Эрнест Питаваль
Красная королева
Глава третья. Возмездие
I
Королева Елизавета сидела и задумчиво смотрела в окно. Там, у ворот своего дворца, она увидала Дэдлея в первый раз с тех пор, как он вернулся из Франции, и сердце, которое не забыло рыцарского пажа винчестерского турнира, горячо забилось навстречу мужчине, снова взглянувшему на нее смелыми глазами пажа, так же отважно, так же гордо, так же требовательно.
«Если бы я была простой леди, то не было бы счастья выше того, как упасть в его объятия! – думала она. – Но я английская королева!.. Любовь ожесточила моего отца и заставляла его переносить свое дикое неистовство с одного объекта на другой. Да и мое сердце уже вспыхнуло гневом при одной мысли, что он мог нарушить в прошлом свою верность мне; ведь я убила бы любимого человека, если бы он осмелился обмануть английскую королеву словно самую обыкновенную женщину… Ха! Разве не сказала леди Бэтси Кильдар, что когда-нибудь любовь скует цепями и мое сердце? Значит, женщина является рабыней, когда любит, и королевой, когда справляется с этой страстью, а ведь я – королева… Неужели же я когда-нибудь превращусь в жалкую рабыню своего возлюбленного, которую отряхают, словно прах, когда увядают ее прелести? Нет, мне надо быть твердой, и тогда я достигну такого величия, которого не достигал ни один земной государь. Я должна подавить в себе единственную слабость, которой наделила меня природа, чтобы моя воля окрепла в борьбе; мне нужно умертвить свое жаждущее любви сердце, отравить его ядом жестокого издевательства, дать возлюбленному в супруги мою соперницу; мое сердце не смеет приобрести надо мной ту власть, которая обезличивает государей, делает справедливого тираном, сильного – рабом, гордого – ревнивым и доводить до порока, за который моя мать поплатилась жизнью! Что, если Бэрлей уже догадался об истинной причине вызова Брая – ревности, охотно прислушивающейся к каждой сплетне? Ведь тогда мои советники станут презирать меня и будут только притворяться почтительными, а на самом деле используют мою слабость, чтобы направлять мою волю по своему желанию. Нет, он обманется в своих ожиданиях, если собирался поймать меня на обычной женской слабости. Пусть он увидит, что я навожу справки только в интересах английской короны и хочу лишь узнать, подходящий ли Дэдлей человек, чтобы сделать Шотландию вассалом Англии. Я уже была готова стать жалкой? О, как слепа страсть, как велика опасность подпасть ее влиянию!»
Доложили о приходе лорда Бэрлея.
– Он один? Как? – с удивлением пробормотала Елизавета, причем ее лицо слегка покраснело. – Разве оказалось очень трудно найти этого Брая? Или, быть может, он знает слишком многое?
Через минуту вошел Бэрлей.
– Милорд, – воскликнула она, – где же тот человек, которого вы хотели представить нам? Правда, мы придаем мало значения всяким сплетням и пересудам, да и молодой человек должен был бы быть уж очень холодным и бесстрастным, если бы не пережил нескольких приключений при парижском дворе. Но нам важно знать, достаточно ли ловким выказал себя при этом дворе Дэдлей и каков он вообще при обхождении с дамами: теряет ли он слегка голову и забывает все и вся в грезах влюбленного мечтателя, или же его голова остается совершенно свободной даже тогда, когда сердце разрывается от боли. В Шотландии нам нужен ловкий, смелый и оборотистый человек. Но где же сэр? Через час уже начнет собираться совет, а я не люблю заставлять ждать.
– Ваше величество, соблаговолите выслушать меня. Данный случай, кажется мне достаточно важным, чтобы обратить на него ваше внимание, так как, по-моему, здесь затронуты интересы правосудия. Этот случай слишком необыкновенен, так что вы, ваше величество, может быть, разрешите мне вдаться в некоторые подробности.
– Говорите, милорд! Но к чему такое таинственное предисловие?
– Быть может, вы, ваше величество, припомните статсдаму королевы Марии Тюдор, которая довольно необыкновенным образом составила свое счастье в ту самую ночь, когда Гильфорд Варвик поплатился жизнью.
– Вы начинаете очень издалека, милорд! – промолвила Елизавета, нахмурившись при имени своей притеснительницы.
