Эрнест Миллер Хемингуэй
Полное собрание рассказов
Киллеры
Дверь закусочной «У Генри» распахнулась, и вошли двое. Они сели за стойку.
– Что вы будете? – спросил их Джордж.
– Не знаю, – сказал один. – Что ты будешь есть, Эл?
– Не знаю, – сказал Эл. – Даже не знаю, что я хочу.
Начинало смеркаться. За окном зажегся уличный фонарь. Оба посетителя углубились в меню. Ник Адамс, сидевший за стойкой поодаль, наблюдал за ними. Он болтал с Джорджем, когда они вошли.
– Я буду вырезку из жареной свинины с яблочным соусом и картофельным пюре, – сказал первый.
– Еще не готово.
– Какого ж черта пишете в меню?
– Это на ужин, – объяснил Джордж. – После шести.
Джордж глянул на настенные часы у него за спиной.
– Сейчас только пять.
– На часах двадцать минут шестого, – сказал второй.
– Они на двадцать минут спешат.
– Ну и черт с ними, – сказал первый. – А что есть?
– Я могу вам предложить разные сэндвичи, – сказал Джордж. – Ветчина с яйцом, бекон с яйцом, печенка с беконом, стейк.
– Дай мне куриные фрикадельки с зеленым горошком, на сметанном соусе, с картофельным пюре.
– Это на ужин.
– Чего ни попросишь, все на ужин. Хорошо вы тут работаете.
– Я могу вам предложить ветчину с яйцом, бекон с яйцом, печенку…
– Мне ветчину с яйцом, – сказал тот, которого назвали Элом. Он был в котелке и в черном, наглухо застегнутом пальто. Мелкое бледное лицо, поджатые губы. Шелковый шарф, перчатки.
– А мне бекон с яйцом, – сказал второй. Он был под стать Элу. Внешность разная, но одеты, как братья-близнецы. Оба в тесных наглухо застегнутых пальто. Они положили локти на стойку и подались вперед.
– Есть что-нибудь выпить? – спросил Эл.
– Серебристое пиво, безалкогольное пиво, имбирный эль, – перечислил Джордж.
– Я спрашиваю, выпить что-нибудь есть?
– Только то, что я назвал.
– Городок что надо, – сказал второй. – Как называется?
– Саммит.
– Слыхал о таком? – спросил Эл у друга.
– Нет, – ответил тот.
– Чем тут у вас вечерами занимаются? – поинтересовался Эл.
– Ужинают, – пояснил друг. – Приходят все сюда и съедают большой ужин.
– Точно, – сказал Джордж.
– Значит, ты с этим согласен? – спросил Эл.
– Ага.
– Да ты, я вижу, умник.
– Ага, – поддакнул Джордж.
– Так вот, ты ошибаешься, – сказал второй коротышка. – А ты что скажешь, Эл?
– Тупарь. – Эл повернулся к Нику. – А тебя как зовут?
– Адамс.
– Еще один умник, – сказал Эл. – Скажи, Макс?
– В этом городе сплошные умники, – подтвердил тот.
Джордж принес две тарелки – ветчину с яйцом и бекон с яйцом. И еще две с гарниром – картошкой фри. Он закрыл распашную дверцу, отделявшую салон от кухни.
– Какая ваша? – спросил он у Эла.
– Ты что, не помнишь?
– Ветчина с яйцом.
– Во умник, – сказал Макс.
Он наклонился вперед и пододвинул ветчину с яйцом. Оба ели, не снимая перчаток. Джордж на них поглядывал.
– Ну чего смотришь? – спросил Макс.
– Я не смотрю.
– Ага. А кто на меня уставился?
– Это он так дурака валяет, Макс, – сказал Эл.
Джордж прыснул.
– Отставить смешочки, – приказал Макс. – Ты меня понял?
– Хорошо, – сказал Джордж.
– Он думает, что это хорошо, – обратился Макс к Элу. – Так он думает. Здорово.
– Мыслитель, – сказал Эл, не отрываясь от еды.
– Как зовут второго умника? – спросил Ал у Макса.
– Эй, умник, – обратился Макс к Нику. – Ну-ка перейди к своему дружку за стойкой.
– Зачем? – спросил Ник.
– Ни за чем.
– Перейди, и всё, парень, – сказал Эл.
