Эмма Янг
Суперчувства: 32 способа познавать реальность
Все это показывает, насколько важны наши чувства для того, что мы делаем, с кем общаемся, как себя ведем и как себя чувствуем. Если наши сенсорные способности ухудшаются, также ухудшаются и все перечисленные аспекты жизни. Если же говорить конкретно о слухе, появляется все больше данных, свидетельствующих о том, что типичная возрастная потеря слуха{103} может существенно влиять на нечто еще более важное – память. Более того, появляются все новые и новые тревожные свидетельства того, что этот вариант потери слуха – который характеризуется потерей способности воспринимать сначала высокочастотные звуки, затем звуки средней частоты, а в конце концов и низкочастотные – повышает риск возникновения одного из самых ужасных недугов, связанных со старением, а именно деменции.
Еще в 2011 г. группа ученых из США опубликовала первую статью, где высказывалось предположение о связи между возрастной потерей слуха и деменцией{104}. Столь тревожное сообщение побудило исследователей провести ряд дальнейших экспериментов, в которых была подтверждена эта связь и были изучены возможные риски.
В 2018 г. группа исследователей из Университета штата Огайо обнародовала результаты исследования, которое в действительности изначально было направлено на решение совершенно другой проблемы. Ученые хотели выяснить, как реагирует мозг людей, воспринимающих на слух сложные или простые предложения. Перед тем как начать основной эксперимент, нужно было проверить слух испытуемых, просто чтобы убедиться, что те могут принять участие в исследовании. Эти люди были молоды – не старше 41 года, но не моложе 19, – и все они, как и ожидалось, успешно прошли проверку остроты слуха. Однако при окончательном анализе полученных данных всплыла неожиданная закономерность.
У здоровых молодых людей левое полушарие головного мозга обеспечивает понимание речи. Именно это и обнаружили исследователи у участников эксперимента с хорошим слухом. Однако у тех, у кого была незначительная потеря слуха (которую вы бы даже и не заметили), при обработке услышанных предложений наблюдалась активность еще и правого полушария. Переключения на двухполушарную реакцию при восприятии речи на знакомом языке, как правило, не происходит до 50-летнего возраста. Что касается молодых людей, участников описанного эксперимента, «их мозг уже знает, что восприятие звуков не то, что было прежде, и правое полушарие начинает компенсировать работу левого», объясняет исследователь Юн Ли. Эти результаты его беспокоят: «Предыдущие исследования, – пишет он, – показали, что у людей с небольшой потерей слуха в два раза выше вероятность деменции. А у людей с умеренной или тяжелой потерей слуха риск деменции повышен в три-пять раз. С полной уверенностью мы говорить не можем, но подозреваем, что дело в том, что в последнем случае человек прикладывает так много усилий, чтобы что-то услышать, что это истощает его когнитивные ресурсы и в результате негативно влияет на мышление и память»{105}.
Если это так и небольшое нарушение слуха приводит к тому, что когнитивное истощение наступает раньше, это может повышать риск деменции – или, по крайней мере, симптомы деменции могут появиться раньше, чем если бы нарушения слуха не было.
В 2020 г. группа немецких ученых, исследующих изменения в мозге мышей, опубликовала статью с поразительными результатами{106}. Внезапная потеря чувствительности, как известно, запускает масштабную реорганизацию важнейших участков мозга. По сути, это хорошо, так как означает, что мозг меняется в попытке справиться с сенсорными проблемами{107}. Но при этом могут проявиться временные негативные эффекты. Информация от наших органов чувств очень важна для формирования воспоминаний. (Подумайте о вчерашнем вечере… Ваши воспоминания тесно сплетены с тем, что вы видели, слышали, пробовали на вкус и т. д., не правда ли) Между участками мозга, обрабатывающими сенсорную информацию, и гиппокампом, важнейшей для памяти структурой, существуют прочные связи. Это значит, что внезапная потеря чувствительности может вызвать разрушительные изменения и в гиппокампе – а они проявятся в проблемах с памятью. В конце концов эти нарушения компенсируются[22], что ограничивает их негативное влияние на память.
Однако постепенное ухудшение, которое происходит при возрастной потере слуха, – это нечто иное. Мозгу приходится постоянно адаптироваться к непрерывно меняющейся входящей сенсорной информации. К тому же, как показали исследования на мышах, это означает, что сбои в работе слуховой коры и гиппокампа не могут быть скомпенсированы. «Вполне вероятно, что по этой причине нарушается память», – говорит Дениз Манахан-Вон из Рурского университета в Бохуме, принимавшая участие в исследовании.
