Эндрю Мортон
Диана. The Crown

Принц Чарльз

Меня очень скоро обвинили в том, что я не позволяла ему стрелять и охотиться, – это была полная чушь. Он внезапно стал вегетарианцем и не стал убивать. Его семья думала, что он сошел с ума, и подвергла остракизму в семье.

Они не могли понять и боялись будущего – во всех имениях есть все для стрельбы. Так что, если наследник не собирался проявить интерес, должна была возникнуть паника. Это было влияние задолго до меня, но в конце концов все вернулось в его собственное время. Он постоянно так делает: у него появляется мания, а потом он ее забрасывает.

Я никогда не хотела ни от кого избавляться [в группе друзей Чарльза]. Я просто хотела держать голову над водой. Когда мы только поженились, Чарльз выбрал не выбираться с PTs [Палмер-Томкинсонами], с PBs [Паркер-Боулзами] и остальными. Это было его решение. Он хотел вести в каком-то смысле семейную жизнь, но не знал, как это сделать, потому что его никогда этому не учили. Так что все просто испарилось.

Стивен Барри^[44] был очень добр ко мне. Мы очень хорошо ладили. Во время нашего медового месяца мы стояли со Стивеном и смотрели на Египет, и он сказал мне: «Теперь босс женат, пора и мне двигаться дальше. И я вижу, что теперь он в надежных руках, и я хотел бы двигаться дальше».

У него было очень много всего и в то же время очень мало. Например, у него была ужасная пижама от компании «Аиртекс», которая, честно говоря, была просто отвратительная, поэтому я купила ему несколько шелковых, подобное касалось и туфель.

Да, они были хорошо приняты. Он был в абсолютном восторге.

Чарльз любил детскую жизнь и не мог дождаться, чтобы вернуться и сделать бутылочку или заняться всем остальным. Он был очень хорош, всегда возвращался и кормил ребенка. Я кормила грудью Уильяма три недели, а Гарри – одиннадцать.

Однажды мы были в бассейне в Хайгроуве, и я отчитывала Уильяма, а он повернулся ко мне и сказал: «Ты самая эгоистичная женщина, которую я когда-либо встречал. Все, что ты делаешь, это думаешь о себе». Я была ошеломлена. Я имею в виду, это было семь лет назад. Я спросила: «Где ты это услышал?» – «О, я часто слышал, как это говорит папа». Единственное, чем я всегда могла гордиться, если позволите, – я никогда не была эгоистичным человеком. Но Чарльз постоянно говорил мне, что я веду себя эгоистично, и я отчасти поверила в это.

Он был в ужасе. Он сказал, что я слишком худая^[45].

Его храп можно было слышать через две двери. Я просыпалась четыре раза за ночь. А потом это вошло в привычку. Ему просто надоело, и он ушел в гардеробную.

Королева-мать

[90 лет со дня рождения королевы-матери] Довольно мрачно и высокомерно. Все ее домочадцы настроены против меня. Моя бабушка [Рут, леди Фермой] знатно меня раскритиковала.

Принц Филипп и принц Чарльз

Очень непросто, очень запутанно. Принц Чарльз жаждет, чтобы отец погладил его по головке, в то время как его отец хочет, чтобы у него просили совета, вместо того чтобы слушать советы принца Чарльза. В конце концов именно мой тесть начал заниматься вопросами окружающей среды, но прислушались именно к Чарльзу.

Принц Эндрю

Эндрю был очень шумным и громким. Я подумала, что его что-то беспокоит. Ему было не до меня. Эндрю был очень рад сидеть перед телевизором весь день, смотреть мультфильмы и видео, потому что он домосед. Он не любит заниматься спортом – ему нравится гольф, и это довольно трогательно. Но на него постоянно давит его семья. Его считают идиотом до того, как он что-либо успеет сделать. Он очень находчивый, хотите верьте, хотите нет, и прозорливый.

Старший брат [Чарльз] очень завидовал, когда Эндрю отправился участвовать в Фолклендской войне, потому что он хотел выбраться и что-то сделать.

