Юлия Ивлиева
Танцующие на каблуках
Глава 8
Андрею Васильевичу казалось он сходит с ума. Вокруг мерещился мягкий силиконовый кокон, в который не проникают люди, события, даже звуки и запахи. Жизнь шла без него, в стороне, по накатанной. Он откладывал все, что мог отложить. Он перенес все, что мог перенести. Он с удивлением обнаруживал встречи в своем календаре и не помнил, как назначал их. Он забывал, как подписал документы и о чем они. Людей видел туманно и расплывчато. Коллеги, подчинённые, партнеры. Он то и дело поглядывал на часы и на календарь. Он ждал. Ждал ответов на свои вопросы.
Мягкое кресло роскошного кабинета ласково приняло его в объятия вместе со стаканом хорошего виски. С четвертым стаканом за сегодня. А еще даже не было полудня.
Он обводил знакомую комнату с дорогим деловым дизайном пустым взглядом и без особой необходимости припоминал на работе он или дома. Если попытка не удавалась сразу, он оставлял ее. Кто-нибудь, секретарь или помощник, придет и расскажет, что там в его деловом календаре, где его ждут и по какому поводу. Водитель отвезет туда, куда ему надо ехать.
Кабинеты были похожи как две капли воды. Домашний и рабочий. Одинаковые стены, шторы, мебель и ковер. Вплоть до статуэток и пресс-папье.
Пресс-папье – дурацкое слово. Кажется, жутко старомодное и теперь им никто не пользуется. Впрочем, как и предметом. Андрей Васильевич так и не смог вспомнить его назначения.
А между кабинетами разницы не было, может, немного в расположении бумаг и канцелярских принадлежностей на столе. Ну, еще шкаф с книгами: на работе – мировая и русская классика из редких коллекций с дорогими обложками, дома – тома по праву, словари и прочие рабочие материалы или наоборот, этого он тоже не помнил. Когда он задумал подобный финт с обстановкой в кабинетах, ему казалось это будет интересно и необычно.
«Подарит ощущение бесконечного времени» – сказала Лиза, радуясь всему нестандартному. В ее комнате на стене висели часы. Двенадцать одинаковых циферблатов, показывающих время с разницей в час. Она называла их «Моя бесконечность».
А у него своя бесконечность. Единое рабочее пространство. Деловое, помогающее собраться и сосредоточиться. У него даже было какое-то похожее на разумное объяснение, якобы это не просто экстравагантная выходка. Что-то наподобие: «не будет необходимости переключаться, постоянная рабочая атмосфера».
Сейчас кабинеты играли с ним злую шутку. Он терялся в реальности, забывал, где находится. Ну, и виски тоже помогало его дурачить.
Он наливал стакан за стаканом, уже не разбавляя льдом, и как молитву твердил «Егор справится. Егор раскопает».
Серьезный мужик. Нереально прозорливый опытный и умный. Именно так его рекомендовали. По очень особым делам. На хорошем счету в ФСБ. Расследует секретные дела и дела государственного масштаба.
В государственных масштабах Андрей Васильевич решал и сам. Может, закон какой принять, снять, назначить, да хоть государственный переворот учинить. За деньгами дело тоже не стоит. Весь этот серый и дурацкий городишко можно купить и продать несколько раз. Наверное, еще что-то может. У него всегда было ощущение всемогущества. Было, пока… Пока не столкнулся со смертью.
«Егор справится, Егор раскопает».
Год назад он собственными руками положил в гроб единственное и любимое дитя. Девочку Лизу. Свет в окне, смысл жизни, надежду, счастье и любовь.
Он до сих пор помнит под пальцами теплый шелк ее волос и мягкий бархат внутренней подкладки гроба.
Он не верил. Когда касался ледяного лба, когда закрывали крышку, когда гроб опустили в яму.
Она не могла умереть. Это противоестественно. Невозможно. В ней столько жизни, столько тепла и радости. Смерть просто не могла победить.
Дурацкая случайность. Глупое стечение обстоятельств. Сколько раз он говорил, чтобы она не связывалась с этими плебейками!