Этот процесс сам по себе не вызывает болезнь Альцгеймера (как и сосудистую деменцию, которая также довольно распространена). Однако потеря слуха, истощающая ресурсы мозга и создающая помехи для памяти, может мешать мозгу справляться с какой-нибудь другой проблемой, например образованием амилоидных бляшек, которые связывают с болезнью Альцгеймера. И это имеет практическое значение, считают ученые: «Я думаю, мое исследование показывает, что критически важно начать носить слуховой аппарат, как только потеря слуха станет заметной, – говорит Манахан-Вон. – Я не буду утверждать, что это предотвратит деменцию, так как речь идет о совершенно ином физиологическом процессе, но использование слухового аппарата может замедлить естественное ухудшение памяти, которое наблюдается при старении, просто потому, что аппарат снижает нагрузку на мозг при адаптации к прогрессирующей потере данной сенсорной модальности».
Получается, что защищать слух жизненно необходимо по самым разным причинам. И чтобы это сделать, нужно сначала понять, что ему угрожает.
Волосковые клетки – нежные создания, крайне чувствительные и уязвимые. Тем не менее внезапный очень громкий звук – даже, скажем, от взрыва бомбы – не обязательно лишит вас слуха. Если три миниатюрные косточки в среднем ухе остались целыми и волосковые клетки пережили первоначальную травму, возникшие в результате нарушения слуха могут быстро пройти{108}. Совсем другое дело, если эти косточки повреждены или мембраны внутри улитки так сильно колебались, что волосковые клетки погибли. Когда волосковая клетка погибает, она не заменяется другой, а волосковые клетки у основания улитки, которые улавливают высокочастотные звуки, наиболее уязвимы.
Большинство людей с нарушениями слуха теряют волосковые клетки постепенно – из-за того, что те долгое время подвергаются разрушительным, хотя и не слишком громким звукам. По крайней мере, так утверждают основные органы здравоохранения, включая Всемирную организацию здравоохранения (ВОЗ){109}.
Согласно Руководству ВОЗ, угроза слуху возникает при определенной громкости и длительности воздействия звука: так, например, 28 секунд в день, проведенных на рок-концерте с громкостью музыки около 115 децибел, или более 15 минут использования фена с мощностью звука 100 децибел (или мотоцикла) – и ваш слух уже под угрозой. По оценкам ВОЗ, более 1,1 млрд подростков и молодых людей по всему миру подвергаются риску потери слуха из-за небезопасных уровней такого рекреационного шума.
По данным Национального института изучения глухоты и других коммуникативных расстройств (США), длительное или многократно повторяющееся воздействие звуков громкостью 85 децибел и более (что соответствует уровню шума в кинотеатрах) может привести к потере слуха. При этом чем громче шум, тем меньше времени требуется для появления повреждений. Таким образом получается, что повседневные шумы современной жизни представляют реальную угрозу для нашего слуха.
Это утверждение я опровергать не собираюсь. Тем не менее есть ученые, считающие, что оно не совсем верно. Один из них – Джералд Флейшер из Гиссенского университета (Германия) – провел немало лет, изучая слух людей со всего земного шара, и в результате пришел к довольно противоречивым выводам{110}.
Если бы я спросила вас, у кого слух, скорее всего, хуже – у строителя из Берлина или у кочевника, пасущего яков, то, думаю, вы бы выбрали первый вариант. Я бы и сама его выбрала. Однако Флейшер обнаружил, что и те и другие слышат одинаково плохо. Он не согласен с гипотезой, что регулярное воздействие бытовых шумов, таких как гул фена, постепенно выводит слух из строя. Флейшер считает, что главные разрушители слуха – это внезапные очень громкие звуки, но в то же время человеческим ушам регулярно требуется какое-то количество стимулов, чтобы привыкнуть выдерживать эти громкие шумы.
Хотя мы рождаемся уже со способностью слышать, нужно некоторое время, чтобы научиться быстро распознавать различные звуки. «Маленькие дети не очень хорошо слышат, поскольку их слуховой системе требуется время и тренировка, чтобы правильно сформироваться, а кроме того, ей нужны самые разнообразные стимулы, – пишет Флейшер. – Слуховая чувствительность повышается примерно до 20 лет. И кочевники, просто сидящие на траве и охраняющие овец или яков, слышат не очень хорошо, поскольку их образ жизни характеризуется слуховой депривацией». Когда рядом с этими людьми взрываются петарды – как, по его наблюдениям, происходит во время редких праздников в их поселениях, – на фоне предшествующей тишины этот шум действует словно удар «звукового кулака», вооруженного кастетом.
