Юлия Сергеевна Джемилова
Хранитель
Глава десятая. Отчаяние
Целый день пустота. Я знала, что свадьба состоится, и она, конечно, состоялась, но я не думала, что мне будет так больно. Я готовила себя морально к поражению, и вот теперь я его потерпела. Только почем больно-то?
Я включила телевизор, бесцельно щелкала каналы. Бессмыслица какая-то и пошлость, и она не отвлекала меня от моей скорби. Включила местный телеканал, показывали новости города, репортаж о свадьбе Макса. Надо же, даже в новостях показали! Она в шикарном голубом платье – шелк со стразами (интересно, почему не в белом?), он в светлом костюме с галстуком-бабочкой. Красивая пара шла от загса к свадебному лимузину, вокруг толпа народу.
И тут меня прорвало. Я выключила телевизор и бросила со всего размаху пульт о стену. Во мне поднялась жажда разрушений: в стену полетела кружка, книжка и что-то еще, что было под рукой. Потом я упала на кровать лицом вниз и долго рыдала. Рыдала, обращаясь к кому-то невидимому:
– Ну почему? Почему одним все, а другим ничего? За, что Господи? Почему ты отнял у меня всякую надежду на счастье? Зачем ты мне ее вообще давал? Сначала дал, а потом отнял, почему так жестоко? Что я плохого в жизни сделала, за что я страдаю? Я ведь не злодейка какая-то, я никому вреда не принесла, почему? Почему счастье всегда достается другим, но не мне?
Чем больше я кричала в пустоту, тем больше возмущения во мне поднималось. Я сыпала проклятиями в небеса за все несовершенное и несправедливое устройство мира. Изнутри меня пожирала боль, и из нее текли слова, иногда страшные, но мне было все равно. Это был крик души, и он постепенно трансформировался в крик от имени всех обездоленных и страдающих Земли. Меня всегда ужасали факты существования войн, концлагерей, страшных болезней, терактов, катастроф, голода, маньяков-убийц и остальных кошмаров бытия, я и раньше не могла мириться с тем, что это все когда-то существовало или существует. Я иногда не понимала, как вообще можно спокойно наслаждаться жизнью, когда кто-то в эту секунду страдает, и его боль даже описать невозможно. Конечно, папа мне попытался объяснить, зачем все это нужно, но тогда мне все эти доводы казались неубедительными. В тот момент, когда мое сердце разрывалось от боли, все вселенские несправедливости всплыли в моем сознании, и мне от этого становилось еще больней, и я кричала сквозь слезы:
– Зачем, Господи, зачем? Зачем ты создал этот ад? Зачем создал меня в нем? Зачем создал всех этих людей, миллионы, десятки, сотни миллионов людей и позволил им так страдать? Даже если они это заслужили в прошлых жизнях, неужели нужно их так сильно наказывать? Что такого могли совершить сотни миллионов человек, чтобы погружать их в этот ад? Не могли же они все быть палачами и инквизиторами? Да даже если были, они же ничего не помнят, в этом нет справедливости! Господи, нет в твоем творении милости и справедливости, нет в нем совершенства!
А дальше следовали проклятия, которые мне даже приводить здесь не хочется. Конечно, сейчас на холодную голову я понимаю, что мое личное горе было гораздо меньше, чем у тех же мучеников войны или лагерей, но тогда для меня не было разницы. Я чувствовала, что моя жизнь рухнула, и факт существования миллионов еще больших горестей, чем у меня, тогда только усугубляли мое личное страдание. Я не стеснялась в словах небесам, меньше всего тогда я боялась наказания, мне казалось, что хуже уже не может быть. А если может, это только подтверждает мой вывод о том, что в этом мире нет справедливости. Ведь даже у людей есть выражение: «Лежачего не бьют». Неужели его нет у Всевышнего?
Я проплакала до поздней ночи. Мои проклятия перешли в требования ответа. Я, маленький человек, Вера Ионова, требовала у Творца ответа за Его деяния. Я кричала: «Если есть логика в Твоем Творении, то расскажи мне ее! Расскажи, может, я пойму, и мне будет не так больно!» Так я, кажется, и уснула.
Глава одиннадцатая. Выздоровление
Утром я проснулась со щемящей болью в сердце. Вернее, я проснулась, а вместе со мною проснулась и моя боль. Или она проснулась раньше меня. Или она вообще не спала? Я не помнила, что мне снилось. Мне очень хотелось утешения, как маленькому ребенку. Мне хотелось, чтобы Тея явилась мне или я услышала Голос Всевышнего, или они приснились мне во сне, ну или хотя бы я почувствовала Присутствие и Утешение. Но ничего такого не происходило. Никто не пришел и не утешил меня. Только эта боль. И я поняла, что теперь она моя подружка и сестра, моя постоянная и верная спутница. Я не знала, надолго ли, но избавиться от нее или заглушить было не в моих силах. Боль и разочарование – вот мой удел. Зачем меня вернули из той комы? Зачем я не умерла тогда? Это было жестоко, жестоко, жестоко!
