Йоханнес Вильгельм Йенсен
Лежебоки
Вот все готово, один из парней выходит на двор поглядеть, погас ли свет в доме на выселках, возвращается и молча кивает. С важным видом они желают старой Марен доброй ночи, говорят ей спасибо, а она молча провожает их до дверей. Но не успев отойти далеко от дома, они слышат, как одинокая старуха громко напевает от восторга, запирая дверь.
Парни подходят к дому на выселках, в нем тихо и темно. Сейчас тут все спят, как сурки, нужно по меньшей мере из пушки выстрелить, чтобы их разбудить. Однако парни ступают очень осторожно, не торопятся, на это грязное дело ушел у них целый час: они заклеивали окна бумагой. В этом старинном доме окон мало, и все небольшие, заклеить их дело пустяковое; две рамы в стене, выходящей в сад, и несколько маленьких окошечек, что смотрят в огород. Они не оставили ни одной щелочки, чтобы свет не проник в дом, заклеили каждую дырочку и даже замочную скважину в дверях; закончив работу, они так же тихо ушмыгнули прочь, беззвучно давясь от смеха.
В новогоднюю ночь семья в доме на выселках улеглась спать позднее обычного. Немудрено, что они спали без просыпа до полудня, как и собирались. Но когда в послеобеденное время они один за другим стали просыпаться, вроде бы выспавшись, вокруг было темно, как в могиле, поэтому они не стали вставать, а снова улеглись спать, сильно удивившись, с чего это им было просыпаться среди ночи. Так прошел первый день нового года, к вечеру хозяин опять проснулся, подумал, что вроде бы проспал дольше обычного и пошел к дверям поглядеть, скоро ли начнет светать. Но на дворе-то ведь снова стемнело, кромешный зимний мрак прямо-таки давил на глаза, он решил, что, верно, ошибся, и поплелся назад в спальню. Один из сыновей приотворил дверь боковуши, где стояла его кровать, и спросил, который час. Старик ощупал стрелки часов, было уже семь часов. Зимой в это время было одинаково темно и утром, и вечером.
– Неужто только семь? – посетовал сын. – Я уже выспался. Боюсь, что захворал. Давно уже не сплю, и в животе урчит, будто давно не ел.
– Гм, – утешил его старик, – ложись и не мешай спать другим. Наступит день, так полечим тебя, коли занемог.
С этими словами хозяин снова улегся в кровать. По правде говоря, он тоже проголодался, но, верно, это ему просто показалось. Хозяйка тоже не спала, когда старик вернулся, она зевнула аж с присвистом, но ничего не сказала. Немного погодя в доме все снова уснули.
Случилось так, что в новогоднюю ночь в доме на выселках заночевал странник по прозвищу Телец Громобой. Он и раньше бывал у них, ему нравились старые дома, к тому же хозяин всегда радушно принимал его.
Громобой пришел к ним в новогодний вечер, отужинав и расплатившись песней, он улегся спать на откидной кровати, где ему постелили. Он спал так же крепко, как и все остальные в доме. Когда хозяин встал и нашарил часы, Громобой бормотал что-то невнятное во сне, но когда в доме снова все затихло, он спал уже беззвучно.
Трудно было ждать, чтобы скотина целый день молчала. Но об этом деревенские парни тоже позаботились. Уж если шутить над кем-то, то надо делать все как следует, и парни из Кьельбю следили за домом, высматривая, не идет ли дым из трубы. Шутка удалась как нельзя лучше. Несколько парней загодя отправились в усадьбу на выселках и потихоньку накормили скотину, чтобы не разбудила хозяев раньше времени.
Люди на выселках проспали и вторую ночь, почти не переворачиваясь с боку на бок. Когда же они снова проснулись, то почувствовали себя бодрыми и голодными. Старик поднялся с постели и пошарил по стрелкам, часы показывали восемь, на этот раз точно – восемь утра; но они решили, что проспали всего один час, после того как проснулись в последний раз. Сыновья осоловели от сна и громко завопили, что их будят не вовремя, а потом ни с того ни с сего стали дурачиться в кромешной тьме боковуши. Дочери в другой боковуше метались на перинах и ржали, как молодые кобылки. Странник тоже очнулся от сна, слышно было, как он ворочался и чесался, словно здоровенный волосатый тролль, потом он стал что-то напевать, сначала как бы про себя, потом громче, для всей компании, сел в постели и от удовольствия щелкнул языком. Все же он еще не совсем пришел в себя после ночи и разговаривать ему не хотелось, хотя сыновья стали кричать, подзадоривая его, чтобы он спел им песню. Долговязые сыновья до того разыгрались в темноте, что стали выкидывать всякие штуки, поднялся хохот.
– Замолчите вы, наконец, или нет! – крикнул им сердито хозяин из спальни. – Что это вы вздумали безобразничать праздничным новогодним утром!
Они послушно замолчали. Но чуть погодя хозяин забылся и громко зашептал на ухо жене, которая давно проснулась:
– Мне есть и пить охота…
В ответ на эти слова в боковушах все дружно загалдели. Но хозяйка, женщина серьезная, считает, что они спятили.
– Заткните-ка глотки! – приказывает она.
Минуту-другую спустя она садится в постели, с замиранием сердца прислушиваясь к чавканью, которое слышится в боковуше. Неужто они посмели покуситься на заветную копченую колбасу и бараний бок, подвешенные к потолочной балке над кроватью? Так и есть.
