Эзоп
Лисица и виноград (сборник)
Петух и жемчужное зерно
Перевод С. Круковской
Петух рылся в навозной куче и нашел жемчужное зерно.
– Оно блестит прекрасно, – сказал он, – но меня больше обрадовало бы ячменное зерно: им я мог бы насытиться.
* * *
Невежде досталась ценная и редкая книга. Он продал ее за бесценок.
– Деньги мне нужнее в моем деле, – сказал он.
Учитель и ученик
Перевод А. Измайлова
Шалун великий, Ученик,
На берегу пруда резвяся, оступился,
И в воду опустясь, ужасный поднял крик.
По счастию, за сук он ивы ухватился,
Которая шатром
Нагнула ветви над прудом.
На крик Ученика пришел его Учитель,
Престрогий человек и славный сочинитель.
«Ах, долго ли тебе во зло употреблять
Мое примерное терпенье? –
Воскликнул педагог. – Не должно ль наказать
Тебя за шалости, дурное поведенье?
Несчастные отец и мать! жалею вас!
Ну как пойдешь ты мокрый в класс?
Не станут ли тебе товарищи смеяться?
Чем здесь в пруду купаться,
Учил бы лучше ты урок.
Забыл ты, негодяй, мои все приказанья;
Забыл, что резвость есть порок!
Достоин ты, весьма достоин наказанья;
И, ergo, надобно теперь тебя посечь».
Однако же педант не кончил этим речь,
Он в ней употребил все тропы и фигуры
И декламировал, забывшись до того,
Что бедный ученик его,
Который боязлив и слаб был от натуры,
Лишился вовсе чувств, как ключ пошел на дно.
Без разума ничто учение одно.
Не лучше ль мне поторопиться
Помочь тому, кто впал от шалости в беду?
За это ж с ним браниться
И после время я найду.
Шершни и Пчелы
Перевод О. Чюминой
По мастерству и мастер нам знаком.
Нашлись оставленные кем-то соты,
И рой Шершней, корыстные расчеты
Лелеявший тайком,
Их объявил своими смело.
Противиться им Пчелы стали тут,
И вот, своим порядком в суд
К большой Осе перенесли все дело.
Но как постановить в той тяжбе приговор?
Свидетели согласно утверждали:
Близ сотов все они видали
С давнишних пор
Жужжащих, длинных насекомых,
Крылатых и весьма напоминавших Пчел;
К несчастию, любой из признаков знакомых
К Шершням бы также подошел.
Стремясь пролить возможно больше света,
Оса и Муравьев к допросу привлекла.
Увы! Не помогло и это!
Взмолилась тут одна Пчела:
«Помилосердствуйте! Прошло уже полгода,
И портятся запасы меда;
Успела тяжба разрастись,
Из медвежонка став медведем.
Ведь эдак далеко мы, право, не уедем!
Судье нельзя ли обойтись
Без пререканий и отсрочек,
Запутанностей всех и разных проволочек?
Пусть просто разрешат с Шершнями нам сейчас
Приняться для добычи меда за работы;
Тогда увидели бы, кто из нас
Из меда сладкого умеет делать соты!»
Но от Шершней на это был отказ,
И Пчелам отданы поэтому Осой запасы меда.
О, если бы дела такого рода
Имели все подобный же конец!
Хоть Турцию бы взять себе за образец
И здравый смысл – взамен законов свода!
Избавлены от лишнего расхода,
И не дразня судейских аппетит,
От нестерпимых волокит
Мы не страдали б бесконечно.
Ведь устрица, в конце концов,
Судье останется, конечно, –
И лишь скорлупки для истцов.
Дуб и Трость
Перевод И. Крылова
С Тростинкой Дуб однажды в речь вошел.
«Поистине, роптать ты вправе на природу, –
Сказал он, – воробей и тот тебе тяжел.
Чуть легкий ветерок подернет рябью воду,
Ты зашатаешься, начнешь слабеть
И так нагнешься сиротливо,
Что жалко на тебя смотреть.
Меж тем как, наравне с Кавказом, горделиво,
Не только солнца я препятствую лучам,
Но, посмеваяся и вихрям и грозам,
Стою и тверд и прям,
Как будто б огражден ненарушимым миром:
Тебе всё бурей – мне всё кажется зефиром.
