Юлия Андреева
Метресса фаворита (сборник)
– А чем вам давешнее объяснение не подходит? – поинтересовался Федор Карлович. – Только тем, что на Антоновой нет свежих ран? Так, может, синяки есть. Тоже осмотреть нужно.
– Осмотрим. – Псковитинов думал.
– С вашего разрешения, я бы взял с собой несколько человек понятых да и осмотрел, пока суть да дело, вещи арестованных, – предложил Корытников.
– Очень вам буду за это признателен. Пусть кто-нибудь из адъютантов проводит Петра Петровича к эдикюлю. – Псковитинов улыбнулся приятелю и тут же вернулся к разговору с фон Фрикеном: – Допускаю, что Анастасия Федоровна поднималась до рассвета, что прическу делала, пусть так. Но только когда барыня рано встает, весь ее штат обязан поступать точно так же, а тут что же такое получается – одна-единственная Прасковья Антонова ей локоны крутила, а кто же утренний кофе готовил? Или что она обычно привыкла в эту пору кушать? Кто платье подавал? Кто новости докладывал? Пытаюсь представить такую картину, ан не получается.
– Вы совершенно правы, теперь я яснее ясного вижу, налицо сговор с целью убийства! – раздался взволнованный голос Аракчеева. – Правильно вас рекомендуют как лучшего следователя.
– Да-с. Сговор, несомненно, был, – кивнул Псковитинов. – По крайней мере, мы уже знаем двоих сообщников – брата и сестру Антоновых.
– Парашке часто доставалось от Анастасии Федоровны за грубость, нечистоплотность, неаккуратность. А уж как она меня самого завлекала, змея подколодная. Решилась извести хозяйку и извела. Брата заставила убить. Вы уж, Александр Иванович, дознайтесь до правды и всех представьте к ответу. Чтобы ни одна крыса поганая не прошмыгнула.
– Приложу все старания. – Псковитинов снова поклонился. – Что же? А теперь я хотел бы поговорить с другими комнатными девушками, если, конечно, не возражает его сиятельство.
Одного взгляда на Аракчеева было достаточно, чтобы понять, он безоговорочно верит следователю, так что, вели Псковитинов ему самому держать ответ, сел бы на стул напротив следственной комиссии и скромно отвечал бы на заданные вопросы.
– Арестованные Татьяна Аникеева и Аксинья Семенова доставлены, – сообщил адъютант Медведев. И горничные предстали перед комиссией. Обе сконфуженные, так как, отобрав от них привычную одежду, им выдали только длинные рубахи, появиться в которых на людях считалось крайне неприличным.
– Признавайтесь, милые, кто из вас Татьяна, кто Аксинья? – мягко начал Псковитинов.
– Ваша честь. Я Татьяна Аникеева. Девица христианского вероисповедания, крепостная господина Алексея Андреевича Аракчеева. Родилась и постоянно проживаю в селе Грузино, – отрапортовала первая девица.
Дочка кухмейстера оказалась статной девушкой с белым нежным лицом, зелеными глазами и рыжеватыми волосами. Высокая грудь и прямая спина делали ее похожей на древнегреческую богиню. Впрочем, сходство добавляла прическа, волосы убиралась под ленту роскошным валиком. Удивительно, что, сидя в темнице без гребня и зеркала, она умудрилась сделать себе такую прическу. Впрочем, Псковитинов понятия не имел, как содержатся в этих местах узники, если они сидели все вместе, возможно, что и причесывали друг дружку по очереди.
– Кто же тебя надоумил вот так представляться?! Кто научил? – опешил Миллер.
– Барыня Анастасия Федоровна Шумская. Покойница. Она часто суды устраивала. Дела разные разбирала, судила, наказание назначала, в эдикюль запирала. Я и про очную ставку знаю, и про обыски с понятыми могу рассказать…
– Ладно, ладно, – замахал на нее Псковитинов. – В суд они, понимаешь ли, играли. Очные ставки устраивали. Ты вот лучше мне скажи, где ты была в момент убийства Анастасии Федоровны? – сдвинув брови, осведомился Псковитинов.
– В эдикюле сидела, – понурилась девица.
– В темнице, значит. – Следователь кивнул. – За что?
