Козел большой, рогатый, Преважный с виду, бородатый, Но по уму едва ль не брат ослу родной, С плутовкою Лисой дорогой шел одной. День самый жаркий был; листок не колыхался; Их жажда мучила, а солнце их пекло. Шли, шли они, и вдруг колодезь им попался. «Смотри-ка, куманёк, вода здесь как стекло! Не хочешь ли испить?» – Лиса Козла спросила. Безмозглый бородач в колодезь мигом скок: Колодезь этот был, по счастью, не глубок. Лисица, видя то, туда же соскочила, И взапуски ну двое пить. Лиса, напившися, сказала: «Как нам быть, Голубчик куманёк? Идти еще далёко; А вылезть вон нельзя – высо́ко!» «Не приложу ума: Подумай, кумушка, сама». «А вот я вздумала: пожалуй, потрудися, На задни ноги встань, передними уприся Покрепче ты в обруб, да чур не шевелися; Отсюда вылезу я по твоим рогам, А там И кума вытащить наверх я постараюсь». «И впрямь так! удивляюсь! Уж что за кумушка! какая голова! Да мне бы этого не выдумать дня в два. Изволь…» – И с словом сим Лисе подставил роги. Лисица вылезла. «Сиди же здесь, глупец!» – Сказала, и давай Бог ноги! Предвидеть надобно во всех делах конец.
Орел, Дикая Свинья и Кошка Перевод А. Зарина
Орел свил гнездо на вершине Высокого дуба. Внизу, у корней, Кабан поселился с семьею своей, А Кошка – в ветвях, в середине. Все были довольны. Никто никому Соседством не делал помехи, И, с делом мешая утехи, Жил каждый, как было по вкусу ему. Но Кошке лукавой согласье такое Ни ночью, ни днем не давало покоя. Решила поссорить соседей она; Взобралась к Орлу на вершину И молвила: «Вместе кручину Должны мы делить. Я лишилася сна. Грозит нам погибель с детями: Мы скоро раздавлены будем ветвями! Смотрите: внизу, подле самых корней, Проклятый Кабан с Кабанихой своей Без отдыха землю копают, Готовя погибель для наших детей. Они, добираясь до самых корней, Те корни тотчас обрывают. Дуб рухнет. Малютки из гнезд упадут И смерть у Свиней в логовище найдут!» – И, страхом наполнивши сердце Орла, С ним Кошка лукаво простилась, И только на землю спустилась, Как к Свиньям в жилище смиренно вошла. «Друзья и соседи! – сказала она. – Пришла я к вам с вестью печальной. Подслушала речи Орла я случайно И вам передать их по дружбе должна. Лишь только из вас кто из дому уйдет, – Тотчас же Орел поросят унесет. Пожалуйста, только молчите про это, Не то он сживет меня в злости со света!» – И, ужас посеяв в семье Кабана, Счастливой домой возвратилась она. Орел, опасаясь за участь птенцов, Боится лететь за добычей. Кабан, позабыв свой обычай, Боится оставить свой кров. Идут дни за днями. Их голод терзает; Но бросить детей ни Орел, ни Кабан, Поддавшись на Кошкин коварный обман, Ни тот ни другой не дерзает: Орел опасается дуба паденья, Кабан же Орла посещенья. Сидят они оба, а голод не ждет: Подохли Кабан, поросята, От голода сдохли орлята, Подох и Орел в свой черед. А Кошка за подлое дело Всем дубом одна завладела.
Что выдумать может коварный злодей На гибель иль ради раздора – Того не придумать. Всех прочих гнусней Несчастий из дара Пандоры То, коим весь мир возмущался всегда; Названье ему – клевета!
Пьяница и Жена его Перевод О. Чюминой
У каждого есть свой порок, В который он впадает неотступно; И стыд, и страх нейдут при этом впрок, Чему пример я приведу невступно. Жил Пьяница один, тянувший Вакхов сок, Губя свой ум, здоровье, кошелек. Подобные ему не проживут полсрока, Назначенного им, как, совесть заглуша, Все спустят до гроша. Испробовав не в меру сока Лоз виноградных, разум свой Оставил он на дне бутыли, И был Женою в склеп опущен гробовой Затем, чтоб винные пары перебродили Там на свободе. От паров Очнувшись, наконец, и саван, и покров, И свечи видит он, дивясь тому немало. – Ого! – воскликнул он. – Ужель вдовою стала Жена моя? – Тогда наряжена Алекто, фурией геенскою, предстала Под маскою его Жена, Держа сосуд с дымящейся похлебкой, Достойной князя тьмы. И вот, на миг один Не сомневается душою он неробкой, Что он – геенны гражданин. – Кто ты? – спросил он у виденья. – Я ключницей служу у сатаны И пищу приношу тем, кто обречены В гробу на заключенье. – Тут бессознательно супруг спросил ее: – А ты не носишь им питье?
