Юлиан Дашевский
Эхо тоннелей
– Виноваты, – прищурился Громов, отчего его маленькие поросячьи глазки совершенно скрылись под тяжёлыми веками. – Ещё как виноваты. И вообще, всё, что вы должны отвечать на мои вопросы – это либо «так точно, товарищ инспектор», либо «никак нет, товарищ инспектор»! Уяснили?
– Так точно, товарищ инспектор, – неуверенно, будто сомневаясь, выдавил из себя Антипенко. Стрельников же промолчал.
– На первый раз прощается, – продолжил Громов. – Завтра составлю акт о нарушении, если повторится. И кстати, – добавил он, понизив голос почти до шёпота, – а почему Пустовалова нигде не видно? Я бы очень хотел с ним пообщаться.
Начальник депо замешкался с ответом, и Громов это заметил:
– Можешь не отвечать, если не хочешь врать.
Стрельников сделал вид, что пропустил реплику мимо ушей, повернулся к курсантам и едва заметно кивнул им. Алексей и Кайрат почти одновременно достали бланки учёта рабочего времени и протянули их Стрельникову. Он по-быстрому расписался на них и попрощался с парнями, стараясь не привлекать внимание, посоветовав тем напоследок поспешить на выход, пока начальник не передумал, а Стрельников остался с Тырышкиным и Антипенко, которые наблюдали на отдалении за тем, как тщательно Громов обходил цех.
– Непростой товарищ, – вполголоса кивнул Антипенко в сторону Громова, который, спустившись в цех, демонстративно отказался от каски, тем самым дав понять, кто здесь главный.
– Не бери в голову, это ему шлея под хвост попала. Все на нервах, сроки поджимают, ничего не готово, вот и бомбит, – ответил Стрельников.
– Да щоб вiн здох, – ответил Дима шёпотом, но достаточно громко, чтобы быть услышанным.
***
– Не хочешь зайти куда-нибудь, хлебнуть пивчанского за первый рабочий день? – предложил Алексей Кайрату, когда они шли по длинному и тёмному коридору над путями, соединявшему цех с административным корпусом.
– Да нет, спасибо. Я в рабочие дни не бухаю, в отличие от некоторых.
– Не нравится мне этот Громов. Солдафон какой-то, – негромко сказал Лёшка Кайрату. – И к чему эта армейщина? «Так точно, товарищ инспектор». У нас такого никогда не было.
– Да знаешь, я вижу не солдафона, а молодящегося пятидесятилетнего бабника! Хотя да, соглашусь, он угрюмый какой-то, не внушает доверия… А ещё рядом с ним мне просто некомфортно находиться. Не люблю штабных инспекторов и прочих проверяющих.
– Ты не поверишь, их никто не любит.
По коридору парням снова встретилась Анастасия. Она выглядела усталой, и, казалась не такой холодной, как когда они только познакомились в весьма неловкой ситуации в столовой. Сейчас девушка шла из административного корпуса с толстой папкой, что намекало на то, что Громов возложил на неё все бумажные обязанности. Алексей кивнул ей в знак приветствия, и уголки её губ дёрнулись в чуть заметной улыбке.
– Вот ради таких женщин мужчины готовы на всё, – восхищённо произнёс Алексей, когда Анастасия прошла мимо них.
Стук каблучков в гулком коридоре на мгновение замедлился.
***
– Так вот, оказывается, как выглядит этот ужас, летящий на крыльях ночи! – воскликнул Громов, а затем продолжил брезгливым тоном: – И из какого, с позволения сказать, музея вы это ведро с болтами угнали? Инструкций и документов нет, значит? Как же вы эксплуатировать его собрались?
– Ладно, сами разберёмся как-нибудь. Поди, не космический корабль, – подоспел на шум разговора Антон, на бегу надевая оранжевую каску.
– Не космический корабль, это точно, – кряхтел Громов, поднимаясь в кабину. – Если этот швейцарский комод хотя бы сдвинется с места самостоятельно, то я отращу себе бороду, потом сбрею её и съем.