Лиза пошла ночевать к подруге. В замшелый периферийный район, в старую, полвека не ремонтированную хрущевку. Что-то они там учили. Что можно учить в крошечной двенадцатиметровой комнате вдвоем? Чокнутая соседка с развитым Альцгеймером забыла выключить газ. Громыхнул взрыв. Старая маразматичка всего лишь сломала позвоночник и ногу в двух местах, отлетев под древний дубовый стол. А вот девочки в соседней квартире погибли обе. Вторую он даже не помнит. Она совсем не важна. Кажется, его помощник выдал чек на похороны. А вот Лиза… Его счастье, его свет, его смысл. Сколько раз он говорил, что не нужны ей подруги из народа. Пусть их было не много. Ценник ее жизни разводил ее с так называемыми «детьми из простых семей» естественным образом. Но те, что были – пустой мусор. Совсем ей не нужны. У его Лизы такие перспективы! Такое будущее!
Андрей Васильевич как в ярком высокобюджетном фильме с известными актерами видел будущее своей дочери.
Перспективный молодой юрист по международному праву. Квартиры во всех престижных уголках земли, такие, как она любила – светлые, солнечные, в старинных домах, но с новейшими технологиями. Штуки четыре Андрей Васильевич уже приобрел. В двух его девочка даже побывала – жила, когда училась за границей.
Она красивая, деловая, занятая и счастливая…
Мужчина улыбался, довольный нарисованным будущим дочери. Потом улыбка померкла.
И какая-то полоумная старуха перечеркнула все его планы. Сгубила юную красивую жизнь, в которую он столько вложил. Сгубила все его надежды.
Он не верил.
Как в бреду, он прожил восемь месяцев. И когда в его персональный ад стали попадать люди, снова стала проникать жизнь. Нет не настоящая жизнь, не возможность на то, что еще что-то будет, не надежда на что-то хорошее, не планы на грядущее, а вкус еды, запахи, дела, которые он словно сомнамбула, словно деревянный буратино выполнял каждый день.
Тогда его жизнь перевернулась еще раз.
И теперь уже возврат был невозможен.
«Егор справится, Егор раскопает».
Однажды в толпе, безостановочно бегущей мимо высоток бизнес-центра, садясь в свою машину, он увидел ее. Свою Лизу. Нет, ему не померещилось, не обознался. Его Лиза быстро шла в толпе, уставившись сама в себя, в наушниках и со спортивной сумкой в руках. Даже кроссовки на ней были ее. Синие, потрепанные и любимые, с которыми она никак не могла расстаться. Они покупали их вместе во Франции, лет пять назад.
Андрей Васильевич кинулся в толпу, за ним рванули телохранители. Люди испугались вооруженных охранников, заподозрили что-то неладное и кинулись врассыпную. На мгновение ему показалось, что она видела его. Ее голубой прозрачный взгляд остановился на нем и скользнул мимо. Девушка поспешила дальше. Паникующая толпа мешала Андрею Васильевичу. Он отталкивал кого-то, споткнулся о самокат. Он бежал за дочерью, но она удалялась. Ее спина исчезала за силуэтами, а люди мешались под ногами, он сбил с ног какую-то тетку с авоськой, перевернул коляску с ребенком. Его служба безопасности потом улаживала инциденты. Но главное и самое ужасное, он не догнал девочку. Видела она его или все-таки нет? Ему показалось?
После этого случая безутешный отец потерял покой. Он не ошибся. Нет. Она жива. Такое вполне могло случиться. Его воображение рисовало ему тысячу возможных сценариев. И потерю памяти, и похищение, и летаргический сон.
Эксгумация засела в его голове как огромная заноза. Вскрыть могилу, раскопать, своими глазами увидеть тело или то, что от него осталось.
– Мало что там осталось. Слишком много времени прошло, – пугал специалист по эксгумации. – Могилу никто не вскрывал. Нетронутая. Экспертиза подтвердила.
– А если подкопали со стороны, из соседней и вытащили? – с паникой и безумием в глазах предположил Андрей Васильевич.
Только его высокое положение спасло от вызова психиатрической службы.
Они правы, – твердил Андрей Васильевич себе. – Что за бред! Она была мертва. Он держал ее бездыханное обожжённое тело на руках. Обожжённое до неузнаваемости, но абсолютно точно ее. Это была она.