– Ваше величество, это необходимо. У архиепископа Гардинера была экономка-шотландка, которая вдруг превратилась в придворную даму. Лэрд Бэклей, которого король Эдуард возвел в сан графа Гертфорда, выдал Варвиков, своих благодетелей; он играл главную роль при том обмане, путем которого принцесса Мария Тюдор привлекла к себе голоса Лондона, так как показывал документ, где она будто бы обещалась перейти в протестантство…
– Милорд, я знаю все это. Господи Боже! Неужели вы собираетесь наставлять меня в истории прошлого царствования?
– Ваше величество, граф Гертфорд получил награду предателя от той, которой он доставил корону королевы. Королева Мария заставила его жениться на даме, о которой я упоминал выше, и перевести на ее имя все свое состояние, когда же он сделал это, то его заперли в Тауэр, где подвергли пыткам и заковали в цепи, пока милостью вашего величества он не был выпущен на свободу под условием никогда больше не появляться в Англии.
– Подлый негодяй не стоил веревки, чтобы его повесили. Но, милорд, я не знала тогда, что здесь оставалась его супруга. Разве она играет какую-нибудь роль по отношению к сэру Браю?
– Главную роль, ваше величество! Соблаговолите проследить нижеследующие положения.
– Говорите, говорите!
– Гардинер достал ее из Шотландии, сделал ее своей экономкой, а потом раздобыл ей придворную должность. Королева Мария сделала ее супругой и наследницей графа Гертфорда. Вчера сэр Вальтер Брай силой проник в дом графини Гертфорд, и она приказала арестовать его, после того как добрых полчаса переговорила с ним с глазу на глаз и потом подмешала ему в вино сонное питье. Человек, казавшийся по внешнему виду совершенно здоровым и только бывший сильно возбужденным и взволнованным при появлении в доме графини Гертфорд, теперь лежит в горячечном бреду. Графиня уверяет, что он всегда был сумасшедшим, помешанным на том, что она будто бы является его невестой, когда-то изменившей ему. Лорд Т. приказал заключить сэра Брая в тюрьму, где его и нашли мои люди. Среди его бумаг нашли письмо леди Бэтси Кильдар и многие другие письма, доказывающие, что он уже давно следит за лэрдом Бэклеем и за графиней Гертфорд. Показанию графини Гертфорд, будто Брай давно был сумасшедшим, противоречит то, что он был в дружбе с графом Лейстером; мне кажется, что он стал сумасшедшим только со вчерашнего дня, так как графиня Гертфорд могла дать ему так же свободно яд, как и сонное питье.
– Господи Боже! Милорд, вы правы, и я надеюсь, что сэр Дэдлей не замешан в эту историю. Пусть граф немедленно появится здесь!
Бэрлей вышел за дверь, кивнул стоявшему наготове лакею, и через несколько секунд перед королевой появился граф Лейстер.
II
Дэдлей был одет в очень скромный костюм, в высшей степени гармонировавший с тем ласковым, покорным выражением лица, которое он принял перед королевой. Было ли это знанием людей или инстинктом, но он чувствовал, что в Елизавете вечно борются два человека. Тщеславие женщины и тщеславие королевы, любезная слабость и закаленная долгим страданием сила соединялись в ней. Кто хотел покорить эту женщину, тот должен был действовать на обе стороны ее натуры. Властолюбие было не только самой выпуклой чертой характера Елизаветы, но и ее слабостью. И когда королева увидела перед собою того самого человека, который вчера преследовал ее смелыми влюбленными взглядами, а ныне стоял таким приниженным, то она почувствовала себя удовлетворенной и сквозь искусственную суровость ее тона невольно прорывались более нежные нотки, когда она, впиваясь в него своими большими глазами, сказала:
– Милорд Лейстер, мы вызвали вас сюда для того, чтобы расспросить вас о разных важных вещах, и требуем от вас, как верноподданного и вассала, чтобы вы откровенно и непреложно сообщили нам чистую правду, не считаясь с личностями и с родственными или дружескими связями. Представьте себе, что вы стоите перед судом; клянусь Богом, что, если вы промолчите хоть что-нибудь, я отдам вас под суд.
– Ваше величество, – ответил Дэдлей, – я не знаю, с каких пор моя королева стала сомневаться, что Варвик не доверит ее мудрости даже такой тайны, которую от него не могла бы вырвать никакая другая земная сила.