Мне уже не хотелось сыпать проклятиями в адрес Небес, но остался горький вкус разочарования в мудрости их. Как могли они Они создать такой мир? И как могли послать меня сюда? И зачем выдернули из моей реальности, показали другую, намного лучшую, а потом снова вернули? И почему мне сейчас так больно?
Я не могла смотреть телевизор, не могла читать, не могла ничего делать. Невозможно было отвлечься от этой вездесущей боли.
Я не знала, куда себя деть. А потом поняла. Я включила ноутбук, открыла чистую страницу Ворда и начала печатать. Я не думала, о чем буду писать. Мне просто нужно было излить свою боль.
Я часто делала это в детстве. Когда мне было плохо или одиноко, я открывала чистую страницу тетради и начинала писать. Это было мое убежище, моя страна, в которой я была Творцом, богиней. Я уходила в фантазии с упоением, и была этим счастлива. У меня до сих пор лежат тетрадки с моими муками творчества: рисунками, зачеркнутыми и перечеркнутыми строками. Тетрадь для меня тогда была единственной подружкой, опорой, отрадой. Я росла одна в семье, друзей, будучи тихоней-интровертом, заводила очень тяжело. И именно мои дневники заменяли мне живое общение.
А теперь я вспомнила это чувство, и мне захотелось также. Я строчила и строчила, не зная, какими будет следующая строка, следующее слово. Сначала это были несвязные эмоции. Фразы, выражавшие мою боль. Что-то такое:
«Мое сердце кровоточит. Оно ноет-ноет, а иногда хочет разорваться от боли. Меня предал самый близкий и любимый человек. Я очень люблю его. Но не знаю, как дальше жить со своей болью. Я не понимаю, как он мог это сделать. Он клялся мне, что любит, что не забудет никогда, что найдет меня. Как он мог? Почему? Мой мир рухнул. Как долго я буду строить новый? И на каком основании его строить? Это больно, больно, больно…»
И так много-много строк, несколько страниц. Потом мне надоело выражать чувства. Я поняла, что пуста. Я открыла чистую страницу документа. Я не знала, что буду писать, но мне хотелось, чтобы это было что-то отвлеченное и связное. Я не думала, я просто доверяла какому-то внутреннему чувству, которое подсказывало мне слова. И, к моему удивлению, мое повествование вылилось в сказку. Сказку о мальчике, который не любил зиму, считая ее смертью. А потом понял, что зима – не смерть, а всего лишь сон, который необходим природе, чтобы отдохнуть и с новыми силами расцветать.
Я перечитала сказку и заплакала. У меня было чувство, что не я ее придумала, но она был для меня. Она была утешением, которого я так хотела и ждала. Я плакала долго и с упоением, и это были слезы облегчения. Боль немного унялась. Я не могла сказать, что ее совсем не стало. На сердце была рана, и вряд ли можно было ее быстро заживить. Но теперь я знала, что это вообще возможно.
Глава двенадцатая. Обретение себя
Я продолжала писать. Когда я писала, мне становилось легче. Я почти забывала о своем горе. Но, как только я возвращалась в реальный мир, щемящее чувство тут же вновь овладевало мной. И я снова бежала в свои фантазии, свое творчество. Сказки рождались одна за другой. Я никогда не знала, о чем будет следующая сказка, они появлялись как-то сами, из чистого листа.
Так родились сказки о Серебряном ежике, мудрой Лунной птице и многих других обитателях Волшебного леса. Меня настолько увлекали мои сказки, что мне иногда казалось, что я стала сама одним из их героев. Мои герои сталкивались с жизненными трудностями, но обязательно находили мудрый выход, и это для меня было очень важно. Мне очень хотелось утвердиться в мысли, что мир все-таки справедлив.
Однажды ко мне пришла мама. Я как раз сидела за компьютером и была так увлечена, что не сразу смогла оторваться, чтобы встать и поприветствовать ее.
Мама подошла за моей спиной и глянула мне через плечо на экран компьютера:
– Что ты там строчишь?
– Сказки.
– Сказки? Прочитай мне, пожалуйста, хоть одну.
Я прочла свою самую первую сказку о мальчике, который не любил зиму. Маме понравилось:
– Очень мило. А много у тебя уже их?
– Ну, может быть, штук двадцать.
– Ого, ты серьезно увлеклась! А не хочешь попробовать опубликовать их?
– Не думала об этом.
– Ты же знаешь, у меня связи в издательстве остались. Не зря я там двадцать лет проработала.
– Я подумаю, мам.
