Юлия Алейникова
Врач без комплексов
Глава 1
Женя старалась не шевелиться. Промокший насквозь плащ противно лип к плечам. Зонтик прикрывал макушку, и только в туфлях хлюпало. Вокруг Жени плотной толпой, словно сбившись в пугливую стаю, стояли другие прощающиеся, тоже под зонтиками, и с этих зонтиков тонкими беспрерывными струйками стекала холодная дождевая вода, на плечи, на спину, на рукава, а с рукавов прямо в карманы. Женя, стараясь не шевелить плечами, вытащила руку из кармана, чтобы было не так противно. Тоскливое серое небо и мелкая морось дождя, почти голые, длинные, тонкие, словно больные березы и осины на краю кладбища, были идеальной декорацией для похорон.
Женя сглотнула ком в горле и снова посмотрела на худосочные, кренящиеся от немощи березы в конце расчищенной под новые могилы площадки. Боже мой, как это все страшно, и как об этом не хочется думать! И не думать нельзя.
А в голову лезли какие-то затасканные, подходящие к случаю мысли. Такая молодая, как несправедливо, ей бы жить да жить, такая девочка хорошая была. Мать жалко, одна растила.
Женя покосилась направо, там, выпрямив спину и поджав губы, стояла Ольга, за ней всхлипывала в платочек Лиза. Все они когда-то учились в одном классе вместе с Леной. Ныне покойной. Дико это все. Покойной.
Женька пошевелила промокшими плечами и тут же сморщилась от холода и отвращения, а потом подвинулась к Ольге и взяла ее под руку, прижавшись к крепкому, надежному, как крепостной контрфорс, боку. Ольга была у них железобетонной барышней, и иногда это оказывалось очень кстати.
А потом они бросали в могилу мокрые, слипшиеся комочки земли, и Женя слышала, как кто-то позади нее озабоченным, старческим голосом сокрушался, что место сыровато, придется могильщикам доплачивать, чтобы песка подсыпали. Жене стало от этих прозаических рассуждений еще тоскливей и страшно захотелось сбежать с кладбища прямо домой. Но было нельзя, поминки.
А потом они ехали в тряском, мрачном, сине-черном автобусе, где все либо тягостно молчали, либо тихо перешептывались о покойной Леночке, о похоронах, о том, сколько стоил гроб и кто помогал все организовывать. А Женя, откинувшись на автобусный подголовник, смотрела в окно и думала об их с Леной последней встрече.
Это было, наверное, дня за два до ее гибели, а может, за три? Они встретились возле «Перекрестка». Женя собиралась зайти к родителям и хотела купить что-то к чаю, а Лена шла домой от остановки. Женя очень обрадовалась встрече, потому что так и не успела поздравить ее после выписки из роддома.
А вообще все это странно. В школе они не дружили, так, общались, не более. Потом лет восемь не виделись, столкнулись случайно в роддоме, потом у «Перекрестка», а потом Лена умерла, и вот Женька едет к ней на поминки. А если бы не встреча в роддоме, узнала бы она вообще о случившемся?
Начало сентября в городе было жарким и солнечным, Женька даже не заметила, как он наступил, если бы не Трупп с назойливыми напоминаниями о грядущем эфире, так и вовсе бы считала, что на дворе лето. Вспомнив об отпуске, Женя сладко вздохнула, зажмурив глаза, словно от слепящего южного солнца. В этом году впервые за много лет она провела отпуск так, как давно мечтала.
Они с Ольгой ездили в Анталию. Четырехзвездочный отель, море, дискотеки, никто не скандалит, не портит настроение, и никому ты ничем не обязан. Рай! Сущий рай! Вон, даже загар до сих пор не сошел. Женька с удовольствием взглянула на украшенную тоненьким золотым ободком браслета руку.
