Юлия Вадимовна Клименко
Любите женщину за грех
Маргарита
Стебли увядшего букета камелий обхватили женские, давно увядшие руки. Поток воды хлынул на деревянный пол кельи. Маргарита поморщилась – в нос ударил запах стухшей воды из-под цветов.
Она безжалостно бросила букет в чугунный бак и стряхнула с рук слизь, оставшуюся от стеблей, не скрывая своего отвращения. Подойдя к соседнему баку с мутной водой, она глянула на свое отражение. Поправила скуфью – шапочку, выпрямила края черного апостольника – платка, и отряхнула рясу – облачение монахинь. Надрывно вздохнула и направилась со двора в зал капитула – место, где совершались службы. Она вошла в зал самая первая, как обычно.
«Какая я ответственная», – пронеслось в голове у Маргариты.
Когда утренняя служба закончилась, настоятельница произнесла уже набившие оскомину слова: «Итак, сестры, если кому-то есть, что сказать, пусть говорит». Монахини честно и открыто говорили о тех грехах, которые заметили за собой в течение дня. Маргарита не вслушивалась. Мимо нее проносились лишь обрывки фраз:
«Я согрешила, сестра…».
«Мы прощаем тебе этот грех, сегодня дольше обычного поработаешь в саду». Казалось, фантазии настоятельницы храма не было конца: она могла бесконечно выдумывать наказания монашкам, так ни разу и не повторяясь – неделя за неделей.
«Сестра Маргарита, тебе есть что сказать?», – спросила настоятельница. Монахиня подняла одну бровь и с издевкой сказала: «Считаю, что я ничего плохого за день не совершила, ни в чем не провинилась».
В Маргарите гармонично уживались две, казалось бы, противоположные вещи: она была воцерковленной, искренне верующей в силы Господа, и, вместе с тем, она не видела в себе греха и считала себя чистой, словно ангел, все время повторяя про себя: «Ну, в сравнении с остальными…».
В чем необходимость переставать сравнивать себя с другими, не так ли? Ведь окружающие – наше зеркало, в которое мы можем посмотреть и всегда осознать: ты не так уж и завистлив, не так уж и честолюбив, не так уж и плох собой. Беда только в том, что Высшие силы порой посылают нам кривое зеркало.
«Маргарита, мне вчера передали, что ты сплетничала и осуждала полноту сестры Агнессы с сестрами Женевьевой и Анной, это так?». Агнесса сконфуженно сжалась и уставилась в пол. Маргарита посмотрела на настоятельницу исподлобья: «Раз уж «вам передали», то не вижу смысла этого скрывать».
Воцарились секунды молчания.
«Еще, кажется, ты вчера была недовольна, что тебе сделали замечание относительно твоей помощи на кухне. За чем последовали твои нелицеприятные высказывания в сторону сестры Мариам, верно?» – поджав губы проговорила настоятельница.
Вновь наступила тишина. Маргарита не ответила.
«Сегодня и завтра от тебя потребуется помощь в больничном корпусе. Вечером останешься без ужина, а также ожидаю увидеть тебя сегодня на ночном бдении и сразу же на рассветном чтении Псалма», – с грустным вздохом сказала настоятельница. Маргарита залилась лающим кашлем. Это происходило непроизвольно, каждый раз, когда она нервничала. Послушницы же считали, что это бес сидит у женщины в горле. Поэтому не особо жаждали видеть ее в своей компании, боясь, что чертовщина перейдет на них.
Прохладный ветер заставил женщину поежиться. Постепенно на синем небе стали появляться яркие звезды. Маргарита прошла уже половину клуатра и решила подойти к колодцу. На ее глазах налились слезы. Она повернулась к водной глади колодца. Луна освещала ее круглое лицо. Маргарита заправила в платок черный локон. Соленая слеза упала в воду и пошла рябью к краям колодца, от чего Маргарита почему-то ударила по воде и горько заплакала. «Ненавижу, ненавижу, ненавижу», – тихо, но сквозь зубы, шептала она.
