Юлия Александровна Фомина
Ника. Реально, как во сне

Очень много за всю жизнь возникает таких неприятных историй, о которых не хочется помнить. Хочется думать, что, если про них забыть их и не будет, как небывало. Но все они эти моменты, эти люди наведываются в неожиданных тягостных снах, после которых постель измучена и смята, простыни скомканы и влажны и просыпаясь мы почти и не помним приснившееся, если не считать того неприятного осадка и чувство опустошенности. Но солнце встает, разгоняя грустные мысли. Мы глядим на его триумфальное шествие, забывая эти мимолетные видения. Солнце набирает высоту и силу – и начинается новый день, заливая все вокруг нестерпимо ярким радостным светом…

* * *

Белое. Потолок. Скованности больше нет, как и нет понимания сколько времени прошло. Дни? Может недели? Сколько времени она тут? Помещения не имели окон. Возможно они находились на подземном уровне.

Вчера после бесконечных проб крови ей ввели какую-то новую дрянь, от которой ее пустой желудок выворачивало с болезненными спазмами. Дмитрий Арнольдович недовольно качал головой. Действие «завесы» так же, как и раньше оглушало и ослепляло Нику. Дмитрий Арнольдович был недоволен и мрачен. Его не устраивали результаты. Он злился как будто на Нику, как если бы она могла каким-то образом повлиять на действие препарата.

Белое. Потолок. Ненавижу мужской парфюм. Им пропитано все вокруг. Это невозможно осилить!

Дмитрий Арнольдович сух и скуп на слова. Но не срывает на Нике злость. Чувствуется профессионализм… Наверное.

– Ника, – говорил он терпеливо, у нас совершенно нет времени. Я испробовал все, что было возможно с причинением минимального ущерба для… Гмм… Твоего самочувствия, – он покосился на Нику, пытаясь понять ее реакцию, – мне придется перейти к более сильным препаратам. Они довольно неприятны, конечно же… Но ты восстановишься. Со временем.

Ника с насмешкой вспомнила старую присказку, что человек не собака – ко всему привыкает, а вслух ответила без эмоций:

– Не понимаю, для чего вы это мне рассказываете. Я все равно не могу повлиять на ситуацию, как подопытный кролик.

– Ошибаешься, – вдруг неожиданно, медведем взревел Дмитрий Арнольдович. – Ошибаешься, девочка! Ты вполне способна помочь себе. И мне. Если постараешься. Нужно приложить максимум усилий чтобы побороть эффект «завесы». Нужно ста-рать-ся, – по слогам отчеканил он. Затем, взяв себя в руки, продолжил, – нужно перетерпеть. Думаю, более сильный препарат непременно окажет нужный эффект. Итак, к делу.

Забор крови. Опять какая-то дрянь. Новая. Невероятного зеленого неонового цвета медленно пробирается внутрь ее вены, причиняя новый приступ тошноты.

Ломка. Наверное, так ломает наркоманов от отсутствия новой дозы. Но только у нее все хуже. Ее ломает от той дряни, которой пичкают. От нее в желудке ничего не удерживается больше нескольких секунд.

Она уже давно не ест нормальным человеческим способом – только капельницы. Ника не видела себя в зеркале, но бледные тонкие пальцы… И тремор, который со временем прилично усилился, выдавал то, что она невероятно потеряла в весе.

Нужно как-то отсюда выбираться. Как минмум, чтобы найти ту линялую цыганку, которая ее прокляла на эти мучения. Как-то нужно выпросить ее прощение, чтобы она потеряла способность читать чужие мысли. Иначе они никогда от нее не отстанут.

* * *

Белое. Потолок. Запах парфюма привычен, как воздух. Разве воздух не должен пахнуть этой чертовой смесью? Новая дрянь в вену. Неоновый ультрамарин.

Начались галлюцинации. Стена стала прозрачной и невесомой. И за ней лестница. Ника рванула, увлекая за собой капельницы и датчики с обиженно зазвеневшими и грохнувшими об пол ни в чем неповинными медицинскими ящиками. Стена была твердой. Разбита губа и левая бровь. На последнюю накладывают швы. Еще пришлось накладывать швы на левую руку, из которой крайне неудачно, с мясом, был вырван катетер.

Нужно найти непременно ту цыганку. Отдать все до последнего, только бы избавиться от ее проклятия. Проклятая ведьма! Ненавистная жизнь! Нужно избавиться от цыганского проклятья или умереть, т. к. такая жизнь уже и не является жизнью вовсе.