В тот день она очень торопилась. К часу надо было успеть на встречу с главврачом, а до этого она обещала Володе встретиться с его новым подзащитным и его родственниками. Молодой парнишка попал в глупую запутанную ситуацию, из которой выбраться самостоятельно ему не удалось. Володя считал, что история молодого авантюриста может быть Жене как журналисту интересна, а для самого парнишки правильное освещение в прессе его «подвигов» будет спасительным благом.
Жене история интересной не казалась, но отказать Володе она не могла, поскольку он вроде как считался женихом[1].
«Вроде как считался», – повторила про себя рассеянно Женя, осматривая прихожую и пытаясь сообразить, ничего ли она не забыла. Мобильник, ключи, сумка, деньги вроде еще оставались, хотя надо бы обналичить хоть тысяч пять. Женя любила наличность, живые бумажные купюры вселяли в нее определенную долю уверенности и внушали некую иллюзию безопасности. Глупость, конечно, никакой безопасности деньги не гарантировали, во всяком случае, ее три копейки, но определенный комфорт наличные обеспечивали. Например, на днях нарушила она правила на перекрестке, и добрый дяденька в форме, в общем-то, готов был закрыть глаза на ее прегрешение за скромную сумму в одну тысячу рублей, сэкономив время, которое Женька должна была потратить на беготню по сбербанкам и официальную оплату штрафа. Так ведь нет. Не было у нее этой самой тысячи. А до этого она опаздывала к Насте из «Новостей» на свадьбу, подарок был куплен за неделю, а вот цветы пришлось покупать по дороге, и Женька очень удачно притормозила у метро, где тетки под навесами продавали почти шикарные букеты, но у Женьки опять не хватило наличных, пришлось рулить в магазин, полчаса парковаться и стоять очередь в кассу. А еще она не смогла купить мороженое на улице, а очень хотелось, а потом у нее не нашлось триста рублей для сопливого информатора, отказывающегося забесплатно сообщить, когда бабушка придет с работы. А еще… Да разве все сосчитаешь?
Одни неудобства с этой кредиткой, размышляла Женя, выбегая из подворотни. Одно только с ней удобно – кредит выплачивать, горестно вздохнула Женька, загружаясь в свою новенькую, красненькую, славненькую машинку, за которую она отваливала банку, страшно сказать, аж девять тысяч ежемесячно! Еще недавно немыслимые для нее деньги. А ведь Женька еще оплачивала аренду квартиры, одевалась, питалась и даже умудрилась съездить в отпуск.
Мама уже давно говорит, что аренда – это расточительство, пора в свою квартиру перебираться, имея в виду, к ним с папой. Женька, конечно, тоже рада была бы жить в своей квартире, но именно в своей. Но пока кредит за машину не выплачен, ни о какой покупке жилья речи идти не может, а годы идут, и квартиру хочется сейчас.
Уж если и переезжать к кому, так только к мужу, но уж никак не к родителям, но вот с мужем имелась пока некая неопределенность.
За этими меркантильными размышлениями Женька не заметила, как добралась до Володиной конторы.
Адвокат Владимир Александрович Скрябин встретил ее в приемной, обняв по-свойски за плечи, клюнул в нос коротким поцелуем и повел в сторону своего кабинета, поглядывая сверху вниз на маленькую худенькую Женьку, старательно вытягивающую шею, чтобы заглянуть ему в глаза, и самодовольно усмехался.
У журналистки Евгении Потаповой уже успела сложиться в городе весьма грозная репутация. Если Женька бралась за какое-нибудь расследование, то всегда доводила его до конца, не считаясь с именами и должностями, никогда не отступая и не малодушничая. Работая, что называется, не за страх, а за совесть. И вот эту «грозную», «беспощадную» королеву скандальной питерской журналистки он сейчас держал под мышкой. Такую маленькую, худенькую, с озорным ежиком черных коротких волос на голове и легкой, неуверенной улыбкой.