Эксгумации он все-таки добился. Накануне процедуры в странном, похожем на дурной сон порыве он явился на кладбище. Могила утопала в цветах. По его распоряжению каждую неделю сюда привозили венки из живых лилий, корзины роз и букеты пионов. И всю зиму тоже. Его девочка любила цветы.
Андрей Васильевич долго сидел на скамеечке возле надгробия. Он всматривался в портрет на мраморе. Слезы ручьями лились по лицу. Что же такое происходит? На холмике, обведенном мраморной цветочницей, вырос куст сирени, белой с огромными лепестками. Она расточала аромат и вытесняла привезенные цветы. И до мужчины вдруг совершенно ясно дошло. Лизы там нет. Он не мог объяснить, как такое возможно. Не мог даже сам себе признаться, что поверил в колдовство, в мистику, во что угодно, хоть в куклы Вуду. Но Лизы там не было.
– Здесь уже искать-то некого, – раздался скрипучий старческий голос за спиной. Будто в подтверждении версии с колдовством. Бабулька, закутанная в черное, с клюкой и ветхой корзинкой, словно ворона, присевшая на забор, опиралась на невысокую ограду. Охрана кинулась к нему, он жестом остановил их. На бабульку он глядел словно завороженный. Откуда она знает, что Лизы там нет?
Гостья мелко трясла головой и укоризненно смотрела на мужчину:
– Искать-то надо не тут уж.
– А где? – Андрей Васильевич не узнал собственного голоса. – Где мне ее искать?
– Тело ее уже рассыпалось прахом, – продолжила старушка сердобольным голосом, обрадованная, что ее слушают. – В том воля Всевышнего, тело бренно и слабо.
Андрей Васильевич слушал, словно завороженный, смотрел на старушку, как на посланника свыше, вестника небес или ада. Он не двигался, почти не дышал, ждал, что ему откроют истину и все в его голове сложится, все встанет на свои места. Он, наконец-то, узнает Тайну.
– Тело бренно. А душа ее на небе. У Господа нашего в садах. Господь наш всемогущий защитник нам, да Дева Мария, заступница наша, – вестница снова посмотрела на Андрея Васильевича пронизывающим насквозь взглядом. – А как с небесами разговаривать-то ведаешь?
Андрей Васильевич тряхнул головой, потом отрицательно помотал гривой. Все мысли в голове перепутались. Старушка грустно тяжело вздохнула.
– Не ищи здесь ничего, нет здесь ни души, ни тела. В храм ступай, проси Господа Бога за девочку свою. Поди-ж ты и отмолишь душу ее.
Андрей Васильевич дрожал, словно облитый ледяной водой кутенок. На эксгумацию он не пошел. Ответ он знал и так. Лизиных останков в могиле не обнаружено. Как такое могло произойти, никто не сказал. Следователи и руководство кладбища недоуменно пожимало плечами.
В кабинете стало невыносимо жарко. По лбу струился пот. Рубашка прилипла к телу. Можно было позвать кого-нибудь, закрыть окно, которое он открыл, чтобы глотнуть свежего, не обработанного кондиционером воздуха, из которого распространялась духота. Но Андрей Васильевич не желал никого видеть. В одиночестве он спокойно погружался в свои мысли и страдания. Он как бесконечную пытку растягивал свои ожидания, свои надежды. Смаковал боль неизвестности. Остро чувствовал, что пока нет знаний, все еще может случиться, как ему хочется. Лиза может оказаться жива. А между тем, неизвестность мучала сильнее всего.
Егор копал уже давно. Копал яростно, старательно, с остервенением коршуна, треплющего добычу. Он обещал ему сделать все возможное и невозможное. Но информации по-прежнему было мало. За каждую крупицу новостей Андрей Васильевич был готов платить, выдавать должности, исполнять любые желания. Но пока ничего. Андрей Васильевич питал себя болью и надеждой.
Егор обязательно раскопает.