Впрочем, поняв, что освоение незнакомой техники методом тыка, да ещё и без знания языка было не самой лучшей идеей, Валерий Геннадьевич выглянул из кабины и громко крикнул вниз:
– Эй, здесь кто-нибудь по-фашистски шпрехает?
На окрик подтянулось несколько работников, имевших разный уровень владения как техникой, так и языком, и Стрельников с чувством выполненного долга поставил перед ними задачу, чтобы не терять времени самому. Через некоторое время, при помощи словаря, интуиции и упоминания чьей-то матери, все надписи были переведены на русский и написаны перманентным маркером прямо на панели управления. Для особо непонятливых необходимые инструкции были написаны от руки на обычных листочках из блокнота и приклеены скотчем поверх оригинальных табличек. А за этим электровозом прочно закрепилось прозвище «фашист», хотя с Германией это внебрачное дитя российско-швейцарских экономических отношений не имело ничего общего.
– Кстати, а это что за Сунь Хунь Вчай с вами был? Кто-то из гарантийщиков? – вполголоса поинтересовался Громов у всезнающего Тырышкина.
– Да это не Сунь Хунь, это вроде наш, курсант из Петербурга, – отозвался Антон.
– А я вот и смотрю, вроде у нас никаких китайских подрядчиков нет…
–Так он и не китаец.
Тем временем комиссия направилась дальше, осматривать вновь прибывшие вагоны.
– Новые вагоны, тридцать две единицы, мы их только готовим к приёмке, – стараясь сохранить самообладание, прокомментировал Стрельников.
– Вижу я, что вагоны, не ослеп ещё. Вот только с какого перепугу, – Громов уже перешёл на повышенные тона, – вам понадобилось их перекрашивать?
– Потому что корпоративный стиль, и номера мы тоже свои нанесём.
Громов провёл пальцем по обшивке одного из вагонов. Затем придирчиво осмотрел двери, достал фонарик и посветил. Завершив ритуал, он повернулся к собравшимся и громко объявил:
– Я не подпишу приёмку, потому что покраска некачественная. Вы красили прямо по слою пыли, он даже на ощупь шершавый!
– Цех новый, ещё ни разу там не убирались, и когда начали задувать, то компрессором подняли пыль… – начал было объяснять один из инженеров.
– Меня это не интересует. Я составлю акт о несоответствии, чтобы замечание было устранено.
– Блин… – процедил Тырышкин. – Этот зануда нам всё испортит.
– Не горячись, Антонио, – урезонил его Дима.
Тут на глаза Громова сквозь открытые ворота цеха попалась гидроколонка. Валерий Геннадьевич поначалу подумал, что ему почудилось или что он надышался выхлопов. Он протёр глаза, прошёл в ворота и долго разглядывал столб с торчащим из него изогнутым хоботом.
– А это здесь зачем, – поинтересовался инспектор. – Метро на паровой тяге планируете?
– Нет, это вода для охлаждения реостатов.
– М-да, я погляжу, инновации у вас так себе.
Если у руководства метрополитена и стояла задача удивить начальство из Москвы, уже повидавшее всякое, то она им, бесспорно, удалась.
Ближайший к воротам цеха состав был назначен в качестве «образцово-показательного» на тот случай, если комиссия захочет убедиться лично в том, что поезда, находящиеся в депо, умеют ездить, а машинисты умеют ими управлять. Какой-то особо щепетильный работник уже успел подать на состав напряжение через «удочки» – переносные источники питания, и вагоны сияли огнями, как новогодняя ёлка. Но это был как раз тот случай, когда чрезмерное желание угодить начальству оказывается лишним. Заметив такой праздник света среди унылого однообразия, Громов поспешил именно туда. Заглянув между вагонов, он, не говоря ни слова, поманил Стрельникова ладонью, и от этого жеста не столько ожидать ничего хорошего.
– Да, без чёрной магии тут явно не обошлось… – Валерий Геннадьевич уже не знал, смеяться ему или плакать. Тут он поперхнулся слюной и громко закашлялся.
Стрельников поинтересовался, чем вызвана столь бурная реакция.
– Да вот, смотрю, как электрическую схему подключили. Интересно, кто тут у вас такой умный? Или коллективное творчество?