Володе было приятно и даже немного лестно от того, что он мог так запросто обнимать Женьку, целовать в нос, слегка посмеиваясь, и чувствовать себя большим, сильным и очень умным, потому что, несмотря на свою популярность и репутацию, в жизни Женька была скромной, немного неуверенной в себе, симпатичной девчонкой. Ее и на улице-то никогда не узнавали, если она, конечно, специально не ставила перед собой такой задачи. Сегодня, вероятно, ставила, потому что была одета в строгий дорогой костюм, и туфли у нее были на каблуках.
– У тебя сегодня какие-то встречи? – спросил Володя, окинув Женю изучающим внимательным взглядом.
– М-м, – кивнула Женька. – Уже через полтора часа, – взглянув на часы, висевшие в конце коридора, пояснила она.
– Успеем, – взъерошив свои жидковатые светлые волосы, уверил ее Володя и, поймав Женькин полный сомнения взгляд, успокаивающе подмигнул ей.
– Семейство молодого олуха ждет, – объяснял Володя возле кабинета. – Парнишке уже двадцать, но дурак дураком, сама сейчас увидишь. С мамкой огрызаться ума хватает, а понять, что его в аферу втянули, уже нет.
– Володь, ты уверен, что эта история может представлять интерес для кого-то, кроме органов правопорядка? – робко спросила Женя, не желая огорчать предмет своих матримониальных чаяний.
Молодой дурак, сидевший с мамой в Володином кабинете, попался в ювелирном магазине, когда пытался подменить кольцо с бриллиантом на подделку. Операцию эту он уже неоднократно проворачивал в различных магазинах одной ювелирной сети, и всегда совершал подмену кольца определенного фасона. Первые шесть раз операция прошла без сучка без задоринки, а вот на седьмой мальчика сцапали.
Мальчик сразу же честно во всем признался, рассказал, кто его в авантюру втравил, кто ему кольца поставлял, а о том, кто их делал, он не имел понятия. К сожалению, своего компаньона мальчик знал только по имени, тусили пару раз в одном клубе, телефон, по которому они держали связь, оказался оформлен на какого-то пенсионера из области, где компаньона искать, мальчик представления не имел. Вот и получалось, что единственным виновным в ущербе, нанесенном ювелирной сети, оказался сам юный идиот. Звали мальчика Тема, был он из хорошей семьи с определенными связями, но, вероятно, недостаточными, чтобы отмазать мальчика от неприятной истории.
Жене история показалась глупой и неинтересной, но из уважения к Володе она ее внимательно выслушала и пообещала обсудить с Труппом[2] возможность освещения этого сюжета в одной из программ канала, хотя говорить ни с кем не собиралась.
Оставив мальчика с мамой в кабинете, Володя проводил ее до машины, потерся носом о лоб и пообещал заехать после работы, потом, быстро оглянувшись по сторонам, коротко поцеловал и усадил в машину.
У Жени лишь однажды за двадцать шесть лет жизни стряслись серьезные отношения с представителем противоположного пола. Именно стряслись, как несчастье. И длились они без малого шесть лет. Шесть долгих, мучительных, полных надрыва лет.
Ей сложно было судить, правильные у нее с женихом отношения или нет, потому что предыдущие были сплошной патологией. Может, это нормально, когда между людьми уже все решено и страсть уже не сжигает? Когда дежурно клюют в нос и коротко целуют у машины, зато как-то спокойно, надежно, по-хозяйски, так, словно они уже женаты? Посоветоваться было особенно не с кем. Ольга была не замужем, Лиза была замужем, но у нее в жизни все было как-то чересчур сладко и розово идеально, больше близких подруг у Жени не имелось. А мама говорила, что, возможно, так даже и лучше, зато без трагедий. Чтобы «без трагедий», для мамы было главным со времен Владика Корытко[3]. Возможно, так оно и есть.
Эти размышления удачным образом заполнили всю дорогу до роддома № 3, в который так торопилась Женя.
