Юлия Цыпленкова
Солнечный луч. Чего желают боги
– Хорошо, – выдохнула я, и Танияр, обернувшись, улыбнулся.
В Иртэген я так и въехала, более напоминая победителя на колеснице, изображение которого всплыло в голове в эту минуту. И, решив поозорничать, я подняла руку и помахала иртэгенцам, остановившимся при нашем появлении. Впрочем, мое озорство поняла только я, потому что люди подняли руки в ответ, и в нашу сторону понеслись подначки того же характера, что и шутки ягиров. Коротко вздохнув, я наконец смирилась. Пусть поскорее отвеселятся и успокоятся. Переживу. И когда каан поднял руку, чтобы прекратить народное веселье, я остановила его:
– Пускай. Уже скоро дом.
А дома нас ждали моя мама и Сурхэм, более никого из «родственников» не было, да в них теперь и нужды не было. Признаться, я ожидала, что прислужница тоже не упустит возможности сказать что-нибудь этакое, но она только вздохнула и отправилась на кухню. Отгадка этому была проста – шаманка. Она сама не отпускала сальных шуток и, похоже, запретила это делать Сурхэм.
Удивительно, но она всё еще продолжала слышать мои мысли. Не все, но связь до конца не распалась. И когда я поминала шаманку в своих размышлениях, она это знала.
– Отцу видней, что мне знать надо, а во что нос совать незачем, – так пояснила Ашит нашу связь.
Возможно, она и сейчас услышала, что меня раздражают вольные рассуждения окружающих о прошедшей ночи. А может, попросту уже знала меня достаточно, чтобы сделать необходимый вывод. Хотя, быть может, дело было в самой шаманке и ее взглядах на жизнь. Она ни во что не вмешивалась, пока ее не просили это делать, и не любила бестактность в других. В любом случае я была ей безмерно благодарна за то, что дома я чувствовала себя уютно и легко и могла улыбаться искренне, а не вежливо.
– Ты ведь останешься с нами, мама? – спросила я, поцеловав ее в щеку.
– Устала я от людей, – ответила Ашит. – Слишком много для меня. Поеду к Урушу, заскучал уж один дом сторожить.
– Я надеялась, что сядешь с нами за стол…
– Вчера насиделась, – отмахнулась шаманка. – Вам никто не нужен, вдвоем хорошо. Дождалась, теперь поеду.
Вскоре она и уехала, на йенахе. Малыш пришелся моей матери по душе. И хоть она в своей сдержанности эмоций не проявила, когда принимала его, но все-таки кивнула:
– Хороший подарок. Спасибо, дочка.
И Уруш, как мне и думалось, встретил нового приятеля с энтузиазмом. Теперь он не крутился под ногами шаманки, а носился с маленьким бегуном по двору и за его пределами. Даже спать уходил в сарай, где теперь жил Малыш. Так что угодила я всем троим разом, чему, признаться, была рада. А сейчас йенах бежал обратно в священные земли, к своему другу, такому же кудрявому, как и он. И на спине его, помимо хозяйки, были пристроены дары, отданные кааном в день свадьбы.
Оружие забрали ягиры, оно предназначалось для них. Мешки с припасами поделили между собой женщины, как и ларцы. И если в двух ларцах находились украшения, то в третьем были собраны иные подношения, которые Ашит оценила. Медная ступка и пестик, набор бляшек и костяных бусин, хвосты животных, мешочки с сушеными травами, привезенные Танияром из дальних таганов еще во время моих поисков и подготовки новой встречи. И прочие вещи – с первого взгляда чепуха, но важные для шамана.
Когда я увидела, что Танияр готовит в дар моей матери, я изумилась:
– Ты даже сомнения не допускал, что я могу отказаться и не пойти за тебя?
– Разве мне можно отказать? – изумился в ответ каан.
– Можно, – ответила я деловито, – но ты когда-то обещал взять измором мою мать. Я просто решила избежать новых угроз для нас обеих.
– Какая умная жена у меня будет, – ухмыльнулся наглец. – И осторожная.
