Юлия Боднарюк
Ковент-Гарден
…Карл Биргстрем оказался высоким и худым мужчиной с грустным лицом измочаленного жизнью человека. Это ощущение лишь усиливали прямоугольные очки в черной оправе, которые он постоянно поправлял, словно ища баланс на тонкой переносице. Он протянул руку, и Анна пожала её.
– Как я рад.
Голос у него был бесцветный, как будто он устал после произнесения долгих речей. Но даже этот голос не мог скрыть радость, столь огромную и искреннюю, что Анна окончательно впала в уныние.
2.
На парковке им мигнул поворотниками серый приземистый «вольво». Биргстрем положил сумку Анны на заднее сидение и сел за руль.
– Клиника находится в Кунгсхольмене, а вот пансионат, где остановитесь на время обследования, немного в другой стороне. Сперва придется заехать в клинику, уладить кое какие формальности, – он замолк и предложил. – Хотите, я поеду через центр?
Анна пожала плечами.
– Все равно. Давайте через центр.
…Машина то и дело взбиралась на горки, а потом плавно скатывалась с них. Солнце скрылось, но открывавшийся с каждым поворотом город был хорош и без солнца. Тесные улицы, где узкая проезжая часть казалась зажатой с обеих сторон высокими стенами, не угнетали, а царивший везде серый тон не казался холодным, не вызывал грусти. Наоборот, город дышал какой-то удивительной свободой – свободой от необходимости куда-либо спешить, суетиться, решать нерешаемые проблемы.
«Почему здесь?» – думала Анна. – «Почему мне пришлось приехать сюда, а не в какой-нибудь бешеный мегаполис, не в провинциальную промышленную дыру, не в какое-то другое место, которое закономерно вызвало бы тоску или раздражение? Которое я потом легко могла бы ненавидеть».
Вслух она спросила:
– Это мы уже в центре?
– Вы бывали прежде в Стокгольме?
– Я не бывала нигде.
Карл Биргстрем кивнул, приняв её ответ к сведению, не отрывая глаз от дороги, хотя машина вползала на очередной холм на скромной городской скорости. Анна даже успела прочитать название у входа на станцию метро – «Остермальм».
– Да. Сейчас выедем на Страндвеген, увидите. Мне жаль, но, боюсь, толком не смогу показать вам город. Нет времени.
– Не беспокойтесь, – отозвалась Анна. – Мне это не нужно.
Биргстрем покосился на неё. Анне показалось, что он хотел что-то сказать, и даже начал проговаривать ответ про себя, но озвучивать отчего-то не стал, и снова уставился в лобовое стекло.
Анна отвернулась к окну. Было ясно, почему Биргстрем обрывал любую беседу. Он боялся узнать её лучше, чем требовалось для дела. Для него она была не человеком, а контейнером с ценным грузом. На ум пришла нарядная свинья-копилка, которую жалко разбить.
Ей всегда приходили на ум глупые ассоциации. Все же с ними было немного веселее.
Серый «вольво» проехал коротким участком набережной – вдоль неё выстроилось множество катеров и яхт. Отсюда открывался вид на рыжий от осенних крон островок и башни и шпили за ним. Затем машина вновь нырнула в сетку улиц.
– Не забывайте, скорее всего, они будут интересоваться, вы – сестра Кайсы, – внезапно прервал затянувшееся молчание Биргстрем.
– Какое совпадение, – тихо отозвалась Анна.
– Я сказал, что сестра, потому что Кайса моложе меня на одиннадцать лет. Она немного постарше вас, но ей еще нет тридцати.
Он запнулся, но Анна по-прежнему молчала, и он поспешно продолжил, словно считая себя обязанным объяснить все здесь и сейчас, немедленно.
– Почечная недостаточность у неё уже давно. Но чем дальше, тем хуже. Вы не представляете, какой ад её жизнь, особенно в последние два года. Все эти …
– Скоро представлю, – буркнула Анна.
Биргстрем аккуратно вывернул к тротуару и остановил машину.
– Анна, пожалуйста, простите меня!
– Я вас не виню. В этом нет смысла. Почему вы остановились?
Он замялся, и тогда Анна поняла, что он всерьез готовился не то утешать её, не то извиняться и объясняться. Но вместо пояснений Карл спросил:
– Что заставило вас на это пойти?