Глава 9
Змеи с женскими телами, обнажённые по пояс с призывно покачивающимися грудями плотно окружали его. Густо напомаженные рты что-то шипели, человеческие, раздвоенные, будто перерезанные лезвиями языки трепетали. Они извивались, соблазняли, окружали. Егерь, озираясь и приняв стойку, будто дикий зверь перед прорывом искал выход из змеиного хоровода. Выхода не было. Кольцо становилось плотнее. Он уже чувствовал ледяные скользкие прикосновения кожи, острые, словно канцелярские кнопки, царапающие касания грудей. Приторно-сладкий удушливый запах обволакивал ватным коконом, душил и разъедал легкие. Он поскользнулся в луже крови. Своей крови. Она сочилась из царапин на теле, текла изо рта, струилась по обнаженному телу, ногам. Егерь не упал, удержал равновесие и выпрямился. Самая толстая, самая большая змея возвышалась над ним, нависла, раскрыла кожистый капюшон за спиной. Егерь принял боевую стойку. Пара расквашенных носов остановит скользких красоток. Егерь открыл глаза.
Раньше крови не было. И голым он не был. Или был?
– Видеть себя голым во сне к позору – с ехидными интонациями своей бабки прошептал он. И добавил. – А кровь к болезни.
Этот сон он видел уже с полгода. По мнению психотерапевта, повторяющийся сон – явный признак затяжной и глубокой депрессии. Впрочем, этим он с мозгоправом не поделился, а других признаков дотошная девица не нашла и молча, хоть и с недовольным видом, выписала разрешение на работу. В заключении значилось: «Не имеет. Устойчив. Годен».
Хрень бы он был, а не следователь, если бы не смог обойти сопливую девчонку, закончившую университет психологии и претендующую на беспрепятственное прохождение в души и мысли взрослых мужиков, видевших живьем то, о чем даже в ее учебниках не пишут.
Чувство безумного хоровода осталось. Его окружали. По телу расползался страх. Липкий, настойчивый, непоколебимый, как горячий воздух удушливым днем.
– Позор и болезнь, – прошептал Егерь.
Услугами служебного психолога он пользоваться отказался. Все чудеса и особенности психики мгновенно окажутся в его деле. Если он пойдет к стороннему специалисту – то же самое. Все они одним миром мазанные. Поэтому Егерь погуглил.
По всем признакам у него появились панические атаки. Из лечения рекомендовались: спокойствие, отсутствие стресса, правильное питание, физическая активность, никакого алкоголя и кофе. А главное – хороший специалист.
Ага, все это идеально вписывалось в жизнь следователя. Через знакомых знакомых и никак не связанных с полицией и госбезопасностью людей нашел врача, за умеренную сумму выписавшего ему снотворное. Теперь он, по крайней мере, спал. Иногда. Но чаще ему казалось, что он глотает конфетки, плацебо, поскольку, выпив сразу три, мог запросто просидеть на балконе всю ночь, куря сигарету за сигаретой. Больше двух бокалов за ночь он себе не разрешал. Панические атаки скрыть можно, а вот алкоголизм сразу станет заметным. В этом вопросе его коллеги опытны. Бухают тайно или явно почти все.
Если уж пить, то публично, размашисто, ничего не скрывая. Это понятно, всем близко и вопросов не вызывает. Пьющий в однеху и по ночам следак – это подозрительно, это будит разные мысли. Это слабость. А Егерь слыл железным, у него не могло быть слабостей.
После убийства преступника у него не было посттравматического синдрома. Банальный случай, встречающийся в работе практически любого опера. Пришлось пристрелить обезумевшего, напавшего на него наркомана. Тот выхватил пистолет из рук зазевавшегося полицейского и нацелился на Егеря, замешкался, сразу не хватило сил нажать на курок. Слишком обдолбался. А у Егеря хватило. Молниеносно.
Егерь был прав. Даже служебного расследования не было. Вот только психотерапевт приклеился, словно банный лист ко лбу.