– Здравствуйте, Евгения Викторовна! – поднялся ей навстречу из-за стола невысокий, лысоватый, с рыжим пушком за ушами, облаченный в крахмальный белый халат главврач родильного дома. – Прошу вас, проходите, присаживайтесь!
Голос главврача звучал бодро, радостно, улыбка была лучезарной, а вот глаза, спрятавшиеся за круглыми в темной пластиковой оправе очками и от этого казавшиеся тоже круглыми, были тревожны. Репутация, вздохнула про себя Женя, уже привыкшая к настороженности, с которой ее встречали должностные лица различных рангов.
– Здравствуйте, Аркадий Иванович, – проходя к начальственному столу и протягивая руку, поприветствовала радушного хозяина Женя. – Спасибо, что согласились уделить мне время.
– Ну, что вы. Мы всегда рады любому сотрудничеству с прессой! – пожимая двумя руками ее маленькую, по-детски теплую ладошку, проговорил Аркадий Иванович и вслед за Женей опустился в свое рабочее кресло. – Чай, кофе? – тут же предложил он трусовато, не спеша перейти к делу.
– Чай. Обычный, черный, без всего, – коротко ответила Женя, чтобы сократить по возможности угощательный ритуал.
Аркадий Иванович Булыгин отдал секретарше необходимые распоряжения и теперь уже серьезно и вопросительно взглянул на Женю, сразу обретая недостающую его внешности солидность.
– Итак, дорогая гостья, что привело вас к нам? Ожидания ребенка или служебные дела? – солидно складывая перед собой руки, спросил Аркадий Иванович.
– Наш канал готовит цикл передач, посвященных детям-сиротам, – одернув пиджак, заговорила Женя. – Точнее, первая передача цикла уже прошла и была посвящена проблемам российских детских домов и трудностям, с которыми сталкиваются добросовестные усыновители. Передача, посвященная недобросовестным, выйдет в эфир на следующей неделе. Но нам пришла в голову мысль разобраться в причинах сиротства и выяснить обстоятельства, которые вынуждают матерей отказаться от собственного ребенка, причем начать с тех, кто отказывается от новорожденных младенцев, ведь, насколько мне известно, помимо откровенно неблагополучных, малообеспеченных или очень юных женщин, такие поступки совершают и вполне обычные, среднестатистические женщины. Я имею в виду работающие, имеющие жилье, – пыталась максимально ясно изложить свою мысль Женя.
Аркадий Иванович согласно кивнул, сперва журналистке, потом появившейся на пороге секретарше. Секретарша быстренько просеменила к столу, поставила перед начальником сервированный на двоих чайный поднос и быстро удалилась, предоставив Аркадию Ивановичу самостоятельно расставлять чашки и разливать чай.
Он поддернул рукава халата и, поправив непослушные рыжие кудряшки за ушами, принялся расставлять на столе чашки.
– Ясно. А почему вы выбрали именно наш роддом и чем именно мы можем вам помочь? – все еще настороженно стреляя в Женю тревожными круглыми глазами, уточнил он.
– Вы один из крупнейших роддомов нашего города. Не элитный, с хорошей репутацией, – осторожно подбирала слова Женя, боясь обидеть хозяина учреждения, уже разлившего чай и теперь расставляющего на столе с хлопотливой ловкостью опытной хозяйки сахарницу, конфетницу и плетенку с печеньем. – Наверняка у вас время от времени случаются отказы от новорожденных. Мы бы хотели изучить статистику, узнать, принимаются ли какие-нибудь меры сотрудниками роддома и социальными работниками для их предотвращения. Ведется ли какая-то работа с матерями, с их семьями и как эти мамаши объясняют свои поступки. – Мамаши-кукушки вызывали у нее чувства сугубо негативные, и ей было глубоко наплевать на их горести-печали, которыми они прикрывались, бросая собственных новорожденных детей, беспомощных, таких чистых, светлых, нуждающихся в любви, заботе и защите. Хватило ума и времени с мужиком переспать, не озаботилась мерами предохранения, выносила, родила? Вот теперь расти и заботься. Потому что это вчера ты была безответственной вертихвосткой, а сегодня ты мать. И изволь соответствовать. А еще надо разыскивать папаш и обязывать их содержать собственное потомство, потому как для зачатия ребеночка, как известно, нужны двое. А особо несговорчивых и жадных на лесоповал, или в шахту, или еще на какие-нибудь тяжелые работы, чтобы остальные дрожали, сердито раздувая ноздри, рассуждала Женя.