А после того как уехала шаманка, ушла и Сурхэм, оставив нас с кааном наедине, сказав напоследок:
– Вещи твои я к мужу перенесла, еды наготовила. Если о ней вспомните, знаешь, где взять. – И все-таки не удержалась: – Надеюсь, сил у вас уже не осталось, дом не развалите. Мне сюда еще возвращаться.
– Развалим – новый выстроим, – обняв меня за плечи, ответил ей Танияр. – Ступай, Отец с тобой.
– И вам его милости, – с достоинством ответила прислужница и направилась к двери. – А дом всё ж поберегите. Пока новый отстроите, опять сил скопите, так и тот обвалите.
– К тебе придем силы тратить, – усмехнулся каан. – Пока дом строить будем. Примешь?
– Этот берегите, – проворчала Сурхэм, и дверь за ней закрылась.
А мы остались. Наша семейная жизнь началась, но дела всё еще могли немножечко подождать, например до завтра. А сегодня продолжало оставаться только нашим, и что-то менять мы не стали…
Глава 2
Курзым затих. О нет! Люди не покинули базар, их было много, как обычно, но все молчали. Они слушали: торговцы, покупатели, зеваки. И вновь нет, никто не держал громких речей, ни к чему не призывал и никого не обличал. Напротив, разговор велся негромко, и потому иртэгенцы не желали пропустить ни слова. А слушали они меня и невысокого серьезного мужчину, выбранного мной на должность смотрителя рынка.
Этот человек был плотником. Танияр отзывался о Керчуне, так звали мужчину, как о настоящем мастере своего дела. Говорил, что тот легко понимает желания хозяев, делает свою работу быстро и хорошо. И своим подручным спуску не дает.
– Он дорожит добрым именем, – сказал тогда каан.
Выслушав мужа, я ненадолго задумалась и попросила:
– Пригласи его к нам. Хочу на него посмотреть и поговорить.
– К какому делу желаешь приставить? – без лишних пояснений понял меня Танияр.
– Если Керчун не только мастер, но и хороший администратор, а похоже, он именно таков, раз может выстроить наиболее удачным образом работу свою и подручных, то я хочу предложить ему стать смотрителем курзыма. Там пора навести порядок, я тебе говорила…
– Я помню, свет моей души, но не рано ли браться за курзым? Слишком много перемен и слишком быстро…
– Я не предлагаю многое, – отмахнулась я, – только упорядочить хаос и устроить торговые ряды. Ну и поставить человека, который будет следить за размещением товаров и соблюдением установленных правил. Строить хотя бы укрепления из камня я пока не предлагаю, люди к этому точно не готовы.
– Об этом пока никому говорить не стоит, – усмехнулся каан и вернулся к нашему разговору: – Хорошо, я позову плотника Керчуна. Посмотришь на него. Но если люди будут злиться, начни тогда просто с прилавков. Сейчас важней наша дружба с племенами, и злоба внутри тагана будет лишней.
– Не переживай, любовь моя, – улыбнулась я. – Я не стану провоцировать бунт. – А затем спросила: – Перевести все непонятные слова?
– Только то, что ты сказала о Керчуне. Адстри…
– Администратор, – хмыкнула я и перешла к пояснениям.
Керчун пришел на следующий день. Встречала плотника я одна, каан отбыл к границе с кийрамами. Это была его первая дружественная поездка, поэтому я нервничала. Хоть таких боевых действий, как между Белым камнем и пагчи, здесь не велось, только короткие стычки, но ранения и смерти бывали. Да что там, достаточно вспомнить, каким Танияра привезли к Ашит, чтобы понять, насколько мне было тревожно.
Брать меня с собой супруг отказался. Я предложила сопровождать его, чтобы подчеркнуть наши мирные намерения, но Танияр в этот раз оказался непреклонен, и всё, что он мне ответил, было коротким и четким:
– Нет.
– Милый…
– Нет. Я всё сказал.
И, поцеловав меня, ушел, а я осталась томиться в ожидании его возвращения. Должно быть, желая меня отвлечь, каан и прислал ко мне плотника, который явился вскоре после того, как отряд ягиров, сопровождавший Танияра, выехал за ворота Иртэгена.