Егерь показательно и терпеливо сдал все тесты. Даже комиссию прошел. Не виновен. Здоров. Отличные рекомендации в послужном списке. Еще бы! Егерь готовился к беседе с психологами, словно к выпускному экзамену. Все, что только смог, в интернете раскопал. Споил и разговорил Левку из соседнего отдела, тот посещал кабинет психолога регулярно. За шесть шотов текилы тот охотно поделился всем, что там происходит. Левка почти гордился клеймом психически неустойчивого следака. Его не выгоняли за профнепригодность, но и дел при этом не поручали. Егерю этот вариант не подходил. Убийство какого-то нарика не могло оказать существенного действия на его психику, он и не такое видел.
Но Егерь знал, куда копают уважаемые психотерапевты. На профессиональном языке это называлось превышение полномочий и неконтролируемый гнев. И вот это уже было хорошей причиной отстранения, а то и увольнения по причине профессиональной непригодности. Егерю следовало насторожиться, остановиться, подумать. Может быть, под него кто-то копает? Враги? У него их предостаточно за годы службы накопилось. Вот, чтобы с реальной жаждой устранения? Может быть, и такие были. Вступили в сговор с настырной девочкой-психологом, может, подкупили и стараются.
На комиссии он был идеален, безупречен. И даже если девчонка что-то и заподозрила, удивляясь его выверенным и идеально правильным ответам, предъявить ему ничего не смогла. Но она не уймётся.
Ох уж эти девчонки. Молодые специалисты. Юные светлые головы. Большие темные проблемы.
Теперь все молодые девочки мгновенно возвращали его мысли к Лизе Долгополовой и к ее отцу, никак не желавшему угомониться и поверить в смерть дочери. Дурацкое бытовое дело, но благодаря деньгам и власти Андрея Васильевича дело свалили на него. Ладно, «хорошо попросили». Полковник Веденцев лично попросил «отнестись со всей ответственностью». Учился он с этим Долгополовым вместе или в армии был Егерь уже не помнит. Копать там, собственно, нечего. Умерла. Егерь поморщился, понимая, что это дело висит на нем и вот-вот прижмет, словно могильная плита. Надо было срочно что-то делать. Но срочно он собирался что-то делать совсем с другим делом.
Протянув руку, он коснулся телефона. Часы показали четыре двадцать. Он проспал почти четыре часа. Маловато для восстановления сил, тем более после обильного возлияния. Но Егор точно понимал, больше он не заснет. Кроме легкой головной боли и вкуса во рту, будто ночевал отряд пионеров и все по очереди затушили костер, особых последствий он не почувствовал. Пара таблеток, еще пара витаминов. Несколько упражнений на кольцах, подвешенных к потолку, выход на прямых руках, переворот, разбудили его окончательно. Контрастный душ и его сознание сольётся с человеческой формой.
Егерь долго стоял под упругими струями воды. Менял режимы и температуру, закрывал глаза. Намного дольше, чем обычно, будто хотел взять сил у воды.
Когда он вышел из ванной с покрасневшей кожей и разливающейся по телу бодростью, на телефон уже начали поступать сообщения. Его команда работала. Значит, можно ехать в офис. Он уже привык называть Управление ФСБ светским, не вызывающим вопросов словом.
Когда он вошел в кабинет, Ромик сидел в своем кресле и перебирал огромную стопку папок. Он запивал зевки кофе – двойной эспрессо в стакане для американо. Как только сердце выдерживало? Ноут Вероники светил голубоватым светом на мрачную серую стену, самой ее не было.
– Привет, шеф, – с порога начал Ромик, – нас блокируют. Меня не пустили в архив.
– Может, еще рано? Шести нет.
– Неа. Мышь там, не пускает, говорит приказ. Правда, чей, мне не сказала. Вас требует.
– Твою мать! – выругался Егерь. Он уже понимал, ему не хотят давать дело Дикого. Первые палки в колеса. Впрочем, он это предвидел.
– Привет, шеф, – вошла Вероника. Пахнуло ментолом. Она ходила чистить зубы. Значит, ночь провела здесь. Для нее это обычное дело, а в нижнем ящике стола она хранила целый склад одноразовых зубных щеток, крошечных шампуней, запас бумажных полотенец и прочих гостиничных прелестей.
Егерь лично проводил внушение уборщице, что Веронике можно все. После того как та вымыла голову в раковине туалета и расплескала по полу воду. В душевую, предназначенную для отряда быстрого реагирования, девушка упорно ходить отказывалась.