– Милорд, я предпочитаю доказательства преданности уверениям в ней.
– Тогда спросите меня, ваше величество, и я отвечу вам! Но сошлюсь опять-таки на сказанные мною слова. Я не знаю, что угодно вам, ваше величество, спросить у меня, но знаю, что существуют вещи, о которых я не в состоянии говорить в присутствии третьего лица, хотя бы этим третьим лицом был даже мой высокий и уважаемый покровитель, лорд Сесиль Бэрлей.
– Лорд Сесиль, соблаговолите обождать моих распоряжений в приемной! – приказала Елизавета.
Бэрлей поклонился и вышел из комнаты.
– Милорд, – начала королева, – скажите мне, что вы знаете о графине Гертфорд?
– Ваше величество, я не имею чести знать эту даму.
– Вы не знаете ее? Но ваш друг, Вальтер Брай из Дэнфорда, хорошо знаком с нею, и если вы подумаете, то, наверное, вспомните, что он говорил об этой женщине и своих намерениях касательно ее.
– Вальтер Брай? Ваше величество, это очень замкнутый человек; мне известна одна тайна его жизни, но с его уст никогда не срывалось ни одного звука относительно ее; то же, что мне известно, я знаю благодаря своему другу Роберту Сэррею.
– Значит, этот сэр Брай избегает людей и любит уходить в мрачные грезы? Быть может, это полоумный, одержимый навязчивыми представлениями?
– Ваше величество, это один из самых достойных людей, вернейший друг, а если он и таит мрачные планы, то потому, что сам пережил много тяжелого горя.
– Расскажите мне, что именно пришлось ему пережить.
– Ваше величество, сэр Брай любил одну девушку, которая отвечала ему взаимностью. Один из его врагов старался обесчестить девушку, а когда ему это не удалось, то он обвинил ее в распутстве. Эдинбургская толпа, подлая чернь и негодяи-всадники потащили несчастную за город, окунули ее в воду и привязали к позорному столбу. Появился Вальтер Брай; он отвязал несчастную, чтобы узнать от нее правду и услыхать имена тех, кому он мог бы отомстить за нее; затем он хотел умертвить полуживую девушку, так как думал, что для лишенной чести смерть должна казаться избавлением. Но одной старухе удалось вырвать из его рук жертву.
– Он и в самом деле хотел умертвить ее? – спросила Елизавета с большим интересом. – Почему он хотел ее убить? Потому, что она была виновата, или же он считал, что женщина, которую он любил, после всего происшедшего не достойна жить на свете?
– Он уверился в ее невиновности, но, не считая для нее возможным жить с позором, хотел убить ее.
– Это доказывает большую широту мыслей. Но как это ужасно! Этот субъект очень своевластен, но он мне нравится. Продолжайте!
– Он тщетно искал своего врага, но тому удалось скрыться в Англию. Когда Брай узнал, что его невеста еще жива, он, не обращая внимания, что находился в то время под преследованием, бросился к месту, где она, по слухам, жила. Я сопровождал его в этой поездке и могу подтвердить, что Брай глубоко возненавидел обесчещенную за то, что она предпочла смерти позорную жизнь. Она исчезла. Через некоторое время и мы тоже прибыли в Лондон. В ту самую ночь, когда моему отцу пришлось поплатиться сначала свободой, а потом и жизнью, Брай встретил своего врага в Виндзорском парке. Его враг успел вкрасться в доверие к дедушке, чтобы потом предать деда королеве Марии. Брай бросился в парк, чтобы добраться до врага, голос которого он услыхал, но его схватили и посадили в Тауэр. Как ему удалось спастись из Тауэра – об этом он не обмолвился ни словом ни мне, ни Сэррею. Но, наверное, это произошло с помощью старой шотландской колдуньи, потому что она привела его к себе в подземелье, где прятались и мы, Сэррей и я, и доверила ему мальчика, которого он полюбил, как сына. Очень возможно, что этот мальчик был сыном его невесты, которая позднее открыто ступила на путь позора; наверное не знаю, но мне кажется, что это так. Этот мальчик был нашим пажом во Франции. Он был очень предан и самоотвержен. Однажды он спас мне жизнь, когда нас преследовала Екатерина Медичи. Та приказала пытать его, но, благодаря заступничеству Марии Стюарт, удалось добиться его освобождения. Однако с тех пор наш паж исчез, и Вальтер Брай тщетно искал его по всей Франции и здесь. Я убежден, что в надежде, будто мальчик вернулся к своей матери, Брай явился к ней и потребовал от нее обратно ребенка.