– Милости Отца, Ашити, – произнес Керчун, появившись на пороге моего кабинета, куда я ушла больше по привычке, чем из желания чем-то заняться. – Каан сказал, что ты хочешь со мной поговорить, я пришел.
– И тебе милости Белого Духа, уважаемый Керчун, – рассеянно улыбнулась я. – Проходи.
Мне казалось, что время для беседы сейчас неудачное, уж больно живо вставали перед внутренним взором раны Танияра, полученные им зимой. Но когда посетитель устроился на стуле и выжидающе посмотрел на меня, что-то такое проснулось во мне. Память или что-то еще, но губы сами собой растянулись в вежливой улыбке, плечи расправились, и разговор начался.
Светская беседа постепенно переросла в деловую. Впрочем, поначалу мы обсуждали дом и его перестройку. Первым был кабинет, после прошлись по всему дому. Я слушала ответы Керчуна, отмечала, как он легко и быстро ухватывает мои пожелания и вносит в них уточнения, что-то опровергает, что-то одобряет. Суждения плотника мне понравились своей основательностью. После я завела разговор о том, как он работает с подручными. И вновь мне понравилось, что не было принижения работников, похвальбы и зазнайства. А когда он замолчал, я признала за мужем умение разбираться в людях и предложила моему гостю вернуться в кабинет.
– Но уважаемая Ашити, – выслушав меня, заговорил плотник, – как же? Я ведь дома строю, утварь разную делаю, а тут курзым. Как же мне одному за всеми уследить?
Отметив, что «нет» он все-таки не сказал, я улыбнулась:
– Почему же одному? Выбери себе толковых помощников, да и ягиров полное подворье без дела сидит. Каан двоих тебе в помощь приставит. А люди быстро привыкнут. Главное – начать. Что до твоего дела, так и его бросать незачем. И за подручными приглядишь, и на курзыме порядок установишь. Как будет нужна помощь – приходи, я тебя всегда приму. А если будет совсем невмоготу, неволить не стану, я другого смотрителя поищу. Попробуй, большего не прошу.
– Хорошо, каанша, попробую.
– Завтра тогда на курзым вместе сходим, а сейчас давай о прилавках поговорим.
– О чем?
– Сейчас объясню, – и я достала чистые свитки, чтобы нарисовать эскиз…
И вот мы стояли посреди курзыма, и иртэгенцы жадно ловили каждое произнесенное слово.
– Торговые ряды необходимы, уважаемый Керчун, – говорила я, обводя рукой базарный хаос. – Мясной, бочарный, кожевенный, скобяной и всё в этом духе. Нужны прилавки и разделение товаров по их названию и назначению. Еда отдельно, одежда отдельно, и непременно мясо к мясу, траву к траве, сапоги к сапогам, никакой мешанины. Так людям будет удобней разбираться в том, где находится необходимый им товар.
За моей спиной стоял невозмутимый Юглус и обводил равнодушным взглядом земляков. Он стал моим почти бессменным спутником. Почти – потому что был еще и Берик. Они меняли друг друга через день. Эти два ягира как-то сами собой стали моей личной охраной с молчаливого согласия моего супруга. Каан доверял им всецело, как, впрочем, и всем остальным своим воинам, но эти двое сошлись со мной ближе других, даже подружились, потому вопроса «Кому охранять кааншу?» не возникло. А еще они были в некотором роде моими советниками. Могли подсказать или помочь разобраться в вопросе, в котором я была еще несведуща.
Впрочем, советчиков всегда находилось великое множество, если разговор шел на людях. Любопытные иртэгенцы в своей простоте и прямодушии останавливались, если замечали нашу беседу или спор, слушали, а после щедро делились собственным мнением. Обычно я всех выслушивала с улыбкой и благодарностью, а после делала по-своему. Хотя случалось, что люди наталкивали меня на дельную мысль, так что от этого вмешательства я раздражения не испытывала.
Вот и сейчас, когда я давала наставления Керчуну, люди слушали и ждали момента, когда смогут высказаться, а то, что молчать не станут, я понимала.