– А что там? Не работает что-то? – в глазах Олега Михайловича читалось искренне удивление.
– В том-то и дело, что всё работает! Но вот этот моток проволоки, подвязанный скотчем, меня просто убил! – показал Валерий Геннадьевич на клубок проводов, небрежно замотанный синей изолентой. – В Москве за такое башку бы оторвали!
Через полминуты у поезда собралась небольшая толпа. Чуя, что дело пахнет жареным, Стрельников взял висевшую на поясе рацию и попросил прислать кого-нибудь из электриков.
– Тихо! «Паяльник» идёт! – послышалось вдруг из толпы.
«Паяльник» – это было прозвище старшего электромеханика Владислава Петровича, мужчины уже не первой молодости, но всё ещё сильного и энергичного, готового и обматерить нерадивого подчинённого, и дать оплеуху, если более цивилизованные методы воздействия иссякли. Его имя и фамилию знали разве что в отделе кадров, а все коллеги обращались к нему по отчеству, а за глаза называли по прозвищу.
– Вот, посмотрите, – Громов решил начать издалека и указал пожилому ремонтнику на перевёрнутый замок. – Как это назвать?
«Паяльник» подёргал дверь, чтобы убедиться, что с замком действительно что-то не так. Громов тем временем обратил внимание, что у электромеханика не было с собой резиновых перчаток, но ничего не сказал.
– А отвёртку взять и переставить религия не позволяет, что ли? – грубовато ответил Петрович. – Здоровые лбы, а простейших вещей не вдупляют!..
– Почему в журнале не указано, что один буферный фонарь не горит?
– Так и ладно, это ж мелочь! Лампочку поменяем, и всё.
– Из-за мелочей люди гибнут, – ответил Громов. – А это ещё что такое? – И тут он узрел массивный прямоугольник сцепки Шарфенберга, из которой свисала цепь, явно не входившая в перечень стандартного оснащения. – Зачем огород нагородили, если можно было присоединить всё по-человечески? А сейчас всё придётся переделывать к волчьей матери! – Громов задавал риторические вопросы, не надеясь получить на них внятный ответ.
– Это пример гибкости инженерной мысли в условиях ограниченности ресурсов! – подняв палец, важным тоном провозгласил Петрович, и в каждом его слове сквозило издевательство над инспектором.
– А если без болтологии? Представьте, что я долбаная блондинка, и вам нужно мне доступно объяснить, откуда, куда и для чего эти железяки?!
– В комплект поставки не входил переходник с европейской автосцепки на нашу, и слесаря депо изготовили звёнку самостоятельно, – объяснил Стрельников, но его московскому товарищу едва ли показалось убедительным.
– Только от жизни собачьей собака бывает кусачей, – шепнул Петрович Стрельникову, чтобы Громов не услышал.
В эту секунду инспектор ухватил серьгу самодельной звёнки и, видимо, желая проверить изобретение на прочность, с силой дёрнул. Штырь вылетел из гнезда автосцепки, как пружина, издав при этом громкий и мерзкий звук. Чудом не зашибив никого из людей, железяка со звоном шмякнулась на бетонный пол. Громов взглянул сначала на Стрельникова, затем на вагон, а потом на звёнку, мысленно прикидывая, стоит ли ему сегодня праздновать второй день рождения: для первого дня событий было несколько многовато. Петрович же продолжил рубить правду-матку, как ни в чём не бывало:
– Знаете, в чём настоящий парадокс – мы закупаем иностранные вагоны, хотя можем строить свои! А в инструкциях к ним – сам чёрт ногу сломит! По-моему, авторам вообще наплевать, что там написано, им главное – чтобы сноски были по ГОСТу расставлены!
– А что у вас руки не по ГОСТу, это я уже давно заметил. И скажу так – хоть вы привыкли чинить всё с помощью лома, кувалды и матюков, здесь этот способ не пройдёт. Надо, чтобы всё было, как положено. А то выходит проще десять раз нагадить, чем один раз убрать, – оборвал его Громов. Затем он бросил взгляд на часы и предложил Стрельникову выдвигаться в сторону переговорной.