Милая Ку^[46] обожала его. С ней было очень приятно находиться рядом. Очень ласковая и заботящаяся о нем. Вся ее энергия была направлена на него. Очень тихая. Они так хорошо подходили друг другу. Встречались с ней множество раз.

[Об Эндрю и Ферги] Я знаю только двух одиноких девушек, которые принадлежат к «хорошей породе»: Сьюзи Фенвик, которая уже была замужем, была одной из них; второй была Ферги. На самом деле, я ничего не замечала, но позже Эндрю спрашивал, могу ли я пригласить Сару погостить в Хайгроув. Подобные вещи случались. Они были поглощены друг другом. Я не подталкивала их к этому. Я просто сказала, что буду рядом, если понадоблюсь.

Принцесса Анна

Между нами всегда предполагались непростые отношения. Я безмерно ею восхищаюсь. Я держусь от нее подальше, но, когда она рядом, я никогда не пытаюсь вывести ее из себя, она меня – тоже. И даже никогда не задумывалась о скандале, связанном с тем, чтобы предложить ей стать крестной Гарри. Про себя я подумала: «Нет смысла становиться крестными родителями, если они уже тетя или дядя». Я сказала: «Пресса поведется на это», и Чарльз сказал: «И что теперь?» У них был прекрасный повод сказать о том, что мы не ладим. Мы невероятно хорошо ладим, но по-своему. Я бы не позвонила ей, если бы у меня появилась проблема, не отправилась бы с ней пообедать, но, когда мы встречаемся, я очень рада ее видеть. Ее ум мотивирует меня, она очаровывает меня, она очень независима и идет своим собственным путем.

Остальные члены королевской семьи

Я всегда обожала Марго [покойную принцессу Маргарет], как я называю ее. Я люблю ее безмерно, и с первого дня она была невероятно мила со мной. Каждый держится сам по себе. Герцоги Глостерские – очень застенчивая пара. Очень жаль ее [герцогиню Кентскую]. Я бы позаботилась о ней, если будет необходимо.

Мать и бабушка Дианы и королевская семья

Когда я был моложе, на маму было особенно приятно смотреть. Она – динамит. Совсем как принцесса Грейс в каком-то забавном смысле.

Мои мама и бабушка никогда не ладили. Между ними происходили ожесточенные столкновения. Мама заступается за меня, а бабушка при любой возможности рвется меня растерзать. Она кормит королевскую семью отвратительными комментариями о моей матери, о том, что она сбежала и бросила детей. Когда бы я ни упоминала имя мамы в королевской семье, чего я почти никогда не делаю, они обрушиваются на меня, как груда кирпичей. Так что я никогда не могу сказать о ней здесь. Они убеждены, что она злодейка и что бедному Джону [отцу] пришлось очень нелегко. Сейчас я знаю, в подобных ситуациях всегда виноваты двое. Мы вчетвером никогда не знали, что произошло, и на самом деле мы не хотим знать. Но мама отделилась очень нехорошо, потому что бабушка сильно испортила ей репутацию. А мой муж даже не разговаривает с ней.

[Об отношениях матери Дианы с Питером Шандом Киддом] Она хотела, чтобы он ушел из дома, поэтому он ушел. Он был немного маниакально-депрессивным и пьющим человеком. И когда мама услышала, что он влюбился в другую даму, она была вне себя. Это было похоже на подростковую влюбленность.

Раньше я звонила ей, и она плакала в трубку. Я говорила ей: «Знаешь, мамочка, ты уже дважды выходила замуж, если тебе не удается сделать все как надо, взгляни на себя. Я застряла в этом, и мне еще хуже, чем тебе». Ей это не понравилось: «Ты должна позволить мне плакать, ты должна мне позволить плакать». И я сказала: «Ты можешь плакать сколько угодно, плакать хорошо, но ты не получишь от меня сочувствия».

Средства массовой информации

Внимание прессы было похоже на рекламу Мэрилин Монро. Ей было достаточно лишь щелкнуть каблуками, и весь мир оказывался у ее ног. Это было очень странно. Я чувствовала себя неуютно. Все время. Я была совершенно загипнотизирована всем этим. Я не могла поверить своим глазам. [Королевская семья] думала: «О, у нее так много газетчиков, должно быть, она делает все правильно».

