутья и повернул на главную дорогу, ведущую с юга на север, к Ааламу. По ней тащились такие же одинокие крестьяне, как и он сам, кое-кто с овцой через седло; были и позажиточней. Последние перемещались на повозках, их поклажа (если была) находилась в условиях, о которых бедной жертве Хирама оставалось только мечтать – в копнах сена. Один из южных крестьян (он смутно показался Хираму знакомым, и Лютер напомнил, что они познакомились прошлой весной возле Палаты Податей) предложил переместить овцу к его пятерым, находящимся на телеге в окружении сухой прошлогодней травы, словно в гнезде.
Хирам не заставил себя упрашивать и тем более обрадовался собеседнику, с которым можно было скоротать несколько десятков вёрст до столицы. Распустил путы, сковывающие покорную тощую овцу, свалил её на сено, рядом с упитанными экземплярами, флегматично жующими свою пищу, – и, кажется, даже лошадь Хирама громко вздохнула с облегчением. Счастливая овца, получившая всё, что хотела от этой жизни – компанию и еду – сию же минуту принялась за угощение. Никто её не попрекал. Даже на лошадь, успевшую урвать клочок сена, ни Лютер, ни его пятнадцатилетний сын не обратили внимания, словно бесплатная раздача корма входила в их обязанности.
Разговорились. Лютер выехал сразу, после призыва, ибо жил он в Межземелье, области между лесом и горами, граничащими с Алатеррой – как чувствовал, не отвёз в прошлом месяце дань, а тут подходящая оказия! Не любитель путешествий и тем более столичной суеты и политики, Лютер радовался, что не пришлось дважды мотаться в Аалам. Оттого у него всю дорогу было хорошее настроение. И среднему сыну впервые выдалась возможность познакомиться со столичным духом, а заодно встретиться со старшим братом: Лот-безымянный заканчивал первый курс Драконьей Академии, за деньги, разумеется, а не по праву элитарного статуса.
Хираму было очень интересно, как Лютер вырвался из нищеты, но гордость не позволила задать этот вопрос, и приходилось из недосказанного и мелких деталей выстраивать своё представление. По всему выходило, что Межземелье было богато – уверения ратников “несколько” преувеличивали. Климат там был теплее, трава зеленела три четверти года, оттого крестьяне успевали не только приготовить сена про запас, но и дважды высевали урожай, а землю удобряли ненужной соломой (неслыханная роскошь для северян!) и мергелем8, который копали в предгорье.
Сами не заметили, как добрались до Аалама. Но вьехать в город была не судьба: сегодня здесь было столько народа, сколько, по отрывочно ухваченным разговорам, не насчитывалось во время последнего Призыва, пять лет назад, на котором объявляли о повышении налога. Правда, тогда глашатай летал с красным плащом, что означало: все новости можно узнать у поверенного областных деревень. Но Хирам и тогда ездил по причине, что и сегодня: отдать дань Либерису Третьему.
Сегодня въезд верхом в Аалам был запрещён, и представители Палаты Податей находились за городской чертой, недалеко от городских ворот. Здесь же, рядом с временным домиком, находился загон для наложных животных. Служка придирчиво осмотрел “десятину”, проворчал на счёт намеренного занижения веса требуемой головы, сделал отметку, несмотря на уверения Хирама в том, что это была самая жирная овца из пяти имеющихся: зима была голодной, оттого скотина сбросила вес. Зато подать Лютера (все пять овец разом) подтвердилась одобрительным кивком.
После записи в Книге Регистров Подати крестьяне Лютер и Хирам отложили посещение многолюдной столицы. Объявление Либериса Третьего должно было состояться завтра, до заката солнца, а пока давали шанс добраться всем, кто жил на границах Алатуса.
Можно было не сомневаться: все комнаты столичных гостиниц уже были заняты состоятельными алатусцами. Поэтому Хирам не пытался найти более удобное место, чем предлагалось властями, а остановился на окраине города, вблизи сваленной соломы, которое охотно глодали некапризные лошади и из которого можно было устроить лежак. Здесь прибывающие крестьяне сбивались в группы, подгребали к себе часть соломы (для скотины и себя), и благодаря той же соломе рядом раздували костры да готовили нехитрый ужин.
Хирам предполагал, что Лютер предпочтёт остановиться в гостинице, но ошибся: его сотоварищ жаждал общения и обмена новостями с подобными себе безродными крестьянами. Кроме того, привычка не бросать добро ни при каких обстоятельствах сыграла свою роль. Его старший сын Лот явился, забрал брата, желая побыть с ним хотя бы ночь, и помощник Лютера, пообещав вернуться к восходу, радостно ушёл, оставляя отца с мужиками.
В компании с Хирамом и Лютером оказалось ещё шестеро человек. С наступлением темноты разожгли кострище, Лютер и представившийся как “крайний южанин” Уилбер устроили товарищам пир. И круги домашней колбасы, и рукотворный самогон быстро расположили к благодушию всех, придвинувшихся к огню. Никто из северных не смущался, уничтожая продукты зажиточных южан. Зависть, если она и была, затаилась в пьяных, масляных взглядах. Теперь, когда память о невзгодах отступила, захотелось интересного – историй.