Подагра и Паук Перевод И. Крылова
Подагру с Пауком сам ад на свет родил: Слух этот Лафонтен по свету распустил. Не стану я за ним вывешивать и мерить, Насколько правды тут, и как, и почему; Притом же, кажется, ему, Зажмурясь, в баснях можно верить. И, стало, нет сомненья в том, Что адом рождены Подагра с Пауком. Как выросли они и подоспело время Пристроить деток к должностям (Для доброго отца большие дети – бремя, Пока они не по местам!), То, отпуская в мир их к нам, Сказал родитель им: «Подите Вы, детушки, на свет и землю разделите! Надежда в вас большая есть, Что оба вы мою поддержите там честь, И оба людям вы равно надоедите. Смотрите же: отселе наперед, Кто что из вас в удел себе возьмет – Вон, видите ль вы пышные чертоги? А там вон хижины убоги? В одних простор, довольство, красота; В других и теснота, И труд, и нищета». «Мне хижин ни за что не надо», – Сказал Паук. «А мне не надобно палат, – Подагра говорит. – Пусть в них живет мой брат. В деревне, от аптек подале, жить я рада; А то меня там станут доктора Гонять из каждого богатого двора». Так смолвясь, брат с сестрой пошли, явились в мире. В великолепнейшей квартире Паук владение себе отмежевал: По штофам пышным, расцвеченным И по карнизам золоченым Он паутину разостлал И мух бы вдоволь нахватал; Но к рассвету едва с работою убрался, Пришел и щеткою все смел слуга долой. Паук мой терпелив: он к печке перебрался, Оттоле Паука метлой. Туда, сюда Паук, бедняжка мой! Но где основу ни натянет, Иль щетка, иль крыло везде его достанет И всю работу изорвет, А с нею и его частехонько сметет. Паук в отчаянье, и за город идет Увидеться с сестрицей. «Чай, в селах, – говорит, – живет она царицей». Пришел – а бедная сестра у мужика Несчастней всякого на свете Паука: Хозяин с ней и сено косит, И рубит с ней дрова, и воду с нею носит. Примета у простых людей, Что чем подагру мучишь боле, Тем ты скорей Избавишься от ней. «Нет, братец, – говорит она, – не жизнь мне в поле!» А брат Тому и рад; Он тут же с ней уделом обменялся: Вполз в избу к мужику, с товаром разобрался И, не боясь ни щетки, ни метлы, Заткал и потолок, и стены, и углы. Подагра же – тотчас в дорогу, Простилася с селом; В столицу прибыла и в самый пышный дом К Превосходительству седому села в ногу. Подагре рай! Пошло житье у старика: Не сходит с ним она долой с пуховика. С тех пор с сестрою брат уж боле не видался; Всяк при своем у них остался, Доволен участью равно: Паук по хижинам пустился неопрятным, Подагра же пошла по богачам и знатным; И – оба делают умно.
Волк и Журавль Перевод И. Крылова
Что волки жадны, всякий знает: Волк, евши, никогда Костей не разбирает. Зато на одного из них пришла беда: Он костью чуть не подавился. Не может Волк ни охнуть, ни вздохнуть; Пришло хоть ноги протянуть! По счастью, близко тут Журавль случился. Вот кой-как знаками стал Волк его манить И просит горю пособить. Журавль свой нос по шею Засунул к Волку в пасть и с трудностью большою Кость вытащил и стал за труд просить. «Ты шутишь! – зверь вскричал коварный. – Тебе за труд? Ах ты, неблагодарный! А это ничего, что свой ты долгий нос И с глупой головой из горла цел унес! Поди ж, приятель, убирайся, Да берегись: вперед ты мне не попадайся».
Лев, сраженный человеком Перевод О. Чюминой
Художником был на картине Громадный Лев изображен – Одним охотником в пустыне Отважно насмерть поражен. И зрители, толпясь гурьбою, Хвалились тем, толкуя меж собою. Но проходивший Лев с них сбил немного спесь. «Да, – молвил он, – победу здесь Вы торжествуете, хотя и без причины; Но в силу больших прав, чем вы, Торжествовали бы свои победы львы, Когда б писать умели львы картины».