Одной из худших вещей, которые когда-либо происходили со мной, была поездка в Уэльс после наводнения в 1987 году. В прессе невероятно много писали о том, что Чарльз и я расстаемся, мы сели в самолет, и я разрыдалась. Он спросил: «Боже, в чем дело?», и я сказала: «У меня плохие отношения с прессой». Потому что они буквально охотились за мной. И он сказал: «Ну, если бы ты была на правильном месте, ничего бы из этого не произошло», – указывая мне на то, что я должна быть в Шотландии. Но я ответила: «Я выбираю работать, потому что это моя роль в жизни». И было ужасно то, что он полностью проигнорировал меня.

Это был настоящий крик о помощи. Я не рыдала, потому что слез не осталось. Было только отчаяние. И это было видно на всех фотографиях.

[О том, как избегала появления в сериале «Королевский нокаут»^[47]] Я спросила Чарльза: «Почему мы не принимаем участия? Почему мы этого не делаем?»

Он сказал: «Ты, должно быть, шутишь! Никто из нас этого не сделает». Слава богу, мы не приняли участия, мы были так потрясены, когда увидели все. Но до того момента я не хотела оставаться в стороне.

[Об интервью с телеведущим Аластером Бернетом в 1985 году] Меня фактически подкупили, чтобы это случилось. Во-первых, «Американ Нетворк» (American Network) собиралась взять интервью, но я сказала, что не хочу этого делать. Тогда Чарльз сказал: «Хорошо, я это сделаю». Они вернулись и сказали: «Нет-нет, мы хотим видеть вас обоих или же ни одного из вас». Я ответила отказом, так что они не пригласили Чарльза, и позже Эй-ти-эн (ITN) пригласили его и сказали: «Если твоя жена будет вместе с тобой, мы заплатим тебе столько-то денег». Так что, это была взятка – на счета благотворительных фондов, а не нам лично. Вот так это произошло. Он [Аластер Бернет] следил за нами в течение восемнадцать месяцев. Это было довольно странно.

Когда дело дошло до самого интервью с Аластером, помню, я думала: «Боже, я не размахиваю руками, я сижу здесь совершенно спокойно. Но если бы только человек был более восприимчив к тому, что я говорю». Каждый раз, когда он задавал вопрос, он заглядывал в лист бумаги. Никакого зрительного контакта. Я думала, что все безнадежно. Но мой свекор сказал Чарльзу, какое впечатление произвело на него то, что я так спокойно выступила, я тогда этого не оценила. Было очень мило, что он это сказал.

[О Линде Ли-Поттер, обозревателе «Дейли мейл»] Я всегда ею восхищалась, потому что она всегда задевала меня за живое. Казалось, что она хорошо меня знает. Я встретилась с ней в начале этого года на мероприятии «Женщины года» и спросила, может ли кто-нибудь выудить ее оттуда. Я сказала ей: «Мне жаль, что я отвлекла вас от общества, но я просто очень хотела сказать вам большое спасибо за вашу поддержку». И она была очень мила и просто ничего не сказала, но поняла все. Для меня это так много значило.

[О Патрике Демаршелье] Он очень мил. Я предпочитаю, чтобы он был моим фотографом, а не кто-то еще. Потому что он: а) невероятный профессионал и б) он понимает, какого это – быть по ту сторону объектива. Это значит, что фото получается живым. Он знает, когда вы устали, и дает время отдохнуть. Он не наказывает тебя за это.

Благотворительная деятельность

[О первых покровительствах] У меня не было выбора. Все думали: «Тебе интересны дети, давайте займемся деятельностью, связанной с детьми». Без одного или двух я сейчас могла бы обойтись. Но те, что у меня есть – на сегодняшний день их сотни, – я выбираю сама. Как правило, они связаны с неизлечимо больными. У меня пока не хватает смелости остановить их.

[Об идее фонда принцессы] Он не будет продолжать свою деятельность. Мой муж этого не допустит.