– Как звали врага сэра Брая?
– Лэрд Бэклей, граф Гертфорд.
– А! – воскликнула Елизавета, слушавшая рассказ Дэдлея с напряженным вниманием, – тогда все ясно. Теперь мы знаем, что такое графиня Гертфорд, и понимаем, почему Брай вдруг выдан за сумасшедшего. Благодарю вас, граф Лейстер! Позовите лорда Сесиля!
Дэдлей поклонился и повиновался, хотя ему очень хотелось узнать, что означают все эти расспросы и странные слова Елизаветы.
– Лорд Бэрлей, – сказала Елизавета, когда Сесиль снова появился перед ней, – милорд Лейстер дал нам вполне удовлетворительные объяснения. Прикажите сейчас же арестовать графиню Гертфорд и поставить ей условием ее освобождения, чтобы она назвала яд, который она дала сэру Браю, потому что, если он умрет, ее голова скатится с плеч; пока же он не выздоровеет, она должна оставаться в цепях. Затем она должна выдать все, что ей известно о ее сыне, а мы прикажем навести розыски об этом со своей стороны. Что касается ее дальнейшей участи, то, быть может, мы предоставим решающее слово самому сэру Браю. Его немедленно освободите и приставьте к нему моего лейб-медика, который должен давать мне постоянные рапорты о ходе его болезни. Пусть ему отведут комнату в нашем замке или поместят где-нибудь на наш счет, пока он не будет в состоянии лично рассказать мне обо всем происшедшем. Лорда Т. привлеките к ответственности за превышение власти. В государственном совете мы с вами увидимся.
Бэрлей, поклонившись, вышел.
Тогда Елизавета милостиво обратилась к Лейстеру:
– Милорд, благодарю вас за первую службу, которую вы сослужили мне. Вы помогли мне проявить правосудие, и теперь я хочу подвергнуть еще более тяжкому испытанию вашу преданность. Ведь вы, кажется, говорили, что готовы пожертвовать для меня своею кровью и всем достоянием?
– Ваше величество, я, как милости, жду этого испытания!
– Хорошо же, милорд, вы должны устранить для меня опасного соперника и помочь увенчать победой первый важный шаг внешней политики. Дело идет о жертве, за которую вы будете щедро вознаграждены.
– Ваше величество, какая награда может быть для меня выше вашей милости и благоволения?
– Сначала выслушайте, чего я потребую от вас. Вы произвели впечатление на наших дам; вы умеете смело говорить с женщиной и прямо идти к цели, что обеспечивает вам победу. Наша родственница, Мария Шотландская, стала жертвой мятежных лордов и нуждается в опоре. Задачей английской политики должно быть, чтобы эта поддержка нашлась здесь, на острове. Человек, которого я рекомендую в качестве супруга Марии Стюарт, должен видеть будущность Шотландии в единении с Англией, а не в союзе с жалкой Францией. Он должен быть верным слугой Англии, и я выбрала для этого вас, граф Лейстер.
Елизавета произнесла последние слова дрожащим голосом, так как Дэдлей был поражен, или мастерски притворялся пораженным, и Елизавета не была бы женщиной, если бы не подумала, что разбила ему сердце.
– Сэр Дэдлей, – мягче продолжала она, видя, что он стоит, точно раздавленный неожиданным несчастьем, – ведь я назвала жертвой ту службу, которую требую от вас.
– Ваше величество, – ответил он, не поднимая взора, – я предлагал вам свою голову, но вы требуете большего…
– Милорд, мне говорили, что ваше сердце еще свободно. Мария Шотландская красива, а вместе с ее рукой вам достанется корона. – Взор Елизаветы впился в него, словно желая вонзиться в грудь и с дрожью подслушать там, что говорит его сердце. – Или, быть может, ваше сердце не свободно? – тихо спросила она.
Он взглянул, и от этого взора вся кровь хлынула в лицо королевы. Чувство глубокого торжества, которого она так жаждала, пронизало ее всю.