Она вновь посмотрела на ныне гладкое отражение: «Почему такая красавица как я должна питаться скоромной пищей, менять повязки больным чехоточным пилигримам и носить одно и то же одеяние изо дня в день?! Почему я?», – голос монахини становился все настойчивее и громче. «Я хотела выйти замуж за герцога и одеваться в шелка, я хотела посещать светские салоны и иметь фаворитов, за что мне дана эта нищенская, несчастная, полная болезней жизнь?!». Голос Маргариты сорвался на хриплый крик. От рыданий она переставала полноценно дышать. Руками она убирала слезы и вытирала их об рясу, комкая ткань. «Господи, нет у меня больше сил жить так, лучше бы я давно умерла! Не хочу я чистить полы в кельях, не хочу терпеть боль в коленях от долгих молитв, лучше убей меня, если не можешь дать мне жизнь, которой я достойна!», – Маргарита сотрясала пространство. «Убей меня!», – крикнула она вдаль, где расстилался чарующий вид с возвышения, на котором стояла обитель. Господь отвечал ей тишиной, в которой можно было расслышать лишь далекий звук легких волн, бьющихся о камни, и стрекот сверчков. Нарушила гармонию тишины громкая чайка. Она остановилась кричать лишь тогда, когда долетала до арки перед садом.
Маргарита подняла заплаканные серые глаза на птицу. Она сидела на фигурном изображении демоницы Лилит.
«Сестра!», – Маргарита вздрогнула и поспешно обернулась: это настоятельница – сестра Диана быстрым шагом, чуть ковыляя шла к ней.
«Вы меня напугали», – смахивая слезы с ресниц дрожащими губами ответила Маргарита.
«Сестра, почему вы плачете? Что огорчает вас, поговорите со мной». После этих слов от горделивости и резкости Маргариты не осталось и следа. Она бросилась в объятия настоятельницы и расплакалась.
Наконец, Маргарита подала голос: «Я чувствую, что проживаю не свою жизнь. Господь не милует меня, он не дает мне жить счастливо», – она закашлялась.
«Наше призвание, дорогая, не получать, а отдавать. Нам с вами некогда наслаждаться радостью и покоем, мы сами должны вымолить его у Господа ДЛЯ ЛЮДЕЙ», – подчеркнула сестра Диана.
«Ежели я каждый день страдаю, то я молю Бога подарить мне смерть. Я устала нести эту могильную плиту на своей груди. Мне надоел мой кашель, из-за которого многие считают меня убогой. Мне надоела моя несчастная жалкая судьба».
«Желают себе смерти или от глупости, или от гордыни. Но в тебе, Маргарита, удивительно сочетается и то и другое».
Молчание затянулось. В таинство их беседы вновь ворвались звуки: совсем рядом послышалось уханье совы, недалеко зашелестела трава – это пробежала ящерица, а через мгновенье от ветерка заскрипели ветки деревьев.
«Я презираю себя. Я живу недостойно. И мыслю недостойно. Думаете, не понимаю я, что Бог покарает меня за мое отчаяние, с которым я не в состоянии справиться?», – музыку природы нарушил хриплый голос Маргариты.
«Ты, в первую очередь, оскорбляешь Бога внутри себя. Посмотри вокруг, утром мягкие лучи солнца будят тебя на молитву, вечером луна озаряет тебе дорогу на ночное бдение. Девушки нашего дома любят тебя, хотя иногда и побаиваются твоего недуга. Все знают, насколько ты ответственная, насколько работящая. Маргарита, Бог Любит тебя. У тебя все хорошо. Посмотри же и внутрь себя: ты – женщина, ты – монахиня. Ты – мать. Господь послал тебе дочь. Господь послал тебе семью – нас. У тебя есть кров, еда, общение, каждодневное заделье. Ты неспроста два года назад пришла к моему порогу. Так помолись же за всех недоброжелателей твоих, прости всех, кто причинил тебе боль. Прости себя. И поблагодари Бога за все», – настоятельница мягко провела ладонью по щеке Маргариты. «Сестра, простись с иллюзиями, что портят тебе жизнь. Не дал тебе Создатель богатую, полную искушений жизнь, значит это и есть спасение для твоей души».
Маргарита разочарованно, сама не понимая, чего иного она могла услышать от настоятельницы, чьи помыслы были целиком и полностью отданы служению Вездесущему, слегка закатив глаза, раздраженно вздохнула. Ее слезы уже высохли. Она снова откашлялась.
Сестра Диана взяла бедняжку под руку и повела до кельи.
Когда они вошли, настоятельница на прощанье осенила женщину крестом: «Попроси прощения у Бога и постарайся уснуть». Настоятельница благословила ее на утреннюю молитву, отменяя для нее ночное бдение, выбранное ранее в качестве наказания.