Сказанное, впрочем, не означает, что высокий уровень фонового шума всегда полезен. Любой, кто когда-нибудь забирал ребенка из детского сада, знает, какой невероятно шумной может быть группа трехлеток. И недавний опрос почти 5000 воспитательниц в Швеции выявил, что у 71 % людей этой профессии наблюдается «слуховое утомление» (это означает, например, что они не выносят звуки радио после работы). Сравните это с 32 % в контрольной группе, состоявшей из женщин других профессий. Почти половина воспитательниц отметили, что испытывают трудности в понимании речи, а в контрольной группе таких было около 25 % процентов. И почти 40 % заявили, что по меньшей мере раз в неделю испытывают дискомфорт или физическую боль в ушах от бытового шума{111}. Все это не означает, что их слуху был нанесен непоправимый ущерб (показатели снижения слуха и шума в ушах среди воспитательниц не сильно отличались от таковых у других женщин), но и ничего хорошего для них в этом точно нет.
Стоит добавить, что современный уровень шумового воздействия, которому мы подвергаемся каждый день, угрожает не только нашему слуху. Согласно недавнему отчету ВОЗ, будничный гул дорожного движения провоцирует не только звон в ушах, но и нарушения сна, болезни сердца, ожирение, диабет и даже когнитивные расстройства у детей. Только в Западной Европе влияние одного лишь шума дорожного движения приравнивают к ежегодной потере примерно одного миллиона лет здоровой жизни. Неудивительно, что избыток шума, окружающего многих из нас, был назван причиной кризиса здравоохранения{112}.
Если вы хотите защитить свой слух, стоит избегать очень громких звуков. Впрочем, есть данные в пользу того, что некоторые другие, более неожиданные, факторы тоже играют роль. Например, люди с ожирением чаще страдают от потери слуха{113}, а регулярная физическая активность и здоровое питание помогают его сохранить{114}. Но чтобы иметь максимально острый слух, важно не только сохранять то, что у вас уже есть. Можно еще и натренировать мозг эффективнее обрабатывать звуки.
Бывали ли вы расстроены из-за того, что не разбираете слов собеседников в переполненном баре? Чтобы сконцентрироваться на чьих-то репликах, особенно в шумной обстановке, вашему мозгу нужно точно обрабатывать паттерны входящих звуковых сигналов, составляющих слова, – а эта задача, как нам известно, с возрастом обычно усложняется.
Нина Краус – специалист по нейробиологии слуха из Северо-Западного университета (штат Иллинойс) и музыкант-любитель (ей нравится композиция Smoke on the Water – по крайней мере, Краус часто играет ее на конференциях). В своей работе она показала, что даже краткосрочные программы тренировок способны заметно повлиять на остроту слуха конкретного человека.
На протяжении восьми недель группа здоровых людей в возрасте от 55 до 75 лет провела в общей сложности 40 часов, выполняя на компьютере довольно сложные задания на слуховое восприятие и запоминание. Так, например, испытуемые практиковались различать похоже звучащие слоги и слова, такие как bo и do, big и bid или muggy и muddy, которые по мере улучшения их результатов предъявляли им все быстрее и быстрее. Также участники эксперимента должны были повторять последовательности слогов и слов. В конце эксперимента Краус обнаружила, что испытуемые этой группы существенно лучше воспринимали звуки речи на фоне общего шума, чем те, кто не участвовал в этих тренировках слуха. Замедление обработки звуков, появившееся с возрастом, было частично компенсировано{115}.
Как отмечает Краус, если рассматривать пожилых людей как отдельную группу, можно обнаружить существенные различия в их слуховом восприятии. Несмотря на очевидные риски, музыканты старшего поколения (не обязательно профессионалы, которые зарабатывают на жизнь музыкой, – это могут быть и те, кто просто умеет играть на музыкальных инструментах и любит это делать) особенно хорошо слышат по сравнению с ровесниками. Вообще, Краус обнаружила, что обучение игре на музыкальных инструментах улучшает результаты выполнения целого ряда тестов на слуховое восприятие. Активность головного мозга пожилого музыканта при выполнении, например, заданий на различение частоты звуков или слов, произносимых в шумной обстановке, почти неотличима от активности мозга здорового молодого человека в аналогичной ситуации. «Качество обработки звука в головном мозге можно улучшить, если регулярно музицировать, – говорит Краус. – В биологическом плане реакция музыканта на звук может быть такой, какую вы ожидаете от более молодого человека». Для нее очевидно, что игра на музыкальных инструментах тренирует и укрепляет способность различать звуки.
