Юлия Вадимовна Клименко
Любите женщину за грех
Прошел день. Потом неделя. Подошел к концу месяц, а потом и второй. В каждом своем письме Готье клялся, что скоро они увидятся, ему лишь нужно решить свои дела. И в каждом втором конверте Анастасия ожидала увидеть очередной закрученный рассказ Готье о том, в какую передрягу он попал на этот раз, отчего он снова откладывает свой визит.
Анастасия скоропостижно вышла из гармоничного ожидания. Ею овладел страх, и на этот раз ее интуиция подсказывала, что случится плохое: они не увидятся. Однако, она успокаивала себя тем, что своей интуиции доверять не нужно, ведь она ни разу не подсказала ей правильного времени для встречи с Готье, когда он приносит ей очередное письмо. Они могли уже столько раз увидеться, если бы не она! В конце концов, бедная Анастасия совсем затихла, одичала и стала апатична. Все дни напролет она лежала на кровати в своей спальне в ожидании стука в дверь и слуги с письмом, в котором она снова находила очередную причину или же отговорку своего милого возлюбленного.
В один промозглый осенний день это случилось:
«Мисс Бафорт, Вам письмо».
Словно реактивная, Анастасия подорвалась с кровати и принялась жадно разрывать конверт, вытаскивая из него долгожданный лист бумаги. Уже через две минуты из комнаты милой мисс послышался надрывный крик, полный боли сердца, которую, в конце концов, испытывал каждый из нас. Нянечки сорвались с места и побежали всячески успокаивать бедную Анастасию: кто словом, кто свежим носовым платком.
Прошло ровно полгода, и вот, наша героиня, развалившись в кресле, обмахивалась конвертом, пытаясь отмахнуться от назойливых, словно мухи, воспоминаний.
«Мисс Бафорт, к Вам пожаловала подруга в милой шляпке».
Анастасия откинула письмо, перепрыгнула через гору других конвертов, что лежали у нее под ногами и открыла замок двери, ведущей в ее комнату, отчего нянечка, которая налегла на дверь, чуть не вывалилась к ногами Анастасии. Леди Бафорт лишь цокнула и нервно оттолкнула бедную няню.
На пороге уже стояла рыжеволосая молоденькая девушка. Она поправляла свою шляпку с цветочком лаванды за лиловой ленточкой, которая так старательно защищала ее от буйства солнечных лучей, которые сегодня буквально обезумели для столь непривыкшего к такой погоде Лондона.
«Милый ангел, что стряслось? Я понимаю, на улице душно, но ты выглядишь такой… Слишком загруженной. Если эта жара так влияет на тебя, то предлагаю снять наши платья и броситься нагишом в прохладный фонтан у вашего двора», – обе девушки рассмеялись, а лицо дворецкого залилось краской.
«Ох, я нашла то, что навсегда хотела бы забыть – письма от Готье. Пойдем ко мне в комнату, решим что с ними делать», – Анастасия сделала приглашающий жест.
На секунду черные зрачки оливковых глаз рыжеволосой красавицы сузились, но она тут же улыбнулась и проговорила: «Нет нерешаемых проблем, милая Анастасия. Я уже однажды сделала так, что ты забыла его, и я снова не позволю этому мальчугану помешать твоей внутренней гармонии», – девушки снова засмеялись и удалились в покои.
По пути Анастасия с улыбкой думала о том, как ей посчастливилось обрести в столь сложный период жизни такую замечательную подругу. Ее точно Господь послал, ведь их встреча была такой случайной. Однако, она сразу магическим образом догадалась, что было на душе у Анастасии. Им было так легко общаться, словно они знали друг друга всю жизнь. «Моя знакомая незнакомка», – в шутку представляла Анастасия в обществе свою новоиспеченную подругу.
А та самая подруга тоже улыбалась и думала о том, как же хорошо, что некоторым тайнам суждено навсегда остаться нераскрытыми. Она томным взглядом посмотрела на Анастасию и захлопнула дверь в комнату.
* * *
Я твою спутницу спутала
С бесподобной богиней Афиной
Геометрия, грация форм ее
Безвозвратно меня опьянила.
Та коварная соблазнительница
Одним взглядом меня повергла.
Фатальная укротительница
Мне пожар в груди раскалила.
Искушенью поддаться готова я
Столь желанной жрице любви.
Осыпать бы ее бриллиантами
Бедной душе своей вопреки.
