Юлиана Сергеевна Алексеенко
Секрет невечной мерзлоты
– Вам нравится зима? – спросила у него Эда, пока он снимал пальто, шапку и разматывал бесконечно длинный мохеровый шарф.
– Да, когда солнечно – вполне! – бодро отвечал учитель. – Прежде зимой я часто болел, но потом стал закаляться и, знаешь, принял зиму! И она приняла меня.
Эдуард Генрихович, определенно, был самым прекрасным человеком в ее городке, думала Эда.
И вот в пятницу, ученица снова сидела в уютном классе музыкальной школы, ожидая занятий. Бутерброд был давно съеден, часы снова показывали, что Эдик опаздывает на 10 минут. И вдруг Эда увидела учителя в окне – он был не один: держа под руку девушку, он подходил к школе, потом они остановились, и он поцеловал девушку в губы. Они прощались, но не слишком и торопились, заметила Эда. Едва только девушка пошла дальше, оставляя Эдуарда Генриховича одного, но вдруг снова подбежала к нему, и он обнял ее и снова поцеловал. Они просто не желали расставаться. Эда отвернулась от окна. Значит, у него есть невеста! Это из-за нее он заставляет Эду ждать так долго. Двенадцать минут. Сегодня он опаздывает на двенадцать минут! Девочка снова повернулась к окну – влюбленные, наконец, расстались, девушка быстрым шагом пошла дальше, а учитель – учитель просто стоял и смотрел ей вслед. Тринадцать минут! Эда почувствовала, как стремительно – будто тяжелый камень, летящий вниз – падает ее настроение. Эдуард Генрихович уже пошел в здание школы, а ученица вдруг почувствовала, что хочет сбежать с урока. Но куда? Выйди она сейчас из кабинета, она ведь сразу столкнется с учителем в коридоре. Она еще раз посмотрела на часы – прошло уже четырнадцать минут с начала урока. И в эту секунду Эдуард Генрихович вошел в класс.
– Здравствуй, Эда! – так же бодро, как всю неделю, приветствовал учитель свою ученицу. Теперь Эда понимала, что совсем не морозом была вызвана эта бодрость. Какая же она глупая. Учитель стал оправдываться. – Прости, пожалуйста, я снова опоздал! Из-за этих морозов все просто как черепахи! Люди впадают в спячку буквально на ходу. Все в состоянии анабиоза!
Всегда спокойный учитель как-то глупо хихикал, Эда смотрела на него и впервые видела в нем дурачка. Если это любовь делает людей такими глупыми, то лучше ей никогда не влюбляться. Эда опустила взгляд, положила сумку, которую успела взять в руки, задумав побег с урока, взяла скрипку.
– Ну что, начнем? – спросил счастливый Эдик. Ученица лишь бросила на него короткий взгляд и заиграла. Весь урок она смотрела только на свой инструмент, стараясь играть как можно громче и уверенней, чтобы не слышать ни собственных мыслей, ни учителя, комментирующего урок. А когда занятие подошло к концу, она молча сложила вещи, сказала только «до свидания» и пошла домой.
Она даже с Чипом не разговаривала в этот день, только молча потрепала его голове и налила теплого молока. Потом села на диван, подогнув под себя ноги, и стала просто грустить. Почему так случается в ее жизни, думала она? Почему никто не любит ее по-настоящему? Вокруг столько дураков, а те, кто не дураки, у тех всегда свои дела, свои любимые люди, своя тайная жизнь. Эда думала, что она особенная для своего учителя музыки, она думала, что ему важны занятия с ней, а это, оказывается не так. Они настолько для него не важны, что он, наверное, и вовсе не приходил бы на них и оставался со своей невестой, но видимо, просто должен. Все вокруг вызывали у Эды гнев, но Эдуард Генрихович был действительно самым лучшим из всех людей, и она не могла даже злиться на него. Она просто страдала. Чип сначала старался развеселить свою хозяйку, стягивая с нее плед и виляя хвостом, но Эда оставалась равнодушной к усилиям друга, и тот вскоре просто улегся рядом, изредка поглядывая на девочку.