– Уважаемая Ашити, вот всё ты хорошо говоришь, – произнес торговец корзинами, стоявший к нам ближе всех, – только как же плату брать? Если я поставлю на свои корзины две кэсы, а мой сосед одну, то ведь мне и корзины не продать, пока он от товара не избавится. А так кому лень или нет времени долго бродить, то он у меня купит.
– И потому каждый товар должен иметь единую цену, – ответила я и подняла вверх руку, не дав корзинщику заговорить: – Разницу даст материал, из которого сделана корзина, наличие сложного плетения, размер и насколько хорошо она сделана. А дальше торг.
– Ох и хорошо, – шумно выдохнула еще незнакомая мне женщина. – А то как же без торга-то?
– Не-е, – протянула другая женщина, стоявшая за спиной первой. – Без торга нельзя. Так ведь и без единой кэсы домой вернешься.
– Без торга никак нельзя, – важно кивнул мужчина, кажется ее муж. – Это ж пока торгуешься, так обо всем переговоришь, подружишься. А как подружишься, так и еще сторгуешься.
– Да и зачем эти ряды? – встрял еще один иртэгенец.
– Да-да, – покивала ветхая старушка с клюкой в узловатой ладони. – Это ж как на курзым-то ходить тогда? Бывает, встанешь утром, маетно на душе, всё злит. Ни радости нет, ни веселья. Вот и пойдешь на курзым. А тут с одним поругаешься, с другим потолкаешься, третьего послушаешь, а всё пока товар нужный ищешь. Может, и не купишь, а душа отойдет. А если всё по порядку-то будет, со скуки помрешь.
– Верно, – поддержали ее. – Ноги стопчешь, душа вон, а наговоришься с людьми-то, и на сердце легко. И с соседями есть о чем поговорить после, и для себя чего нового узнаешь.
– И чем же всему этому ряды мешают? – улыбнулась я. – Курзым большой, товар разный, люди те же. Ходи, толкайся, разговаривай, а кто по делу придет, так хоть попусту время тратить не станет.
– А мы не по делу, что ль? – изумились иртэгенцы. – Все с делами, а у курзыма свой закон.
– Торговые ряды и порядок на рынке этот закон не изменят, можете мне поверить, – заверила я. – Всё останется, как было, только искать нужный товар будет намного легче. А пройдет немного времени, и когда кто-то из вас окажется на курзыме в чужом тагане, тогда и поймет, насколько у нас хорошо.
– Ашити права, – из-за спин иртэгенцев вышел Танияр, и люди склонили головы, приветствуя каана, а я ответила ему улыбкой: – Кто был в Курменае, тот знает, как их курзым устроен. Людей там великое множество. И потолкаться могут, и поругаться, и повеселиться всем миром. Но если идешь к кузнецу, то не придется прежде с ног сбиться, пока из платьев женских выберешься да на серьги наглядишься. А чтобы мяса купить, не надо через ножи и сапоги продираться, пока свежее мясо на солнце тухнет.
– Стало быть, одобряешь? – полюбопытствовали иртэгенцы.
– То, что на пользу, всегда одобрю. Быть нашему курзыму таким, чтобы о нем молва добрая шла и другие таганы у нас перенимали.
Последнее людям понравилось особенно, потому они закивали, соглашаясь с кааном. Позадирать носы дети Белого Духа любили, но без злобы, только для важности. Я с улыбкой наблюдала за ними, после перевела взгляд на смотрителя курзыма:
– Ты всё услышал, уважаемый Керчун?
– Всё, уважаемая Ашити, – кивнул он. – Сегодня же вечером скажу, как решил ряды поставить. И помощников толковых подберу, одному тут не справиться.
– Буду ждать, – ответила я и направилась к Танияру.
– Едем? – спросила я супруга.
– Да, – ответил он и, приобняв меня за плечи, повел прочь с курзыма.
Мы ехали к кийрамам. Танияр сам предложил мне сопровождать его, когда вернулся вчера в Иртэген после первого разговора с главой племени, носившим имя Улбах. Кстати сказать, вопреки моим переживаниям каан вернулся живым и здоровым, что бесконечно меня порадовало, и с добрыми вестями.
– Улбах согласился поговорить. Завтра к нему с дарами поеду, – сказал мой муж, прочитав вопрос во взгляде.
