Йоханнес Вильгельм Йенсен
Сесиль
В усадьбе на самом берегу фьорда жил человек по прозвищу Антон Коротышка. Старый и седой, он никогда не был женат. А все оттого, что по натуре своей Антон был человек медлительный и основательный. Не раз надевал он сапоги, чтобы идти свататься; за последние сорок-пятьдесят лет частенько случалось[1], что какая-нибудь вдовушка, владелица лавки, нуждалась в мужской опоре. Однако же…
Вскоре после войны шестьдесят четвертого года Антон Коротышка был много ближе, чем когда-либо, к решению жениться. Дело, почитай, сладилось. Вдовушка попалась бойкая и чистоплотная, и ничто, казалось, не могло им помешать. Но, как говорится, болото находилось слишком далеко от усадьбы, и по дороге вполне можно было растерять половину воза с торфом.
И вот теперь по усадьбе расхаживал молодой парень, племянник Антона Коротышки. Звали его тоже Антон.
Несколько лет назад брат Коротышки вернулся домой из Копенгагена, куда уехал еще в незапамятные времена. Это может показаться чудом. Но суть же дела в том, что жители полуострова кормились рыбной ловлей. В каждой зажиточной усадьбе можно еще сегодня видеть маленький, стоящий особняком домик из нетесаного камня с соломенной пирамидкой крыши. В стародавние времена крестьяне, жившие в достатке, большими партиями коптили тут угрей. Тогда владельцы усадеб сызмальства ловили рыбу, даже те, кто потом наследовал усадьбу и занимался земледелием. А когда молодые крестьянские сыновья рыбачили, случалось, что налетала буря и им приходилось искать прибежище в чужих краях. Так их заносило в Саллинг и Тю, а порой еще дальше. Да и поездки в Раннерс с копченым угрем сделали свое; неудивительно, что такой сорвиголова, как брат Антона Коротышки, исполнился жадной отваги и возомнил о себе бог знает что.
Но вот прошло лет двадцать-тридцать, и он вернулся обратно совершенно опустошенным. В Копенгагене он служил дворником, потом занялся мелочной торговлей, а под конец стал владельцем трактира. Это приносило ему приличные доходы. Были времена, когда у брата Коротышки водились бешеные деньги. Как же потом могло такое случиться?
Когда он вернулся в родную усадьбу, у него не было ничего и никого, кроме маленького сына. А сам он, этот громадный человек, распух и посинел от пьянства. Вот так оно все и случилось…
Два года Копенгагенец, как все его называли, слонялся по двору у брата в усадьбе. Он ничего не делал, только пил втихомолку. Когда он стоял на берегу фьорда, подставив лицо навстречу ветру, и беспомощно переводил дух, казалось, вся природа выражала тихое, неизбывное горе.
Однажды утром рыбаки, спускаясь к берегу, подумали было, что какая-то огромная диковинная рыбина сама по себе попалась в сети. Но это был Копенгагенец, висевший на одном из сушил; он был мертв, как дохлая сельдь.
Антон Коротышка забыл и думать о женитьбе, а сапоги его благополучно заплесневели на чердаке. Когда же племянник подрос, он усыновил его, пустив в ход тот самый таинственный механизм, с помощью которого, поместив в одном его конце банкнот, торжественно вытягиваешь на противоположном конце заверенную в нотариальной конторе нужную бумагу.
Антону, как его запросто называли, здоровенному парню с выпяченной нижней губой, было уже двадцать лет с небольшим. Работа в его руках спорилась, он вечно напевал, а на досуге курил табак. На вечеринках он плясал в поте лица до самого утра. Но люди его не очень-то жаловали – что-то безжалостное было во всем его существе.