– Сестра.
– А вы… не можете помочь непосредственно ей?
– Ей не нужна почка. У неё проблемы с сердцем. С детства.
– Где она сейчас?
– Она в Германии, – глядя перед собой, отозвалась Анна, – ждет операции. А клиника ждет оплаты.
Она метнула суровый взгляд на Биргстрема, обрубая дальнейшие расспросы. Но он и без того молчал. А Анна продолжила:
– Мы слишком долго собирали на операцию. Постоянно были нужны лекарства… и срочные вмешательства, и восстановление после них. Так мы дотянули до того, что это стало почти что вопросом жизни.
Она обернулась к Биргстрему.
– И сейчас я могу решить этот вопрос окончательно.
– Вот так? – подал голос Карл, выждав должную паузу и полностью проигнорировав поставленную ею жирную точку.
– Это оказался единственный доступный способ. Ведь никто не даст такую сумму просто так, верно? – грустно хмыкнув, она подняла на него голубые глаза, пожалуй, слишком светлые и оттого немного теряющиеся на лице.
Биргстрем промолчал, но во взгляде читалось упорство человека, решившего не соглашаться.
– Вы бы тоже не дали, элементарно потому, что вам самому нужна помощь.
Он кивнул несколько раз подряд, машинально, как замшевая собачка на «торпеде», но и это не означало согласия.
– Так не должно быть.
– Не должно. Но так есть.
Позади остался второй мост и Анна, ни разу не развернувшая прихваченную с парома карту города, чувствовала, что дорога близится к концу. Теперь они ехали по длинной аллее, расчерченной посередине трамвайными путями, над которой сомкнулись сводом лимонно-желтые вязы.
Невольно девушка стала следить за Карлом, но для того её внимание осталось незамеченным. Он был сосредоточен, но на чем-то своем, внутреннем, и Анна могла бы забеспокоиться, не будь аллея перед ними совершенно пуста.
Интересно, сколько лет Биргстрему? Лет сорок, ну может, сорок с хвостиком. Нет, меньше, он же сам сказал. Усталость от непреходящих забот высушила его, причем менее всего – внешне. Тут она поняла, что именно в нем показалось ей знакомым в первые минуты встречи. Эта иллюзия, что он в любой момент может упасть под тяжестью неподъемных проблем и они напоследок похоронят его, громадой обрушившись сверху.
…Их свел знакомый Карла, оказавшийся в её краях. До того, как Анна отправилась в Швецию, они всего лишь раз коротко поговорили по телефону. Все переговоры шли в переписке, и за стандартными электронными письмами ей виделся сухой, деловитый человек, не слишком стесненный в средствах и не склонный к обсуждению иных сторон вопроса.
Да, она здорово обманулась в своих ожиданиях, но что ей это даст? Еще одно утешение? Возможно. Инга вылечится, и мама перестанет жить в постоянном страхе потерять младшую дочь, и Кайса Биргстрем тоже вылечится, и, возможно, сам Биргстрем не будет таким печальным и замученным. И все это благодаря ей.
Вернее, за счет неё.
– Я даже не поинтересовался, чем вы занимаетесь дома? – снова подал голос Биргстрем, вовремя прервав её размышления.
– Я работаю медсестрой.
– Тоже из-за сестры? Сестра вас младше?
– Да. Через год заканчивает школу.
– Не жалеете, что…
– Жалею.
– Вы много делаете для неё, – заметил Карл.
– Так получается, – Анна нервно заправила за уши свои светлые волосы, подстриженные каре, рассеянно откинула рукой прядку, выбившуюся из подколотой надо лбом челки. – Иногда мне кажется, что других путей просто нет, и все остальное существует для кого угодно, но не для меня.
И повернув голову, снова увидела печальный и рассеянный взгляд Биргстрема. Минута – и он стряхнул с себя эту рассеянность. «Вольво» свернул на дорожку меж вязами и въехал в широкие каменные ворота, и по короткой подъездной дороге подкатил к одному из низких белых зданий.
– Для нас только это, – сказал Карл Биргстрем.
* * *
Анна сидела на кровати рядом со своей уложенной сумкой, и взглядом сканировала комнатенку на предмет забытых вещей. Эта было лишено практического смысла – кроме крошечного столика, кровати, вешалки на стене и полочки в ванной, видимой за открытой дверью, вещам негде было залежаться. В кармане зазвонил телефон, и она вытащила мобильник:
– Привет.