Ник выполнил требование.
– Зачем это? – спросил Джордж.
– Не твое собачье дело, – сказал Эл. – Кто на кухне?
– Ниггер.
– Какой еще ниггер?
– Повар.
– Скажи, чтобы он вышел.
– Зачем?
– Скажи, чтобы он вышел.
– Где, по-вашему, вы находитесь?
– Мы отлично знаем, где находимся, – сказал тот, которого звали Максом. – По-твоему, мы глуповатые?
– Ведешь ты себя глупо, – сказал ему Эл. – Нашел с кем спорить. Короче, – обратился он к Джорджу. – Скажи ниггеру, чтобы он вышел.
– Что вы ему сделаете?
– Ничего. Включи голову, умник. Что мы можем сделать ниггеру?
Джордж приоткрыл кухонное окошко.
– Сэм, – позвал он, – выйди на минутку.
Дверца открылась, и в салон вошел ниггер.
– Чего? – спросил он.
Посетители за стойкой смерили его взглядом.
– Ты, ниггер, стой, где стоишь, – сказал ему Эл.
Сэм в фартуке посмотрел на двоих посетителей за стойкой.
– Да, сэр, – сказал он.
Эл слез с табурета.
– Я иду на кухню вместе с ниггером и умником, – сказал он. – Пошли, ниггер. И ты с ним, умник.
Коротышка пропустил вперед Ника и повара Сэма. Дверца за ними закрылась. Тот, кто назывался Максом, остался сидеть за стойкой. Но смотрел он не на Джорджа, а в широкое настенное зеркало за спиной у Джорджа. Закусочная «У Генри» когда-то была салуном.
– Ну, умник? – сказал Макс, глядя в зеркало. – Что молчишь?
– Что все это значит?
– Эй, Эл, – повысил голос Макс. – Умник спрашивает, что все это значит.
– Так скажи ему, – откликнулся Эл из кухни.
– А ты сам как думаешь?
– Я не знаю.
– А как тебе кажется?
Все это время Макс смотрел в зеркало.
– Я лучше не буду ничего говорить.
– Эй, Эл. Умник не будет ничего говорить по поводу того, что он думает.
– Я тебя хорошо слышу, – откликнулся Эл. Бутылочкой с кетчупом он распахнул окошко, через которое передавали на кухню грязные тарелки. – Послушай, умник, – обратился он к Джорджу. – Отойди-ка чуть подальше. А ты, Макс, сдвинься немного влево. – Он был похож на фотографа, расставляющего людей для группового снимка.
– Поговори со мной, умник, – сказал Макс. – Что, по-твоему, будет дальше?
Джордж молчал.
– Я тебе скажу, – продолжал Макс. – Мы убьем шведа. Ты ведь знаешь шведа по имени Оле Андресон?
– Да.
– Он приходит сюда каждый вечер, так?
– Бывает.
– В шесть часов, так?
– Если приходит.
– Нам все известно, умник, – сказал Макс. – Давай о чем-нибудь другом. Ты в кино ходишь?
– Нечасто.
– А ты ходи почаще. Кино – оно для умников вроде тебя.
– За что вы хотите убить Оле Андресона? Что он вам сделал?
– Он при всем желании не мог нам ничего сделать. Он нас в глаза не видел.
– Только один раз и увидит, – донесся из кухни голос Эла.
– Тогда за что вы хотите его убить? – спросил Джордж.
– Мы его убьем за друга. Это дружеская услуга, умник.
– Придержи язык, – сказал на кухне Эл. – Ты слишком много болтаешь.
– Должен же я его как-то развлечь. Да, умник?
– Ты слишком много болтаешь, – повторил Эл. – Вот ниггер и второй умник сами себя развлекают. Я их связал, как двух монашек в женском монастыре.
– Ты бывал в женском монастыре?
– Представь себе.
– Это был кошерный монастырь, не иначе.
Джордж глянул на настенные часы.
– Если кто зайдет, скажешь, что повара отпустили, а если будут требовать еду, скажешь, что сам приготовишь. Все понял, умник?
– Ладно, – сказал Джордж. – А что будет с нами?
– Там видно будет, – сказал Макс. – Это тот случай, когда заранее ничего не известно.
Джордж снова глянул на часы. Шесть пятнадцать. Входная дверь открылась. Вошел вагоновожатый.