Лебедь и Повар Перевод О. Чюминой
На птичнике, среди пернатых разных, Пород весьма разнообразных – Случилось Лебедю и Гусю вместе жить. Второй, наружностью невзрачен, Для вкуса барскою усладой предназначен; А первый должен был утехой глаз служить. Один – себя зачислил в штат домашних, Другой – при парке состоял. Местами же прогулок их всегдашних Был ров, к которому спускался замка вал. Бок о бок, рассекая волны, Там плавали они, желаний тщетных полны, Ныряли в глубину. Но раз, напившись пьян, Господский Повар впал в обман И, Лебедя принявши за Гусенка, Хотел покончить с ним. Увидев сталь ножа, Наш Лебедь, в ужасе, дрожа, Излил тоску свою так сладостно и звонко, Что Повар молвил тут: «Я не настольк о глуп: Подобного певца я не отправлю в суп; Не перережу собственной рукою Я горло у того, кто с силою такою И с мастерством таким Умеет пользоваться им». Когда случается бедам Следить за нами по пятам, – Всегда не лишнее уметь Послаще петь.
Лисица и виноград Перевод И. Крылова
Голодная кума Лиса залезла в сад; В нем винограду кисти рделись. У кумушки глаза и зубы разгорелись, А кисти сочные как яхонты горят; Лишь то беда, висят они высоко: Отколь и как она к ним ни зайдет, Хоть видит око, Да зуб неймет. Пробившись попусту час целый, Пошла и говорит с досадою: «Ну, что ж! На взгляд-то он хорош, Да зелен – ягодки нет зрелой: Тотчас оскомину набьешь».
Волки и овцы Перевод О. Чюминой
Лет тысячу велись открыто войны Меж племенем Волков и племенем Овец; Но мир был заключен меж ними наконец. По-видимому, быть могли спокойны Тут обе стороны. В прошедшем же грехи Не раз бывали: Волк, явив свою натуру, Овцу зарежет; пастухи С него на плащ себе за это снимут шкуру: Всю жизнь живи как на ножах! Одни – на пастбищах, другие – в грабежах – Все стеснены, немыслима свобода И наслажденье благами. Итак, При перемирии обмен такого рода Был совершен: во избежанье драк, Овечки отдали в заложники собак, А Волчий род Волчат своих оставил. Так, с соблюдением необходимых правил, Подписан был властями договор.
Но время шло, и с некоторых пор Волками ставшие все господа Волчата В отсутствие господ их, пастухов, В овчарне лакомясь, наделали грехов: Оттуда лучшие, отборные Ягнята, Безжалостно умерщвлены, Волками были в лес затем унесены. Грабители своих предупредили вскоре, И те, в ночи войдя к собачьей своре, Которая спала, доверья к ним полна, Забыв о мирном договоре, Зарезали собак во время сна: Не избежала смерти ни одна.
Из этого наш вывод ясен: Пусть мир есть лучшее из благ, Но он бесплоден и опасен, Когда без совести и чести враг.
Лев состарившийся Перевод И. Крылова
Могучий Лев, гроза лесов, Постигнут старостью, лишился силы: Нет крепости в когтях, нет острых тех зубов, Чем наводил он ужас на врагов, И самого едва таскают ноги хилы. А что всего больней, Не только он теперь не страшен для зверей, Но всяк, за старые обиды Льва, в отмщенье, Наперерыв ему наносит оскорбленье: То гордый конь его копытом крепким бьет, То зубом волк рванет, То острым рогом вол боднет. Лев бедный в горе столь великом, Сжав сердце, терпит все и ждет кончины злой, Лишь изъявляя ропот свой Глухим и томным рыком. Как видит, что осел туда ж, натужа грудь, Сбирается его лягнуть И смотрит место лишь, где б было побольнее. «О боги! – возопил, стеная, Лев тогда. – Чтоб не дожить до этого стыда, Пошлите лучше мне один конец скорее! Как смерть моя ни зла: Все легче, чем терпеть обиды от осла».
Филомела и Прокна Перевод А. Зарина
Однажды Прокна-ласточка летала От города далеко, в лес, в поля, И услыхала Песнь Филомелы-соловья. Тут Прокна вскликнула: «Сестра! Что с вами сталось? Как поживаете? Сто лет не видно вас. С тех пор, как в Фракии расстались, Не помню, жили ль вы средь нас! Что вы имеете в примете? Не здесь же жить среди полей!» «Ах! – отвечала Филомела ей. – Приятней для меня нет места в целом свете». «Как? Здесь? Прекраснейшее пенье Дарить животным и зверям, Да неотесам мужикам?! Пред ними изливать восторги вдохновенья! Нет! Прилетайте к нам, и в пышных городах Пусть ваше пенье слух ласкает, Тем более, что здесь, в лесах, Вам все кругом напоминает, Как некогда Терей, в порыве исступленья, На ваши прелести свое направил мщенье». «Вот это-то воспоминанье, – Ответил Соловей, – Мне легче здесь переносить, в изгнанье; А там, среди людей, Я тосковала бы сильней!..»