[О работе с умирающими] Меня не пугает, что люди умирают, как это было с Адрианом^[48] меня это вовсе не пугает. Он сказал, что хочет, чтобы я оставалась с ним до конца, – это привилегия. Меня не столько вовлекают случаи тех, кому становится лучше. Только те, с кем я чувствую глубокую потребность оставаться до самого конца.

Годы страдания

Я думаю, что очень многие люди пытались помочь мне, потому что видели, что-то идет не так, но я ни на кого никогда не полагалась. Никто из моей семьи не знал об этом. Джейн, моя сестра, после пяти лет замужества приехала проведать меня.

У мне был V-образный вырез. Она спросила: «Дач, что это за след у тебя на груди?» Я сказала: «О, ничего страшного». Она спросила, что это, а накануне вечером, я хотела кое о чем поговорить с Чарльзом. Он не захотел меня слушать и говорил, что я делаю из мухи слона. Так что я взяла перочинный нож с его туалетного стола и принялась усердно царапать грудь и бедра. Было так много крови, но от него не последовало никакой реакции. Джейн просто набросилась на меня. Она сказала: «Ты не должна опускать руки». А я повернулась к ней и сказала: «Отдай мне должное, я не беспокою никого из семьи по этому поводу уже в течение пяти лет». Их восприятие сильно отличается. Их раздражает отсутствие поддержки со стороны моего мужа.

[О других попытках самоубийства] Я бегала с ножом для лимона с зазубренными краями. Я была в таком отчаянии. Я знала, что со мной что-то не так, но никто вокруг не понимал меня. Я нуждалась в отдыхе и заботе в стенах собственного дома, и чтобы люди понимали, какие муки и страдания творятся у меня в голове. Это был отчаянный крик о помощи. Я не избалована – мне просто нужно было дать возможность приспособиться к новому статусу.

Я не знаю, что мой муж скармливал ей [королеве]. Он, очевидно, рассказал о моей булимии, и она рассказала каждому, что именно по этой причине распался мой брак, из-за Дианы, которая много ела, и это должно быть так трудно для Чарльза.

На выставке [в Канаде] я потеряла сознание. Я помню, что никогда до этого не падала в обморок. Мы гуляли уже четыре часа, мы ничего не ели, и, вероятно, я не ела уже несколько дней. Когда я говорю это, я имею в виду еды, которая бы осталась в моем желудке. Помню, как ходила по дому, чувствуя себя ужасно. Я не осмеливалась сказать кому-либо об этом, потому что думала, они решат, что я капризничаю. Я положила руку на плечо своего мужа и сказала: «Дорогой, кажется, я вот-вот упаду», – и соскользнула с него. После этого Дэвид Ройкрофт и Энн Беквит-Смит [королевские помощники], которые были с нами в то время, отвели меня в комнату. Муж меня отчитал. Он сказал, что я могла бы спокойно отключиться где-нибудь в другом месте, за дверью. Это было ужасно неловко. Мой аргумент заключался в том, что я ничего не знала об обмороках. Все были очень обеспокоены. Я потеряла сознание в секции Америки. Пока Энн и Дэвид приводили меня в чувство, Чарльз продолжал осматривать выставку. Он оставил меня наедине со всем. Я вернулась в отель в Ванкувере и выплакала все слезы. В основном я была переутомлена, истощена и стояла на коленях, потому что у меня внутри не было никакой еды. Все говорили: «Она не может выйти сегодня вечером, ей нужно немного поспать». Чарльз ответил: «Она обязана выйти сегодня вечером, иначе появится ощущение страшной драмы, и все будут думать, что с ней действительно что-то не так». В глубине души я знала, что со мной что-то не так, но я была не готова говорить об этом. Доктор пришел и осмотрел меня. Я сказала, что меня тошнит. Он не знал, что сказать, потому что проблема была слишком сложной для него. Он просто дал мне таблетку и заткнул рот.

Все было очень странно, я чувствовала себя просто несчастной. Я знала, что булимия началась через неделю после нашей помолвки. Мой муж положил руку мне на талию и сказал: «О, мы тут немного полноваты, не так ли?», и это пробудило что-то во мне – это и история с Камиллой, я была в отчаянии, в отчаянии.