Несмотря на свои двадцать шесть, почти уже двадцать семь лет, она отличалась почти детским максимализмом. Вероятно, это самое качество помогало ей с такой маниакальной настырностью и принципиальностью доводить до конца все свои расследования, оставаясь безжалостной к преступникам, не пытаясь оправдывать их поступки и вдаваться в их резоны и не особо заботясь о возможных последствиях, грозящих ей, как автору передачи.
Хотя государство наше тоже хорошо, ворчала она про себя, пока главврач задумчиво накручивал на палец нежный, упругий, золотой завиток за ухом. Плакаться по телевизору, во сколько обходится содержание сирот в детских домах, на это у них ума хватает, а помочь матери-одиночке – нет. Имеется в виду по-настоящему помочь, а не кинуть ей подачку, на которую не то что ребенка прокормить нельзя, а даже хомячка.
Подумав про хомячка, Женя вдруг сообразила, что сидит молча, надувшись, глядя куда-то в стену под недоуменным взглядом Аркадия Ивановича.
– Простите, – смущенно буркнула Женя, пододвигая к себе чашку. – Вот, собственно, о какой помощи я хотела вас попросить. Ну и конечно, адреса, телефоны этих отказчиц. Возможно, кто-то из них согласится со мной встретиться.
Поняв, что репутации возглавляемого им медицинского учреждения ничего не угрожает, так же как и отдельно взятым его сотрудникам, Аркадий Иванович подобрел, расслабился и с удовольствием глотнул остывшего чаю.
– Если женщина приняла подобное решение, то ей следует написать заявление об отказе от ребенка в роддоме. В этом случае все документы передаются из роддома в органы опеки, а ребенок помещается в дом малютки, – объясняла Жене старшая акушерка Светлана Игнатьевна, к которой журналистку направил Аркадий Иванович для дальнейшего изучения вопроса. – При добровольном отказе от ребенка мать не лишают родительских прав на протяжении шести месяцев, по закону ей дается время подумать и, возможно, изменить свое решение. По истечении этого срока ребенку может быть назначен опекун.
– А бывают такие случаи, что мать отказалась от ребенка, а отец его забрал? – спросила Женя, делая пометки в блокноте, записывать на диктофон беседу она не стала.
– Теоретически да. Если мать не забрала ребенка из роддома, то по решению органов опеки забрать ребенка имеет право в первую очередь отец. Но на моей памяти такого не было, – пожала плечами акушерка. – Если отец также не забирает ребенка, то это право получают бабушки, дедушки и другие родственники.
Лишение родительских прав производится через шесть месяцев. На протяжении этого срока ребенок находится в государственном учреждении.
– Неужели, взяв ребенка на руки, они могут так легко с ним расстаться? – пытаясь справиться с рвущимся наружу осуждением, проговорила Женя.
– Некоторые потому и брать не хотят, чтобы легче было, а другие понянчатся, как с игрушкой, а потом чирк бумажку, только их и видели. – В голосе акушерки слышалось презрительное неодобрение. – И ведь ладно бы от больных отказывались или от инвалидов, еще можно понять. Здоровеньких бросают, – вздохнула Светлана Игнатьевна. – Хотя надо отдать должное, в последнее время таких случаев стало крайне мало. Вот в конце девяностых – это был ужас!
– А вы сможете дать мне адреса и телефоны таких женщин, ведь они оставляют свои данные, когда пишут отказы?