– Ну как первые впечатления, Валерий Геннадьевич? – поинтересовался Стрельников в тот редкий момент, когда вокруг никого не было. Некоторые вопросы желательно было обсудить наедине, чтобы затем избежать неловких ситуаций в ходе общего собрания.
– Знал бы я, что у вас такая разлюли-малина…
– Можно подумать, вы не знали, куда едете!
– Вы издеваетесь, что ли? – наигранно-умоляющим голосом ответил он. – Пожалуйста, скажите, что я сплю, что у меня глюки, что я под кайфом, что я отравился мухоморами, да всё, что угодно! Я не поверю, что это может быть реальностью! Потому что, если бы это было на самом деле, я бы на вашем месте застрелился бы от такого позора!
– Ну, не надо так категорично. Мы готовимся к пуску, это просто рабочие моменты. Как только все проверки пройдём, так и…
– Не продолжайте, пожалуйста! У меня уже голова пухнет от этих фраз! Сколько я их услышал уже за свою жизнь…
– Но не может же всё быть так плохо, согласитесь! Есть же и хорошие моменты!
– Да, спорить не буду. Столовая, говорят, у вас хорошая. Но ничего, будем работать. И да, – добавил Громов. – Привыкайте ко мне, я у вас тут надолго, буду курировать подготовку метрополитена к сдаче в эксплуатацию. А то чует моя душа, без меня пропадёте вы. Знаем мы таких… амбиций выше крыши, а мозгов и умения не хватает. Вот и говорят что-нибудь типа «мы ракету космическую строить будем». А на выходе – новогодняя хлопушка получается, и то в лучшем случае.
– Это верно, – улыбнулся Стрельников. – Столовая у нас замечательная! Будет несправедливо, если вы не убедитесь в этом лично. Жаль, не смогу составить вам компанию.
Вскоре после того, как Громов удалился, из-за угла показались Антипенко и Тырышкин, видимо, отбегавшие покурить. Пройдя мимо четырёх путей, занятых новенькими, хоть и немного пострадавшими от местной самодеятельности вагонами, работники решили срезать путь по тропинке, проходившей прямо через рельсы. Шпалы на ближайшем пути были обильно забрызганы свежим маслом. Чёрная блестящая дорожка вела в сторону красного мотовоза, пыхтевшего дизелем в тупике.
Стрельников тут же ринулся в сторону плюющегося сизым дымом аппарата. Вслед за начальником тут же поспешил и Антон. Подбежав к мотовозу, Олег Михайлович не поленился и подлез под локомотив в поисках возможного места утечки. Хотя мотор работал, машиниста в поле зрения не наблюдалось. Антон громко крикнул, чтобы привлечь внимание, после этого поднялся в кабину и дал гудок. Только после этого из подсобки показался мужик в грязной когда-то синей спецовке и вальяжной походкой направился к мотовозу.
– Что такое? – лениво спросил он.
Терпение у Стрельникова, и без того отнюдь не железное, уже начало лопаться, и он крикнул:
– У тебя из картера масло хлещет, мать твою в передницу! Почему мотор не вырубил, угробить хочешь?
– Так я масло меняю. По инструкции горячее надо менять, чтоб не загустело, – невозмутимо ответил мужик.
Начальник депо уже не мог найти подходящих слов и только прошептал:
– Ну и народец, ёлы-палы! Хорошо, хоть Громов этого не видел!