– Меня заблочили. Архивы, картотеки, почти все, – девушка хихикнула, будто радовалась трудностям. – Могу взломать. Там защита на уровне средней школы.
– Нет, погоди пока.
Ромик подал ему бумагу с официальным запросом на ведение дела. Вот за что он их и ценил. Единый коллективный разум. Себя он, разумеется, считал центром этого мозга.
Шеф достал из сейфа именную печать, широко расписался. Хлебнул кофе, принесенного Вероникой, из автомата. Мерзкое пойло. Что они туда засовывают? Но иногда ему был нужен просто кофеин в убойной дозе и плевать в какой форме. В голове бил колокол. Мысли метались с одного на другое.
Самому идти к главному на ковер? К восьми придет уже? Может, от давления голова болит? Цитрамон понижает давление, корвалол повышает. Или наоборот? Какая нахрен разница, он понятия не имеет, какое у него давление.
– Я кое-что успел нарыть, и Вероника копнула, – Ромик держал в руках распечатку. – Это не все дело, конечно, да и качество распечатки не фонтан.
– Ого! Успели? Молодцы! Огонь! – Егерь взял протянутые ему листки. Он перелистал их. Копии фотографий из квартиры Дикого. Качество было не таким уж и плохим. Нормальные фото, только распечатанные на обычном лазерном принтере. Черно-белые картинки. На сетке, растянутой между спортивным снарядом и декоративной стенкой на кухне, висела связанная обнаженная девушка, раскидав веревочные крылья, словно бабочка в ловушке. В мертвом мужчине Егерь узнал Дикого и дернул уголком губ. Он не привыкнет.
– Девушка – Наталья Сергеевна Демидова, 25 лет, студентка медицинского университета, из хорошей семьи, из очень хорошей семьи. На месте нет ничего. – Ромик сделал многозначительную паузу и выдал Егерю вторую пачку. Вероника не сводила с них взгляда.
Егерь округлил глаза, не сразу решаясь взять бумаги в руку.
– Да ладно!
Качество снимков похуже, видимо, перепечатывали несколько раз. Но то же – обнаженная связанная девушка, распластавшая веревочные крылья между стояком батареи и барной стойкой. Мертвый мужчина на кровати с возмутительно счастливым лицом. Даже на мутных ксерокопиях с невозможно счастливым лицом.
– Симонов Юрий Леонидович, бизнесмен, 47 лет. Девушка, Земская Алина Владимировна, стриптизерша, приезжая. И тоже никаких следов. Работали, видимо, в перчатках и комбинезоне, – быстро пояснил Ромик.
– Внешность у девушек разная и род занятий, – вставила Вероника. – Но схожесть убийств очевидна.
– И вы, сразу решили, что маньяк и серия? – Егерь взглянул на ребят укоризненно, но почувствовал, что получилось неуверенно. По всей видимости, они правы – маньяк и серия. Только этого им не хватало. Дикого убил маньяк? Егеря замутило. Он ощущал, как напрягаются мышцы на лице. Сводит скулы, деревенеет шея. Такого оборота он точно не ждал.
– Девушки связаны одинаково, – рассуждала Вероника, развалившись в своем кресле.
– А мужики одинаково счастливы, – добавил Ромик. – Получается, серия.
– Ну, вроде как да, – Егерь задумчиво кивал. – Первое дело кто ведет?
– Закрыто. Убийство произошло полгода назад, – Ромик копался в своих записях, – быстро закрыли, меньше, чем за месяц.
– Как будто за ними собака гналась, – вскинула брови Вероника.
– И, по всей видимости, не одна, – задумчиво произнес Егерь. – Чтобы дело подобного состава довели до конца за какой-то месяц? Это следователю надо такой хер к жопе подогнать, что он ни спать, ни есть не сможет. Убийцу нашли?
Ромик и Вероника переглянулись.
– Несчастный случай, – пожали они плечами хором.
– Да ладно?
– Ага, – Вероника улыбалась самой ехидной своей улыбкой. – Ну, типа занимались сексом в извращенной форме и что-то пошло не так.
– Что пошло не так? – уточнил Егерь.