– Он может заманить тебя? – с тревогой спросила я. – Может обмануть?
– Кийрамы коварны, могут быть жестоки, как их Покровитель, но они также и честны, – ответил супруг. – Если дали слово, сдержат. Теперь ты можешь поехать со мной, если захочешь.
Покровителем кийрамов был Хайнудар. Хитрый, порой злой, непримиримый и жестокий, он взял под свое покровительство хищных зверей и птиц. Его брату-близнецу Тагудару, добродушному и веселому, достались остальные животные, как лесные, так и жившие с людьми. Эти духи часто ссорились, даже дрались, когда Тагудар просил брата умерить кровожадность его подопечных. Уговаривал, увещевал, а потом защищался, потому что Хайнудар высмеивал его доброту и, выходя из себя, лез с кулаками.
Устав наблюдать за ссорой племянников, Белый Дух создал племя кийрамов, которых, конечно же, выносила и родила Илсым. А после велел Хайнудару оберегать племя с той же любовью, что и зверье.
– Не сбережешь, я уничтожу всех, кого ты любил прежде, – предупредил Отец.
Опасаясь за жизнь обожаемых животных, Хайнудар начал присматривать и за новыми подопечными. Сначала ворчал и наблюдал со стороны, не спеша вмешаться в их существование. Но когда один из кийрамов, залюбовавшись на блеск солнечных лучей на поверхности речных вод, едва не утонул, дух вышел к людям и начал их учить.
Он стал много времени проводить с кийрамами – дети требуют постоянного внимания. Звери оказались предоставлены сами себе. В жажде крови они бросались друг на друга, на подопечных Тагудара и на других детей Белого Духа. Но Хайнудар их любил по-прежнему, потому к жалобам братьев и сестер – духов оставался глух. Но однажды стая йартанов напала на поселение кийрамов. Они вырезали почти всех. Не ради добычи, лишь из лютой злобы, владевшей ими.
Хайнудар появился, когда в поселении осталось всего десять человек. Он в ужасе смотрел на растерзанные тела людей и на окровавленные морды йартанов. И обуял тогда духа великий гнев. Ярость его оказалась столь велика, что он бросился на хищников, желая уничтожить каждого за смерть беззащитных кийрамов, и только Белый Дух остановил племянника от кровавой расправы.
– Ты прозрел, Хайнудар, – сказал ему Отец. – Ты познал утрату и боль, от которой разрываются души тех, кого ты не желал слушать в своей слепоте и гордыне. Но убив йартанов, ты не уймешь пожар своего горя, лишь увеличишь его силу новой утратой. Ты умеешь заботиться о сильных, научился заботиться и о слабых, а теперь ты должен научиться быть справедливым.
Осознал тогда Хайнудар, что готов был новым убийством вырвать самому себе сердце. Поглядел он в звериные глаза, после на выживших кийрамов, смотревших на него с надеждой и любовью, и заплакал от жалости к первым и от горя по другим. А когда слезы закончились, дух прогнал йартанов из поселения, навеки разделив их.
Умные и коварные хищники с тех пор перестали сбиваться в стаи. Они живут поодиночке и охотятся так же, пока не встретят свою пару. А когда их детеныши подрастают, то уходят от логова родителей, чтобы вновь одиноко бродить по лесам, пока не приходит их черед оставить потомство. Они больше не испытывают прежней жажды крови и убивают, только когда голодны, чтобы насытиться.
А людей Хайнудар научил охотиться. Кийрамы в Белом мире считались лучшими охотниками, потому что больше остальных народов знали повадки зверья, этому обучил их Покровитель, чтобы они могли защитить себя от хищников и не умереть с голоду. Но в этом племени никогда не били зверье ради забавы. Они брали от леса ровно столько, сколько им было нужно, чтобы прокормиться и согреться в теплых шкурах.
Впрочем, и тагайни, и пагчи, и другие дети Белого Духа соблюдали эти правила, потому что Хайнудар в своей ярости становился слеп и жесток. За зверя, убитого без надобности и не ради защиты, он мог натравить своих клыкастых подопечных на охотников, а то и на всё поселение. Так что люди никогда не охотились ради развлечения, как в моем родном мире, о чем я вспомнила, слушая рассказ о появлении кийрамов из уст моей названой матери.