Радужный зонтик
Осень в тот год была на редкость красивая. По-летнему тёплое сентябрьское солнце радовало горожан, а в траве, как будто отражением небесного светила, уже третий раз за год расцветали весёлые одуванчики. Стояла безоблачная погода, а листья на деревьях только начали желтеть. Пользуясь столь щедрым подарком природы, местные жители решили продлить купальный сезон, и на городском пляже возле моста через Волгу с утра и до позднего вечера скапливалось множество людей, желавших урвать эти солнечные деньки. Но работникам метрополитена было не до красот ранней осени, и они могли лишь с завистью наблюдать по пути с работы или на работу за прогуливающимся по набережной народом. Перед окончательной сдачей в эксплуатацию каждый день был на вес золота, а огромный кумачовый плакат «Даёшь метро горожанам досрочно!» над воротами Управления выглядел горькой издёвкой. Время шло, но дни всё больше напоминали бег на месте. Если в первую неделю каждая из рабочих смен была наполнена событиями, и к вечеру ты начинал забывать, что же случилось утром, а если и вспоминал, то события, произошедшие несколько часов назад, казались воспоминаниями из далёкого прошлого, то со временем всё новое становилось привычным, и ничто уже не удивляло. Вторая неделя шла проще и быстрее, все уже познакомились друг с другом, не терялись в хитросплетениях коридоров административных и производственных корпусов, знали своё расписание, как будто всю жизнь так жили. День за днём сливались в сплошную пелену, в которой не было ничего достойного остаться в памяти. А если время побежало так быстро, значит, ты уже привык к новому месту, и это привыкание прошло гораздо легче и быстрее, чем Кайрат представлял себе. Иногда ему и вовсе казалось, что он никуда не уезжал, и что не было тех долгих и насыщенных лет, когда он жил и работал в Петербурге. Общение с Алексеем постепенно сходило на нет, и ограничивалось только рабочими и бытовыми вопросами. Впрочем, никто от этого не страдал и не считал себя обделённым. Кайрата немного удивляла обстановка в коллективе: когда он работал в Петербурге, да и когда он ехал сюда, то представлял себе всё иначе, может быть, немного идеализированно. Он воображал коллектив товарищей, сплочённый общим делом и решимостью довести его до конца. Но в действительности этот образ, навеянный старыми советскими фильмами, мало походил на реальность. Каждый был сам по себе, и прежде всего защищал свои интересы. Никто не доверял даже коллегам, не говоря уже о заезжих курсантах, и за внешней вежливостью и доброжелательностью сотрудников читалась мысль: «Ну, и какую подлянку ты мне на этот раз устроишь?», даже если поводов к такому мнению не возникало. Начальство в лице Стрельникова и Пустовалова отдавало заведомо невыполнимые распоряжения, Громов и его помощница делали вид, что всё под контролем, а рядовые сотрудники ругались на жизнь. И всё – только чтобы дожить до выходных и напиться до поросячьего визгу. А дальше – цикл повторяется. Утро, аспирин, плотный завтрак, переходящий в обед, а там – и новый рабочий день. Бег хомяка в колесе и то казался более целенаправленной деятельностью. В сущности, это была обычная жизненная рутина для большинства жителей города. В такой обстановке было сложно заводить друзей, а ещё сложнее – не начать подозревать каждого встречного в чём ни попадя или беспробудно квасить по выходным. Единственное, что удивляло Кайрата, от усталости засыпавшего почти сразу по возвращении с работы, это сколько жизненной силы могло быть в Алексее, что он после рабочей смены мог по-быстрому перекусить в каком-нибудь ресторане фаст-фуда и пойти знакомиться с девушками в клуб. Приходил он уже давно за полночь и спал максимум четыре-пять часов. Обычный человек выдохся бы уже после нескольких дней, а у Красавкина пошла вторая неделя такого режима, и было похоже, что его это нисколько не затрудняет.
Теоретические занятия не сильно напрягали – по сути, это было повторение всего того, что ребята уже знали до этого. С практикой было сложнее, но и она не была чересчур тяжёлой. Скорее, курсанты уставали именно от новизны – ведь они, пусть каждый уже имел опыт работы в метро, впервые сталкивались с такой техникой. И больше всего им хотелось перейти от теории к практике, выйти из-за парты и сесть в кресло тренажёра, а затем – и в кабину поезда. Кайрат смотрел на расписание занятий и думал: «Как же ещё долго до начала практики…» Но вот, однажды утром он взглянул на календарь и удивился, как быстро наступил этот долгожданный день!
Не без дрожи Кайрат зашёл в зал, где находились тренажёры – две отрезанные кабины от вагонов метро типа Е, известных по прозвищу «ёжик», только вместо лобовых стёкол в них стояли компьютерные мониторы. Парень подошёл к невысокому пожилому инструктору, представился и подал лист, где указывалось количество занятий.