– Ну, разумеется. Точные данные из архива завтра мы для вас подготовим, – уже провожая Женю к выходу, говорила старшая акушерка Светлана Игнатьевна, – но я не думаю, что кто-то из них захочет с вами встретиться, к тому же адреса и телефоны у женщин могли давно поменяться.
– Я все понимаю, но попытка не пытка. К тому же есть надежда на социальных работников, особенно, – Женя заглянула в свои записи, – на Антонину Ильиничну. Я правильно записала?
– Да. С тех пор как она возглавила районный отдел опеки, с такими мамашами действительно начали работать, и не просто уговаривать, а разбираться в конкретных причинах, проблемах, и знаете, пару раз реально помогли не остаться ребенку сиротой.
В это время они проходили по какому-то широкому светлому коридору, в котором на диванчиках сидели женщины с разными сроками беременности. Светлана Игнатьевна, увидев в конце коридора кого-то нужного, принялась торопливо прощаться с Женей, слегка ускорив шаг. Женя торопливо продолжала идти за ней, записывая на ходу последние замечания акушерки, и потому лишь мельком бросила взгляд на выходящую из одного из кабинетов беременную женщину в сопровождении молодого симпатичного врача. Врач был высок и хорош собой, и Женя невольно отметила, какие интересные сотрудники работают в российских роддомах. Доктор, как-то трогательно, почти по-родственному поддерживая под локоток свою пациентку, повел ее к лифтам.
Женя наконец-то попрощалась со Светланой Игнатьевной и двинулась на выход. Когда она проходила мимо лифтов, погруженная в собственные размышления, кто-то ее окликнул веселым, каким-то почти по-детски восторженным голосом.
– Женя! Потапова!
Женя оглянулась. Окликала ее та самая беременная, которую провожал симпатичный доктор.
– Женька! Привет! Не узнаешь, что ли? – нежно обнимая огромный, обтянутый цветастой туникой живот, радостно вопрошала незнакомка.
Женя прищурилась, нахмурила лоб и с удивлением протянула:
– Лена? Матвеева? – она рассматривала почти не похожую на себя, радостно кивающую одноклассницу. Губы у Ленки, вероятно, вследствие беременности, как-то распухли, утратив четкие очертания, лицо округлилось, да и прическу она теперь носила совсем другую, не как десять лет назад. Что, впрочем, было вполне естественно.
– Ты что, тоже беременная? На учет пришла вставать? – поправляя густую каштановую прядь, выбившуюся из прически, радостно спросила Лена.
– Да нет. – Женя растерянно перевела взгляд с огромного Ленкиного живота на свой, абсолютно плоский. – Я тут по делу. А ты как? Замужем, первого рожаешь? – уже придя в себя от неожиданной встречи, спросила Женя, улыбнувшись в ответ на Ленину сияющую улыбку.
– Первого, – еще шире улыбнулась Лена.
– И кого ждете? – Жене вдруг отчего-то захотелось тоже прикоснуться к Ленкиному животу, в котором тихонько дремала новая, крошечная жизнь. И она осторожно протянула руку и легонько погладила упругий, натянутый до предела, с выпирающим наружу пупком живот.
– Мальчика, – ответила одноклассница, ничуть не удивившись странному Жениному порыву и словно подставляя ей живот. – Уже немного осталось, тесно тебе там, бедненькому, – ласково проговорила она, обращаясь к животику.
– Уже придумали, как назовете? – отрываясь наконец от Ленкиного живота, спросила Женя.
– Я хочу Кирюшкой, а Диме нравится имя Михаил. Так что, наверное, назовем Мишкой, – ни капельки не расстраиваясь по этому поводу, объяснила Лена.
– Дима – твой муж? – решила из вежливости уточнить Женя.
– Ну да. Ты его только что видела, – гордо сообщила Лена, оборачиваясь в сторону коридора. – Он у меня врач.