– Он перевел деньги…
Голос матери её поразил. В нем была ровно половина облегчения и ровно столько же ужаса. Анна постаралась тут же купировать этот ужас, который вползал прямо в голову из динамика трубки.
– Всю сумму?
– Да… Еще вчера.
– Ты уже заплатила за операцию и все остальное?
Мать медлила с ответом.
– Мама, говори!
– Да, – упавшим голосом отозвалась она, словно сознавалась в преступлении. – Все состоится в назначенную дату…
– Ну и отлично!
– Прости меня…
– Все, все не надо! Это было мое решение. Мне уже пора ехать. Привет Инге!
Анна опустила руку с телефоном, и сразу выключила его. Она знала, что мама перезвонит, будет сокрушаться, жалеть её, снова разрываться между двумя своими дочерьми без всякой надежды когда-нибудь сделать выбор, и хотела избавить её от этого. Решение действительно было её, и было оно сугубо эгоистичным, ибо Анна не представляла, как будет жить, не воспользовавшись шансом спасти Ингу. Особенно теперь, когда Биргстрем со своей стороны выполнил все условия. Хотя Анна всегда догадывалась, что в самопожертвовании больше трусости, чем кажется на первый взгляд.
* * *
– Анна, вы хотите пообедать?
Анна давно заметила, что Карл заложил неслабый крюк, и злилась на него за эту непрошенную экскурсию. Она не просила его об этом, а Биргстрем все равно оттягивал начало, словно это ему, а не ей предстояло лечь на операционный стол.
– Кажется, в клинике есть кафе. Незачем задерживаться.
– Я настаиваю. Я ведь должен обеспечивать вас всем необходимым, такая у нас договоренность, разве нет? – но в его голосе звучала не настойчивость, а печаль.
…Едва взглянув в меню, Анна наметанным глазом выбрала из полутора десятков блюд самое дешевое.
– Чем вызван ваш выбор? – глянув в карту, поинтересовался Биргстрем тоном психолога-любителя.
– Я всегда беру что-нибудь из национальной кухни, – легко соврала Анна. Это уже начинало входить в привычку.
– Вы, кажется, говорили, что нигде не были! – легко раскусил её ложь Биргстрем.
Он поднял глаза от меню и чуть кривовато усмехнулся:
– Глупо тратить слишком много на еду, правда?
Психолог явно подавал надежды. Анна прикрыла веки, выражая согласие.
– А на что не глупо?
– Вы прекрасно знаете.
– А вы? На что бы вы тратили в нормальной жизни? Будь ваша сестра здорова?
Она неопределенно дернула плечами.
– Как вы вообще представляете себе нормальную жизнь?
Анна отпила воды из бокала.
– Вы не похожи на стереотипного шведа. Я слышала или читала, что шведы замкнуты в себе и стараются не проявлять явного интереса к другим.
Биргстрем пропустил это мимо ушей.
– Я должен знать, что вас толкает на такую жертву… Я хочу знать, – поправился он.
– Я бы с радостью пожертвовала чем-нибудь другим.
– Но почему именно вы?
Она уже заметила эту манеру Карла – сделать паузу вежливости и продолжить вроде бы оконченный разговор. Анна вскинула голову и ответила с плохо скрываемым раздражением:
– Потому что больше некому, – она уставилась на приборы на столе, посмотрела в сторону кухни, за окно… – Я и так все время чувствую себя виноватой. И я не знаю, за что именно, поэтому ничего не могу с этим поделать. И если сейчас не попробую что-то предпринять, совесть не даст мне покоя до конца моих дней.
– Хотите откупиться от своей совести раз и навсегда? – хмыкнув, хмуро предположил Биргстрем.
– Да. Хочу. А вы?
– У меня уже не получится.
…Официантка убрала тарелки и принесла чай. Вкусная еда всегда, вне зависимости от обстоятельств, хоть немного да улучшала Анне настроение. Чай был тоже хорош, и девушка пила его медленно, стараясь концентрироваться на вкусе, на выдержанном в духе начала двадцатого века интерьере кафе, на том, как сквозь стекло пригревает шею выбравшееся из-за крыш солнце.