Жизнь казалась ей теперь еще более бессмысленной и безрадостной. Она сидела так, пока совсем не стемнело, потом приехала мама, и Эда встала, но только для того, чтобы не вызывать вопросов. Когда мама разогрела ужин, девочка отказалась есть, сказала, что, может быть, съест ужин чуть позже и пошла к себе в комнату. А там было так холодно, что Эда с порога даже забыла, зачем пришла – от мороза у нее шел пар изо рта прямо в спальне! Как будто комната находилась не в отапливаемом доме, а совсем отдельно. Эда быстро вышла и пошла в кухню, снова села на диван и накрылась пледом.
– Эда, у тебя все хорошо? Ты не заболела? – спросила мама. Сама она была очень грустная, как будто даже похудевшая.
– Нет, я в порядке.
– Ты не будешь делать уроки?
– Я сделала, – солгала Эда, которая уже и забыла, когда делала их в последний раз. Ей совсем не хотелось отвечать на вопросы, но пока в ее комнате был жуткий холодильник, из теплой кухни идти было некуда.
Мама была занята какой-то работой по дому, а Эда все думала о своем одиночестве. Конечно, она помнила о том, что может исполнить любое свое желание, но она не знала, чего она хочет. Снова стать для Эдуарда Генриховича любимой ученицей, и чтобы никаких невест? Чтобы дома снова стало тепло, чтобы был праздник и приехали брат с сестрой? Чтобы снова подружиться со школьной подругой? Чтобы мама не была такой понурой приставалой и не задавала глупых вопросов? Чтобы появились новые друзья? А может, чтобы стать взрослой и, наконец, жить в собственном огромном, роскошном доме? Она так и уснула в думах о том, какое счастье было бы для нее наиболее желанным. Мама накрыла ее, погасила свет и ушла к себе.
Эда долго колебалась, стоит ли ей идти на следующее занятие по музыке, или снова бросить – теперь уже окончательно. Но когда пришло время, она почему-то не смогла пройти мимо музыкальной школы и снова стала ждать учителя. Только в окно не смотрела – ей не хотелось видеть эту глупую девицу с локонами, которую ее учитель будет целовать на прощание. И в этот день Эдуард Генрихович вдруг не опоздал – вошел класс за 2 минуты до начала. «Какой прогресс!», ехидно подумала про себя Эда, немного расстроившись даже, что учитель сегодня повел себя более дисциплинированно. Она больше не верила, что заботит его, и никакие подтверждения обратного ей были не нужны. Она снова старалась играть как можно сосредоточеннее, чтобы не замечать ничего вокруг.
– Отлично, Эда! – похвалил ее учитель, когда она закончила этюд. – Ты не просто вернулась в форму, но и заметно выросла за это время!
Эда стиснула зубы, чтобы не возразить учителю.
– Но на вид ты не выглядишь веселой, – заметил он после паузы. – У тебя все хорошо? Ты напряжена немного, и это слышно даже по твоей игре.
Эда не отвечала. Ей казалось, если она сейчас откроет рот, то скажет что-то нелепое и, может, даже грубое. Она побоялась спросить, можно ли она перейдет к следующему упражнению, и поэтому просто начала играть дальше. Эдуард Генрихович молчал, но скорее не игру слушал, а пристально наблюдал за лицом ученицы. С ней что-то было не так, это было очевидно. Он дал ей закончить короткое упражнение, а когда она сняла скрипку с плеча, спросил снова:
– Эда, что-то не так с тобой, что случилось?
Эда молчала и только крепче сжимала зубы. Только, увы, это помогало мало. Лицо ее напряглось, покраснело, она нахмурилась, чувствуя, что вот-вот заплачет. А учитель не унимался:
– Эда. Что-то случилось, я это вижу. Если что-то дома не так, скажи мне. Если тебе трудно заниматься, мы можем отложить. Наверное, кто-то обидел тебя, ты только…
– Да отстаньте вы! – не выдержав, крикнула Эда. – Что вы пристали ко мне? Какое вам до меня дело?
– Эда…
– Что «Эда»? Не видите – не хочу я болтать с вами?! Зачем вы вообще только уговорили меня вернуться?
Слезы уже текли из ее глаз, и от этого было еще обиднее. Эда вытирала их ладонью, стараясь как можно быстрее успокоиться. Учитель оторопел, но через мгновение снова попытался успокоить девочку.