Однако норов Хайнудара передался и его подопечным. И если разум хищников больше не мутился от слепой кровожадной злобы, то кийрамы, напротив, окрепнув, переняли от духа его коварство и жестокость. Хотя тут точнее было бы сказать – жесткость. А еще мстительность. Затаивший злобу кийрам мог годами выжидать момента, когда нанесет своему обидчику решающий удар и сможет насладиться его мучениями. Впрочем, умели они и дружить с тем же жаром, что и ненавидеть.
Я понимала, почему Танияр отказал мне в моем желании ехать к племени вместе с ним в первый раз. До этой встречи тагайни и кийрамы пусть и не враждовали, как Налык и пагчи, но схватывались не на жизнь, а на смерть, потому поводов для обиды у лесных охотников было немало, и мстить они умели изощренно. А так как ягиров водил нынешний каан, то и удар могли нанести не по нему, а по мне, и уже после того, как увидят его горе, убили бы и Танияра.
Но после того как переговорил с Улбахом, супруг позволил и мне ехать с ним, на что я, разумеется, согласилась без всяких раздумий. Во-первых, так мне было спокойнее, а во-вторых, меня снедало любопытство. Мне было безумно интересно посмотреть на это племя, жившее у наших границ. Пагчи я полюбила всей душой, хотелось подружиться и с кийрамами, но сначала надо было понять этих людей, почувствовать. К тому же во мне не было предубеждения любимых детей Белого Духа, и в этом я видела повышение наших шансов на сближение, как хотел Танияр.
Впрочем, подружиться мне хотелось не только с соседями, но и с теми, кто жил в Зеленых землях. И если иртэгенцы знали меня уже хорошо, а в поселении Агыль, где я помогала матери принимать роды, со мной хотя бы успели познакомиться не по слухам, то больше я пока нигде не была. Это следовало исправить. Тем более наши обязанности с мужем разделились, как вы уже поняли сами. Если говорить более цивилизованным языком, пока мой супруг вел внешнюю политику, я занималась внутренними делами государства.
В общем, еще до встречи с Керчуном я успела побывать в одном из ближайших поселений, где люди встретили меня настороженно, но с живым любопытством. Мне уже не пришлось доказывать, что я не пагчи, и напоминать о том, что Отец любит всех своих детей одинаково. Теперь я стала женой каана, и этим было всё сказано. А мое дружелюбие и приветливость сгладили напряжение, царившее в начале встречи. Расставались мы с моими новыми знакомцами с искренними улыбками.
Стоит заметить, что мой визит был еще одним новшеством в устоявшемся укладе жизни в тагане. Жены каанов подворья не покидали, их жизнь протекала на женской половине. Они занимались рукоделием, рожали, растили детей и блюли честь мужа. Нет, каанши не являлись узницами, им не запрещалось ходить на тот же курзым, навещать родных, даже если они жили в другом поселении, но в дела управления не лезли. А я вела себя иначе.
Однако это не вызывало ни народного недоумения, ни недовольства. И всё потому, что жены в обычных семьях были наравне с мужьями. Могли и на охоту вместе пойти, и за ягодами. Для мужчин ползать с корзинкой не считалось зазорным, как и не порицалось умение женщины обращаться с луком или ножом. Напротив, хоть умение владеть оружием для женщин и не было законом, как у пагчи, но если жена или дочь желала научиться, ей не отказывали. Когда муж не может защитить свой дом, это сделает жена.
Впрочем, я желания обучаться военному ремеслу не выказывала, а Танияр не настаивал. У меня были иные таланты, которые почитались теми, кто меня уже хорошо знал, а для защиты оставались Юглус и Берик. Хотя дальше Иртэгена я выезжала с более многочисленной охраной. После моего похищения каан не желал быть легкомысленным, потому мое сопровождение вырастало до семи человек. Они не лезли под руку, не запугивали земляков, но бдительно следили, чтобы мне не был причинен вред, особенно в дороге. Но это к слову. А сейчас вернемся к кийрамам.