– Привет, Джордж, – сказал он. – Ужином накормите?
– Сэм отошел, – сказал Джордж. – Вернется через полчаса, не раньше.
– Тогда, пожалуй, я перекушу в другом месте, – сказал вагоновожатый.
Джордж глянул на часы. Шесть двадцать.
– Молодец, умник, – сказал Макс. – Где это тебя так вышколили?
– Знает, что я бы ему голову снес, – подал голос Эл на кухне.
– Нет, тут другое, – возразил Макс. – Умник молодец. Просто молодчина. Он мне нравится.
Без пяти семь Джордж сказал:
– Он не придет.
В закусочной побывали еще двое. Джордж приготовил для мужчины сэндвич с ветчиной и яйцом «на вынос». В кухне он увидел сидящего сразу за распашной дверцей Эла в сдвинутом на затылок котелке, с обрезом, лежащим на спинке стула. Ник и повар сидели, связанные, в углу, спина к спине, с полотенцами во рту вместо кляпа. Джордж завернул сэндвич в промасленную бумагу и положил в пакет, который вручил мужчине, а тот расплатился и ушел.
– Наш-то умник на все горазд, – сказал Макс. – И приготовит, если надо. Из тебя, умник, получится отличная женушка.
– Что дальше? – спросил Джордж. – Ваш друг Оле Андресон уже не придет.
– Минут десять еще подождем, – сказал Макс.
Он переводил взгляд с зеркала на часы. Стрелки часов показали семь, затем пять минут восьмого.
– Ну что, Эл, – сказал Макс. – Пойдем, что ли. Он не придет.
– Еще пять минут, – отозвался тот из кухни.
За это время появился еще один посетитель, и Джордж объяснил ему, что повар заболел.
– Взяли бы другого, – возмутился посетитель. – У вас тут закусочная или что?
Он ушел.
– Пошли, Эл, – сказал Макс.
– А что будем делать с двумя умниками и поваром?
– Ничего.
– Уверен?
– Ну. Сматываем удочки.
– Нехорошо, – сказал Эл. – Паршиво сработано. Ты наболтал лишнего.
– Да ладно тебе, – сказал Макс. – Надо же было как-то развлечься.
– Ты слишком много болтаешь.
Эл вышел из кухни. Обрезанные стволы дробовика слегка оттопыривали на животе слишком тесное пальто. Он разгладил передок руками в перчатках.
– Будь здоров, умник, – сказал он Джорджу. – Считай, что тебе повезло.
– Это точно, – сказал Макс. – Попробуй поиграть на скачках, умник.
Дверь за ними закрылась. Джордж видел в окно, как они прошли под фонарем с дуговой лампой и пересекли улицу. В своих пальто не по размеру и нахлобученных цилиндрах они напоминали водевильную пару. Толкнув распашную дверцу, Джордж вошел в кухню и развязал Ника и повара.
– С меня хватит, – сказал повар Сэм. – С меня хватит.
Ник поднялся. Ему еще никогда не затыкали рот кляпом.
– Ух, – сказал он. – Ничего так, да? – Он делал вид, что ему все нипочем.
– Они собирались убить Оле Андресона, – сказал Джордж. – Когда он зайдет поужинать.
– Оле Андресона?
– Ага.
Повар большими пальцами потрогал уголки рта.
– Они точно ушли? – спросил он.
– Да, – подтвердил Джордж. – Точно.
– Не нравится мне это, – сказал повар. – Совсем не нравится.
– Послушай, – обратился Джордж к Нику. – Ты бы сходил к Оле Андресону.
– Ладно.
– Не встревайте вы в это дело, – вмешался повар Сэм. – Лучше держитесь подальше.
– Если не хочешь, не иди, – сказал Джордж.
– Это вас до добра не доведет, – гнул свое повар. – Держитесь подальше.
– Я схожу к нему, – сказал Ник Джорджу. – Где он живет?
Повар отвернулся.
– Эти мальчишки себе на уме, – сказал Сэм.
– Он живет в меблированных комнатах Хирша, – пояснил Джордж.
– Я пойду.
Свет от дуговой лампы пробивался сквозь голые ветви. Ник отшагал вдоль трамвайных путей и, дойдя до следующего фонаря, свернул в переулок. Через три дома он увидел меблированные комнаты Хирша. Ник поднялся на две ступеньки и нажал на звонок. Дверь открыла женщина.