– Эда, если не хочешь говорить, не надо, я вовсе не настаиваю. Я только хочу успокоить тебя, у всех у нас случаются трудные моменты, но если рядом есть близкие, если верить в свои силы, всегда и со всем можно справиться…
– Отстаньте от меня, слышите?! – грубо ответила Эда. – Не надо прикидываться добреньким! Я вам не нужна! Вы просто зарплату получаете, вот и все!
– Что ты такое говоришь?
– Это правда! Если бы вы могли, вы бы со своей невестой целый день разгуливали, а не на уроки приходили.
Эда сама оторопела от своей откровенной резкости, поэтому быстро стала собирать вещи, чтобы убежать отсюда.
Эдуард Генрихович помолчал несколько секунд, а потом прошел к входной двери, и заслонил телом выход.
– Эда, я выпущу тебя только после того, как ты меня выслушаешь и успокоишься немного, извини.
– Вы не имеете права!
– Имею. Напротив, я не имею права выпускать тебя отсюда такой, и, пожалуй, мне стоит даже позвонить твоей маме на работу и сообщить об этом инциденте. Но если ты действительно успокоишься, то я не стану этого делать, – спокойно, но впервые так твердо, сказал учитель. Эда никогда не слышала, чтобы он разговаривал так, и немного насторожилась.
– Вот так, хорошо, – продолжил Эдуард Генрихович, видя, что ученица стала намного спокойнее. – Так вот я повторю. Сложности случаются. А иногда даже беды, и, увы, чем старше мы становимся, тем больше сложностей появляется на нашем пути. Поверь, если бы твоя мама вела себя агрессивно всякий раз, когда у нее что-то не так, она просто взорвалась бы сама и уничтожила все вокруг. Любой человек, не только она. И моя мама, и папа. Вообще все взрослые люди. Только малыши не имеют больших проблем, но ты уже не малыш. Конечно, и у тебя есть проблемы, и я уверен, они серьезные, но мы не можем всякий раз вести себя так… – учитель помолчал секунду и потом продолжил. – Насчет меня, не знаю, почему ты сделала такой вывод, но ты мне не безразлична. Да, у меня есть девушка, которую ты, как я понимаю, видела, и да, она станет моей женой через несколько месяцев, и это не должно касаться тебя, это моя личная жизнь. Не надо думать, что…
– Ну вот и пожалуйста! – снова выкрикнула Эда. – Женитесь на своей девушке, а я-то вам зачем?! Пустите меня!
Эда попыталась оттолкнуть учителя от двери, но сдвинуть взрослого мужчину было, конечно, невозможно.
– Эда, ты переходишь все рамки, – еще строже сказал Эдуард Генрихович. – Не вынуждай меня поступать жестко.
– А что вы мне сделаете? – спросила Эда. – Выгоните из школы? Я сама не хотела ходить, только из-за вас пришла! Не надо было! Не нужна мне эта ваша скрипка! Сами играйте! Пустите меня, мне нужно домой.
Эдуард Генрихович смотрел на Эду и не знал, что еще он может сказать. Он вдруг снова стал мягким как ребенок, его карие глаза смотрели печально, и он просто отошел в сторону, давая возможность ученице покинуть класс. И она вышла, хлопнув, к тому же дверью. В окне учитель увидел ее, бегом удаляющуюся от школы, без шапки, с расстегнутой курткой. А потом рядом увидел оставленную Эдой скрипку.