– Ну, Юрия Леонидовича внезапно или от перенапряжения хватил инфаркт, а девушка повисела-повисела, стала дергаться и задушилась.
Егерь заржал в голос. Ребята поддержали.
– Как у вас весело, – на пороге стоял полковник Веденцев – непосредственный начальник Егеря. – Прям не отдел расследования преступлений, а клуб веселых и находчивых.
– Доброе утро, товарищ полковник, – хором поздоровались Ромик и Вероника. И снова прыснули.
Егерь тоже продолжал улыбаться:
– Здравия желаю.
– Пошли ко мне, – полковник качал головой, глядя на них словно на малых детей. Хмыкнул и скрылся за дверью.
Егерь подмигнул ребятам и вышел следом.
– Из-за тебя поднялся ни свет, ни заря, – ворчал Веденцев, плотно затворяя дверь за Егором.
Полковник лукавил. Он часто приходил рано, может, чтобы поработать без помех, может, чтобы сделать несколько звонков без лишних ушей. Хотя, кому звонить в пять утра? Ну, или просто старческая бессонница. Говорят, с возрастом начинаешь высыпаться с меньшего количества часов.
– Говорить будем, пока уши любопытные спят, – Дмитрий Юрьевич нервничал. Сел за просторный стол, протер чистую пустую поверхность ладонями.
Егерь понимал, настроение у полковника благожелательное, он не злится. Вот только на душе тяжело, неприятные решения, которые ему предстоит принять, его угнетали.
На бумагу, что Егерь положил перед ним на стол, он даже не взглянул. Встал и принялся ходить по кабинету.
– Сочувствую тебе. Соболезную. Знаю, Денис был близким твоим другом. Братом. Мне очень жаль. И парень он был хороший. Отца жалко – сына потерял.
Егерь кивнул. У Веденского самого было двое детей, и сын как раз примерно их возраста. Видимо, он примерил горе на себя, потому что вздыхал тяжело и мотал большой тяжелой головой.
– Мы сделаем все возможное. Преступника найдем. И с девушкой выясним, и с ним. Если Дениса действительно убили, – тут слова у полковника кончились, а взгляд уперся в суровый сверлящий взгляд Егора. – Мы сделаем! Егор! Работать будет наш отдел, не ты! – повысил голос Веденцев.
Он нервничал, крик сорвался на фальцет. Полковник закашлялся. Выпил воды из граненного казенного графина. Такой, пожалуй, остался только у него в кабинете. Он всю дорогу на работу готовился к этому разговору. Боялся вот этого самого взгляда Егора. Теперь смотрел на парня, а для Веденцева Егор со всеми его железными и холодящими нутро взглядами все равно был мальчишкой. Преступники боялись стальных суровых глаз, направленных в самую глубь, видящих самую суть. Коллеги восхищались, злились, завидовали и слагали легенды. А Веденцев видел мальчишку – смелого, резкого, пылкого и преданного делу. Безумно редкое сочетание в их время.
И во взгляде мальчишки безошибочно прочитал упертость, упрямство. Егор не отступит и не свернет. Иначе зачем все это? Кто он вообще, если не сможет даже убийцу самого близкого друга найти?
– Да, Егор, мы сделаем, – уже спокойно продолжил полковник, вставая и подходя к окну. – Я назначу Крайнова. Он хороший следак. Ответственный.
– У Крайнова чугунная жопа, он давно погряз в документах. Сидит у себя в кабинете, пузо отрастил, – безлико проговорил Егерь.
– У него отличная команда, не хуже твоей, – полковник снова взглянул на Егеря, встретил тот же взгляд и тяжело вздохнул.
– Ты не можешь вести это дело! Денис был твоим другом, у тебя предвзятое, личное отношение. Это помешает тебе. По уставу не положено. В любой… момент твое горе может взять над тобой верх…
Полковник нес чушь, которую положено говорить в этом случае. Он с трудом вспоминал, что там по этому поводу написано в уставе. В любом другом случае, с кем-то другим, не Егерем он бы и вовсе ограничился формальным отказом, заранее пресекая возражения и сопротивление. Но Егерь не сдастся, он пойдет напролом, в этом Веденцев не сомневался. И любой исход этого пролома выйдет боком и ему самому, и Егору.