И я действительно задумалась. До этого я никогда нигде не публиковалась. Просто писала в стол. Мне казалось, что мое творчество никому не будет интересно, кроме меня. Но сейчас мне очень хотелось какого-то позитивного результата в жизни. Почему бы не попробовать?
Я отредактировала сказки, отобрала лучшие, на мой взгляд, 22 сказки и отправила рукопись маме. Сборник я назвала «Лунная птица и другие волшебные истории».
Я не ждала особого результата и готова была к отказу. Эти сказки уже сделали свое дело – они вытащили меня из тяжелой депрессии, вернули меня к жизни. Если же они смогут помочь еще кому-то, я, конечно, буду еще счастливее.
Через несколько дней пришел ответ от издательства. Мама переслала его мне. К моему удивлению, мои сказки понравились. Меня попросили кое-что доработать, поменять местами, а в целом издательство готово было заключить со мной контракт. Моему счастью не было предела. Сумма, которую они мне предлагали, была не очень большая, но я одна могла бы прожить на нее еще несколько месяцев и продолжить спокойно писать дальше.
Вскоре моим сказкам нашли иллюстратора. Мне очень понравились иллюстрации, они действительно отражали дух моих сказок: волшебство, доброту мира и веру в чудо.
Итак, книга готовилась к печати, а я работала над новыми и новыми сказками и не могла остановиться. Мне уже не хотелось жалеть себя и думать о своих горестях. Боль притупилась, а потом и вовсе ретировалась, уступив место чувству полета.
А самое волшебство свершилось, когда я получила в руки свою первую книгу. Я не смогла сдержать слез счастья и внутренне всем сердцем поблагодарила Небо, что Оно все-таки есть.
И я не ожидала, что это было только началом. Издательство на задней обложке поместило мою фотографию и несколько фактов из моей биографии. И тут, к моему вящему удивлению, в редакцию начали приходить адресованные мне письма. Люди благодарили за сказки и делились теплыми отзывами.
И тогда я поняла, что, наконец-то, впервые в жизни, это случилось со мной! Я нашла свое предназначение. Теперь я знала, зачем я вернулась, зачем столько страдала, зачем вообще родилась. Я могу быть полезной этому миру, что может быть более захватывающим! Я чувствовала глубокую благодарность Вселенной и попросила прощения за все те проклятия, которые сыпала в ее адрес. Справедливость существует, но не всегда там, где нам хочется. Мне все еще трудно было оправдать для себя существование такого количества боли и страданий в этом мире, но я подумала, что я могу поспособствовать его уменьшению. Хотя бы через свои сказки.
Глава тринадцатая. Авария
Так прошло несколько лет, счастливых и плодотворных для меня. Я писала сказки, издавала их. Мой астральный опыт мне значительно пригодился. Мои сказочные миры все больше стали приобретать черты астральных миров. Я старалась выразить в сказках мудрость, которую получила от папы и Теи.
У меня появилось новое интересное окружение, новые друзья, такие, с кем мне было действительно интересно. Мой мир сильно преобразился.
Конечно, сказать, что все было безоблачно, тоже нельзя. Я все-таки была одна. У меня не было второй половинки, и я даже вполне смирилась с этим. Нет, у меня были ухажеры, но подпустить к себе близко кого-то я была просто не в состоянии. Когда ты встретил звезду, ты не согласишься на метеориты и астероиды. Я свою звезду встретила, но у меня с ней не сложилось, и я приняла это. Я приняла это как искупление прошлых грехов. Меня утешала мысль, что жизнь земная не вечна и знание, что мы с ним точно встретимся, хоть и не здесь и не сейчас.
Иногда, вечерами, когда мне было немного одиноко, я посылала ему любовь и счастье, разговаривала с ним. И мне казалось, что он меня слышит. Его душа меня слышит и отвечает. Я знала, что он любит меня, и не чувствовала себя более одинокой.
Вы можете считать меня сумасшедшей, но после всего, что со мной было, я сама себя нормальной не считала. Да и что есть «норма»?
Я выстроила свой мир, и мне в нем было комфортно. Я себя чувствовала вполне реализованной, успешной и счастливой, и не ждала от жизни большего, как, впрочем, и каких-то особых потрясений.
Но судьба не спешила меня оставлять. Однажды, пролистывая сводку новостей нашего города, я прочла заголовок, который тут же заставил мое сердце судорожно сжаться. И как будто не было нескольких лет безмятежной жизни: «Предприниматель Максим Тихомиров разбился в аварии, будучи за рулем в нетрезвом состоянии».
В статье говорилось, что он летел на своей Тойоте по ночной трассе с огромной скоростью, не справился с управлением на повороте и влетел в дерево. Сейчас находится в больнице в тяжелом состоянии. Экспертиза показала, что он находился в состоянии алкогольного опьянения. К статье прикреплялись фото искореженной машины.