6
«Это моя личная жизнь» – слышала Эда голос учителя в своей голове всю дорогу домой. Она принеслась на скорости, как ураган, так что не только не успела замерзнуть, но и даже разгорячилась. «Это моя личная жизнь!» – иронично повторила она слова учителя. Глупый болван! Если она захочет, не будет у него никакой личной жизни и никакой жены! И даже не покормив Чипа, понеслась в комнату за своим бисером. Она покажет ему. В комнате, где можно было бы с успехом устроить холодильную комнату для продуктов, она не задержалась и минуты – только взяла необходимое и побежала на кухню – вышивать одиночество учителя. Она взглянула на пакетик: бисера было так мало, его хватило бы лишь на одну среднюю вышивку. А тут такой сложный рисунок – вышить глупого Эдика. Или может вышить его убегающую невесту? Нет, сложно. Эда ломала голову, какая вышивка сэкономила бы бисер и оставила учителя без невесты. Что если бисера больше не останется? Ну и пусть! Эда была слишком зла сейчас, слишком обижена на весь мир, чтобы рассуждать здраво. По крайней мере, никто не будет ей больше мешать, никто не будет злить. А что если…с Эда вдруг подумала, что возможно желания можно вышивать текстом! Ну конечно! Она же просто может вышить фразу, бисера уйдет меньше, и вышить будет проще. И тогда она вышила следующее:
«Хочу, чтобы невеста Эдуарда Генриховича бросила его»
Это тоже было не быстро, но зато бисера ушла половина – отличный результат. Немного успокоившись, Эда вспомнила про Чипа, который все время терпеливо смотрел на нее, и согрела для него еды.
«А что, если он другую невесту найдет?» – подумала вдруг Эда.
Она снова взяла вышивку и добавила «и он больше никогда не женился».
Когда дело было сделано, она подумала, что слово «больше» было лишнее, можно было обойтись без него и сэкономить бисер. Она посмотрела на пакетик – бисера в нем оставалось с чайную ложку. Грустно. Но все-таки что-то! Хватит на то, чтобы вышить короткую фразу еще одного желания. Когда она закончила, за окнами было совсем темно. Она посмотрела на часы – до возвращения мамы было около часа, но через пару минут вдруг Эда услышала, как мама открывает ворота дома. Она поспешно убрала свою вышивку и вышла в коридор. Мама вошла медленно, и когда подняла глаза на дочь, Эда увидела, что та еле стоит на ногах – мама была больна.
Эда не пошла в школу ни на следующий день, ни через день, и еще очень долго Эда оставалась дома – ухаживать за мамой, которая лежала в постели. Каждый день приезжал врач, осматривал маму с очень серьезным лицом, выписывал лекарства, и Эда приносила все необходимое из аптеки. Но на четвертый день, когда понадобилось купить хлеб, молоко, жаропонижающее, и Эда заглянула в мамин кошелек, там оказалось денег только на хлеб. Тогда Эда поняла, что дело плохо. Денег не было, помощи не было, брат и сестра не приезжали, и Эда даже не знала как им позвонить. Она бы спросила у мамы, но мама почти все время спала, а когда приоткрывала тяжелые веки, ее красные глаза смотрели бессмысленно, и она, казалось, не понимала, о чем ее спрашивает дочь. Эда не сразу вспомнила про бисер – сначала, она даже не подумала, что ситуация серьезная, и нужно использовать волшебство. Но когда не осталось денег, она поняла, что нужно действовать. Но только бисера у нее осталось с чайную ложку!
Как вышить маму здоровой, если бисера так мало? Она могла бы вышить желание словами, но работает ли это? Она до сих пор не знала, остался ли ее учитель без невесты, и не знала, как это узнать. Может поискать в записной книжке номер маминой подруги – мамы Эдуарда Генриховича и позвонить ей? Что она спросит – «извините, вы не подскажите, бросила ли вашего сына невеста?». Какая глупость! И зачем только она потратила бисер на это желание! Теперь, когда ей действительно нужно было волшебство, у нее был лишь маленький шанс на чудо. Что, если не выйдет? Эде стало страшно. Что же она наделала? В ее руках было столько возможностей создать что-то полезное, а она потратила их на какие-то глупости! Эда готова была плакать от отчаяния, но она держалась. Так! Не надо раскисать. Надо пробовать, сказала она себе и стала вышивать желание: «хочу, чтобы мама выздоровела», но когда она уже заканчивала фразу, и оставались лишь две буквы, оказалось, что бисера больше нет. Нет, только не это! От отчаяния Эда заплакала, но проснулась мама, и попросила пить. Эда дала ей воды, и немного посидела рядом.