– Заснула без разрешения. Хозяйка велела трое суток не спать, а я возьми и задремли.
– Понятно. Когда убивали твою госпожу, крики слышала?
– Не слышала.
– Что так? Эдикюль в двух шагах от дома.
– Спала, наверное. – Она простовато повела плечами. – Почти трое суток глаз не могла сомкнуть, вот и сомлела.
– А ты тоже спала? – обратился он к Аксинье.
Вторая горничная тоже оказалась ни в пример хороша, пшеничного цвета широкая коса была уложена вокруг головы, точно корона, голубые чистые глаза смотрели с немым укором. Несмотря на возраст – тридцать лет, она оставалась весьма привлекательной, и Псковитинов поймал себя на мысли, что ему хочется разглядывать ее всю, как разглядывал бы какую-нибудь картину или статую.
– Какой спать, когда утро и дел выше головы? – Девица поправила прическу. – Семенова Аксинья, христианского вероисповедания, крепостная, родилась и постоянно проживаю в селе Грузино. Не до сна барин, ваша честь, когда две горничные вместо четырех. Только и поспевай.
– Где ж ты была в момент убийства?
– С садовниками разговаривала. Докладывала, какие Анастасия Федоровна желала цветики посадить. Она ведь и форму клумбы хотела переделать. Вот я и старалась. – Аксинья всхлипнула.
– А тебе Анастасия Федоровна сама велела с садовниками поговорить?
– Нет, Параша утром ранехонько растолкала, говорит, одевайся и иди, объясни этим дуракам, чтобы вензель на клумбе выложили, а саму клумбу из круга сделали как бы овалом, как зеркало в гостиной. В общем, все объяснила, я и пошла. А что сделаешь?
– А тебе и в голову не пришло, что эта твоя Параша могла барский приказ перепутать? Почему сама не переспросила? Да и как она одна собиралась и одеть госпожу, и завить?
– Переспросишь тут, – нахмурилась Аксинья. – Враз по лбу чем тяжелым схлопочешь или рогатку на шею. Я однажды месяц в такой проходила. И в баню, и в церковь…
– А если бы ты приказ не так поняла? Если бы не те цветы посадили? Не той формы клумбу вырезали? Может, она тебе хоть чертеж какой передала? Рисунок, на котором госпожа Шумская изволили указать, что, как и куда?
Аксинья молчала.
– Признавайся, слышала, как твою госпожу убивали? Крики? Шум?
Горничная не ответила, роняя слезы и отрицательно мотая головой.
– В десяти метрах от дома и не слышала?! – возвысил голос следователь. – Ладно, уводите их.
– Не верю ни той, ни другой, – подытожил Аракчеев.
– Согласен с вами. Но все же позволю себе провести проверку. – Псковитинов кивнул адъютанту Белозерскому. – Сейчас пойдете в соседний особняк, зайдите в комнату, где произошло убийство, она на первом этаже, помните? И ровно через десять минут, у вас часы есть? Закричите там, будто бы вас режут. Понятно?
– Простите, но, возможно, женский голос звучал бы убедительнее, – остановил готового сорваться с места адъютанта фон Фрикен.
– Поправка принимается, найдите любую дворовую девку или бабу. Отведите ее на указанное место и велите покричать. Вас же, господа, я попрошу спуститься вниз и дойти до той самой клумбы, где горничная разговаривала с садовниками.
Все, кроме Аракчеева, поднялись и направились к выходу.
– Все вещи чистые! – догнав процессию, сообщил Корытников. – Я с лупой разглядывал. Рядом с ним важно вышагивал довольный свалившимся на него приключением Гриббе.
– Добро.
Дойдя медленным шагом до клумбы, они увидели, как адъютант тащит в дом растрепанную девчонку. Поняв, что та не смеет без дополнительного приказания войти туда, Шишкин побежал к ним, на ходу объясняя ей, что к чему. Очень кстати недалеко от господского крыльца два мужика терпеливо стучали крошечными молоточками по мраморной плите, скорее всего, вырезали составленную Аракчеевым надгробную надпись. Постукивая по специальному резцу, они то и дело сверялись с текстом на бумаге. Псковитинов хотел уже полюбопытствовать относительно содержания траурной надписи, но его отвлекли крики и визг, доносящиеся из дома.