* * *

Белое. Опять потолок. Все время белый потолок. Покрасили бы они его хоть во что-нибудь веселое? В цветочек, что ли…

Новое впрыскивание. Катетер теперь на правой руке. На левой после неудавшегося побега длинный уродливый шрам. Не очень-то они, коновалы, старались зашить руку, как минимум не уродуя. Придется всю одежду носить с длинными рукавами.

И вдруг началось ЭТО. Нику оглушили голоса.

– …10 кубиков и глюкозу в прежней пропорции. Давление…

– …на девятнадцатой странице наверняка была ошибка в формуле. Нужно…

– … и никогда за собой не убирает, я же ей не прислуга в конце-то концов…

– …после смены нужно позвонить жене и сказать, что задерживаюсь на работе, иначе ни пива, ни футбола…

– …на четырнадцатом уровне опять что-то с электрикой, нужно вызвать…

– Ты что-то слышишь? Ты слышишь меня? Ника! – Дмтрий Арнольдович тряс ее, словно грушу.

Ника ошарашенно подняла на Дмитрия Арнольдовича глаза. Он ликовал.

– Девочка моя, мы победили! Приборы фиксируют нужную реакцию. Это полная победа. Что с тобой?

Ника сорвала опутывающие ее голову провода и ревя, как раненная тигрица, завалилась на бок, под ноги доктора. Под его ошалелым взглядом, она каталась по полу, обхватив руками голову.

– Ты слышишь?

– Слишком много… Голоса… Везде… – перекрикивая ревущую в ее голове толпу Ника. Себя она почти не слышала. Огромным облегчением была привычная уже острая боль от укола в шею и наступила спасительная темнота.

* * *

Белое. Опять. Опять белый потолок. Сколько можно?!

– Ничего, ничего, – утешал Дмитрий Арнольдович. – Попробуем уменьшить дозу до приемлемого результата. Как это было? – с любопытством вопрошал он.

Первым желанием Ники было – огреть чем-нибудь тяжелым доброго доктора по голове. Она взяла себя в руки и постаралась ответить как можно спокойнее:

– У меня как будто радио включили в голове. Сразу все частоты. Что такое 14 уровень?

– Мы на 13-м, если угодно, – рассеянно отмахнулся от ее вопроса Дмитрий Арнольдович, – так ты действительно слышала их. Это не галлюцинация, как в случае с твоей «прозрачной» стеной. Хотя… За стеной действительно лестница. Ты понимаешь? Ты вообще понимаешь свои возможности? Через «завесу», сквозь нее и так ясно! Мы почти у цели. Как-только мы найдем нужное соотношение препарата, чтобы ты могла сама выбирать что тебе из хора окружающих мыслеобразов нужно принимать, а что отфильтровывать за ненадобностью – все! Зашиваем «торпеду» в кость, и ты пригодна к службе. «Торпеда» растворится за месяц, не причинив вреда.

– Я хочу увидеть свою дочь, – обречено и твердо, в сотый раз сказала Ника.

– Хорошо, – вдруг как-то неожиданно легко согласился Дмитрий Арнольдович, – Хорошо. В общем-то я уже уладил этот вопрос. Как-только сегодня закончим наши тесты, ты отправишься домой.

Ника просто не верила своим ушам. Она уже свыклась с мыслью, что останется тут навсегда.

Соотношение необходимой дозы ультрамариновой дряни было найдено достаточно быстро. Если не вводить антидот, «Завеса» на Нику не действовала. А через месяц должны были произойти изменения на клеточном уровне, что делало Нику не чувствительной к антидоту. Нике было велено записывать то, что она слышала на диктофон, человек находился в ее прямой видимости. Затем человек удалялся от нее на максимальное расстояние. Выяснилось, что Ника может слышать мыслеобразы примерно на таком же удалении, как если бы она слушала речь обыкновенными органами слуха. Одно отличие было в том, что она теперь могла управлять своим восприятием, понимая четко, когда человек говорил, а когда думал. Четче и яснее всего она могла воспринимать мыслеобразы тогда, когда человек встречался с нею взглядом. Тогда практически невозможно было отличить говорит ли человек, или только думает. За загородкой Нике очень сложно было понять, кто из двоих мужчин подумал то или иное. И удавалось это только по каким-то характерным оборотам речи, которые она ранее встречала при общении с человеком.

Дмитрий Арнольдович проводил Нику в комнату, где она могла привести себя в порядок и сменить больничный наряд на свою родную привычную одежду, которая была на ней в тот последний злополучный день, когда она поехала на разбор… Одежда висела на Нике, как на вешалке.