Должен же быть выход, думала она, не может быть, чтобы его не было! И тогда ее осенило: ведь можно распустить другие вышивки! Ну конечно! Она может распустить любую ненужную вышивку и закончить фразу. А если не поможет, то и рисунок здоровой мамы вышить! Эда с радостью схватила ножницы и посмотрела на свое расшитое желаниями полотно: микроскоп, брат и сестра, надпись про учителя. Точно! Можно распустить брату и сестру, и у нее будет не только много бисера, но, наверное, и желание ее будет испорчено, и Анна с Александром смогут приехать домой, а это еще лучше. И как она только раньше не догадалась?
Но едва только Эда сделала первые движения ножницами, и нить была повреждена, как бисер, который должен был рассыпаться на ткани, стал стремительно таять, делая ткань вышивки влажной. Эда стала отрезать еще и еще, она отрезала его почти весь, но бисер, который она отрезала, таял, словно мелкие льдинки. Нет! Только не это! Эда застыла от ужаса, понимая, что ее надежде вылечить маму с помощью бисера пришел конец, но потом стала снова и снова отчаянно отрезать бисер, будто хотела успеть собрать его до того, как он растает. Ничего не выходило. Слезы полились у Эды по щекам, и она стала рыдать, уткнувшись в подушку, чтобы не услышала мама. Она плакала долго, пока сил на слезы совсем не осталось, а когда поняла голову от подушки, ее лицо было все распухшее от слез и горя.
Мама открыла глаза и позвала дочь.
– Да, мамочка, – сказала Эда.
– Ты плакала? – мама дотронулась до лица девочки, которое было сейчас таким несчастным, каким не было еще никогда.
– Мама, я не знаю, что делать, как тебя вылечить, – воскликнула Эда и снова по ее щекам полились слезы. – Я не знаю даже как позвонить Анне и Александру, но даже если я позвоню, они не приедут, мама, и все из-за меня. И денег в твоем кошельке больше нет.
– Тише, тише, – стала успокаивать ее мама, но голос ее был таким слабым, что сердце у Эды просто разрывалось. – Все наладится. Я думаю, мы можем попросить денег взаймы, мне только нужно набраться сил и позвонить.
И мама снова закрыла глаза, потому что говорить ей было очень трудно. Если бы Эда могла сделать что-то, чтобы исправить свои ошибки – не быть такой эгоисткой, заботиться о маме, вернуть брата и сестру. Бисера больше нет, и однажды вышитый бисер больше не способен помочь, и что же будет теперь? А если Анна и Александр больше никогда – никогда не вернутся? Невероятно, что еще недавно Эда так хотела избавиться о них, все казалось не таким серьезным. И что же будет теперь?
Слезы, наверное, так и продолжали бы литься из глаз девочки, если бы не стук в дверь. Оказалось, это снова приехала скорая помощь. Убедившись, что женщине не стало лучше, врач принял решение везти больную в больницу. Эда засуетилась и собрала вещи для мамы, какие велел доктор.
– А я? – спросила она, когда маму погрузили в машину скорой помощи. – Можно я поеду?
– Для детей у нас не будет места, – ответил врач. – Больше никого у вас нет? Нужно позвонить кому-нибудь – бабушке, тете, дяде, не знаю – кому-нибудь.
Эда молча кивнула. За эти несколько дней, что она провела с мамой, она словно повзрослела на несколько лет. Она поняла, что должна остаться, должна во что бы то ни стало исправить свои ошибки. Да и Чипа нельзя оставить одного, а в больницу его не возьмешь. Когда она закрыла за врачами ворота, на часах было почти четыре. Она быстро подогрела и налила своей собаке молока, оделась и побежала из дому – искать избавление от бед, которые успела навлечь на свою семью.
***
Эдуард Генрихович был еще в школе. Она видела его в дверную щель, прислушалась – поняла, что он один, стукнула пару раз в дверь и вошла.
– Здравствуйте, – сказала она едва слышно, но потом откашлялась и повторила уверенно. – Здравствуйте, Эдуард Генрихович. Пожалуйста, простите меня за то, что я вам наговорила, это… я очень глупо себя вела, я знаю. Вы сможете меня простить?
Учитель смотрел на нее своими прежними добрыми карими глазами.
– Я рад, что ты пришла, Эда. Ничего, я понял, что у тебя были какие-то неприятности, поэтому совсем не обиделся. Как я тебе и говорил, неприятности у всех бывают, – и взгляд его при этих словах стал таким грустным, что Эда, понимая в чем дело, почувствовала сильный-сильный стыд. Но она знала, что сейчас нельзя тратить время.