Хотя б уж ты в окружности росла,
Густою тению ветвей моих покрытой,
От непогод бы я быть мог тебе защитой;
Но вам в удел природа отвела
Брега бурливого Эолова владенья:
Конечно, нет совсем у ней о вас раденья».
«Ты очень жалостлив, – сказала Трость в ответ, –
Однако не крушись: мне столько худа нет.
Не за себя я вихрей опасаюсь;
Хоть я и гнусь, но не ломаюсь:
Так бури мало мне вредят;
Едва ль не более тебе они грозят!
То правда, что еще доселе их свирепость
Твою не одолела крепость
И от ударов их ты не склонял лица;
Но – подождем конца!»
Едва лишь это Трость сказала,
Вдруг мчится с северных сторон
И с градом, и с дождем шумящий аквилон.
Дуб держится, – к земле Тростиночка припала,
Бушует ветр, удвоил силы он,
Взревел – и вырвал с корнем вон
Того, кто небесам главой своей касался
И в области теней пятою упирался.
К тем, кому трудно угодить
Перевод О. Чюминой
Когда бы при моем рожденье Каллиопа
Мне принесла дары избранников ее –
Я посвятил бы их на выдумки Эзопа;
Во все века обман с поэзией – друзья.
Но не настолько я в почете у Парнаса;
В подобных басенках всегда нужна прикраса,
Которая им блеск особый придает.
Я делаю почин в той области: черед
За тем, кто более с поэзией знаком.
А все ж мне удалось – особым языком
Заставить говорить и Волка, и Ягненка,
И мной растениям ниспослан слова дар.
Ужели в этом всем не видите вы чар?
«Невелика заслуга – побасёнка,
Лишь годная для малого ребёнка,
Чтоб говорить о ней с подобной похвальбой!» –
Мне голос критика насмешливого слышен.
Извольте! Род себе я изберу другой, –
Он ближе к истине и более возвышен:
«Троянцы, десять лет в стенах окружены,
Геройски вынося все ужасы осады,
Успели утомить пришельцев из Эллады.
Напрасно эллины, отвагою полны,
Ценою тысячи внезапных нападений
И сотни приступов, и яростных сражений
Пытались покорить надменный Илион,
Пока, Минервою самой изобретен
На верную погибель Илиона,
Там деревянный конь в свое не принял лоно
Улисса мудрого, Аяксов храбрецов
С неустрашимым Диомедом,
Которым он с дружиной их бойцов
Открыл врата Троянские к победам,
Предав им, в городе врагов,
На жертву все, включая и богов.
Так, утомленные трудами,
Искусной хитрости плодами
Воспользовались мастера».
– Довольно! Дух перевести пора! –
Воскликнут критики. – Троянская столица
И конь из дерева, герои прежних дней –
Все это кажется странней
И дальше нам, чем хитрая лисица,
Плененная вороньим голоском
И напевавшая любезности вороне…
Вам не годится петь в таком
Возвышенно-геройском тоне,
Не всякому по силам он. –
Согласен я понизить тон:
«Амариллиссою ревнивой и влюбленной
Под кущею зеленой
Алкинн в мечтаньях призываем был,
И мнилось ей: тоски ревнивой пыл
Свидетелем имел собак ее и стадо,
Меж тем как, не сводя с пастушки юной взгляда,
Услышал Тирс, укрывшись между ив,
К Зефиру нежному из уст ее призыв…»
Но тут упрек предчувствую заране:
– Позвольте, рифма так плоха
И так неправильна, что эти два стиха
Весьма нуждаются в чекане.
– Злодей, да замолчишь ли ты?
Понравиться тебе – напрасные мечты!
Разборчивый всегда несчастен,
Затем, что угодить никто ему не властен.
Совет Мышей
Перевод А. Измайлова
В мучном амбаре Кот такой удалой был,
Что менее недели
Мышей до сотни задавил;
Десяток или два кой-как уж уцелели
И спрятались в норах.
Что делать? Выйти – страх;
Не выходить – так смерти ждать голодной.
На лаврах отдыхал Кот сытый и дородный.
Однажды вечером на кровлю он ушел,
Где милая ему назначила свиданье.
Слух до Мышей о том дошел:
Повыбрались из нор, открыли заседанье
И стали рассуждать,
Какие меры им против Кота принять.