– Анна, – (Почему каждую обращенную к ней фразу он начинал с имени?), – знаете, мне очень жаль, что я не знал вас до того… до того как вы сюда приехали.
– Почему?
Биргстрем посмотрел на неё, но ничего не ответил. Анна заметила, что он не притронулся к своей чашке.
– Продолжайте же!
Сама она невольно покосилась на часы над барной стойкой, и Карл проследил её взгляд. По часам выходило, что им пора трогаться, но Биргстрем сидел не шевелясь и глядел уже не на Анну, а по стенам кафе, а потом что-то тихо пробормотал себе под нос по-шведски.
– Что? – переспросила Анна.
– Я говорю – какое же дерьмо иногда происходит, – буркнул он и, с шумом отодвинув стул, поднялся из-за стола.
– До свидания, – сказала Анна официантке. Биргстрем попрощался кивком и пропустил её вперед. Она почувствовала, что он остановился в дверях за её спиной.
– Анна, я хотел вам сказать…
Анна обернулась, встретилась с ним глазами, и то, что он хотел сказать, так и осталось комком воздуха в его горле. Он смотрел на неё так, будто говорил задуманное, и губы его двигались. И было похоже, будто кто-то извне выключил звук.
– …я надеюсь, что для вас все обойдется… без последствий. Без серьезных последствий …
Внезапный дискомфорт охватил Анну. Ей было тяжело смотреть сейчас на Биргстрема, слушать его. Но она знала, что это нужно ему, и слушала, чтобы хоть кому-то их них стало легче.
– Мне очень жаль. И вообще, и… Мне жаль, что это именно вы. Если бы я только знал…
«Если бы…» Что бы тогда изменилось, Карл? Мы с тобой бросили бы тех, кого любим, и сбежали на север, в тундру, туда, где не ловится мобильная сеть? Хотя она тут, возможно, всюду ловится.
Анне захотелось улыбнуться своей фантазии, но губы неожиданно задрожали, и она плотно сжала их. Она тоже любила этот оборот, только говорила иначе – «Если б я была другим человеком», – эта фраза звучала в её непрерывных рассуждениях чаще всего. Слова «если бы» всегда произносятся слишком поздно и являют собой лишь форму прощания с тем, что было безвозвратно упущено.
– Поймите меня… а, впрочем, не нужно!… – тут лицо Биргстрема передернулось, он махнул рукой, в три шага преодолел расстояние до машины и открыл перед ней дверцу.
* * *
С этого момента словно началось негласно объявленное время тишины – больше они не сказали друг другу ни слова. Биргстрем хранил безразличное выражение лица и вел машину, как автопилот. Анна отвернулась к окну, и её устремленный вперед неподвижный взгляд скользил по прохожим, фасадам и витринам, и со стороны могло показаться, что на самом деле она ничего не видит и не запоминает. Но нет, зловредная память с садистской дотошностью фиксировала все, готовясь преподнести ей потом целый ворох ненужных воспоминаний, которые еще долго будут мучить по возвращении.
Странно, что как раз о возвращении думать было тяжелей всего. Завтрашний день заслонял его, как и все остальное будущее. Как бы Анна себя не настраивала, она вернется домой уже другой, и там все тоже будет по-другому.
…Пока они обедали, день разгулялся. Небо очистилось от бесцветной пасмурной дымки и оказалось высоким, налитым слегка разбавленной синевой. Десятки незаметных прежде деталей разом открылись глазам Анны – фотографии на первых полосах газет в киосках, каменный орнамент на стенах, афиша кинотеатра, старушка с пончиком в руках в дверях кафе, парень в костюме при галстуке на велосипеде… Хотя улица была широкой, солнце уже перевалило зенит и не доставало до её дна, но сверкало на остеклении универмага и в зеленых макушках не успевших поддаться осени деревьев. Впереди показалась треугольная площадь. Этот пятачок среди расступившихся неоготических зданий был залит ярким светом, и люди, с трех сторон двинувшие через дорогу на «зеленый», словно спешили поскорее выйти под этот свет.
Биргстрем остановил машину на светофоре.
Порой выход из сложной ситуации настолько прост, что в него трудно поверить. Он открывается внезапно, словно портал в параллельный мир, и так же внезапно растворяется в воздухе, чтобы теперь уже навсегда кануть в прошлое.