– Ваша невеста вас бросила, да? – спросила она напрямик.
Учитель горько улыбнулся и отвел взгляд, потом вздохнул и спросил:
– Моя мама, наверное, уже рассказала твоей? Да, это так. Видимо, не все люди созданы для семейной жизни. Но ничего, я в порядке.
– Нет, это не мама сказала. Моя мама в больнице, она очень сильно болеет. Врач сказал, что она очень простудилась, но это она от горя, я знаю, потому что мои брат и сестра больше не приезжают, но это я виновата. Я вообще многих плохих дел натворила. Эдуард Генрихович, мне нужна помощь, без вас я не смогу это исправить.
И Эда, сев напротив учителя, порой сбивчиво, но стараясь не забыть ни одной мелочи, рассказала ему свою историю с самого начала – как нашла бисер в старом доме, как случайно обнаружила, что он волшебный, как пыталась прочесть, что было написано в бумагах, но забросила это дело, как стала неразумно исполнять свои желания, включая последнее – самое ужасное, о котором рассказывать было тяжелее всего, потому что нужно было смотреть в глаза тому, кому она так навредила.
– Я умоляю вас, простите меня, – говорила она как в лихорадке, не плача только потому, что знала: нет времени на слезы. – Я была как в тумане, мне было больно, я почему-то думала, что если будут несчастны другие, будет легче мне. Я глупая, я эгоистка, но я хочу все исправить, мне только нужна помощь, потому что я не знаю с чего начать.
Эдуард Генрихович слушал ее очень внимательно, сначала полагая, что девочка бредит, но к концу рассказал понял, что его внезапно ставшая равнодушной девушка, пожалуй, подтверждает – без какой-то мистики здесь не обошлось.
– А потом я стала распускать старые вышивки, – продолжала свой волнительный рассказ Эда, – я так надеялась, что можно будет вышить бисером новое желание – чтобы мама выздоровела, и чтобы Анна и Александр вернулись, и чтобы ваша девушка тоже, но это оказалось невозможно, когда я распускала нить, бисер таял, он просто превращался в воду! Если бы я знала, что так выйдет! Я была очень-очень глупой, я сделала столько плохого!
И девочка еще долго говорила и говорила, заламывая руки, отчаянно глядя в глаза учителю, и он слушал, иногда сомневаясь, в своем ли она уме, но тут же склоняясь к тому, что ей стоит верить. Когда она стала повторять то, о чем уже успела рассказать, он остановил ее.
– Эда, давай успокоимся. Ты просишь меня о помощи, и я, конечно, сделаю все, что смогу. Давай мы сначала попробуем позвонить твоим брату и сестре, я узнаю номер у своей мамы, потом поедем к маме в больницу и спросим, нужны ли ей какие-то лекарства или еда или еще что-то, убедимся, что она в надежных руках, а потом ты возьмешь свои необходимые вещи, и мы поедем к нам домой, чтобы ты, пока не приедут твои старшие, побыла у нас.
– Нет!
– Почему?
– Потому что они не приедут!
– Откуда ты знаешь? Они ведь просто не знают, что мама в больнице.
– Они не приедут, – отчаянно повторила Эда, закрывая лицо руками. – Потому что бисер исполняет желания! Даже если они захотят, они не смогут.
– Откуда ты знаешь? Выше нос, Эда! Ты же не пробовала. К тому же, ты распустила вышивку, возможно, это не спасло бисер, но это нарушит волшебство.
– Ваша девушка к вам вернулась?
– Нет.
– Ну вот. А я и это желание распустила.
– Прошло немного времени, кто знает, может, все и наладится.
Эда тяжело вздохнула.
– Не наладится. Нет времени ждать. Мне нужно все исправить!
– У тебя есть план? – спросил учитель.