Одна Мышь умная, которая живала
С учеными на чердаках
И много книг переглодала,
Совет дала в таких словах:
– Сестрицы! отвратить грозящее нам бедство
Я нахожу одно лишь средство,
Простое самое. Оно в том состоит,
Чтоб нашему злодею,
Когда он спит,
Гремушку привязать на шею:
Далеко ль, близко ль Кот, всегда мы будем знать,
А не удастся нас врасплох ему поймать!
– Прекрасно! ах, прекрасно! –
Вскричали все единогласно. –
Зачем откладывать? как можно поскорей
Коту гремушку мы привяжем;
Уж то-то мы себя докажем!
Ай, славно! не видать ему теперь Мышей
Так точно, как своих ушей!
– Все очень хорошо; привязывать кто ж станет?
– Ну, ты. – Благодарю!
– Так ты. – Я посмотрю,
Как духа у тебя достанет!
– Однако ж надобно. – Что долго толковать?
Кто сделал предложенье,
Тому и исполнять.
Ну, умница, свое нам покажи уменье. –
И умница равно за это не взялась…
А для чего ж бы так?.. Да лапка затряслась!
Куда как, право, чудно!
Мы мастера учить других!
А если дело вдруг дойдет до нас самих,
То исполнять нам очень трудно.
Волк и Лисица на суде перед Обезьяной
Перевод Ф. Зарина
Волк подал просьбу Обезьяне,
В ней обвинял Лису в обмане
И в воровстве; Лисицы нрав известен,
Лукав, коварен и нечестен.
И вот на суд Лису зовут.
Без адвокатов дело разбиралось, –
Волк обвинял, Лисица защищалась;
Конечно, всяк стоял за выгоды свои.
Фемиде никогда, по мнению судьи,
Не выпадало столь запутанного дела…
И Обезьяна думала, кряхтела,
А после споров, криков и речей,
И Волка, и Лисы отлично зная нравы,
Она промолвила: «Ну, оба вы не правы;
Давно я знаю вас…
Свой приговор прочту сейчас:
Волк виноват за лживость обвиненья,
Лисица же виновна в ограбленьи».
Судья решил, что будет прав,
Наказывая тех, в ком воровской есть нрав.
Два Быка и Лягушка
Перевод Ф. Зарина
Из-за телушки молодой
Друзья Быки вдруг сделались врагами,
Сцепились грозными рогами
И начали ужасный бой.
То видя, в страхе спряталась одна Лягушка.
– Что сделалось с тобой, квакушка? –
Спросила у нее подруга, и в ответ
Трусиха молвила: – Предвижу много бед!
Для нас опасна битва эта.
Конец ее таков:
Тот из Быков,
Которому достанется победа,
Возьмет добычу в достоянье;
Другой же к нам уйдет в изгнанье,
Чтоб в тростниках сокрытым быть,
И будет нас давить!
Так поплатиться нам придется
За жаркий бой, что здесь дается. –
И предсказание Лягушки было верно:
Укрыться в тростниках сраженный Бык спешил
И ежечасно их давил
Он под копытами по двадцати примерно.
Не так же ли в делах людских
Страдают малые за глупости больших.
Летучая Мышь и две Ласочки
Перевод А. Измайлова
Жестокую войну
С Мышами Ласочки имели:
Кого ни брали в плен, всех ели.
Случилось как-то, Мышь Летучую одну
В ночную пору
Занес лукавый в нору
К голодной Ласочке. – Прошу покорно сесть, –
С насмешкой Ласочка сказала, –
Ты Мышь? Тебя мне можно съесть?
– Помилуй, – та ей отвечала, –
Не ешь, а лучше рассуди,
Да хорошенько погляди:
В своем ли ты уме, сестрица?
Вот крылья у меня, – я птица!
Окончилась война
У Ласочек с мышиным родом,
Но с птичьим уже брань они вели народом,
И Мышь Летучая опять
В плен к Ласочке другой попала.
– Ты птица? Ты теперь летала?
– За что меня так обижать?
Я Мышь и из мышей природных, –
Был смелой пленницы ответ, –
Похожа ль я на птиц негодных?
На мне и перьев вовсе нет! –
В другой раз хитростью такой она спаслася,
И ложь и истина равно ей удалася.