…Биргстрем остановил машину на светофоре.
На обдумывание порядка действий ушла пара секунд, потом Анна одновременно утопила кнопку ремня безопасности и нажала на ручку дверцы, скинула ремень и плечом вперед метнулась прочь из машины, словно та должна была вот-вот взорваться. Машинальным движением Анна даже захлопнула за собой дверцу. Главное – не оглядываться, главное – поскорее скрыться из виду Карла Биргстрема, не дать ему возможности себя окликнуть. Она с разбега вклинилась в группу людей, входивших в большой магазин, едва не сбив кого-то из них с ног, и пробежала через весь зал, огибая столы, продавщиц и вешалки с одеждой. Как она и ожидала, магазин имел еще один выход – она оказалась уже на другой улице, которая тоже была торговой и многолюдной. Анна пробежала насквозь еще один универмаг, а потом вышла и зашагала спокойно. Потому что сердце уже готово было выскочить горлом, и еще потому, что она с самого начала знала – никто за ней не гонится.
Слух выхватывал обрывки чужой речи. Сбившееся дыхание еще не унялось, и воздух, который она со свистом втягивала носом, холодил грудь изнутри. Анна не задумывалась, ни о том, куда идти, ни о том, что делать теперь. Это было что-то новое для неё – наконец-то можно было не думать ни об Инге, ни о её болезни, ни о деньгах.
Сложнее всего было не думать о Биргстреме.
Август 2017.
Квартирник
Здесь кто-то жил, но стёрся номер,
Танкист давно уехал прочь.
Мы спали, а в соседнем доме
Свет горел всю ночь.
«Сплин»
Концерт давно закончился, аппаратуру отключили, с соседями объяснились, и кое-кто из благодарных слушателей помог музыкантам стащить по лестнице установку и усилители. Задумчивый организатор квартирника в узких очках слонялся по запущенной квартире, подбирая мусор. Половина собравшихся упорно не желала расходиться, откопала на кухне старый чайник и теперь пила чай с добавками разной крепости.
Кира, миниатюрная девушка лет двадцати, осторожно отхлебнула из старой чужой чашки, посмотрела на часы и глянула за окно, где в тёплом сентябрьском вечере перебегали из одного фонарного пятна в другое редкие прохожие. Ей не хотелось уходить. Но панки, прочие неформалы и стремившиеся ими быть уже разбредались, и с каждым хлопком двери улетучивалась народившаяся здесь рок-н-рольная атмосфера. Снятая на вечер концерта хата пустела. Значит, скоро отсюда попросят всех.
То, что происходило здесь всего час назад, спешило стать прошлым, и от этого Кире было немного обидно. Но всё же тот восторг, который к финишу концерта вытеснил из головы все серьёзные, грустные и попросту прозаические мысли, не покидал её, напоминал гитарную струну, которая уже испустила звук, но всё еще дрожит в микроскопической амплитуде. И жалко было расставаться с ребятами, чьих имён она не знала, но в которых успела уловить что-то очень ей близкое.
На Киру уже долго смотрел один парень. Кира была заметная девушка, она это знала и беззастенчиво этим пользовалась. У неё были ярко-рыжие волосы, подстриженные коротким каре с чёлкой. Они никогда не лежали гладко и при малейшем дуновении ветра летали вокруг головы. У неё были большие серые глаза и штук десять бледных веснушек. Ещё у неё была худенькая шея, на которой сейчас болтались два шнурка с кулонами, и тонкие руки, по которым от запястий до локтей свободно ездили часы и кожаный проклёпанный напульсник.
Парень поднялся со своего стула и направился к ней. Кира улыбнулась ему и про себя заодно. Вид у него был характерный – тощий, бледный, чёрные волосы стоят торчком. Впечатление сглаживали глаза – живые и весёлые.
– Ты уже уходишь? Проводить тебя?
– Я далеко живу. Разве что до такси, а то мне не вызвать, телефон сел.
– О’кей! Пошли, рыжая моя подруга! Веня, – он протянул руку, которую Кира с удовольствием пожала. – Можно Веник. Но нежелательно.