– Оле Андресон здесь живет?
– Вы хотите его увидеть?
– Если он дома.
Ник проследовал за женщиной вверх по лестнице и по коридору до конца. Здесь она постучала в дверь.
– Кто?
– Тут к вам пришли, мистер Андресон, – сказала женщина.
– Это Ник Адамс.
– Входи.
Ник открыл дверь и вошел в комнату. Оле Андресон лежал на постели в верхней одежде. Кровать для профессионального боксера в тяжелом весе была коротковата. Он подложил под голову две подушки. На Ника он даже не взглянул.
– Ну, что? – спросил он.
– Я был «У Генри», – сказал Ник, – когда туда вошли двое парней. Они связали меня и повара и заявили, что собираются вас убить.
Это прозвучало как-то глупо. Оле Андресон промолчал.
– Они держали нас на кухне, – продолжал Ник. – Они собирались вас убить, когда вы зайдете поужинать.
Оле Андресон молчал, уставившись в стену.
– Джордж подумал, что будет лучше, если я вас предупрежу.
– Я все равно ничего не могу сделать, – сказал Оле Андресон.
– Я могу описать, как они выглядели.
– Я не хочу знать, как они выглядели, – сказал Оле Андресон, не отрываясь от стены. – Спасибо, что предупредил.
– Не за что.
Ник разглядывал здоровяка, лежащего на кровати.
– Может, мне обратиться в полицию?
– Не надо, – сказал Оле Андресон. – Это ничего не даст.
– Я могу что-нибудь для вас сделать?
– Нет. Ничего тут не сделаешь.
– Может, это просто блеф.
– Нет. Это не блеф.
Оле Андресон отвернулся к стене.
– Вот только я все никак не соберусь выйти на улицу, – он разговаривал со стеной. – Целый день торчу здесь.
– Разве нельзя уехать из города?
– Нет, – сказал Оле Андресон. – Хватит уже бегать.
Он смотрел в стену.
– Тут уже ничего не сделаешь.
– А если как-то договориться?
– Нет. Я влип. – Голос его звучал тускло. – Тут уже ничего не сделаешь. Ничего, скоро соберусь и выйду.
– Меня ждет Джордж, – сказал Ник.
– Будь здоров, – сказал Оле Андресон. Он не обернулся. – Спасибо, что пришел.
Закрывая за собой дверь, Ник проводил взглядом здоровяка, лежащего на постели в верхней одежде, лицом к стене.
– Весь день провел в своей комнате, – сказала хозяйка, когда он спустился вниз. – Наверно, неважно себя чувствует. Я ему говорю: «Мистер Андресон, вы бы прогулялись, такой чудесный осенний денек». Но у него душа не лежит.
– Он не хочет выходить на улицу.
– Жаль, что он неважно себя чувствует, – сказала женщина. – Он такой славный. Когда-то он был боксером.
– Я знаю.
– Только по лицу и можно догадаться, – сказала женщина. Они говорили уже на пороге. – Такой благородный.
– Спокойной ночи, миссис Хирш, – сказал Ник.
– Я не миссис Хирш, – поправила его женщина. – Она тут хозяйка, а я всего лишь присматриваю за домом. Меня зовут миссис Белл.
– Спокойной ночи, миссис Белл, – сказал Ник.
– Спокойной ночи.
Ник прошагал по темному переулку до фонаря, а затем вдоль трамвайных путей до закусочной «У Генри». Джордж стоял за стойкой.
– Ну, видел Оле?
– Да, – сказал Ник. – Он не выходит из комнаты.
Повар, услышав голос Ника, выглянул из кухни.
– Не хочу ничего не слышать, – с этими словами он снова закрыл дверцу.
– Ты ему все рассказал? – спросил Джордж.
– Да. Но он и так в курсе.
– Что он собирается делать?
– Ничего.
– Они его убьют.
– Скорее всего.
– Наверно, вляпался во что-то в Чикаго.
– Скорее всего.
– Хорошая заварушка.
– Та еще заварушка, – согласился Ник.
Они замолчали. Джордж взял полотенце и стал протирать стойку.
– Интересно, что он натворил? – прервал молчание Ник.