Но Нику свежую, и переодетую в будничную одежду, вели по тускло освещенному коридору в переговорную комнату. Она не удивилась визитеру – галстучный иностранец, вот кто ее ждал за столом.

Мерзкий, но такой привычный уже запах парфюма не окружал его на этот раз. «Завеса» на этот раз была не нужна – она не работала более по прямому назначению и оставалась для Ники просто ненавистным резким запахом. Организм Ники был истощен до невозможности. Она держалась только одной мыслью о том, что скоро будет дома.

– Здравствуйте, НикА! – галстучный иностранец за это время так и не научился ставить ударения куда положено.

Ника хмуро кивнула на приветствие. Без приглашения села за длинный стол. Тут могло вольготно разместиться как минимум двадцать человек. И за столом, вдоль стен по всему периметру комнаты так же стояли плотным рядом стулья немыслимым количеством. Планировали, наверное, под сотню человек посадить плечом к плечу.

Комната была просто классической, будто выдернутой из фильма про войну. Освещение было расположено непосредственно над столом, от чего остальная часть помещения оставалась в полумраке. В кино в таких комнатах проводят самые важные военные совещания. На столе расстелены карты расположения войск и люди в защитного цвета форме склоняются вокруг, дымя едким дымом папирос, поднимавшимся к потолку, окутывая глухие зеленые абажуры.

Но сегодня было все не так. За полированным столом, во главе сидел галстучный с совершенно непроницаемым, будто каменным выражением лица.

Перед ним лежала папка-скоросшиватель. Пухлая такая, картонная папочка, с белыми завязками и надписью: «Дело №». На ней ничего не было написано. Завязки были затянуты в бантик.

Дождавшись, чтобы Ника расположилась на стуле рядом, галстучный кивнул и перешел к делу.

Потянув за завязочки, он открыл лежащую перед ним папку и извлек из нее объемную скрепленную в левом верхнем углу стопку бумаг с надписью: «Соглашение о неразглашении».

– Для продолжения нашего разговора, вам необходимо ознакомиться с этим документом и подписать оный. Вот ручка.

Ника открыла последнюю страницу и потянулась к строке, где ей предстояло поставить подпись. Галстучный остановил ее, спросив удивленно:

– Ну почему Вы, русские, никогда не читаете то, что подписываете? Неужели у вас нет никаких вопросов?

– Потому, что что бы там ни было написано, у нас, как вы говорите, у русских просто нет выбора. В любом случае. Иначе нас реально просто съедят и будет уже не смешно.

Галстучный посмотрел на нее долгим взглядом, в котором даже можно было прочесть некоторое сочувствие и кивнул.

Ника в полной тишине подписала все бумаги. Почему-то ей запомнилось то, что подпись пришлось ставить двенадцать раз.

– Ну хорошо. Раз мы так быстро перешли ко второй части, продолжим. Мне предоставлена честь вручить вам гонорар за вред, причиненный Вашему драгоценному здоровью, моральный вред, понесенный вами и Вашей семьей, а так же за каждый день пребывания здесь. Всего тридцать четыре дня. Сегодня первое июля две тысячи шестнадцатого года. Семнадцать ноль пять, если быть точным. Так же, в сумму выплаты включена сумма упущенный вами выгоды, по проведенному нами анализу вашей коммерческой, – он усмехнулся, – не совсем узаконенной, в налоговом плане деятельности. Конечно же, мы не стали учитывать налоговый вычет. Это ваше личное дело.

Галстучный достал тонкий конверт и карту Сбербанка.

– Я побеспокоился о подключении карты к остальным Вашим счетам с доступом по онлайн банку. вы можете по приезду домой убедиться в начислении средств на эту карту. Пин-код в конверте.

Из-под стола был извлечен выключенный телефон и сумочка Ники.

– Телефон разряжен, я думаю. Но уверяю, ваши близкие в полном здравии. Ваша дочь получала должный уход и присмотр. Ваша мать была под контролем опытного медика под легендой соседки. А теперь ваша легенда: вы ездили с делегацией к полярникам с китайской делегацией. Была плохая погода и ледоход не смог пробиться в назначенное время. Теперь вы вернулись с хорошим заработком, т. к. платили вам почасовую оплату. Так что, – усмехнулся криво галстучный, – как говорит один ваш очень, – сально ухмыльнулся галстучный на последнем слове, – хороший знакомый, вы озолотились.

Ника никак не могла дождаться окончания этого разговора. Она вся стремилась домой. К маме и Ниночке.