С хорошим слухом можно совершать невероятные вещи. В одном из самых удивительных видео, которые я смотрела, было показано, как американец по имени Дэниел Киш едет на велосипеде по проезжей части. Киш ослеп еще в раннем детстве – однако он чувствует, когда нужно поворачивать, а когда притормозить, например перед выезжающей из переулка машиной, ориентируясь просто на слух. Несколько раз в секунду Киш быстро касается неба кончиком языка, издавая щелкающие звуки. Внимательно слушая, как эти звуковые волны отражаются от предметов, он, подобно летучей мыши, может составить представление об окружающей его обстановке.
Способности Киша поражают. На видео, прогуливаясь рядом с ведущим, он показывает, что легко определяет на слух, где расположен проход между двумя зданиями. Когда эти двое подходят к ряду тонких длинных колонн, Киш говорит: «А вот здесь у нас что-то есть. Впереди что-то высокое. Столбы или нечто подобное прямо посередине тротуара»{116}. Он утверждает, что может извлечь из эха от своих щелчков достаточно информации, чтобы определить, из металла или из дерева сделан тот забор, мимо которого он идет или едет на велосипеде.
Если вы человек незрячий и слушаете эту книгу, даже если вы впервые узнали о Кише, описанное выше может показаться вам виртуозным применением той стратегии, которую вы сами уже используете. Внимательно слушать звуки окружающего мира или создавать звуки самим, например кончиком трости, ботинками или языком, и слушать эхо от этих звуков пробуют многие слепые – по крайней мере, если судить по комментариям, сделанным рядом незрячих людей после публикации информации о Кише.
Неважно, есть у вас нарушения зрения или нет, теоретически вы тоже можете обучиться этому варианту эхолокации. Лор Талер с факультета психологии Даремского университета изучала способности Киша и других людей, в совершенстве владеющих эхолокацией, и обнаружила, что независимо друг от друга они научились использовать щелчки очень похожим образом. Например, люди, которых она опрашивала, используют один и тот же прием, чтобы «увидеть», что происходит позади: они издают более громкие щелчки. Талер теперь обучает этим приемам других людей – и зрячих, и слепых, – чтобы глубже изучить происходящее в мозге при освоении этого навыка{117}.
Есть данные в пользу того, что людям, потерявшим зрение в раннем возрасте, проще научиться эхолокации, чем тем, кто потерял зрение сравнительно поздно, или зрячим. Помимо этого, в результате экспериментов было показано, что имеет значение также способность самого человека фокусировать внимание. Это, разумеется, логично, ведь во время обучения вам приходится обращать пристальное внимание на мельчайшие различия в звуках, чтобы их воспринимать.
Если у вас обычное зрение, у меня есть к вам вопрос: теперь, когда вы знаете, что можно использовать звуки, чтобы ощутить то, что вас окружает, не кажется ли вам, что вы, вероятно, уже пользуетесь такой возможностью, только еще не осознали этого?
Эта мысль, несомненно, приходила в голову Тиму Беркхеду, специалисту по поведенческой экологии и известному орнитологу из Шеффилдского университета. В 2012 г. Беркхед опубликовал замечательную книгу «Удивительный мир птиц»[23] (Bird Sense){118}. В процессе сбора материала для этой книги он исследовал способности к эхолокации у некоторых птиц, включая гуахаро, живущих в Эквадоре. Они щелкают и пронзительно кричат, когда залетают в темные пещеры, где гнездятся, или вылетают из них. Летучие мыши при эхолокации используют слишком высокочастотные звуки, чтобы человек мог их слышать. В отличие от них, звуки, издаваемые гуахаро, вполне доступны человеческому уху. По сравнению с эхолокационной системой летучих мышей птичья устроена довольно просто, но свои задачи она выполняет.
Беркхед размышлял об этих птицах и о Дэниеле Кише, а также о других людях с нарушением зрения, которые, как он знал, научились пользоваться эхолокацией во время езды на велосипеде, и поймал себя на том, что вспоминает об одной комнате на этаже рядом с его университетским кабинетом. В ней мало мебели, пол покрыт плиткой, а деревянная дверь плохо подогнана и громко скрипит, когда ее открывают. Это создает звук, который отражается от разных поверхностей в комнате. Чтобы узнать, есть ли кто-то внутри, нужно зайти внутрь. Беркхед решил попробовать угадать, находится ли там кто-нибудь, просто вслушиваясь в звуки, издаваемые скрипящей дверью. Он проделал это много раз. И к своему удивлению, обнаружил, что оказался прав примерно в 85 % случаев. Тело человека, находясь в сравнительно маленькой комнате, занимает заметную часть ее пространства и немного меняет эхо от скрипа двери. И Беркхед смог это услышать. «Я поразился тому, насколько точно это работает», – рассказал он мне.