– Кому-то перешел дорогу. У них за это убивают.
– Надо отсюда сваливать, – сказал Ник.
– Это правильно, – согласился Джордж.
– Невыносимо думать о том, как он там торчит в своей комнате, зная, что его ждет. Жуть какая-то.
– Лучше об этом не думать, – сказал Джордж.
Che ti dice la patria?[45]
Дорога через перевал была твердой и гладкой и в эти ранние утренние часы еще не пыльной. Внизу лежали холмы, поросшие дубами и каштанами, а еще ниже, вдали – море. По другую сторону – снежные горы.
Мы спускались с перевала через лес. Вдоль дороги были сложены мешки с углем, и сквозь деревья виднелись бараки углежогов. Было воскресенье. То поднимаясь, то опускаясь, дорога вела вниз от перевала, через заросли кустарника, через деревни.
Деревни были окружены виноградниками. Виноградники уже побурели, лозы стали шершавыми и плотными. Дома были белыми, и на улицах мужчины, одетые по-воскресному, играли в шары. Вдоль некоторых домов росли грушевые деревья, их похожие на канделябры ветви чернели на фоне белых стен. Груши опрыскивали, и стены домов были испачканы сине-зелеными с сизым отливом пятнами. Вокруг деревень были небольшие вырубки, на которых рос виноград, дальше шел лес.
В деревне, не доезжая двадцати километров до Специи, на площади стояла толпа, и молодой человек с чемоданом в руке, подойдя к нашей машине, попросил подбросить его в Специю.
– У нас только два места, и оба заняты, – сказал я. У нас был старенький «Форд-Купе».
– Я на подножке постою.
– Вам будет неудобно.
– Не имеет значения. Мне нужно в Специю.
– Ну что, возьмем? – спросил я Гая.
– Похоже, он все равно не отстанет, – ответил Гай.
Молодой человек просунул в окно пакет.
– Подержите это у себя, – сказал он. Двое мужчин привязали его чемодан к багажнику поверх наших. Молодой человек попрощался с каждым за руку, заверив, что для фашиста и человека, привыкшего к путешествиям так, как он, неудобств не существует, и, взобравшись на левую подножку автомобиля, правой рукой ухватился за нижний край открытого окна.
– Можно ехать, – сказал он. Из толпы ему замахали. Он махнул в ответ свободной рукой.
– Что он сказал? – спросил Гай.
– Что можно ехать.
– Очень мило, – сказал Гай.
Дорога шла вдоль реки. На другом берегу возвышались горы. Солнце слизывало иней с травы. День был солнечный и холодный, свежий воздух врывался внутрь через поднятый ветровой щиток.
– Как ты думаешь, каково ему там, снаружи? – Гай смотрел вперед, на дорогу. Вид слева ему загораживал наш попутчик. Молодой человек сбоку возвышался над капотом, как носовое украшение корабля. Он поднял воротник и глубоко нахлобучил шляпу, нос у него посинел от холода.
– Может, ему надоест? – сказал Гай. – С той стороны у нас шина дрянная.
– Или он соскочит, если она лопнет, – сказал я. – Не захочет пачкать свой дорожный костюм.
– Вообще-то он мне не мешает, – сказал Гай. – Если б только машина так не кренилась из-за него на поворотах.
Лес закончился; дорога, отклонившись от реки, пошла вверх; вода в радиаторе начала закипать; молодой человек с досадой и подозрением смотрел на струю ржавого пара; мотор скрежетал, когда Гай обеими ногами до упора выжимал педаль сцепления; рывками – вверх, вверх, назад-вперед, снова вверх и наконец – ровная поверхность. Скрежет прекратился, и в наставшей тишине слышалось только бурное клокотанье в радиаторе. Мы очутились на вершине последнего холма, над Специей и морем. Отсюда дорога спускалась короткими, лишь чуть скругленными зигзагами. На поворотах наш спутник свешивался в сторону так, что машина с тяжело груженным верхом едва не переворачивалась.
– И ведь не скажешь ему, чтобы он этого не делал, – заметил я Гаю. – Инстинкт самосохранения.
– Великий итальянский инстинкт.
– Величайший итальянский инстинкт.