– Может, дверь была закрыта? – переспросил Миллер, невольно морщась от внезапного шума.
– Господин Медведев, – припомнил Псковитинов фамилию оказавшегося рядом с ним адъютанта, – сделайте милость, проверьте, пожалуйста, чтобы все окна и двери на первом этаже были закрыты. А мы, господа, должны о чем-то беседовать. Никогда не любил разговоры ни о чем, но ведь садовники тоже о чем-то говорили, а не ждали, когда кому-нибудь взбредет поорать.
Хлопанье двери было слышно, крик девчонки сделался слабее, но не исчез полностью, не растворился в других звуках.
– Что же, мы получили что хотели. Они не могли не слышать.
Не обращавшие внимания на следственный эксперимент мужики увлеченно тюкали молоточками по мраморной доске.
Глава 9. Новый визит Минкиной
Надо сказать правду, что он был искренно предан Павлу, чрезвычайно усерден к службе и заботился о личной безопасности Императора. У него был большой организаторский талант, и во всякое дело он вносил строгий метод и порядок, которые он старался поддерживать строгостью, доходившею до тиранства.
Таков был Аракчеев.
Н. А. Саблуков[59]. «Записки»
Когда следователи вернулись к себе, Аракчеева там уже не было. Граф появился перед обедом и, отозвав Псковитинова, предложил ему пройти в его кабинет.
Резной наборный паркет под ногами представлял собой сложный геометрический узор, составленный из разных оттенков красного дерева, стены были обиты шелком кирпичного оттенка, почему-то подумалось, в цвет казарм, что у деревни Сельцы. Псковитинов недавно вернулся из тех мест, куда ездил по долгу службы. В глубине огромного кабинета напротив массивного стола красного дерева, за которым, по всей видимости, обычно трудился Аракчеев, красовался массивный мраморный камин, по обеим сторонам которого возвышались ионические полуколонны. На самом камине стояли неожиданно для этой красной комнаты эффектно смотрящиеся малахитовые часы с золотым Прометеем, несущим зажженный факел.
Александр Иванович отметил несколько шкафов с книгами. Вот бы подойти поближе да полистать… Вряд ли граф Аракчеев держит в своем доме какую-нибудь сентиментальную пошлятину. Тут могли обнаружиться словари, исторические труды, может быть, даже переписанные и переплетенные в современные переплеты старинные летописи. Большой друг Аракчеева Великий магистр Мальтийского ордена государь император Павел I отлично знал, насколько Алексей Андреевич не жалует дорогие монаршему сердцу заграничные веянья, ратуя за возрождение древних обычаев. Безусловно, при иных обстоятельствах поработать в библиотеке Аракчеева было бы более чем полезно.
Ансамбль, состоящий из маленького уютного столика со стоящими рядом с ним креслицами, располагался у окошечка, должно быть, здесь всесильный граф разговаривал на неофициальные темы, принимал гостей, а не отдавал приказания подчиненным. Отличительной особенностью кабинета Аракчеева было то, что вся деревянная мебель и пол были выполнены из дорогого и эффектно смотрящегося красного дерева.
Не мешая гостю разглядывать окружающую его обстановку, Аракчеев прошел к рабочему столу и сел на свое место, так что Псковитинову волей-неволей пришлось занять стул напротив. Судя по выбору места, разговор предстоял официальный.