Конечно, это всего лишь единичный пример. Однако, обсуждая его, мы с Беркхедом размышляли о том, как осознание возможностей наших органов чувств расширяет горизонты восприятия. Наверное, вам в жизни не понадобится определять по эху, находится ли кто-то еще с вами в комнате. Но ведь замечательно, согласитесь, что в принципе вам это, скорее всего, под силу.
3
Обоняние
Как по запаху распознать опасных людей – и улучшить свою половую жизнь
…человек обладает слабым обонянием…
АРИСТОТЕЛЬ. О ДУШЕ
А у вас есть КОМПЛЕКТ ДЛЯ СБОРА И ХРАНЕНИЯ ЗАПАХОВ?
Ищейка Элли надеется, что есть.
Прошлой ночью ищейка Элли и ее дрессировщик, помощник шерифа Джастин Уильямс, успешно вышли на след пропавшей пожилой женщины с деменцией, которая оказалась в опасной ситуации. Женщина вышла из дома в Шугармилл-Вудс и отсутствовала около двух часов.
Ее запах был «запечатан» в банке примерно два с половиной года назад. Этот набор для хранения запахов позволил ищейке Элли и помощнику шерифа Уильямсу установить местоположение женщины меньше чем за пять минут!
Женщину доставили домой в безопасности, а ищейку Элли вознаградили особым лакомством – рожком ванильного мороженого! Прекрасная работа, помощник шерифа Уильямс и ищейка Элли!
Эта запись, которую в 2017 г. выложил на своей странице в Facebook[24] офис шерифа округа Ситрес (штат Флорида, США), разлетелась по новостным сайтам всего мира{119}. Конечно, все мы можем представить себе собаку-ищейку, выслеживающую человека по запаху. Но с того момента, когда упоминаемая женщина провела стерильной марлей у себя под мышкой, положила эту марлю в баночку и закрыла ее, прошло больше двух лет. И правда, прекрасная работа, ищейка Элли!
Впрочем, собаки не единственные животные, которых можно обучить идти по следу запаха на земле. Не так давно команда исследователей из Калифорнийского университета в Беркли попросила группу добровольцев проползти на четвереньках по покрытой травой площадке. Участникам завязали глаза, в уши вставили беруши и надели толстые перчатки и наколенники, чтобы люди не пользовались осязанием для получения информации о рельефе. Удивительно, но большинство из них поняли, как идти по запаховому следу, «передвигаясь взад-вперед зигзагами, словно собака, которая выслеживает фазана»{120}.
Такой результат очень удивил бы Аристотеля. По его мнению, человеческое обоняние вызывает лишь жалость. Естественно, он считал, что оно хуже, чем у прочих животных. «Человек обладает слабым обонянием и ничего обоняемого не воспринимает без чувства неудовольствия или удовольствия, что показывает, что орган обоняния у него несовершенен»[25], – писал он.
Столетия спустя немецкий философ Иммануил Кант выказал еще большее, чем у Аристотеля, пренебрежение к обонянию человека, даже, скорее, раздражение: «Какое внешнее чувство самое неблагодарное, без которого, как нам кажется, легче всего обойтись? Обоняние. Не стоит культивировать или тем более изощрять его ради наслаждений, ведь предметов, возбуждающих (особенно в густонаселенных местностях) отвращение, больше, чем предметов, доставляющих удовольствие; и наслаждение, испытываемое через это чувство, всегда бывает лишь мимолетным и преходящим»[26]{121}.
Джон Макганн из Ратгерского университета выяснил, что истоки идеи об ущербности человеческого обоняния восходят еще к представлениям Викторианской эпохи: в частности, французский хирург, анатом и нейрофизиолог Поль Брока (1824–1880) записал людей в категорию «ненюхачей» не в результате изучения этой сенсорной модальности, а из-за убеждения, что произошедшее в ходе эволюции увеличение лобных долей наделило человека свободной волей, но при этом привело к уменьшению участков мозга, отвечающих за обоняние. Эта мысль повлияла на умы многих ученых того времени, которые продолжили ее развивать. В результате утвердилось мнение, что для людей характерна микросматия («маленькое обоняние» в переводе с древнегреческого). Это, как утверждал Фрейд, сделало нас склонными к психическим болезням. «Даже сейчас многие биологи, антропологи и психологи упорствуют в своем ошибочном убеждении, что у человека слабое обоняние»{122}, – продолжает Макганн. Насколько это убеждение далеко от истины?