– Садитесь, – небрежно бросил инструктор, даже не удосужившись назвать своё имя. Наверное, он полагал, что нашивки «Муртазин Н.Р.» на форме будет достаточно.
Кайрат сделал шаг в сторону тренажёра, но мужчина неожиданно вырос перед ним и встал так близко, что ему стало, мягко говоря, некомфортно.
– На стул, я сказал.
«С таким лучше не спорить», – подумал парень, чувствуя, как ладони покрываются холодным потом.
– Для начала, – продолжил инструктор, – теоретический инструктаж. Правильная посадка машиниста…
– Но я раньше… – начал было Кайрат, но его прервали на полуслове.
– Мне плевать, кем вы были раньше. Здесь вы курсант.
Пока Кайрат слушал его речь о правильной посадке и настройке органов управления, то вглядывался в него и размышлял, кем бы он мог быть. Худой, абсолютно лысый, с безучастным лицом, напоминающим маску. Ему явно чуть больше пятидесяти, но выглядит он плоховато для своих лет. Наверное, это машинист, ушедший по состоянию здоровья с поездной работы и перешедший к преподаванию. Конечно, его суровость можно понять: одно дело – мчаться вдаль по стальным магистралям, и совсем другое – в сотый раз объяснять желторотым недотёпам, как правильно выбирать наклон спинки сиденья. С другой стороны, «тяжело в ученье – легко в бою», и, пройдя через все круги ада во время практики, курсанты могли уверенно чувствовать себя в кабине настоящего поезда. Кайрату было немного странно, оттого что ему снова объясняют то, что он и так уже давно знал, но – с инструктором не спорят.
Трудно было понять, когда Муртазин был в хорошем настроении, а когда – в плохом. Разница, пожалуй, была только в том, что когда он был не в духе, то матерился несколько чаще обычного. Да и общаться с ним было тяжело: к людям он относился сухо и, на первый взгляд, не воспринимал многого из того, что выходило за пределы служебных обязанностей и должностных инструкций. Лишь в конце дня ребята узнали, что его звали Наиль Рустемович Муртазин, но вряд ли эта информация была очень полезной – инструктор вёл себя молчаливо, и содержание разговоров с ним обычно ограничивалось указаниями, что требуется сделать. Но иногда во время занятий у Кайрата проскакивала мысль, что он мог уже знать этого человека, где-то встретиться с ним. Бывает иногда – видишь человека впервые, а тебе кажется, что он уже появлялся в твоей жизни. Вот так и не можешь отделаться от этой мысли, а спросить напрямую неловко. «Я его точно уже видел… – думал Алтынбаев, вглядываясь в суровое лицо инструктора».
***
…Полосатая ограничительная рейка осталась где-то в зеркале заднего вида. Кайрат готов был сквозь землю провалиться: «Ну что такое – то «ползуны» на колёсах сажаю, то вот так…» И снова он пытался сконцентрироваться, снова проходил один и тот же маршрут, стараясь не допускать помарок, но внимательный и беспристрастный компьютер выдавал полный список ошибок по окончании упражнения. Здесь превышение скорости, там пропуск места остановки, а ещё выход из графика, несоблюдение интервала, и прочее, и прочее… Штрафные баллы высвечивались красным, и, в конце концов, когда Кайрат вылезал из тренажёра, его поясница была настолько мокрой от пота, а лицо таким красным, что со стороны казалось, что парень только что вышел из парилки. Трасса метрополитена была гораздо сложнее, чем он предполагал, и, несмотря на весь накопленный опыт, безошибочно пройти её не получалось. Слабым утешением было и то, что Лёшка тоже оказывался отнюдь не безгрешен, но штрафных баллов у него было меньше.
– Молодец! Герой! – Муртазин поднялся по лесенке в кабину после того, как Кайрат сначала превысил скорость на перегоне, пытаясь нагнать отставание, а затем резко оттормозился при въезде на станцию, чтобы остановить состав в нужном месте. – А если бы ты с поездом ехал, знаешь, каких бы дров наломал? Это ведь здесь рейки, а там – вагоны с людьми!