У дверей они столкнулись с крепким белобрысым парнем, стриженным почти наголо. Он задержал взгляд на Кире, и это заставило её притормозить. Секунду-другую они оба стояли, не двигаясь, и разглядывали друг друга, но потом парень отвернулся к стенке и уставился в висящий на ней старый календарь.
… Сквозь ещё густые кроны сквера светили фонари, наливая листву где лимонным, где апельсиновым цветом. Свет стекал по решётке сада, испещрял узорчатыми бликами тротуар. Он взбирался на бледные стены, но поднимаясь, слабел, и верхним этажам оставалось довольствоваться сиянием жёлтой, почти полностью округлившейся луны.
Они шли молча. Веня, который поначалу показался Кире разговорчивым, теперь будто воды в рот набрал. Девушку немного раздражало это молчание, в ней ещё не рассосалась постконцертная эйфория, хотелось веселиться, общаться, дурачиться. Один лишь раз он спросил, куда она вообще направляется, и предложил срезать путь.
Снопу едкого электрического света, рождённому низко висящим фонарём, было тесно в квадрате двора. Карнизы и углы заявили о себе резкими тенями. «Будто нежилой», – подумалось Кире. Она подняла глаза наверх, куда отступила ночь и где бледно светили несколько окон, и поняла, что на улице чувствовала себя уютнее.
Видимо, это ощущение оказалось заразным. Венька несколько раз отставал от неё, сбавляя шаг. В арке он резко обернулся.
– Ты чего? – Кира остановилась.
– Ничего, – отозвался он настолько беспечно, что ей сразу стало не по себе.
В переулке Венька ещё раз обернулся, а Кира смотрела вперёд и догадывалась, что они забрали в сторону, иначе их путь давно бы пересёк проспект.
– Кира, – тихо и нарочито спокойно сказал Венька. – Зайди в парадное, дверь закрой и держи изнутри.
– Зачем? – парадное зияло чёрным провалом в стене, и девушка впервые с подозрением глянула на спутника.
– Затем, что за нами идёт кто-то. Давно.
– А ты?
– А я пойду дальше. Надо узнать, кто это. Потом за тобой вернусь.
– Хорошо, – согласилась Кира. Предложение было настолько идиотским, что спорить даже не хотелось. Девушка пошла к дому и у дверей оглянулась – Веня уже скрылся в подворотне. Кира, отшатнувшись от тёмного провала и мысленно обругав горе-провожатого, спряталась за втиснутым во двор угловатым джипом. «Сейчас посмотрим, что ты за птица», – подумала она и пожалела, что не вызвала такси по чьей-нибудь мобиле.
Не прошло и минуты, как в арке глухо застучали шаги. Пока неясно было, с какой стороны приближается человек. «Вернулся», – грустно констатировала Кира и осторожно подняла с земли валявшуюся у стены пивную бутылку, перехватила её за горлышко. Хоть какое-то оружие. Её можно кинуть или разбить «розочку», как делают хулиганы.
Идущий следом был уже близко. Но его шаги не сопровождались звяканьем цепи, а у Вени к брючному ремню была присобачена толстая цепь! Не задерживаясь, человек прошёл двор насквозь и скрылся в следующей подворотне.
Кира выскользнула из-за машины и с наслаждением выпрямилась – как она устала несколько минут сидеть на корточках и бояться! Теперь ей хотелось действовать, самой навести шухеру. Держась ближе к стенам и всё ещё сжимая в руке пустую бутылку, она продолжила прежний путь.
Выглянув из-за угла, Кира разглядела остановившегося под фонарём человека. Даже со спины она узнала высокого бритого парня с концерта – его затылок маячил перед ней весь вечер. Парень повернул голову на какой-то не слышный ей шум и рванул с места. Кира, радуясь, что надела на концерт кеды, поспешила следом, держа дистанцию.
На неузнаваемой в темноте улице, в проулке между стеной здания и сеткой баскетбольной площадки их преследователь вцепился в воротник Веньки и шипел:
– Где девушка?
– Хрен тебе, а не девушка!!!
– Куда ты её дел, чмо волосатое?
– Так я тебе и сказал!
– Что ты с ней сделал?
– Я?! Я, что ли, тащился за ней всю дорогу?
– Где она? – тут парень уловил направление взгляда Веньки, обернулся, заметил Киру, получил по челюсти, двинул наугад и, кажется, попал.