– Ну-с, закончим, – встал из-за стола галстучный конторщик, – надеюсь, про то, что нельзя ни о чем рассказывать, либо писать, либо публиковать в интернете вам понятно? Вы подписали…

– Я все поняла, – перебила его вновь начинающуюся лекцию Ника. – Поехали?

– Вам завяжут глаза и разрешат снять повязку, когда покинете засекреченную территорию этого объекта и ее видимость. В ближайшее время вас вызовут поэтому, – Галстучный вынул из пиджака малюсенький, похожий на калькулятор телефон и почтительно подал его Нике, – телефону, когда ваше присутствие необходимо будет для уточнения… Ммм… Важных деталей. С вами свяжутся. Ждите.

Ника была согласна на все. Только бы вновь обнять таких родных ей людей.

Повязка на глаза. Немного давит. Ее усадили на портативную кресло-каталку. Везут по коридору. Остановились. Видимо лифт шумит. Входим в него. Поднимаемся. Ника пробует считать этажи, но тщетно. Остановка быстро и аж подбрасывает… Скоростной лифт. Вывозят. Воздух!!! Ника дышала полной грудью воздух лета и никак не могла насытиться. Никакого чертового парфюма! Просят пересесть. Это машина. Водитель молчит. Едем. Уже минут пятнадцать в пути.

– Теперь, можно снять, – сказал знакомый голос ПГ.

Ника медленно стянула повязку и потерла лицо руками, кинув на предателя злой взгляд. Это он увез ее в эту чертову лабораторию обманом. Сколько же ей пришлось пережить…

– Плохо выглядите. Бледная, – с беспокойством посмотрел на нее ПГ, – «Но все равно красивая. Очень!» – добавил он про себя.

Ника сделала вид, что не слышала его мыслей. Теперь ей стало ясным как отличать мысли от слов: слова более окрашены, более эмоциональны, чем мысли. И уже не нужно теперь следить, открывает ли рот собеседник. Наверное, сложно будет понять мысли ли это или слова, если, к примеру, это будет крайне неэмоциональный, если даже не сказать – сухой человек. Но такие люди Нике еще ни разу не попадались.

Ехали молча. Скоро местность стала узнаваема. Потом еще больше знакомых деталей. Синий дом. Варшавка. Трасса. А вот и мой розовый домик. Такой любимый и родной. Потому, что там – мама.

IX. Дом

Мама и Ниночка встретили ее так, как будто всего она пару дней отсутствовала. Ниночка незамедлительно после расцеловывания с мамой исчезла, где-то под диваном почти целиком – только попа смешно торчала. Ребенок пыхтя вытаскивал что-то упирающееся.

– Котенок? – удивленно посмотрела на взъерошенного совершенно серого товарища, спокойно усевшегося в нелепой позе на руках девочки. Кот тут же умильно замурлыкал. Громко, как трактор.

– Ну да, мам, ну ты же сама разрешила. Тетя Антонина же сказала, что у меня никакой аллергии нет и можно котенка взять… А ты еще по телефону его не разрешила называть до твоего приезда, не помнишь, что ли?

– Антонина?

– Никуша, – мама увела ее за руку на кухню, – ну это та самая новая соседка… Я же тебе рассказывала по телефону… Ну у которой первое образование педагогическое, а второе – медицинское… Она мне давление мерила… И сахар… А потом как-то помогла Ниночке с уроками… Ну и как-то захаживать стала… Буквально каждый день. Энергическая такая женщина… И совершенно одинокая. Буквально не знает куда себя девать. А я что – я только рада была… Ниночку подтянула по математике. И консультирует нас постоянно по медицинской части… Особенно когда Ниночка подхватила ту странную заразу в школе, с сыпью…

Мама посмотрела Нике в глаза. Как в душу…

– Я… Я не с тобой по телефону говорила? Да?

Ника молчала и смотрела на маму, не зная, что сказать. Мама тяжело опустилась на стул.

– Мне в тот день, как ты уехала все ясно стало. Когда пришел такой… Нерусский… Прибалт в галстуке таком… С узлом большим… От него еще каким-то советским «Шипром» смердело на весь подъезд. Он мне дал конверт… А в конверте денег… Сто тысяч рублей… Сказал… В общем… Ниночка же у меня… Куда деваться…

– Антонина?

– Антонина переехала как раз на следующий день в квартиру бабы Шуры, царствие ей небесное… Аааа… И Антонина? А я радовалась, дура… На порог ее не пущу, гадину…

Нина вздохнула и тяжело опустилась на стул. Подняла на маму вымученный взгляд.