Поворот за поворотом мы спускались все ниже, утопая в глубокой пыли, пыль оседала на оливковых деревьях. Специя простиралась внизу, вдоль моря. На подъезде к городу дорога выровнялась. Наш попутчик просунул голову в окно.
– Я здесь сойду.
– Останови, – сказал я Гаю.
Мы притормозили у обочины. Молодой человек спрыгнул, подошел к багажнику и отвязал свой чемодан.
– Дальше пойду пешком, чтобы у вас не было неприятностей из-за пассажира, – сказал он. – Мой пакет.
Я отдал ему пакет. Он потянулся к карману.
– Сколько я вам должен?
– Нисколько.
– Почему?
– Не знаю, – сказал я.
– Тогда спасибо. – Молодой человек не сказал «благодарю вас», или «премного вам благодарен», или «тысяча благодарностей» – ничего такого, что прежде было принято произносить в Италии, если вас снабжали каким-нибудь расписанием или объясняли дорогу. Он выбрал самую сухую форму – «спасибо» и подозрительно посмотрел нам вслед, когда Гай тронулся с места. Я помахал на прощанье рукой. Молодой человек был слишком горд, чтобы ответить. Мы двинулись дальше, в Специю.
– Такие юноши в Италии далеко пойдут, – сказал я Гаю.
– Двадцать километров он уже прошел с нашей помощью, – заметил Гай.
Завтрак в Специи
Въехав в Специю, мы стали искать, где бы перекусить. Улица была широкая, дома высокие и желтые. Мы двигались к центру вдоль трамвайных путей. На стенах домов красовались стандартные портреты Муссолини с горящим взором, под ними от руки черной краской было приписано: «Vivas!», из нижних точек обеих «v» краска каплями стекла по стене. Переулки бежали к гавани. День был солнечный, и по случаю воскресенья весь народ высыпал на улицу. Мощеные мостовые недавно сбрызнули, и в пыли образовались влажные канавки. Мы ехали, прижимаясь к тротуару, чтобы не мешать трамваям.
– Давай поедим где-нибудь, где попроще, – предложил Гай.
Мы остановились напротив двух ресторанных вывесок на противоположной стороне улицы, я купил газеты. Рестораны располагались дверь в дверь. Женщина, стоявшая на пороге одного из них, улыбнулась нам, мы пересекли дорогу и вошли внутрь.
Внутри было темно, в глубине за столиком сидели три девушки и старуха. За другим столиком, напротив, – матрос. Он не ел и не пил, просто сидел. Дальше, за ним, молодой человек в синем костюме что-то писал. Волосы у него были напомажены и блестели, он был очень элегантно одет и выглядел щеголем.
Свет проникал внутрь через дверной проем и витрины, где были выставлены овощи, фрукты, бифштексы и отбивные. Подошла девушка, приняла у нас заказ, другая встала в дверях. Мы заметили, что под домашним платьем у нее ничего нет. Пока мы читали меню, та, что принимала заказ, обняла Гая за шею. Всего девушек было три, и они поочередно выходили постоять на пороге. Старуха за столом в глубине зала что-то говорила им, и они снова подсаживались к ней.
В зале была еще только одна дверь, которая вела на кухню. Ее прикрывала занавеска. Девушка, принявшая у нас заказ, появилась из этой двери с блюдом спагетти. Она поставила его перед нами, принесла бутылку красного вина и уселась за наш стол.
– Ну вот, – сказал я Гаю, – ты хотел местечка попроще.
– А здесь совсем не просто. Здесь сложно.
– О чем вы говорите? – спросила девушка. – Вы немцы?
– С юга, – сказал я. – Южные немцы – добрые и славные ребята.
– Не поняла, – сказала она.
– Это что, местный обычай? – спросил Гай. – Я обязательно должен позволять ей обнимать меня за шею?
– Конечно, – сказал я. – Муссолини запретил бордели. Здесь – ресторан.
На девушке было цельнокроеное платье. Она навалилась на стол, скрестила руки на груди и улыбнулась. С одной стороны улыбка у нее была привлекательнее, чем с другой, и она старалась поворачиваться к нам лучшей стороной. Обаянию этой стороны способствовало то, что с другой на носу у нее из-за какой-то неприятности образовалась вмятина, как на теплом воске. Нос был очень холодный и твердый, только вдавленный.
– Я тебе нравлюсь? – спросила она Гая.