Помню, когда меня впервые стошнило. Я была так взволнована, думала, что это освобождение от напряжения. В первый раз, когда сняли мерки для свадебного платья, я была 29 дюймов^[49] в талии. В день свадьбы обхват был 23½ дюймов^[50]. С февраля по июль я высохла на глазах.

[О людях, пытающихся помочь], но все они шли со стороны Чарльза, например, странная фрейлина. Никто из моих знакомых не приходил на помощь. Я закрылась от своих друзей, потому что не хотела их втягивать в это. Моя мама пыталась давать мне валиум. Кто-то другой – наоборот, пытался отучить меня от него. На самом деле, я никогда его не принимала. Но все это было очень странно. Меня тянуло так много сил, но я понятия не имела, куда повернуть.

У меня не было возможности выбрать людей для терапии. Я не обращалась ни к кому из докторов. Один из них сводил меня с ума. Похоже, именно он нуждался в помощи, а не я. Другой звонил мне в шесть часов, и мне приходилось объяснять ему разговоры, которые я вела с мужем в течение дня. Разговоров было не так много, было больше слез, чем чего-либо еще.

Люди со стороны говорили, что я доставляю мужу много хлопот, что веду себя как избалованный ребенок, но я знала, что мне просто нужен отдых, терпение и время, чтобы привыкнуть ко всем ролям, которые требовались от меня в одночасье.

К тому времени меня охватила безумная ревность, потому что каждый божий день я была на первых полосах газет. Я прочла две газеты, хотя я должна была прочитать их все. Я болезненно воспринимала критику, потому что изо всех сил старалась показать им, что я их не подведу, но, очевидно, на тот момент я производила недостаточно сильное впечатление. Несколько раз пыталась перерезать себе вены, выбрасывала вещи из окон, била стекла. Я бросилась с лестницы, когда была на четвертом месяце беременности Уильямом, пытаясь привлечь внимание своего мужа, чтобы он выслушал меня.

Но он лишь сказал: «Ты жалуешься по пустякам».

Я перепугала всех и каждого. Я не могла спать, я просто никогда не спала. Я провела три ночи без сна. У меня совершенно не было сил для сна. Я думала, что моя булимия была тайной, но довольно много людей в доме осознавали, что происходит, однако никто не упоминал об этом. Все считали забавным то, что я так много ела и никогда не набирала вес.

Я всегда удерживала в себе завтрак. Я не знаю, что, черт возьми, это было. Я не принимала никаких витаминов или чего-либо еще. Просто что-то мне помогло – я не знаю, что именно. Я плавала каждый день, я никогда не выходила по вечерам, не перегорала из-за работы. Я поднималась рано каждое утро, чтобы побыть наедине с собой, только с собой, и по вечерам я рано ложилась спасть, так что это не похоже на то, чтобы я была мазохистом – я была им для общества, но не для энергетического уровня. Я всегда была полна энергии – абсолютно всегда.

Это было тогда и продолжается сейчас. Всего полтора года назад я проснулась с неожиданной мыслью, что я очень быстро опускаюсь на дно. Я плакала при каждом удобном случае, что в некотором смысле приводило людей в восторг, потому что, когда вы плачете на глазах у королевской элиты, значит, вы слабы и следует: «Мы справимся с ней». Но когда вы вновь подпрыгиваете, они спрашивают: «Что, черт возьми, произошло?»

Публичная сторона жизни очень сильно отличалась от частной. Что касается общественности, они хотели, чтобы к ним подошла сказочная принцесса и прикоснулась к ним, и все превратится в золото, а все их проблемы будут забыты. Едва ли они осознавали, что личность распинала себя изнутри, потому что не считала себя достаточно хорошей. «Почему я, к чему вся эта гласность?» Мой муж начинал завидовать и беспокоиться. Внутри элиты ко мне относились совсем по-другому, словно я была чудачкой, и поэтому я думала, что я недостаточно хороша. Но сейчас я думаю, что быть сумасбродной замечательно, слава богу, слава богу, слава богу!