– Ваше величество, – с горькой усмешкой сказал Дэдлей, – разве это важно? Любишь, потом над тобой надругаются, а потом уже и не можешь любить, так как ничто так не разбивает сердца, как подобное издевательство. Если оно заслужено, тогда дело обстоит еще веселее – дурака выставляют на всеобщее посмеяние, если же оно не заслужено, то это, конечно, неприятно высмеянному и ему спешат заплатить за страдание и за жестоко растоптанные чувства предлагают чужую корону. Ваше величество, на ком прикажете мне жениться, если шотландская королева откажет мне?
– Лорд Лейстер!
– Ваше величество, вы сердитесь, так как я говорю с горечью и забываю, что стою перед королевой. Но, впрочем, какое вам дело до Дэдлея Варвика? Вы можете потребовать моей головы, но не вправе разбить мое сердце. Это может сделать только прекрасная Елизавета Тюдор. Она одна может запятнать свой образ, глубоко сокрытый в моей груди.
– Граф Лейстер, вы сошли с ума. Ведь вы говорите с вашей королевой!
– Вы были ею. Вы могли послать в Тауэр меня, дерзкого, если вас, как королеву, оскорбляло, что я осмелился поднять на вас свой взор. Вы не сделали этого, потому что не хотели поступить по-королевски, а, как кокетливая женщина, пожелали сначала поиграть с сердцем, чтобы потом растоптать его и надругаться над священнейшими чувствами.
Елизавета вскочила; ее грудь бурно колыхалась, глаза метали молнии. Ее рука совсем было коснулась сонетки, но она не решилась позвонить, так как Дэдлей не только не испугался ее угрозы, а, наоборот, только презрительно рассмеялся.
– Милорд, если бы я не думала, что вы вне себя, то это оскорбление стоило бы вам головы! – воскликнула она.
– Я ничего другого и не желаю! Ваше издевательство для меня ужаснее смерти. Если вы думали, что я дерзко забылся перед вами, когда ползал вчера на коленях, то вы могли отдать меня под суд. Но вы, как женщина, простили меня для того, чтобы иметь возможность поиздеваться надо мной, а это недостойно Елизаветы, нет, недостойно! Я смеюсь над вашим гневом, потому что знаю, что вы понимаете меня, хотя и притворяетесь, будто мои слова непонятны для вас.
– Дэдлей, вы только доказываете мне, насколько я забылась, насколько жестоко должна королева поплатиться своей гордостью, если она хоть немного поддастся женской слабости. С вашей стороны было бы благороднее пощадить меня и избавить от этого признания. Вы должны были почувствовать, что и мне самой стоило жестокой борьбы сказать вам: «Дэдлей, полюбите другую». Я-то вас хорошо понимаю, но вы не понимаете меня!..
Он бросился к ее ногам; как ни мягко звучали последние слова, но в них слышалась такая решимость, что он не мог сомневаться в крушении всех своих честолюбивых надежд.
– Елизавета, – шепнул он, прижимая к своим губам край ее платья, – вы правы, называя меня безумным; только безумец мог надеяться на то, на что надеялся я. Простите несчастному, который забылся на мгновение и в глубоком страдании произнес слова, за которые не может отвечать.
– Встаньте, Дэдлей! Довольно! И так было слишком много всяких объяснений. Я, как королева, не хочу краснеть перед вами. Я назвала свое требование жертвой и просила вас принести ее мне. Издевательство заключалось бы в том, если бы вам приказывали, а я просила вас! Я буду вдвойне уважать вас, если мне никогда не придется раскаиваться в том, что я позволила вам забыться в моем присутствии. Отправляйтесь в Шотландию, милорд, прошу вас об этом!
Дэдлей прижался губами к протянутой ею руке и произнес:
– Ваше величество, вы могли потребовать от меня даже чести, а не только разбитого сердца. Когда вы прикажете отправляться в путь?
– Государственный канцлер передаст вам мой указ. Прощайте, Дэдлей!
Он еще раз страстно прижался к ее руке и затем бросился вон из комнаты.
Елизавета с глубоким волнением смотрела ему вслед, но в ее взоре было больше торжества, чем страдания.