– Вот тот высокий? – с долей удивления и легкой зависти спросила Женька, оборачиваясь вслед за Леной.
– Гм. – Ленина улыбка никак не хотела гаснуть, хотя Лена и пыталась спрятать ее. – Правда, мы пока не расписаны, но вот родится малыш … – И она сладко вздохнула.
– А почему не расписаны? – тут же насторожилась журналистка, вероятно, уже привыкшая во всем отыскивать подвох и злой умысел.
«Кажется, это начало психоза, а может, шизофрении, или мании преследования, или еще чего-то патологического», – запоздало одернула себя Женя.
Но Лена в ее вопросе ничего особенного не усмотрела и простодушно поделилась:
– Понимаешь, у Димы папа недавно перенес третий инфаркт, и ему сейчас категорически волноваться нельзя, а он у Димки профессор медицины, светило с мировым именем, а его мама всю свою жизнь посвятила карьере отца и Димкиной тоже. Дима у меня кандидат наук, а мать хочет, чтобы он дальше рос, и если уж женился, то на девушке достойной, желательно тоже имеющей отношение к медицине, аспирантке или кандидатке наук, – рассказывала она, то и дело печально склоняя к плечу голову, и ее пухленькие щечки вздрагивали. – И она совершенно не обрадуется, если Димка женится на обычной операционистке из банка. Поэтому мы решили пока подождать, а вот ребенок родится, тут уж мы его бабушке с дедушкой предъявим, им деваться будет некуда.
– А сейчас он у тебя живет или вы квартиру снимаете? – полюбопытствовала Женя, уже из праздного интереса.
– Да нет. Он у родителей живет, но постоянно ссылается на дополнительные дежурства, платные роды и так далее, а сам у меня ночует. Разрывается на два дома. Но это ничего, – храбро улыбнулась Лена. – Скоро мы поженимся, и все будет замечательно. – И она обняла свой живот, как залог грядущего немеркнущего счастья.
– Подожди, а твоя-то мать как на это смотрит? – снова нахмурилась журналистка.
– Ну, она всего не знает, я же теперь отдельно живу. Мы с бабушкой поменялись. Она к маме переехала, а я в ее квартиру. Она уже старенькая, за ней уход нужен, а я, наоборот, молодая, мне личную жизнь устраивать надо, – шутливо-наставительным тоном проговорила Леня. – А у тебя-то как? Ты замужем, дети есть?
Услышав этот вполне логичный, безобидный вопрос, Женя отчего-то надулась и испытала страстное желание попрощаться с беременной одноклассницей.
– Я сейчас нет, – как-то невразумительно проговорила Женя. Потом взглянула на дисплей мобильника и наигранно испуганным тоном произнесла: – Батюшки, я же на встречу опаздываю! Извини, Лена, удачных тебе родов. – И, не дожидаясь ответа, припустила к лестнице и быстро помчалась вниз по ступенькам, словно опасалась погони.
Следующие две недели Женя регулярно бывала в роддоме, потому как буквально через три дня после ее визита одна из родивших женщин заявила о своем желании оставить ребенка на попечение государства. Женя в мерзавку вцепилась, как клещ в собачий загривок.
В один из своих визитов она случайно увидела из окна ординаторской, как из роддома выходит Лена и садится в машину со своим доктором. Выглядела Лена хоть и толстенькой, но какой-то словно сдувшейся.
– Ой, вы не знаете, – обернулась она к сидевшим у нее за спиной возле стола врачам, – Елена Матвеева уже родила? Это моя знакомая.
– Матвеева? – переспросила, задумавшись, пожилая Софья Игоревна, – надо у Вики на посту спросить.
– Да родила и даже уже выписалась, – кивнула согласно другая врачиха, Анна Леонидовна. – Мальчик у нее.
Надо будет позвонить поздравить, решила про себя Женя. А может, даже заехать и что-нибудь ребеночку подарить.