Безвозвратно потеряна, грешница
Беззаветно я ей отдалась
От мужского плеча с той секунды
Бесследно я отреклась.
* * *
Твоя лирика, милый, наскучила,
Надоели пустые слова
Опостылело одиночество,
Разорвало пространство вина
Обвенчалась я нынче с горечью,
Изопью эту чашу до дна,
Так и слышу я это пророчество:
Одинокой средь бытия
Поднимаю я к свету прах
Прошлой нашей любви
Мне б развеять его во вселенной
Возроди меня иль умертви
Испила чашу, полную яда,
В чёрной бездне продрогшей лежу,
Нет ни прошлого, ни грядущего,
О текущем тебе расскажу
Я сожгла себя до костей,
Превратилась душа моя в лёд,
Ну а сердце моё по прежнему
О тебе всё также поёт.
Мадлен
Моё голое тело движется в танце, словно маятник. Бёдра плавно выводят восьмёрки: вправо и влево. Я скольжу руками по талии, потом по груди, по шее и зарываюсь в копну своих рыжих волос. Я удовлетворенно прикрываю веки, блаженно улыбаюсь. Сквозь шум и писк в моих ушах прорываются звуки музыки, но не чистые, а словно я под водой. Я подношу к губам опиумную трубку. Затягиваюсь. Задерживаю дыхание. Запрокидываю голову. И выдыхаю дым. Не снимая с лица улыбки, я приоткрываю глаза. Вокруг меня закружилась мастерская моего друга-художника – Луи Дюбуа. Кто-то приобнимает меня за талию, через секунду вижу – это моя подруга Вита. Она сладко и нежно целует меня. Наши языки переплетаются. Луи подносит нам два бокала со спиртным, приговаривая: «Хорошие девочки». Прямо передо мной на полу два друга Луи, их имен я не знаю. Они похотливо смотрят на нас и улыбаются. Мы с Витой, проглотив одним залпом содержимое стаканов, подзываем мужчин подойти ближе. Они встают со своих мест. Один из них приближается ко мне и целует в шею. Я глубоко вдыхаю и закрываю глаза.
Открываю их от шума воды, которая уже начала выливаться за границы ванной. Спешно выключаю кран. С плеском выхожу из ванной, прохожу в «комнату порока». Некоторое время смотрю на распластавшиеся тела, которые не в силах прийти в себя от ночи сладострастия, на лежанке в мастерской Луи. Окидываю взором помещение. Кругом валяется грязная посуда, впопыхах снятая одежда, а в воздухе стоит дурной запах.
«Поднимайте свои задницы, придурки! Или я должна опохмеляться в одиночестве?!» – прокричала телам я, своим неожиданно охрипшим голосом.
Впятером мы сидим на том же полу, завтракаем. Свет утра пробирается сквозь дешевые белые занавески и ложится на мои ноги. Я жую круассан, глажу себя по бедру, и задумчиво наблюдаю за тем, как в лучах солнца летает пыль. Голос Луи выводит меня из прострации:
«Мадлен, детка, ты не забыла, что сегодня тебя будет ожидать мой друг, почтенный господин?».
«Слишком большие деньги для того, чтобы я могла забыть про него», – ответила я.
«Обязательное условие, Мадлен!», – продолжил наставлять меня Луи, подняв указательный палец вверх и закусив огурцом – «Он хочет, чтобы ты надела ВСЕ свои лучшие украшения, а также самое восхитительное платье, что у тебя есть».
«Без проблем», – не желая тратить силы на пустую болтовню, ответила я.
Уже вечером я сижу перед зеркалом в своей дешевенькой квартирке. Однако, я мечтаю о доме, поэтому страстно коплю на него, отказывая себе в мелких радостях жизни. Сейчас мне хватает того, что у меня есть. Карьера натурщицы приносит немало денег. Мое имя стало достаточно известным в Париже, так что, еще десяток таких заказов, как сегодня, и я смогу завязать с этим. В конце концов, это немалое достижение – быть на стольких картинах французских художников. Я – муза, без меня они бы не написали свои портреты. Многим даже удалось сделать на выставках с моим участием хорошее состояние. Так что, даже такое исчадие ада, как моя вульгарная энергетика и чрезмерная развращенность, и то приносили пользу людям. Так я себя успокаивала. В конце концов, это лучше, чем жить за счет мужа и потакать его капризам, оставаясь в его тени. Нет, ни за что! Смерти подобно! Мне нравится принадлежать лишь самой себе. А этих глупых созданий – мужчин, что млеют перед каждой мало-мальски красивой грудью, разводить на деньги. Их простота помогает копить на мою большую мечту и оплачивать курительную смесь для опиумной трубки, за это им и спасибо.