– А что, не страшно жить рядом с драконами? – спросил северянин Флинн, узнав, откуда прибыл и самогон, и закуска.
Лютер добродушно улыбнулся:
– Родился я там, и знать не знал, что надо бояться, пока здесь не побывал, – усмехнулся, погладил бородку. – Боятся алатусы нападать на наших. Посему и к нам милостивы. За молоко и прочее платят, не торгуясь.
– Алатусы? – переспросил Флинн. – Неужто оборотни истинными себя считают? А что говорят, собираются нападать на нас али нет?
– Я не слышал, – Лютер достал нож, привычно отёр лезвие о пояс и принялся нарезать второй колбасный круг. – Да я и не спрашивал: платят и платят.
– А за скот?
– Какой скот? – Лютер отвлёкся от нехитрого занятия.
– Таскают? – и пятеро северных крестьян, таких же нищих, как и Хирам, с интересом, выжидательно уставились на южанина. Тот пожал плечами:
– Они же люди. Зачем им свежатина?
– Да ну! Брешешь! – понеслось в ответ.
Лютер усмехнулся:
– Клянусь праотцом! Люди как люди. Правда, я много и не видал. Так, один приходил за продуктами, ещё у отца и матушки покупал. Жил он, если не соврал, на верхогорье, был чем-то вроде ихнего стража-пограничника…
– Почему “был”? – вырвалось у Хирама.
Товарищ опустил глаза, вытер лезвие о чистую ткань-рушник:
– Месяц назад изловили его наши. Сказали, шпион Алатерры.
Компания замолчала. Все переваривали рассказанную историю: про алатусов, полторы тысячи лет назад обосновавшихся за горной цепью, ходили разные слухи, и ни один из них не был добрым. И вдруг мнение человека, регулярно общавшегося с алатусом! Что-то Лютер не договаривал.
Когда ночь окончательно накинула свой полог, множественные огни, рассыпанные по долине перед городом, и те, что горели на высоких башнях, придали настроению крестьян флёр детской жажды страшных сказок. И сразу темнота развязала языки многим, но Хирам в какой-то момент, тоже очарованный атмосферой доверия, спохватился, когда к их группе присоединился молодой крестьянин, представившийся благородным именем Аластэир, которое больше бы подошло важному эве9.
Меж костров поначалу перемещались многие, в поисках интересной компании и нужных разговоров, однако у всех на языках вертелось одно – слухи про драконьи стычки на юге и висевший в воздухе запах грозы, в прямом и переносном смысле, – поэтому вскоре движение почти прекратилось. Когда подъезжали к столице, начинал накрапывать дождь, но потом Хирам и другие обратили внимание на резкую границу, которой столичная земли обозначилась как сухая.
Куда бежать прятаться в случае грозы, никто не представлял. Разве что под телеги закатиться, но ведь лошадей под дождём не оставишь… Самый смелый из соседней компании, озабоченный возможностью промокнуть, сходил к воротам, чтобы узнать, есть ли шатры на случай дождя. Ратники ему ответили, чтобы не беспокоился: Либерис Третий позаботился о комфорте гостей, и маги отводят грозу от Аалама.
Так что в воздухе чувствовалось нехарактерное для этого сезона затишье, словно бы сам Правитель находился везде и во всём: в задумчиво жующих лошадях, в небесных блестящих точках – глазах умерших драконов, в аромате подогреваемой на костре пищи и желании сплетничать о запрещённом.
Южанин Лютер насмешливо-снисходительно отвечал на жадные вопросы: точно ли к нему за продуктами прилетал дракон из Алатерры, и как удалось ликторам схватить его, и имеет ли сам Лютер к этому отношение? Южанин, разумеется, помнил о безопасности, однако внимание было столь щедрым, что он расслабился и наговорил, по мнению Хирама, лишнего.
В Межземелье, где ликторы и ратники до последнего времени были редкими гостями, жилось хорошо. Благоприятные условия для выращивания как пшеницы, так и скота, позволяли не только откладывать запасы на короткую зиму, но и кое-что продавать. Возить хотя бы в ближайшие Южные Ворота, через лес, крестьянам было лениво, и они быстро привыкли к незнакомцам, появлявшимся с большими корзинами, которые даже полупустые сложно было бы поднять одному взрослому.
Вероятнее всего, это были оборотни, человекоподобные драконы, жившие на вершинах гор и охранявшие границу. Покупали всё: цельное зерно, никогда муку, молоко, сыр, яйца, мясо (каждый раз) в большом количестве. Иногда под закат приходил обычный человек, нагружал полную корзину, расплачивался по двойной цене, не торгуясь, и, как ни странно, золотом Алатуса, новенькими монетами, будто только что выплавленными на монетном дворе Либериса Третьего. Затем просил помощника доставить куда-нибудь ближе к каньону, где, якобы, его ждали свои. А потом, спустя час, можно было увидеть парящий в небе силуэт дракона. Был ли покупатель и дракон одним лицом, Лютер не мог поклясться с уверенностью, но его прищуренный взгляд говорил об обратном.