– Я чувствую, что вас, Александр Иванович, мне Бог послал. – Несомненно, вы разберетесь во всем этом подлом заговоре, – с надрывом заговорил Алексей Андреевич. – Очевидно, что злоумышленники покушались не столько на несравненного ангела Анастасию Федоровну, сколько метили в меня. Двадцать пять лет верной дружбы чего-то да стоят? Как вы считаете? Враги мои, что много раз покушались на жизнь мою, на этот раз рассчитали удар с пугающей точностью. Они понимали, меня можно отравить, можно зарезать, застрелить, но я сильный мужчина и, даже оставшись без охраны, вполне способен дать отпор. Бросившийся на меня с ножом или со шпагой вряд ли вернется с этого предприятия живым и здоровым. Кушанья, которые подают мне, пробуют мои люди, так что покончить со мной не так-то просто. Другое дело… – Его руки рефлекторно сжались в кулаки, голос дрогнул, в глазах блеснули слезы. – Другое дело – убить близкого мне человека. Вы понимаете, с момента, когда мне сообщили об убийстве Настеньки, ведь я не сплю уже без снотворного. Я не могу нормально трудиться. Не могу думать и принимать решения. Случись что в военных поселениях, я… Иными словами, вчера я написал письмо государю, он знавал Анастасию Федоровну и для него это тоже, если и не удар, то известие из ряда крайне неприятных. Так вот, я писал… – Он приложил платок к глазам и держал его какое-то время, собираясь с силами. – Вот, послушайте: «Легко может быть сделано сие происшествие и от постороннего влияния, дабы сделать меня неспособным служить Вам и исполнять свято Вашу волю…».
Аракчеев высморкался.
– Я имел в виду, что ее убили с целью ослабить меня, деморализовать, вывести из строя. Чтобы я не мог уже служить его императорскому величеству, как служил все эти годы. Я говорю все это вам, чтобы вы ведали ход моих мыслей и делали соответствующие выводы. – Он хлопнул об стол письмом, припечатав его сверху ладонью с растопыренными пальцами.
– Все. Более не смею задерживать вас. Назавтра жду на церемонии погребения.
Поняв, что все, что хотел граф, он сказал, Псковитинов с достоинством поклонился и вышел из кабинета.
Остальные допросы челяди в тот день не сдвинули расследование с мертвой точки, только староста Шишкин припомнил, как года три назад на постоялом дворе, что у рынка, подрались каретник с помощником землемера. Да так, что помощник землемера вскоре скончался от побоев. Надо было арестовать каретника, но прогулочная коляска госпожи Шумской нуждалась в ремонте, так что она сначала попросила явившихся за убивцей служивых маленько обождать, а потом и вовсе приказала Шишкину изыскать в Грузино какого-нибудь другого преступника, менее ценного и необходимого в хозяйстве. Каретник был действительно отменным мастером, и заказы на него сыпались от всех соседей, так что староста, поразмыслив так и сяк, собрал односельчан, и всем миром они порешили назвать убийцей калеку-пастуха. Пасти коров и подросток сможет, а каретника расточительно – под суд отдавать, от него прок в хозяйстве великий.
Пастуху же за его добровольную помощь общине починили крышу в доме, взяли старшую дочь Федосью в горничные к госпоже, а также со временем обещали пристроить к делу ребят поменьше. В общем, все остались таким решением довольны.
Псковитинов старательно подчеркнул имя Федосьи Ивановой в своем блокноте, до рассказа Шишкина он полагал, что, возможно, девушка вообще непричастна, теперь же пришлось отдавать распоряжение заключить ее под стражу.
На ночь глядя в Грузино приехал архимандрит Юрьевского монастыря Фотий, и уже готовому ложиться Псковитинову сообщили, что утром его ждут на церемонии погребения.
Корытников устроился в соседней от Псковитинова спальне. И это было удобно. В комнатке для слуги теперь как-то ютились камергер Александра Ивановича, Селифан, и личный слуга и кучер Петра Петровича – Яков.
– Надоели мне эти допросы с Аракчеевым. С одной стороны, его сиятельство вроде как со мной согласен, а с другой, это ведь пока мы с ним мыслим сходно, а стоит в сторону дать – так он, пожалуй, и нас с тобой, как того юного попика, кнутом из имения прогонит. А захочет, так и в эдикюль местный вместе с нашими же подследственными запрет, – вздыхал Псковитинов.
– Ага, с него станется, – согласился Корытников.
Сегодня оба следователя обнаружили на своих столах по бутылке мадеры. Аракчеев знал их пристрастия, стало быть, собирал сведения. Но мадера – ерунда. А вот что он раскопал еще?!
– Я вот что думаю, пока его сиятельство занят похоронами, отправлю-ка я его людишек в более надежную тюрьму – новгородскую. А то как бы он, устав ждать правосудия, сам за палаческое ремесло не взялся. И что самое поскудное, случись ему, да хоть этой ночью, выпустить кишки поваренку Ваське за то, что тот его зазнобу зарезал, так нам с тобой останется либо писать рапорт о самоубийстве последнего, либо врать, де сбежал подследственный и следов не оставил.