Они жили большой ничем не огороженной общиной. Считалось, что при настоящей угрозе хищники выйдут на защиту племени, а потому огораживаться стенами кийрамы считали ниже своего достоинства. Лес – вот их крепостные стены. Мне такой довод показался несколько спорным, потому что покровитель лесов Дурпак защищал пагчи, однако они стены вокруг своего поселения возвели.
Мне думалось, что дело скорее в том, что кийрамам достались в соседи Зеленые земли. Люди там хоть и задирали носы, но относились к племенам все-таки более лояльно. На племя Хайнудара никогда по-настоящему не нападали, потому и опасаться им особо было нечего. Потому имелось немало домов, стоявших обособленно от общины, вроде хижины того охотника, который когда-то спас мать Танияра.
– Они похожи на пагчи? – спросила я мужа, пока мы ехали к границе.
– И похожи, и нет, – уклончиво ответил каан. – У пагчи душа открыта. Они готовы дружить уже после знакомства, а кийрамы еще долго будут присматриваться. Заслужить их доверие непросто, одних даров мало.
– Удивительно, – сказала я, и Танияр ответил мне внимательным взглядом: – Налык так упорно пытается истребить пагчи, но они всё равно готовы помочь тагайни, если они попадают в беду, принимают и открыты для дружбы. А кийрамы, не столкнувшись и с сотой долей тех испытаний, какие выпали подопечным Дурпака, не спешат доверять протянутой им руке.
– Всё просто, Ашити, – улыбнулся каан. – Пагчи – это лес. Он принимает каждого, кто войдет в него. Люди рубят деревья, охотятся на зверье, могут устроить пожар, но лес всё равно делится с человеком своими дарами. И пагчи такие. Они быстро забывают обиды и готовы принять каждого, кто станет им другом. А кийрамы – это звери. Зверь недоверчив, он не подойдет к человеку, пока тот не заслужит его доверия. Съест кусок мяса, который ему оставят, но не позволит к себе приблизиться. Зато, если подружится, станет верным спутником, защитником и охранником.
– То есть нужно взглянуть на кийрамов как на хищников? – задумчиво спросила я больше саму себя, чем мужа.
– Может быть, и так, – усмехнулся он.
Кивнув ему, я устремила взгляд вперед. Еще один любопытный народ, и как же интересно сплетается характер племени со своим Покровителем. Признаться, мне понравилось определение Танияра: пагчи – лес, кийрамы – хищники. И чем же можно привлечь хищника? Мучительно поморщившись, я попыталась вспомнить, что знаю о приручении диких зверей, но память не отозвалась. Возможно, я попросту этим никогда не интересовалась.
– Что тебя терзает? – спросил каан, заметив мое сражение с памятью.
– Пыталась вспомнить, что знаю о приручении хищников, – ответила я. – Но память молчит. Может, для того воспоминания время еще не пришло.
– Ты много спрашивала о законах, о том, как мы живем, но никогда о животных, – ответил Танияр. – И раз не спрашивала, значит, и зверье в твоем мире тебя не занимало. К тому же ты не любишь охоту, значит, и повадки животных тебе были не нужны. Но ты хороший всадник и много рассказывала про лошадей, потому я говорю, что из всех животных ты больше любила их. И здесь ты ведешь себя так же: тебе не нужны животные, ни дикие, ни домашние, ни их повадки, но с любовью смотришь на Ветра и Малыша опекала. Они единственные, кто тебе любопытен. Ты не вспомнишь того, о чем думаешь, потому что не знаешь.
– Похоже, что ты прав, – усмехнулась я. – Кажется, я больше увлекалась изучением законодательства и юриспруденции, чем повадками животных. Я знаю о тех, кто живет рядом с человеком, вроде кошек или собак, но о коровах и овцах мне лишь известно, как они выглядят, что едят траву и что человек может от них получить. Я никогда к ним не приближалась. Кажется, была в зверинце – это место, где держат животных в клетках, чтобы можно было на них посмотреть поближе, но все мои знания заканчиваются на том, кто опасен, а кто нет. Однако при воспоминании о лошадях мое сердце наполняется теплотой.