– Это была борьба, – пробормотала она, – но я все-таки победила. Леди Кильдар неудачно попророчествовала, заявив мне, что когда-нибудь любовь сломит и мою гордость. У меня гордость сломила любовь.
III
Когда Елизавета появилась в зале заседания совета министров, ее лицо сияло торжеством. Она заявила членам совета, что выбрала графа Лейстера в супруги шотландской королеве.
Один из членов совета осведомился, не позаботилась ли она о том, чтобы дать Англии короля, который мог бы обеспечить наследника престола.
– Милорды, – ответила Елизавета с гордой усмешкой, – посланник испанского короля испытывает мое терпение, продолжая дожидаться ответа, хотя я уже несколько лет тому назад дала ему таковой и не собираюсь менять его. Вообще, милорды, я бы любому иностранному принцу предпочла английского лорда, но в настоящий момент я еще не решилась, выйду ли замуж или нет. Если я выберу такого, который будет иметь хоть малейшее влияние на дела, то, благодаря женитьбе на мне, он получит достаточно власти, чтобы употребить это влияние во зло. Поэтому я твердо решила, в случае, если выйду замуж, не уступать будущему супругу ничего из своих прав, власти, имений и средств, предоставив ему единственную заботу о доставлении Англии наследника престола. Хотя вы часто предостерегаете меня от избрания в мужья одного из подданных, но в этом случае я не послушаю ваших советов. Но, нужно сказать, стоит мне подумать о замужестве, как все сердце разрывается у меня от боли, так как брак совершенно противен моей природе, и только благо моих верноподданных может вынудить меня на подобный шаг.
Елизавета говорила все с величием правительницы, сознающей, что она поборола в себе человеческие слабости. Теперь же она еще одерживала двойную победу над своей единственной соперницей: как королева и как женщина; она давала ей в мужья человека, бывшего всецело во власти ее, Елизаветы, чар. Ведь она не любила его пламенем разбушевавшихся страстей или скорбью тоскующего сердца; просто ее самолюбию льстило, что понравившийся ей человек упал к ее ногам, и только поэтому она стерпела дерзкое обращение Дэдлея. Она не потерпела бы, чтобы ее рыцарь винчестерского турнира, единственный человек, заставивший быстрее биться ее сердце, с обожанием отнесся к ее сопернице; теперь же она могла гордо и победоносно распоряжаться судьбой этого человека – он был ее рабом.
IV
В то время как в государственном совете обсуждался текст ответа Джеймсу Стюарту, который обратился к Англии с просьбой выбрать супруга для Марии Стюарт, так как он находил целесообразным для Шотландии, чтобы между нею и Англией существовали дружественные отношения, – Кэт Гертфорд была арестована.
Она покоилась на мягких подушках дивана, прихлебывала сваренный с пряностями шоколад и поджидала лорда Т., который должен был принести ей известие, что Вальтер Брай стал навсегда неопасен для нее. Как жаждало ее сердце этого известия, как кипела в ее жилах пламенная ненависть, когда она думала об угрозах, которые кинул ей в лицо этот призрак ее прошлого! Надо уничтожать своих врагов, чтобы совесть могла успокоиться; из гроба никто не встает вновь.
В коридоре послышался шум. Кэт пошла на этот шум торжествующая, хотя ее глаза поглядывали все еще с опаской. А что, если встретились какие-либо препятствия, если Брай мог выдать ее?.. О, нет, яды, приготовляемые Гуг, действуют наверняка!..
Но что это за шум? Ведь это звон шпор и бряцанье оружия!.. Это далеко не осторожные шаги боязливого требовательного любовника… Послышались грубые слова команды…
Кэт вздрогнула, приложила бледную щеку к скважине двери, стала напряженно прислушиваться, и ее глаза сверкали мрачным огнем, сквозь который просвечивался ужас. В то же время ее дрожащая рука уже искала засова, которым можно было бы припереть дверь.
– Именем королевы!.. – раздался в коридоре грубый голос полицейского. – Назад!
«Что же это такое? Неужели они явились арестовать меня? – подумала Кэт. – Да нет, это невозможно, сумасшедший не мог дать какие-либо показания… Просто пришли, чтобы забрать слуг и снять с них допрос!»
Екатерина снова стала прислушиваться. Но вот шаги раздались уже с другой стороны, дверь в спальню открылась и в нее дрожа вбежала горничная.