– Ну да, самим под суд.
– А что, прикажешь двадцать четыре человека вынуть из темницы и разместить в наших с тобой покоях? Дабы жестокий мститель до них не добрался?
– Очень надо мне от их смраду теперь же задохнуться. Нет уж, давай поутру высылай одного из наших адъютантов хоть в Ям-Чудово, хоть в Тихвин с просьбой выделить сопровождение до самого Новгорода.
Ночью Псковитинов долго ворочался с боку на бок, пытаясь догадаться, приснилась ему Минкина или явилась к бодрствующему. Днем он спросил Агафона, кто приносил в его комнату бутылку мадеры, но старик только и мог, что жаловаться на новые порядки и пожимать плечами. О том, что Псковитинов неравнодушен к этому напитку, сообщил знавший его лично, а может быть, еще и покопавшийся в личном деле фон Фрикен. Аракчеев же еще раньше распорядился всячески угождать новому гостю, вот дворецкий и расстарался, получив в графском винном погребе означенную бутылку под личную роспись и пообещав, что теперь, скорее всего, будет являться за этим делом аж до окончания следствия. Но вот кто отнес? Когда Псковитинов начал его расспрашивать, несчастный даже умудрился найти специальную бирку от этой самой бутылки. После чего сводил щепетильного барина в погреб, где на специальных полках хранилось дорогое вино, которое непьющий Аракчеев держал для гостей. Все сорта размещались отдельно друг от друга, на бутылочных горлышках имелись бирки, на которых значилось имя поставщика, дата изготовления и дата приобретения напитка, кроме того, индивидуальный номер.
Жалея время, Псковитинов не стал инспектировать еще и подвал, где на леднике хранились различные деликатесы, будучи уверен, что подобный порядок во владениях Аракчеева установлен повсеместно. Непонятно, как при таком контроле мог провороваться бывший дворецкий Илья Ильич Стромилов?
И вот теперь Александр Иванович ворочался в своей кровати, надеясь почувствовать, когда Настасья Федоровна пожелает навестить его еще раз. Понимая, что не может уснуть, он налил себе рюмку и тут же вздрогнул, увидев, что другая протянутая рюмка зависла в воздухе прямо перед его носом. На самом деле рюмка отнюдь не научилась летать, ее поддерживала пухленькая белая ручка аракчеевской домоправительницы.
– Анастасия Федоровна! – От испуга Псковитинов пролил несколько капель на одеяло. Ожидая графскую экономку, он лежал в постели в роскошном китайском халате.
– Она самая. Простите, что напугала вас. – Минкина потупилась, черные длинные волосы на этот раз были распущены по плечам, на голове красовался кокетливый ночной чепец с кружевами.
Не смея оторвать взгляд от гостьи, Псковитинов наполнил ее рюмку.
– Вы, я видела, изволили погреба инспектировать? И что же? Как нашли порядок? Все понравилось? Есть какие-нибудь нарекания? Не проворовался ли опять кто?
– Порядок во вверенном вам доме считаю идеальным и достойным всяческих похвал, – не без восторга ответствовал он.
– Только прислуга сейчас. – Она рассмеялась, махнув ручкой.
– Ну, прислуга. – Псковитинов смотрел в чистое, без шрамов лицо Минкиной, находя его и привлекательным, и отталкивающим одновременно.
– Ты бы пожалел меня, Александр Иванович? Тяжко мне одной в зеленой гостиной в гробу-то лежать. Вопиют мои раны, обида гнетет. Отчего эти изверги живут, а меня завтра зароют в сырую землю? Глупая босоногая девка будет воздухом дышать, цветы на поляне рвать, а я уж более никогда… – Минкина зарыдала, и плач ее все более походил на стон и рычание.