Ночью Маргарита непрестанно ворочалась в своей постели. Ее лоб покрыла испарина, сорочка прилипла к телу. Ей снился сон.
Абсолютно черное пространство, у которого нет ни конца, ни края. Сестра Маргарита в облачении, которое дал ей Бог при рождении – нагая – идет со свечей сквозь непроглядную тьму.
«Хочешь умереть? Думаешь, Бог послушается тебя и сделает, как того желаешь ты?», – демоница Лилит звонко рассмеялась.
«Но у меня больше нет сил», – проговорила Маргарита.
Лилит кокетливо вздохнула: «Он и проверяет твою слабость, а не силу. Ты отрекаешься от Руки Божьей как раз в ту минуту, когда она необходима тебе больше всего».
Маргарита пролепетала сквозь слезы: «Я уже и не верю, что он мне поможет. ЕСЛИ БЫ Бог был, он бы не дал своим детям так страдать. Все жили бы в радость. Дети не болели бы, а войны не состоялись бы».
Кажется, прошла целая вечность, пока Лилит ответила. Она долго-долго, прищурившись, задумчиво смотрела на Маргариту, и, наконец, произнесла: «Для тебя, Маргарита, грядут тяжелые времена».
Глаза Маргариты наполнились ужасом, а демоница продолжила: «Я не собираюсь перетягивать тебя на сторону радушного смирения перед Богом, в моих желаниях, чтобы ты ополчилась против ангельских законов и попала в чертов ад, но не верить в Создателя…Для тебя все потеряно».
Маргарита, как подобает сновидению, хотела закричать, но из ее уст вырвалась лишь тишина. Она напрягала горловые связки до предела, но отчаянного крика так и не вышло.
Маргарита подорвалась с постели, глубоко глотая воздух. С минуту она пыталась отдышаться, а затем посмотрела в окно: рассветные лучи светили ей прямо в лицо, от чего она поморщилась и нервно встала с кровати. После утреннего туалета она пошла прямиком в лазарет, выполнять свою обязанность, переданную от настоятельницы Дианы: помочь раненому пилигриму.
Маргарита вошла в палату. Там не было никого, кроме мужчины – еврея по имени Исраэль. Он одарил вошедшую монахиню задорным, живым взглядом: «Здравствуй, сестра». Маргарита подошла к его кровати: «Как сегодня чувствуешь себя?», – спросила она, попутно разбинтовывая окровавленную повязку на ноге мужчины. «Увидел тебя, и стало лучше», – Исраэль улыбнулся зубами во всю ширь. Маргарита ответила ему легкой улыбкой: «Шутить можешь, значит дела не так уж и плохи, Бог поможет тебе». «Евреи – богоизбранный, но предавший Бога народ». Монахиня выронила глиняную плашку с отваром хины, из-за чего вся жидкость разлилась по полу. Наступила пауза. Маргарита молча пошла наводить новый отвар. Вернувшись, она проговорила:
«Я тоже еврейка».
«Правда? Земляки, получается. А как во Франции оказались?», – поинтересовался пилигрим.
«Я родилась здесь. Но родители с тех краев. Здесь матушка и папенька были уважаемыми дворянами. Жила с ними, как у Христа за пазухой. А потом они умерли, и я осталась совсем одна. Жизнь перевернулась и уже никогда не встала для меня в прежнее русло».
«Должно быть, вам оставили хорошее наследство?», – мужчина с интересом слушал монахиню.
«Нет, его присвоила себе моя сестра, не оставив мне ничего. «Неблагодарная!», – в сердцах воскликнула Маргарита, старательно обрабатывая отваром раненую ногу Исраэля.
«Оставшись без всего, ты, сестра, и попала в теплые руки женского монастыря и настоятельницы – сестры Дианы?», – Исраэль решил добавить долю оптимизма в эту эмоциональную беседу.
«О нет. Много воды утекло, прежде, чем я попала сюда. Моя молодость была прекрасна. Моей красотой восхищались. Мужчины дарили мне драгоценности, но никто так и не звал в жены. Когда подошел срок, я решила, что мне пора заиметь детей. Черт бы меня тогда побрал!». Исраэль растерянно, приоткрыв рот, смотрел на грешную монахиню.