Пока мой разум следовал за моим внутренним диалогом, руки уже накрасили губы яркой алой помадой, обильно покрасили ресницы тушью и надели перстни. Осталось лишь платье.
Напевая себе под нос песню, иду во мраке по дороге, а сама оборачиваюсь на каждый шорох: «Да что это со мной такое, я же не из трусих!». Подхожу к нужной двери, стучусь.
Мужчина показался мне приятным. В каждом из художников, что рисовали меня, я старалась найти то, что нравится мне. В каждом есть что-то, это точно.
«Это будет необычная картина. Возможно раньше ты не делала ничего подобного». После этой интригующей фразы он пригласил меня спуститься в подсобное помещение. Увиденное там, повергло меня в шок: цепи, веревки, металлические грузы, и посреди этого «набора мучителя» – мольберт и краски.
Я сажусь на высокий стул. Одну мою руку он приковывает к цепи, подвешенной к потолку, и отходит к мольберту, не сводя с меня восхищенных глаз.
Спустя пятнадцать минут он выдает: «Мадлен, ты самая великолепная женщина, которую я когда-либо встречал. Я сделал всего лишь набросок, а уже вижу, что эта картина станет самой продаваемой в Париже. Вот только, думаю, вторую руку тоже нужно заковать в цепи, так силуэт будет выглядеть тоньше и изысканней». Так, моя вторая рука тоже оказалась поднятой кверху.
«Мадлен, крошка, я бы рисовал тебя всю жизнь, честно слово!». Я кокетливо засмеялась: «Да что Вы, мисье! Однако, благодарю, что потакаете моей самовлюбленности. Только вот… Может сделаем перерыв?», – я скорчила страдальческую мордочку.
«О, безусловно, Мадлен», – после этой фразы он широкими шагами направился к лестнице, ведущей на выход.
«Стойте! Вы, кажется, забыли открепить меня!», – в конце фразы мой голос притих.
Вдруг я поняла, во что я вляпалась. С полминуты мы молча смотрели друг на друга. После чего он сказал то, от чего у меня хлынули слезы: «Я ведь сразу сказал тебе: это будет нелегкая работа для тебя. Зато она принесет нам обоим славу! Тебе, возможно, посмертную. Но, тем не менее!», – глаза художника загорелись безумным огоньком.
«Мадлен, ты знала, почему во всех разговорах про мужчин можно услышать только одно: тиран, обижает, поднимает руку и тому подобное? А все потому, моя дорогая Мадлен, что заплаканное, полное страдания личико женщины является для нас – для мужчин, самым привлекательным выражением эмоций на лице!».
«Ты больной!», – крикнула ему я.
«Нет, я просто мечтатель. Вот у тебя есть мечта? Скажи мне?», – я не ответила, поэтому он продолжил, – «Вот у меня есть – стать самым известным художником Франции. И поможешь мне в этом ты. Я так мечтал поработать с тобой, ходил на все выставки, где писали с тебя. Только вот я хочу не просто показать людям твою тонкую талию или копну рыжих волос. Я хочу вложить в свою картину душу, ну и щепотку безумия. Я хочу показать красоту такой, какой ее вижу я. Поделиться со всем миром изысканностью палитры кожи, что только отходит от удара. Только представь: фиолетовый, синий, бордовый, зеленый, желтый – божественная палитра! Хочу превосходно передать шрамы на запястьях от тугой веревки. Хочу, чтобы ты отдала мне всю себя. Чтобы твой взгляд стал, наконец-то, живым. А страдания и боль – это самое острое ощущение жизни!».
Я потеряла счет времени. Понятия не имею, сколько я здесь уже сижу и сколько еще придется отсидеть. Выйду ли я вообще когда-нибудь на солнце? Мои руки были словно полностью лишенные крови, ледяные. Тушь размазалась по всему лицу от слез. Я искусала от волнения все губы, так что помада стерлась. Прокричав уже несколько часов от душевной и физической боли я, наконец, затихла. Уставилась в точку и думала лишь о том, что было бы, если бы я однажды не отреклась от себя. Ведь в какой-то момент я могла остановиться. Но страсть к деньгам и разврату захватила меня. Так бежала от этой бедности, что по итогу окажусь в свои 18 лет в яме, куда меня бросит этот безумец.