Доводы не подбирались.
– Черт бы тебя побрал! Тьфу, – выругался полковник, расстёгивая верхнюю пуговицу кителя и присаживаясь на собственный стол.
– Ты же каждому, кто окажется хоть чуть замешан в деле, хоть кроху информации имеет, начнешь носы плющить и руки ломать! – сокрушенно выпалил Веденцев. – Или вовсе палить из табельного оружия.
– У меня есть и не табельное, чистое, – буркнул Егерь.
– Вот! Ты даже не споришь!
– Разве я недостаточно продемонстрировал на службе профессионализм и хладнокровие? Не заслужил доверия? Хоть раз как-то подвел вас?
– Нет, Егор, ни разу. Заслужил. Продемонстрировал, – согласился полковник, и в его голосе зазвучали отеческие нотки. Вот это уже напрягло Егеря. Значит, его тоже ждал сюрприз. – Вот только мы с тобой оба знаем, сколько жалоб на тебя и рапортов я прикрыл, сложив под свою и под ту самую чугунную жопу Крайнова, кстати, тоже. Не дал хода, потерял и забыл. Однажды эта бомба рванет и разнесет наши… к чертям собачим. В каждой жалобе! В каждой, превышение полномочий, немотивированная агрессия, мать ее, и… и.
– Физическое воздействие, – подсказал Егерь.
– Угу, – согласился Веденцев. Он быстро обошел стол, резко дернул ящик стола и кинул на стол листок.
– Вот! Почитай! Вчера пришло. Ты отрезал ухо допрашиваемому! Отрезал, Егор! Ухо!
– Это было месяц назад, – фыркнул Егор. – Что-то они долго пишут. Там малолетний ублюдок нападал на невинных старушек, отнимал последнее! Хрен с ним – отнимал! Он бил их с садизмом и жестокостью, чтобы они не могли его вспомнить!
– Это вообще было не твое дело! Его районные ведут! Ты, как папка, в детский сад разбираться ходишь?
– Да! Хожу! На следователя Никонова уже папашка ублюдка наехал, хачик стремный. На мать напали, дочку поцарапали по лицу. Ей тринадцать лет, она только с мальчиками встречаться начала! Это давление на расследование, – защищался Егерь. – И ухо этот чмошник при задержании повредил, через забор драпал, а ручки слабенькие, жопка хиленькая, никакого пресса, силенок только на старушек хватало, об торчащую доску башкой саданулся, ухо порвал.
– Угу, – кивнул товарищ подполковник, – а при допросе тобой оно само совсем отвалилось.
Егор кивнул и закусил губу, сдерживая улыбку.
– Тебя там вообще быть не должно было! Не твое дело, не твой район!
– Мне нужны были записи с камеры слежения. По этому поводу есть запрос, отчет, – на самом деле Егерь врал. Он понятия не имел ни про запрос, ни про отчет. Но Ромик обычно аккуратно вел их документацию.
– Есть, конечно. У тебя хорошие сотрудники. Веронику скоро повышать будем.
Егерь быстро закивал, радуясь переводу разговора в другое русло. Еще немного в этом направлении и можно будет снова вернуться к своим баранам, то есть к делу Дикого.
Но полковник тоже был не прост.
– А неделю назад ты зачем отпинал студента Социального института, политехнического факультета, Сабирзянова Аделя… хрен его не помню какойтовича?
– Этого вообще никто не пинал.
– Егор! – полковник выложил на стол еще один лист. – Там даже видео есть!
– Чертовы блогеры и стримеры! Бложат без стыда и совести, – выругался Егор. Сейчас он чувствовал себя мальчишкой перед Веденцевым. – Дмитрий Юрьевич, этот урод подстрекал болельщиков. Они и так неадекватные! А там совсем сопли. Ни мозгов, ни тормозов. А он на них оттачивал средства влияния на толпу. Эта толпа маленьких мамонтят снесла оцепление, они затоптали курсантов военного училища. Там два летальных исхода и никаких доказательств на него. Этот гадёныш лыбился и считал себя великим демиургом.