– Отомсти за меня, Александр Иванович, не то не будет мне покоя! И его сиятельство… Как он без меня?.. Ныне один, а завтра?.. Ужели забудет меня и с другою утешится?.. Нет, не хочу такого!.. Во мне ведь столько силы, столько жизни было, столько любви! Почему?! Почему?! За что мне участь сия?!! – Минкина пригубила рюмку с вином, по подбородку потекло красное… вино ли? Кровь? Неожиданно ее лицо начало меняться: лопнули губы, открылась, подобно кровавой пасти, страшная рана на шее, другая, поменьше, – на груди… Изрезанные пальцы трепетали, изгибались в неестественных направлениях, словно бы пытаясь оттолкнуть нож, закрыть, закупорить раны… Минкина вся сочилась кровью, слепо глядя в пустоту и вновь, и вновь пытаясь поймать окровавленными руками невидимый нож. Рана, зияющая на горле, распахивалась все шире и шире, так, что голова уже откинулась вбок и назад, соединенная с остальным телом тонким лоскутиком мертвенно-белой кожи, вот-вот готовая оторваться под собственной тяжестью.
«Голова на ниточке» – вот что значит сие выражение!..
– Помоги мне, Александр Иванович! Спаси меня, соколик ясный! Век Бога молить буду!
Псковитинов проснулся оттого, что Селифан тряс его за плечо.
– Пора вставать, барин. Грех опаздывать.
Псковитинов взглянул на бутылку, она оказалась открытой, в рюмке на донышке оставалась капелька вина. Свою рюмку, как в прошлый раз, коварная покойница забрала с собой.
Странное дело, Псковитинов никогда не считал себя излишне ранимым или впечатлительным, да и дела об убийствах он уже с успехом распутывал, лет-лет и памяти нет. Отчего же в этот раз, он вторую ночь видит во сне бродящую по комнатам покойницу? Мало того, судя по внешней усталости и издерганности обитателей дворца в Грузино, остальные тоже спят далеко не снами праведников. Любопытно было бы расспросить, не являлась ли Минкина кому-то еще.
Вода для умывания была согрета, и камердинер уже стоял с полотенцем на изготовку.
Умывшись и побрившись при помощи того же слуги, Псковитинов вышел в общую с Корытниковым гостиную, которую они использовали под помещение для произведения дознаний, и застал там умытого и одетого Петра Петровича. Тот уже написал приказ в ближайшую управу о выделении конвоя до Новгорода, и теперь собирался передать одному из приставленных к ним Аракчеевым адъютантов.
– Сколько человек ты собираешься отправить в Новгород? – поинтересовался Корытников, перечитывая текст.
– Двадцать два. – Псковитинов попросил Селифана найти кого-нибудь из адъютантов и доставить к ним.
– Кому же так повезло?
– Трое садовников действительно могли ничего не слышать. Не слышали же вчера криков мужики, занятые погребальной плитой. А вот горничная Иванова, пастухова дочка, имела зуб на Минкину за сосланного в Сибирь родителя.
– Так ее же там не было! – не поверил приятелю Петр Петрович.
– Не было, но что-то пока останавливает меня отпустить сию особу. – Псковитинов поморщился. – Считай, что я, как та глупая баба, которая, обжегшись на молоке, теперь дует и на воду. Староста еще напомнит его сиятельству историю с каретником, и что тогда? Зазря запорет девчонку. Пусть лучше у нас под боком посидит. Да и ты прикажи Яше, чтобы вещи были собраны, похороним Анастасию Федоровну – и лучше бы не задерживаться. По уголовному законодательству все расследования, число обвиняемых по которым превышает девять человек, разбираются в Сенате. Так что наша с тобой задача – провести предварительное следствие, а затем все по форме передать в вышестоящую инстанцию. И делать я это собираюсь в Новгороде, здесь на полдня лишних не задержусь. А то наш хозяин, по секрету тебе скажу, письмо государю императору уже отослал. Я черновик видел. Заговор против себя распутывает. Так, если что, если он и к тебе с этим делом сунется, заранее со всем соглашайся, но скажи, что такие дела по селам да деревням не распутываются. Доберемся до города, там все и обрешаем самым тщательным образом, со всем усердием. Главное, чтобы он нас здесь не задерживал, потому как, если Жеребцов нас заставит правительственный заговор расследовать…
– Да уж… в это болото один раз попади. Врагу не пожелаешь.