«Нет, это уж за мной, я пропала! Яд не подействовал! Брай донес на меня, и пришли за мною, чтобы спросить: „Где ребенок?” Мне грозит тюрьма, эшафот!.. Тюрьма?!»
Холод ужаса пробежал по телу Кэт; ее всю затрясло. «Мое нежное тело хотят бросить на жесткую солому, заковать мои мягкие руки в железные оковы, и не видеть мне ничего, кроме сырых, холодных стен, быть наедине со своей совестью, быть одной ночью, когда призраки выходят из могил?.. Но нет, я еще пока свободна!»
Мрачная улыбка насмешки исказила черты Екатерины.
«Там, в шкафу, стоят маленькие флаконы с ядами! Я умышленно припрятала их и неоднократно подумывала: пока еще поразит меня месть, я успею проглотить черноватую каплю… Живой им не получить меня; им не придется снова сечь меня и бросать в воду, чтобы долгое время держать в страданиях ужаса смерти!»
Она торопливо подбежала к шкафу. Звон шпор слышался все ближе и ближе… Но рука Екатерины уже схватила пузырек.
А вдруг еще есть спасение? Яд действует скоро, с ним играть не приходится, а смерть так ужасна, тем более что после нее будут Страшный суд и вечное проклятие. Умереть без исповеди и отпущения грехов?
Екатерина вздрогнула, и ее рука в нерешительности отдернулась назад… Но половица уже затрещала под ногами полицейского. Все завертелось перед глазами Кэт, чьи-то грубые руки схватили ее за плечи.
– Пощадите!.. – пробормотала она и упала в глубокий обморок.
Ей брызнули водой в лицо. Когда она пришла в себя, то увидела, как один полицейский старательно укладывал в ящичек все ее флаконы, а другой стоял перед ней, и в его глазах светилась злорадная насмешка.
– Мы поспели вовремя!.. – засмеялся он. – Прекрасная леди, вероятно, это и есть те самые яды, которые вы подмешали сэру Браю в вино? Поскорее опишите нам, какой именно яд вы дали ему и какое противоядие может еще спасти его, потому что королева приказала держать вас до тех пор в цепях, пока Вальтер Брай не выздоровеет, если же не удастся спасти его, то и вам придется сложить свою голову на плахе.
– Сжальтесь, я ничего не знаю! Клянусь, что королева введена в заблуждение. Этот человек уже давно был сумасшедшим; он угрожал мне…
– Прекрасная леди, вот наручники для ваших ручек. Посмотрите на них и пораздумайте, не выгоднее ли вам будет признаться во всем. Королева знает все. Вы трактирная служанка из Эдинбурга.
– Все это ложь, – простонала Кэт, – это подлая ложь. Сумасшедший говорит это для того, чтобы погубить меня.
– Сумасшедший ровно ничего не говорит; имеются еще и другие, видевшие вас у папистского столба. Где ваш ребенок? Признайтесь, иначе мы не имеем права щадить вас, и нам придется связать вас и отправить в тюрьму.
Кэт задрожала; холодный ужас сковал все ее члены. Полицейский положил наручники и веревки на стол.
– Клянусь Богом, я ничего не знаю о ребенке! – воскликнула она. – У меня украли его. Один Вальтер Брай виноват.
– Так, вероятно, за это-то вы и дали ему яд? Прекрасная леди, дайте противоядие! Это может спасти вашу жизнь.
– А вы обещаете, что меня оставят в живых? Поклянитесь мне в этом, тогда я исполню ваше приказание; иначе Брай умрет, как и я, без покаяния и отпущения грехов.
Полицейский схватил ее за руки. Она вскрикнула:
– Сжальтесь! Сжальтесь! Вот возьмите те капли в голубом флаконе. От приема их лихорадка сразу пройдет. Брай не станет ложно присягать. Он знает, что у меня украли ребенка. Я не убивала его. Я невиновна и только несчастна, благодаря ему!
Полицейский убрал наручники и произнес:
– Если ваше средство поможет, вам отведут лучшую камеру и не станут пытать. Королева справедлива; если вы невиновны, она вознаградит вас.
Во дворе стояла закрытая карета. Графиню свели вниз и заставили сесть в экипаж. Вооруженные всадники эскортировали его в Ньюгэтскую тюрьму.