Сказать, что я была потрясена – ничего не сказать. Я принялась судорожно молиться за него, я ходила по квартире из угла в угол, а потом поняла, что не смогу остаться в стороне. Я выскочила из квартиры, хотя был двенадцатый час ночи, села в свой новенький Фиат и помчалась к больнице. Я не знала, что буду говорить и как меня туда пустят. Просто чувствовала, что должна быть рядом.
Я припарковала машину на больничной стоянке и помчалась к отделению реанимации. Сонная медсестра удивленно посмотрела на меня и сказала, конечно, что никакое посещение больных в такое время невозможно. Тем более в реанимации. Я уверяла, что я очень близкий ему человек и должна его увидеть.
– Вы его жена? – спросила медсестра.
Я, не думая, тут же закивала головой.
– Что-то вы поздновато пришли. Он вообще-то уже несколько суток здесь.
– Я промямлила, что была в отъезде и только-только с самолета.
Медсестра недоверчиво на меня посмотрела, но дала-таки бахилы и халат и провела в палату.
Максим лежал в палате интенсивной терапии на специальной кровати, весь в бинтах и пластырях, обвитый трубочками, в маске и подключенный к каким-то аппаратам. На экране одного из них пульсировала и изгибалась линия: его сердце еще билось. Лица мне его разглядеть не удалось.
Я спросила:
– Как он?
– Его прооперировали, но сейчас он в коме. Большего сказать не могу, Вам нужно поговорить с врачом.
– Можно я побуду с ним немного?
– 15 минут. Я и так не имела права Вас пускать. Надеюсь, никаких инфекционных заболеваний у Вас нет?
– Нет, что Вы! А другие родственники приходили?
– Родители. Какие-то сослуживцы. Последних мы не пустили, нам разрешено пускать только близких родственников.
Я подошла к Максиму, взяла за руку и начала горячо молиться. Я просила Бога простить и исцелить его, я просила его Хранителя вывести его из сумерек, я умоляла душу Максима вернуться. 15 минут я провела у постели моего возлюбленного, зависшего между жизнью и смертью. Я мало о нем знала, он вообще отверг меня в это жизни, но сейчас мне почему-то было очень важно, чтобы он жил. Я знала, что там за гранью, это не было страшно, но мне не хотелось, чтобы он уходил туда без меня. Я-то здесь. «Милый, не уходи, пожалуйста, останься, не торопись. Я здесь, рядом, слышишь, я рядом!»
Потом я повернулась к медсестре:
– Можно я завтра приду?
– Приходите, только запомните время посещения: с 17.00 до 19.00 часов.
– Хорошо, спасибо.
Я ехала домой и гадала, где же его настоящая жена. Почему до сих пор не пришла навестить его? И как я пройду завтра, если там, например, будут его родственники.
На следующий день к пяти часам вечера я уже была у больницы. В приемной я увидела красивую блондинку в дорогой одежде, препиравшуюся с дежурной в регистратуре. Она махала руками, что-то доказывая, затем надела шапочку, халат и бахилы и ушла.
Я подошла к окошку и сказала, что мне нужно навестить Максима Тихомирова. Медсестра устало ответила, что его жена только что пошла к нему. И я поняла, что навещать Максима у меня больше не получится.
Я продолжала молиться за него каждый день. Я с замиранием сердца просматривала сводку новостей города, чтобы убедиться, что там нет строчки о его смерти. И с облегчением вздыхала, когда не находила. Отсутствие новостей – уже хорошая новость.
Я иногда приходила к отделению реанимации и следила за блондинкой, приезжавшей на ярко-красной иномарке и шествовавшей к приемной. Иногда подходила к приемной и пыталась что-то выведать у персонала. Относились ко мне с недоверием, спрашивали, кто я. Я понимала, что лгать уже опасно и нет смысла, и говорила, что я его знакомая, и он мне очень небезразличен, что было абсолютной правдой. К нему меня, конечно, не пускали, а о состоянии докладывали только то, что он в коме.
Однажды я столкнулась в приемной нос к носу с блондинкой. Она тут же набросилась на меня:
– А, это ты! Как ты смеешь приходить сюда!
– А что в этом такого?
– Что такого? Я знаю, кто ты и к кому ты ходишь!
– И кто же я?
– Ты Максимина подружка! И из-за тебя все это случилось!
– Вы ошибаетесь!
Но она меня не слушала. Она кричала, сыпала оскорблениями и угрозами, затем позвала охрану, показала на меня и потребовала не пускать меня больше никогда и ни за что. Мне подумалось, что неспроста Макс ехал ночью пьяным на большой скорости.
Ходить в больницу я больше не могла. И тогда я вторично решила, что не суждено мне, видимо, быть с ним. Да, с судьбой не поспоришь. Знакомых у меня в больнице не было. В окружении Макса тоже. Теперь я могла получать новости только из СМИ.