– Нет, – искренне ответила Эда, но поспешила добавить. – Точнее, я не уверена, но план есть. В коробочке с бисером была книжка, там какие-то схемы, рисунки и написано что-то на непонятном языке. Я у учителя истории спрашивала, он не знал, правда обещал позже разобраться, но я к нему не пошла больше, я думала, зачем мне, я и так знаю, как им пользоваться. А если бы я почитала, я бы не надела таких глупосте-е-е-ей…
И девочка залилась слезами отчаяния, так что Эдуарду Генриховичу пришлось еще долго утешать ее и просить привести себя в порядок. Когда Эда немного успокоилась, учитель посмотрел на часы, вышел ненадолго, а когда вернулся, стал решительно надевать пальто и шапку.
– Идем, Эда. Давай посмотрим на твою книжку, может, мы разберемся со всем этим быстрее, чем кажется. И забери свою скрипку – когда мы решим твои проблемы, я буду ждать тебя на урок.
Они отправились к Эде домой. Девочка показала учителю остатки вышивки, книжку, согрела и налила чай, достала из холодильника бутерброды. Теперь, когда она все рассказала Эдуарду Генриховичу, ей стало намного легче – она зорко следила за тем, как он листает книжку, разглядывает рисунки, и была уверена, что ее замечательный учитель во всем, во всем разберется.
– Да уж, – сказал он через некоторое время. – Ничего мне не понятно, думаю нужно ехать в библиотеку.
– Сейчас?
– Если поторопимся, то еще успеем. А потом поедем к нам, побудешь у нас, пока мамы нет, – сказал учитель и решительно встал, даже не прикоснувшись к чаю.
Но Эда предусмотрительно попросила у учителя несколько минут, налила чай в маленький термос, положила его в свой рюкзак, прихватила несколько бутербродов, книжку тоже положила в рюкзак, и посмотрела на Чипа.
– А его мы можем взять? – неуверенно спросила она.
Учитель задумчиво надул губы, но деваться было некуда – не оставлять же собаку в холодном пустом доме.
Библиотека закрывалась в шесть, и когда они добрались до нее пешком, была половина шестого. Видимо, Эдуарда Генриховича там все знали, потому что работницы очень приветливо ему улыбались и даже ничего не спрашивали. Но вот собаку в библиотеку завести не разрешили, поэтому Эда отдала книжку учителю, а сама осталась в холле, ждать у окна. К шести, когда работники стали просить посетителей завершать свои дела, потому что библиотека закрывалась. Эдуард Генрихович спускался с лестницы, и Эда бросилась навстречу, а за ней лающий Чип – через весь холл почтенного заведения.
– Ну что? – волнуясь, спросила Эда.
– Не так много пока, но уже кое-что. Похоже, это тлингит – один из индейских языков. Но тут мало книг, ничего специализированного по этому языку нет. Я думаю, придется ехать в город, в Национальную библиотеку.
– Хорошо, давайте поедем! – воскликнула Эда, готовая бежать до города прямо сейчас.
– Нет-нет, Эда, теперь уже поздно, все библиотеки закрыты. Сейчас мы можем поехать в больницу, узнать как там твоя мама, потом домой, а в библиотеку завтра.
И они направились в больницу. Сначала долго ждали у входа, потому что был карантин, и в больницу не пускали. Потом пробились в справочную, им сказали подождать медсестру, и они ждали ее почти час. Бутерброды и чай в холодном коридоре старой больницы были очень кстати. Ближе к восьми пришла медсестра, сказала, что навестить маму можно будет завтра, а сейчас она спит после каких-то уколов. Медсестра называла Эдуарду Генриховичу какие-то лекарства, он понимающе кивал, а Эда читала по его глазам, все ли в порядке. Похоже, бояться было нечего, и можно было ехать домой. Но в маленьком городке, где они жили, единственный автобус, который его обслуживал, в столь позднее время уже не ездил, и учителю и его ученице с собакой за пазухой пришлось топать пешком – почти на другой конец.
Тепло в доме у Эдуарда Генриховича с порога разморило Эду, и пока она, сидя в кресле, ждала окончания разговоров учителя с его мамой, она так и уснула – облокотившись на спинку, крепко обнимая притихшего Чипа.