– Ты помнишь, как я говорил нужно вести себя в поселении? – спросил каан и, дождавшись моего кивка, продолжил: – Этого достаточно, чтобы не поссориться с кийрамами. А их доверие мы завоюем.
Да, я помнила всё, что говорил мне Танияр. Эта беседа состоялась после того, как я подтвердила желание ехать с ним к соседнему племени. Не совать нос куда не просят, не ходить где вздумается, не приставать с вопросами, если отвечать не хотят. А еще не склонять головы, даже приветствуя. Склоненная голова – это знак подчинения. Держаться нужно только на равных.
– Когда они примут нас, разговаривать будет проще, – сказал мой супруг. – А доверять начнут, когда поймут, что мы готовы дружить и не хотим ни воевать, ни прогонять их. Вот в этом мы и постараемся их убедить.
– Какое место в их иерархии занимают женщины? – спросила я.
– Жена и есть жена, – пожал плечами Танияр. – У кийрамов главный тот, кто сильней. Если жена окажется сильней мужа, то говорить первой будет она, но мы едем к вожаку, а это самый сильный мужчина племени, и телом, и духом. Его женщина будет занята своими делами.
– Но Улбах может к ней прислушаться?
– Это его женщина, и выбирал ее вожак по сердцу, значит, может прислушаться.
– Отправь меня к ней, – подумав, попросила я.
– Ты хотела послушать, о чем мы будем говорить с Улбахом, – напомнил каан.
– Как главное скажешь, так и отправь. К чему жене слушать разговор мужа? Женщины быстро найдут, о чем поболтать, пока мужья ведут важную беседу.
– Хорошая мысль, Ашити, – улыбнулся Танияр. – Так толку будет больше. Но вести себя будешь, как я велел, – строго добавил он, и я заверила:
– Я – сама скромность и вежливость.
– Чем увлечь хочешь?
– Как пойдет, – легкомысленно ответила я.
– Отец с тобой, свет моей души, – с улыбкой произнес каан, и я ответила ему ласковой улыбкой.
Когда мы пересекли границу, я так и не поняла, просто Танияр сказал, что мы уже на землях кийрамов. Обернувшись, я поискала взглядом хоть какую-то веху, которая обозначала бы границу, и ничего не заметила.
– Дерево раздвоенное видела? – спросил Берик, ехавший на полкорпуса саула позади меня. – Это и есть конец наших земель.
– Дерево однажды сгниет или сгорит, или его срубят, – заметила я. – Нужен знак, который даст четкое понимание, что здесь начинаются Зеленые земли. Столб, например. И приграничные разъезды. Кордоны, наконец, крепости. Как вы узнаете, что в пределы тагана вторгся враг? Когда из горящего поселения кто-то выживший прибежит?
– Почему из горящего? Когда чужое войско подходит, вестник из поселения к нам бежит, – ответил каан.
– А пока вы доберетесь, крестьяне оборону держат? И сколько в живых остается? Границу надо охранять, крепости ставить, разъезды пускать. И крепости укомплектовать пограничной стражей. Они и будут первым рубежом обороны. И стены возводить каменные. Пока стенобитные орудия изобретут и катапульты, Зеленые земли будут стоять неприступными и непобедимыми. Надо развивать оборонную промышленность, набирать рекрутов, формировать полки…
– Остановись, – ровно произнес Танияр, и я, опомнившись, посмотрела на него, но в оправдание себе сказала:
– Мы еще не доехали.
– У леса ушей хватает, – ответил супруг. – Половину того, что ты сказала, кийрамы не поймут, даже ягиры не всё поняли, но ты мне обещала. Держи слово.
– Прости, – сдалась я и отвернулась, ощутив стыд.
Я и вправду нарушила слово, данное мужу. Не все мои идеи стоило выносить на всеобщее обсуждение до поры, пока не укрепится положение нового каана и пока люди не начнут принимать перемены, начинавшиеся для них с дружбы с племенами. Курзым с его торговыми рядами – мелочь. Появятся прилавки, Керчун распределит торговцев в новом порядке, и вскоре народ привыкнет, потому что это не перемена, всего лишь небольшая перестройка привычного уклада.