– Пусть приходит, как раньше. Хуже точно не будет. Мне все равно придется уезжать иногда. Ненадолго… Наверное…

Мама метнулась к Нике:

– Что они делали с тобой?! Ты исхудала вся… Бледная такая, аж вены светятся…

Ника упрямо мотнула челкой:

– Ничего. Все в порядке, – и вздохнула, – Я дома!

В кухню шумно вбежала Ниночка с котенком на руках и сунула его Нике на колени. Котенок моментально улегся на спину, выпятив смешно пузо и начал ловить Никины длинные волнистые волосы, а поймав, начал с упоением вылизывать прядь, уютно заурчав. Совершенно ручной зверек, конечно. Смешной.

– Мама, – требовательным тоном заявила Ниночка, – мы его должны срочно назвать. Он уже неделю ходит по всему дому совершенно без имени.

Котенок тем временем, обмусолив Никину прядь почти до основания, взлохматив ее порядочно. Для чего ему пришлось подняться на задние лапы, и даже залезть на стол, с упоением принялся вылизывать Никино левое ухо таким шершавым языком, что Ника поневоле рассмеялась:

– Ай, зайчик, ну куда ты залез, невоспитанный какой… Вот подлиза волосатый, пристал же, как репей! – С трудом отцепив котенка от своей шевелюры, Ника вернула дочери питомца.

– А что, Зайчик ему вполне подходит. Зайчик! Зайчик! Кис-кис-кис! – Ниночка поставила его около миски, куда тут же насыпала хрустящие кошачьи печеньки.

Котенок Зайчик милостливо захрустел ими.

– Мама! Он откликается, – радостно завопила Ниночка. – Зайчик, Зайчик! Тебе понравилось твое имя?

Мама увлекла за собой Нику:

– Ну, ладно, – сказала мама, – Дома – и ладно. Вот, в конверте лежали еще твои права и розовая бумажка на машину. Машину видимо тот вонючий прибалт пригнал… Я уж, потом ее увидала, как мусор пошла выбрасывать…

– Мама, а мы на китайскую грамоту поедем? Я так соскучилась… Хочу слова опять изучать… – Ниночка уперлась в Никины колени и сделала большие умильные глаза, как у мультяшного кота из «Шрека»…

– Конечно, дорогая, – согласилась Ника, не смотря на протестующие вопли мамы, типа «не трогай маму, она только приехала» …

Бережно и терпеливо прогрев мотор, Ника плавно повела старенькое авто по пустой улице. Ниночка без умолку рассказывала ей о школьных своих важных делах, перебивая саму себя вопросами:

– Мам, а китайцев там много было? Они какие? Как негры, только китайцы? А тетя Антонина говорила, что знает эту станцию геологическую, у нее там муж покойник служил этим, который температуру меряет по часам… Она хоть и важная была станция, но как непогода – туда ни пароход, ни вертолет пробраться не могли… И связь только раз в день и та только с разрешения начальника… И слышно тебя паршиво было, как будто вообще не твой голос… И ты все время тушенку ела? По ГОСТУ хоть, или как мы тогда купили?

Ника даже что-то отвечала ей…

Лана не спросила, почему мы так долго отсутствовали. Она за это время много рисовала какие-то странные геометрические узоры, которые она назвала странным, ругательным почти, словом – «Мандалы»… На листе циркулем прорисовывала симметрично пересекающиеся круги. Получившийся узор разрисовывала сияющей перламутром краской. К каждой готовой «Мандале» уже была подобрана со вкусом рамочка… Все стены были увешаны десятками совершенно разных таких узоров… Видимо, она начав, не смогла остановиться…

– Сегодня тема нашего урока будет «Возвращение». Я рада твоему возвращению. И вижу, что ты так же этому рада. Но если нам приятно возвращаться, например, домой, то не будет ли этой причиной тому, что мы захотим уйти, чтобы вновь испытать радость возвращения? А если возвращаться будет неприятным или болезненным из-за того, что мы находим совсем не то, что ожидаем найти? Быть может возвращаться страшно? А бывает и так, что мы очень рады вернуться, но есть неоконченное дело, которое нужно завершить, чтобы вернуться и больше уже никогда не расставаться? Например, то, что послужило причиной расставания. Иногда, устранение такой причины становится нашей целью. Ведь тогда возвращение будет настоящим, окончательным и победным. Главное не забывать, что цель – не устранение причин разлуки, а возвращение домой. Навсегда.