***
Проснулась Эда рано. Накануне Эдуард Генрихович и его мама уложили ее на диван, сняли кофту и укрыли толстым пледом, и она так и проспала всю ночь, не шелохнувшись, в одной позе. А когда пришел новый день, она не сразу смогла понять, где она. Все еще спали, и даже Чип спал на коврике рядом с диваном. Эда встала, выглянула в окно. Ей показалось, что заря, которая только-только поднималась над горизонтом вдалеке, обещает теплый день. Был уже февраль, а холода не отпускали. Девочка подумала про свой дом, где теперь не было совсем никого – темный, холодный, брошенный, и все по ее вине. Скорее бы проснулся учитель, чтобы ехать в городскую библиотеку. Эде пришлось ждать почти час, пока Эдик и его мама проснулись, потом они позавтракали горячими оладушками и чаем с молоком и вышли в холодное утро, чтобы ехать далеко – в город, разгадывать загадки волшебного бисера, оставив Чипа на попечение мамы Эдуарда Генриховича. Но ей они о цели поездки, конечно, не сказали – она думала, они едут к брату и сестре Эды.
Библиотека показалась девочке огромной, просто гигантской. В ней было много людей за множеством столов и все что-то читали, писали. Эда минут двадцать ждала, пока учитель найдет в ящиках с карточками списки нужных книг, а потом еще примерно столько же они ждали, пока библиотекарь выдаст нужную литературу. Но как только Эдуард Генрихович начал листать первую книжку, он издал восторженный возглас «оно!» и его глаза так быстро забегали по строчкам, что Эда просто сгорала от нетерпения. «Вы прочитали?», «Это то, что нужно?», «Это индейский язык?», «Вы сможете прочесть мою книжку?» – она сыпала вопросами, но учитель только поднимал указательный палец, который означал одно и то же – «мы на верном пути, но подожди».
– Смотри, – наконец, сказал он, написав фразу на листке бумаги и показывая Эде. – Это действительно индейский язык, это тлингит.
– Да, да, мой учитель истории тоже так говорил!
– И вот этот заголовок на первой странице означает что-то вроде «Сила всемогущих ледяных огней», или что-то в этом духе. Но это уже объясняет многое – мы на верном пути. Тут, увы, нет хорошего словаря, но многое можно понять…
Эда слушала учителя, почти не дыша, глядя на него как на великого волшебника или спасителя.
– Если мы сможем найти словарь… – сказал он, и тут же поднявшись, бросился куда-то из читального зала. Эда не посмела бежать за ним, и осталась ждать, разглядывая страницы книги. Эдуарда Генриховича не было очень долго, а когда он вернулся, сказал, что, увы, тлингитского словаря в библиотеке нет, и придется работать с той парой книг, в которой есть общие описания языка и объяснение принципов тлингитской письменности и некоторых других индейских языков.
Они стали вместе изучать то, что было написано в книжках. Эда старательно записывала все, что им удавалось понять, переписала алфавит, но пока результаты были скромные – возможности складно читать предложения и понимать их смысл, конечно, не было. Спустя пару часов им нужно было возвращаться назад, и они решили, что будут приезжать сюда по утрам до тех пор, пока не добьются результата. И почти каждый день неделю подряд они так и делали – приезжали ради того, чтобы разгадать еще 5-6 слов в разных частях страницы. «Опасный», «красный», «гора», «вода», «радуга», «большой», «один», «зло» и т.д. – слова были примерно такими, все они говорили о том, что цель где-то близка, но никак не получалось найти много слов хотя бы с одного куска повествования.
– Мы по-прежнему не можем читать ее, – расстраивалась Эда, понимая, что слишком много времени уходит, а дело не сдвигается с места. Мама по-прежнему оставалась в больнице, и хоть под присмотром врачей ей стало лучше, она была очень слабой. Она дышала тяжело и шумно, и все, что могла сказать, это слова благодарности Эдику и его маме, что присматривают за ее дочкой. От брата и сестры не было никаких новостей. По телефону сотрудники университета говорили Эде, что передадут ее просьбы позвонить и приехать домой, но ни звонков, ни их визитов к маме не было. Они как в воду канули. Эда не ходила в школу – она ездила в библиотеку, а потом после обеда и вечером все ломала голову над буквами, словами и рисунками из книжки про бисер. И вот спустя неделю, вечером, когда после ужина они с учителем снова сидели со своими бумажками, он вдруг прочел: «Тайна находится на леднике». Поднял глаза на Эду, Эда уставилась на него.