Две Собаки
Перевод Г-та
Собаке время подоспело
Произвести щенят на свет;
А между тем разумно это дело
Она заранее обставить не сумела:
Час близок, а у ней и крова даже нет,
Где б отдохнуть могло ее больное тело.
Вот приползла она к соседке в конуру.
«Родная, – говорит, – ей-ей сейчас помру!
Ох! одолжи хоть только на недельку
Свою постельку».
Соседка сжалилась и из дому ушла,
А гостья временно у ней расположилась.
Меж тем неделя протекла,
И к дому своему хозяйка возвратилась.
«Голубушка моя, сама хоть посмотри, –
Вновь замолила гостья со слезами, –
Щенки мои малы, чуть шевелят ногами,
Уж потерпи еще недельки две иль три!»
Соседка снова просьбе уступила
И чрез условный срок
Вернулася опять в родной свой уголок.
Но тут уж гостья ей с рычаньем отворила
И молвила, с зубами напоказ:
«Уж ты не гнать ли хочешь нас?!
Что ж! я тотчас уйду со всей моей оравой –
Мои щенки теперь умеют уж кусать.
Но раньше ты изволь-ка доказать
Зубами нам на эту будку право!»
Что плуту одолжил, своим уж не считай –
С ним наживешь лишь хлопоты да муку.
Неблагодарному лишь кончик пальца дай –
Он заберет себе всю руку.
Птица, раненная стрелой
Перевод О. Чюминой
Крылатой ранена стрелой
И смертною охваченная мглой,
Судьбу свою оплакивала Птица:
«Где нашим бедствиям граница?
Мы все – орудия несчастья своего:
Из наших крыл, о люди! без пощады
Губительные нам вы сделали снаряды.
Но не спешите ваше торжество
Вы праздновать над нами злобно;
И сами вы страдали нам подобно:
Сыны Япетовы! не половина ль вас
Оружием другой является подчас?
Орлица и Жук
Перевод О. Чюминой
За кроликом следя в полете зорко,
Охотилась Орлица. На пути
Ему Жука попалась норка.
Плохой приют, – но где другой найти?
И что же? Вопреки священнейшему праву,
Свершить над кроликом расправу
Готовилась Орлица. Вдруг
Заговорил, вступаясь, Жук:
«Царица птиц! Презрев мои моленья,
Ты взять вольна его, безжалостно сгубя;
Но пощади меня от оскорбленья,
Даруй бедняге избавленье,
О жизни молит он тебя, –
Иль пусть и я за ним погибну следом:
Он другом был мне и соседом».
Юпитера Орлица, ни одним
Не отвечая словом,
В жестокосердии суровом,
Жука крылом своим
Стряхнула прочь, глуха к его воззванью,
И, оглушив, принудила к молчанью, –
А кролика похитила. Тогда,
В отсутствие ее, орлиного гнезда
Успел достигнуть Жук, задумав месть такую:
Он самую ее надежду дорогую –
Все яйца нежные разбил.
Гнев и отчаянье Орлицы
Не ведали себе границы;
А в довершенье зла враг неизвестен был,
И жалобы ее лишь ветер разносил.
Так целый год жила она бездетной,
Весною же гнездо свила на высоте.
Увы! Была предосторожность тщетной,
И Жук, в места пробравшись те,
Ей мстя за кролика, все яйца уничтожил.
Вторичный траур потревожил
Надолго эхо гор. Во избежанье бед,
Та, кем несом был прежде Ганимед,
К царю богов с мольбой явилась неуклонно
И яйца принесла Юпитеру на лоно:
Воистину тот будет смел,
Кто б унести оттуда их посмел!
Но враг прибег к иным расчетам,
Запачкав плащ Юпитера пометом;
И тот, стряхнув его, смахнул и яйца прочь.
Но тут пришлось Юпитеру невмочь
От ярости разгневанной Орлицы.
Она грозила: с этих пор
Бежать навеки из столицы,
Покинув службу царскую и двор.
Юпитер промолчал, но учинил разбор.
Перед судом явился Жук, и смело
Он изложил, как было дело, –
Вина Орлицы ей доказана была.
Но примирить врагов явилось невозможным,
И царь богов, решеньем осторожным,
Постановил, во избежанье зла:
Чтоб яйца свои всегда несли Орлицы
Весною раннею, пока лучом денницы
Не согреваемы, как сонные сурки,
Спят зимним сном своим Жуки.