Спорить и доказывать свою правоту было бесполезно. Наиль Рустемович «рубил» и тех, кто ездил куда лучше. На практику на тренажёре отводилось всего двенадцать часов, а дальше инструктора смотрели, можно ли допустить тебя до управления настоящим поездом. Кайрат всерьёз опасался, что все допущенные ошибки припомнят ему в конце практики, а вот Алексей относился ко всему весьма расслабленно. «Если тебя отправили сюда в командировку, то никто не будет менять тебя на другого человека посреди учебной программы. И никто не выгонит, если ты серьёзно не накосячишь или не заявишься на работу пьяным», – рассуждал он и, в сущности, был прав.
Во время практики на тренажёре инструктор частенько «подкидывал» курсантам задачи с подковыркой, с которыми требовалось справиться. Поломки и сбои на метрополитеновском жаргоне назывались просто «случаями», и поиск выхода из «случаев» занимал едва ли не половину учебного времени.
– Почему не собирается схема? – задал очередной каверзный вопрос инструктор, когда Кайрат отчаянно пытался привести в движение виртуальный поезд, выискивая глазами на приборной панели какой-нибудь случайно пропущенный тумблер.
– Не сработали концевые выключатели закрытия дверей! – выпалил он первое, что пришло в голову.
– Перекрыт кран пневмопривода токоприёмников, – торжествующе отрезал инструктор, указывая рукой на причину «случая». – И таким людям мы доверяем нашу технику. Садитесь на своё место. Вы же молодой специалист, должны проявлять смекалку! А не какой-нибудь дед Онуфрий из села Усть-Гадюкино.
Иногда Муртазин демонстративно отстранялся от попыток помощи курсанту. Он просто загружал маршрут в тренажёр, садился в кресло помощника и безмолвно наблюдал за работой будущего машиниста. И от этого пристального взгляда, уставившегося откуда-то сбоку, человеку в правом кресле становилось не по себе, и он допускал одну ошибку, потом следующую. Наиль Рустемович ничего не комментировал, а продолжал безмолвно наблюдать, зная – его выход на сцену будет в самом конце, и именно этого момента все и боялись. Когда программа подготовки на тренажёре подходила к концу, роль инструктора сократилась до «пассажира». Он, нарушая все возможные правила, усаживался вразвалку на левом кресле и начинал лузгать семечки в пластиковый стаканчик. И в один из таких дней Кайрат, отрабатывавший последний час на симуляторе, отвлёкся и прозевал горевший впереди сигнал – два жёлтых огня: виртуальный состав въехал под ограничение скорости, к которому парень оказался не готов. Привычную тишину тренажёрного кабинета разорвал мерзкий звонок сигнализации в кабине. Кайрат нажал на тормозной кран, но было уже поздно – компьютер зарегистрировал превышение скорости. Но это было всего полбеды – от неожиданности инструктор вздрогнул, и все семечки разлетелись по кабине! Стряхнув шелуху с кителя и изрыгая самые чёрные проклятия в адрес курсанта, покрасневшего, как воспитанница института благородных девиц, Муртазин встал со своего места и рявкнул: «Война уже закончилась, товарищ камикадзе! Таранить никого не надо! И с контроллером аккуратнее обращайтесь! Вы, извините, не хрен дёргаете!»
Кайрат молча хлопал глазами, пытаясь найти слова в своё оправдание и не находя их, потому что все варианты, приходившие ему на ум, выглядели один глупее другого. Он сидел в кресле машиниста и чувствовал себя так, как будто на него вылили ушат дерьма. «Что же дальше сделает Муртазин?» – мысленно задавал вопрос Кайрат, опасаясь, что такой суровый инструктор не удержится и перед затрещиной. Парень бросил взгляд на электронные часы, висевшие на стене зала – до следующего курсанта оставалось ещё около двадцати минут.
– Убирай семечки, пока никто не застукал, – скомандовал Наиль Рустемович.
– А чем? – растерялся Кайрат, оглядывая помещение на предмет щётки или чего-то похожего.
– А меня не волнует! Чтоб тут через пятнадцать минут ничего не было!