Чаще на пороге утром находили пустую корзину со списком продуктов и монетами на дне кувшина, в котором прошлый раз брали молоко, сливки или масло, и заказ отвозился к каньону. Именно так торговали, когда в деревню наезжала смена ратников (раз в три месяца) или сборщики податей, контролирующие прирост населения и его благосостояние. Как удавалось драконам Алатерры не пересекаться с алатусцами, Лютер давно не забивал себе голову. Длилась эта торговля, на памяти Лютера, десятилетиями, и ему казалось, что приходивший к ним чаще других мужчина знаком с детства, словно не старел. Значит, соседи научились прятаться, либо ратники за мзду прикрывали глаза на торговлю. Местное население столичных гостей тоже снабжало продуктами, но практически бесплатно: грабили, как обычно, только свои.
Пастораль закончилась примерно полгода назад. Приезжавший за продуктами и мукой ратник жаловался на слишком въедливого нового Главного. Позже его слова оправдались: Главный лично появился в хуторке, явный маг, ибо от его взгляда холодило спину. Всё высматривал, расспрашивал. Разглядел в сумерках, как беспрепятственно летают за свежей провизией враги, и рассвирепел.
– А мы что? Мы – законопослушные подданые Либериса. Рассказали всё, что знали, – хмурясь и замыкая взгляд на пляшущем пламени, оправдался Лютер. Уилбер его поддержал, мелко кивая и тряся жидкими усами.
– И что случилось потом? Поймали дракона? – нетерпеливо спросил молодой Аластэир. Южанин прутиком проворачивал головешки в костре.
– Поймали… Так говорят, – неохотно признался Лютер. – За Главным прилетали из столицы, говорят. Потом он вернулся и не один. С ряжеными ликторами. Сразу было видно, что за ратники из них…
– И как же поймали? В небе, в сражении? – допытывался Аластэир. Ноздри его раздулись от возбуждения. Хирам это заметил и почему-то поёжился.
Лютер тоже почувствовал нездоровый интерес и рассердился притворно:
– Как, как… Проследили за корзиной, сети накинули, так и поймали… первого. Второй за ним приходил…
Один из мужиков почесал бородёнку задумчиво:
– Неужто драконы не мстили за своих? Не страшно-то теперь в Межземелье?
– Нас не трогают, а ратникам доставалось, – Лютер вздохнул, словно устал от разговора. – Где-то у меня ещё окорок копчёный остался. Принесу…
Он ушёл, а разговор про оборотней, умеющих превращаться в драконов, продолжился. Про такое чудо в Алатусе одни сказки остались. Старики говорили, что когда-то и здесь некоторые умели летать, но со временем “выдохлись”.
– Однажды мы снова будем свободными. Принц Арженти уже близко, – мрачно разбил разговор пожилых не наученный жизнью Аластэир.
Южанин Уилбер на него шикнул, оборачиваясь на ближайшие компании, не слышал ли кто:
– Тш, молод ещё! В сказки веришь!
– Нас много. Тех, кто ещё верит, – мрачно усмехнулся упрямец. – Схожу-ка облегчусь.
Он поднялся. Со встретившимся Лютером перекинулся приглушёнными фразами, слов которых никто не разобрал да и не старался. Южанин уселся злой, покрасневший от гнева и долго потом хмурил брови, бросая взгляд на притихшего парня. Но вот мужики негромко запели песню, за ней – вторую, и морщинки Лютера разгладились. Аластэир принял позу поудобнее и, кажется, уснул.
Постепенно уставшие от дороги крестьяне укладывались на солому, неподалёку от своего кострища. Смежил отяжелевшие веки и Хирам. Натянул на себя попону, снятую с лошади, и вскоре провалился в сон. Немного сбила дрёму возня рядом: поминая добрых богов, увалился Лютер, подкладывая под голову свою вывернутую мехом наружу шапку, а через минуту между Лютером и Уилбером напросился спать Аластэир. Он замёрз с краю, где ему казалось, спину продувает ветер долины. Мужики хмыкнули – дитя и есть дитя, даром что усы отрастил, а ум недозрел.
Дежурных не назначили: кругом были свои, стало быть, о безопасности можно не думать. Лошади же были привязаны одна к другой, так что увести одну значило бы поднять шум на весь стан.
Сквозь сон Хирам, привыкший спать чутко из-за жены, постоянно кашляющей по ночам, слышал то ли хрип, то ли треск огня. Приоткрывал глаза – всё было спокойно, в костре давно остались мирные угли, это гарантировало, что огонь не перебросится на солому и людей, лежащих на ней. Неразборчивый силуэт промелькнул неподалёку, наверное, кто-то ходил до ветра. Потом Хирам проснулся от надсадного дыхания Лютера себе в спину. Прислушивался с минуту, но сосед постепенно успокаивался, и вскоре затих, будто его наконец отпустил кошмар.