– Он в восторге от тебя, – сказал я. – Но он не говорит по-итальянски.
– Ich spreche Deutsch[46], – сказала она и погладила Гая по волосам.
– Поговори с дамой на своем родном языке, Гай.
– Откуда ты? – спросила девушка.
– Потсдам.
– Задержишься здесь хоть ненадолго?
– В этой прекрасной Специи? – спросил я.
– Скажи ей, что нам надо ехать, – сказал Гай. – Скажи, что мы больные и у нас нет денег.
– Мой друг – женоненавистник, – сказал я. – Закоренелый немецкий женоненавистник.
– Скажи ему, что я его люблю.
Я сказал.
– Заткнись и давай выбираться отсюда, – сказал Гай.
Дама обвила его шею и другой рукой.
– Скажи ему, что он – мой, – сказала она.
Я сказал.
– Да вытаскивай же ты нас отсюда!
– Вы ссоритесь? – спросила дама. – Вы не любите друг друга?
– Мы немцы, – ответил я с достоинством, – истинные немцы-южане.
– Скажи ему, что он красавчик, – попросила девушка.
Гаю тридцать восемь, и ему льстит, что во Франции его принимают за коммивояжера.
– Ты красавчик, – сказал я.
– Кто это говорит, ты или она? – спросил Гай.
– Она. Я – только твой переводчик. Разве не за этим ты меня с собой взял?
– Хорошо, что она, – сказал Гай. – Жаль, если бы пришлось прямо здесь с тобой расстаться.
– Ну, не знаю. Специя – прелестное местечко.
– Специя, – повторила девушка. – Вы говорите о Специи?
– Прелестное местечко, – сказал я.
– Это моя родина, – сказала она. – Специя – мой дом, а Италия – моя родина.
– Она говорит, что Италия – ее родина.
– Скажи ей – оно и видно.
– Что у вас на десерт? – спросил я.
– Фрукты, – ответила она. – У нас есть бананы.
– Бананы – это пойдет, – сказал Гай. – По крайней мере они в кожуре.
– О, он любит бананы, – сказала девушка и обняла Гая.
– Что она говорит? – спросил он, отворачиваясь от нее.
– Она рада, что ты хочешь бананов.
– Скажи ей, что я не хочу бананов.
– Синьор не хочет бананов.
– Ах, – удрученно сказала девушка, – он не хочет бананов.
– Скажи ей, что я каждое утро принимаю холодную ванну.
– Синьор каждое утро принимает холодную ванну.
– Не поняла, – сказала девушка.
Бутафорский матрос напротив не шелохнулся. Никто в комнате не обращал на него никакого внимания.
– Принесите нам счет, – сказал я.
– О нет! Вы должны остаться.
– Послушай, – сказал щеголеватый молодой человек, писавший что-то за своим столом, – не держи их. Эти двое ничего не стоят.
Девушка взяла меня за руку.
– Разве ты не хочешь остаться? Ну, уговори его.
– Надо ехать, – сказал я. – Мы должны сегодня добраться до Пизы, а еще лучше – до Флоренции. Развлечься мы сможем и там, вечером. Сейчас еще рановато. Мы должны доехать засветло.
– Но немного задержаться было бы так приятно.
– Путешествовать нужно при свете дня.
– Послушай, – сказал молодой щеголь, – не трать времени попусту на эту парочку. Говорю тебе, они ничего не стоят, уж ты мне поверь.
– Принесите нам счет, – сказал я.
Она взяла счет у старухи, принесла нам, вернулась и снова села за ее стол. Из кухни вышла другая девушка, пересекла зал и встала в дверях.
– Да не трать ты силы на этих двоих, – устало повторил франтоватый молодой человек. – Поди поешь. Они ничего не стоят.
Мы заплатили по счету и встали. Все девушки, старуха и щеголь теперь сидели за одним столом. Бутафорский матрос сидел, обхватив руками голову. Пока мы завтракали, с ним никто ни разу не заговорил. Девушка принесла сдачу, которую отсчитала ей старуха, и пошла обратно на свое место. Мы оставили чаевые на столе и вышли. Когда мы уже сидели в машине, девушка вышла и встала на пороге. Мы тронулись, и я помахал ей рукой. Она не ответила, только стояла и смотрела нам вслед.