В детстве я много мечтала, желая и надеясь, что мой муж будет заботиться обо мне. Он был бы похож на отца и поддерживал бы меня, подбадривал, говорил «Молодец!» или «Нет, это было недостаточно хорошо», но ничего из этого я не получила. Я не могла в это поверить, я не имела ничего из того, о чем мечтала, это была смена ролей.

Он [принц Чарльз] во всем игнорирует меня. Игнорировал меня всегда и уже долгое время, и, если люди хотят увидеть это сейчас, они немного опоздали. Он просто отвергает меня.

Худшим днем в моей жизни было осознание, что Чарльз вернулся к Камилле.

[О чувстве изолированности] Определенно, разлука с друзьями. Я была слишком смущена, чтобы приглашать их на обед. Я не могла с этим справиться. Я бы извинялась в течение всего обеда.

Ферги

Я познакомилась с Ферги, когда Чарльз был рядом со мной, и она по какой-то причине продолжала появляться повсюду, казалось, она знает о королевской структуре и подобных вещах. Она просто поощряла это. Я не знаю, она просто неожиданно появилась и села в первых рядах на нашей свадьбе – вот и все. Она приехала пообедать в Букингемский дворец и, похоже, ничуть этого не испугалась.

Я не совсем понимала, как к этому относиться. Вдруг все сказали: «О, разве она не чудесна, как глоток свежего воздуха, слава богу, она веселее Дианы». Так я слушала и читала в каждой строчке. Я чувствовала себя ужасно неуверенно. Я думала, может быть, мне следует быть, как Ферги, и мой муж сказал: «Я бы хотел, чтобы ты была похожей на Ферги – всегда в хорошем настроении. Почему ты всегда такая несчастная? Почему не можешь быть похожей на бабушку?» Сейчас я очень рада, что не похожа на бабушку. Я предпринимала столько неудачных попыток, чтобы быть похожей на Ферги. Я ходила на поп-концерты, я была на концерте Дэвида Боуи Spider с Дэвидом Уотерхаусом и Дэвидом Линли. Я пришла в кожаных брюках, которые, по моему мнению, были правильным решением, полностью позабыв, что я будущая королева, а будущие королевы не носят подобные кожаные вещи на публике. Поэтому я подумала, что это было ужасно «с этим», ужасно приятно себя так вести в моем возрасте. Хлопали по рукам. Тем же летом с Аскоте я раскрыла чей-то зонт кому-то в спину.

О моей астрологической карте Пенни Торнтон все время говорила: «Вы поплатитесь за все, что сделаете этим летом». Безусловно, так и произошло. Я многому научилась.

Я ужасно завидовала Ферги, а она ужасно завидовала мне. Она продолжала повторять: «Тебе не о чем переживать, Дач, все будет хорошо, просто позволь мне сделать это, сделать то». Я не могла понять, действительно ли ей нравилось быть там, где она была, в то время как я боролась за выживание. Я не могла понять, как ей это удается с такой легкостью. Я думала, она будет похожа на меня, опустит голову и будет стесняться. Вовсе нет, она была совершенно другой, она добилась симпатии каждого в этой семье, и у нее все хорошо получалось. Она затмевала меня. Очередные темные годы.

Но в Шотландии она делала все, чем я никогда не занималась. Поэтому я подумала: «Это не может продолжаться долго; энергия этого существа просто невероятная». Тем временем все смотрели на меня, приговаривая: «Жаль, что Диана стала такой замкнутой и тихой, она была так занята диетой и попытками разобраться в себе». А затем наступил этот холокост. Я знала, что в конце концов она обернется и скажет: «Дач, как же ты выжила за все эти годы?» Она говорит это сейчас, уже последние два года. Я никогда не объясняю. Я говорю, что это просто случилось.

Интересно наблюдать за тем, как Ферги пытается пробиться. Я стою за кулисами и просто наблюдаю за ней – то, что она делает, очень разумно. Но это не признание, это усилие. Они думают: «О, как здорово, что Сара занимается этим!» Но это не так, вы не получите десять очков за действие. Вы не получите ни одного.