Пока Муртазин копался в ветоши, Кайрат поспешил в кладовку, чтобы раздобыть веник и ведро, но при этом не попасться на глаза никому лишнему. Здесь всё, как в армии. Если напакостил, нужно убраться, а если не знаешь, как, так это твои проблемы. Но когда он сбегал вниз по тёмной лестнице, его внезапно осенило: «Автомобильный пылесос! Нужно спросить у человека, который водит машину!» Развернувшись, Кайрат устремился назад, в сторону кабинета.
– Наиль Рустемович! – на бегу выпалил он, забегая в тренажёрный класс. – У вас есть автомобильный пылесос?
Видимо, Муртазин не хотел привлекать к своей персоне внимания и «светиться» на улице в рабочее время, и, к удивлению Кайрата, он вручил ему брелок с ключами и сказал номер своей машины. Добежав со всех ног до парковки и открыв машину – а у Муртазина был старый и видавший виды, но ухоженный «ленд-крузер» – парень увидел пылесос в ящике между передними сиденьями. Схватив его и заперев машину, Алтынбаев помчался назад, на всякий случай оглянувшись.
– Эх, Кайрат-Кайрат… Каким ты в шараге был, таким и остался… – задумчиво протянул Муртазин, когда его курсант, весь взмыленный, вновь показался в дверях. – Иди в туалет, умойся хотя бы, а то ты выглядишь, как будто в одежде купался.
– Скажу, что под дождь попал! – не медля ни секунды, выпалил Кайрат в ответ. На улице и вправду внезапно потемнело, и из нависающих тёмно-серых туч срывались первые капли дождя, прервавшего «бабье лето».
Тем временем Наиль Рустемович сам схватил пылесос и нырнул в чрево тренажёра в попытке избавиться от «улик». Вытирая шею и лоб бумажным платочком, Кайрат смотрел в окно, как отдельные капли за считанные мгновения превратились в сплошную шумящую пелену воды, и стук дождевых брызг перешёл в сплошной нарастающий гул. «Надеюсь, этот дождь ненадолго», – думал Кайрат, которого отнюдь не радовала перспектива идти домой по такому ливню. Он вновь повернулся к Муртазину, который вытряхнул семечки в мусорное ведро, а потом спокойным голосом подозвал Кайрата и пригласил присесть.
– Ну что, – неожиданно дружелюбным голосом произнёс инструктор. – Не узнал меня или стесняешься?
И тут Кайрат вспомнил, когда он видел Муртазина раньше – в свои студенческие годы! Когда он поступал в железнодорожный техникум, то помимо экзаменов и медкомиссии, будущих студентов ждала беседа со специалистом по профориентации. И этот специалист сильно удивил Кайрата: он привык к тому, что все непомерно расхваливают свою специальность, и очень часто наблюдал, как жестоко люди разочаровывались, когда желаемое и действительное, мягко говоря, не совпадали. Не один студент так бросал учёбу, да и с работы люди (даже неплохие специалисты) уходили по этой причине. Так вот, суровый человек в кителе МПС, украшенном ведомственными наградами, начал отговаривать Кайрата от выбранной профессии, рассказывать обо всех трудностях и ответственности. В тот день от него Кайрат узнал о том, что работа машиниста не для белоручек и неженок, что романтики в ней нет ни капли, а в случае аварии или сбоя движения первые подозрения всегда падают на локомотивную бригаду, а машинист несёт персональную ответственность за жизнь пассажиров. Этот грозный и строгий мужчина и был – Муртазин! Таким жёстким разговором Наиль Рустемович снимал «розовые очки», отсекал случайных людей, которые могут струсить, спасовать перед трудностями, чтобы только надёжный человек мог попасть в профессию. И лишь сейчас Кайрат понял, зачем он это говорил: это была проверка, действительно ли будущий студент хочет выбрать тот жизненный и профессиональный путь, действительно ли он готов к нему. Тогда Кайрат смотрел на него почти как на бога, а сейчас они работают рука об руку… «По возможности, надо бы спросить у него, почему он решил оставить спокойную и непыльную работу в учебном заведении и снова вернулся на железную дорогу» – подумал Кайрат, чьё первоначальное предположение реализовалось с точностью до наоборот.