Чтобы вы почувствовали какой-нибудь запах, молекулы, которые улетают с поверхности предмета, должны добраться до обонятельных рецепторов в верхней части носовой полости. Эти рецепторы расположены на кончиках обонятельных нейронов, отправляющих сигналы прямо в головной мозг{123}. Пока никто не может, лишь взглянув на молекулу некоего вещества, по одной ее структуре определить, как это вещество будет пахнуть и будет ли вообще. Нам известно, что для того, чтобы вещество имело запах, его молекулы должны с легкостью улетучиваться и таким образом попадать во вдыхаемый воздух – но еще они должны растворяться в носовой слизи, где скрывается целый набор из кончиков обонятельных рецепторов 400 типов.
Поскольку, как нам известно, химическое чувство очень древнее, неудивительно, что даже самые просто устроенные организмы тоже им пользуются. Например, бактерия сенная палочка (Bacillus subtilis), обитающая и в почве, и в человеческом кишечнике, определяет присутствие в воздухе аммиака, выделяемого бактериями-конкурентами, с помощью молекулярного «носа», встроенного в мембрану клетки{124}. У человека на кончике каждого обонятельного нейрона активны обонятельные рецепторы только какого-то одного типа. Но каждый из них связывается лишь с небольшой группой молекул – а одна и та же молекула пахучего вещества может связываться более чем с одним рецептором. Благодаря этому ваш мозг получает сложный паттерн стимулов каждый раз, когда вы выходите в сад, или запихиваете грязную одежду в стиральную машину, или открываете банку консервированного томатного супа. Ваш мозг должен считать эти запаховые «штрихкоды» и расшифровать их значение.
Обонятельная система человека в общих чертах похожа на такую же систему крысы или, скажем, собаки. Правда, у собаки примерно в два раза больше работающих типов обонятельных рецепторов, чем у нас, – и это часто называют причиной, по которой собаки якобы обладают удивительно сильным обонянием по сравнению с людьми. Но наши обонятельные луковицы (участки мозга, которые осуществляют первичную обработку запаховых сигналов, по крайней мере у большинства людей) устроены сложнее{125}, как и орбитофронтальная кора (область, которая определяет значение запаховых сигналов, идущих от носа, и помогает нам понять, как на них реагировать – бежать ли выключать духовку или, может, надеть чистую одежду){126}. В любом случае большее количество обонятельных рецепторов, которым может похвастаться животное, совершенно не означает, что у этого животного обоняние лучше.
Джоэл Мейнленд, специалист по обонянию из Центра исследования вкуса и обоняния им. Амброза Монелла (штат Филадельфия, США), отмечает, что у коров больше типов обонятельных рецепторов, чем у собак, – около 1200 у первых по сравнению с 800 у последних, – однако совершенно непонятно, действительно ли коровье обоняние лучше. Кроме того, раньше считалось, что человек может распознать только 10 000 запахов, но затем эту цифру радикально пересмотрели. По оценкам, приведенным в статье, опубликованной в 2014 г. в журнале Science, наши органы обоняния способны распознавать более триллиона запахов{127}. Все еще ведутся споры относительно того, насколько эта оценка точна, но, независимо от реального числа запахов, доступных человеку, их гораздо больше, чем кто-либо себе представлял.
Как считает Мейнленд, плохая репутация человеческого обоняния может быть обусловлена тем фактом, что мы сравнительно мало времени уделяем сознательному восприятию запахов и, следовательно, тренировке обоняния. В отличие от собак или крыс, мы не проводим бóльшую часть времени опустив нос, чтобы обнюхивать богатую «ароматами» землю.
Тем не менее наши гены свидетельствуют о том, что история человеческого обоняния гораздо богаче, чем кажется. Изучение человеческой ДНК, связанной с обонянием, похоже на исследование лунных кратеров: невзирая на их нынешний спокойный и неизменный облик, понятно, что их прошлое было в высшей степени бурным{128}.
На каждый работающий ген обонятельного рецептора приходится еще один, который со временем потерял свои функции. Как считают ученые, это происходило потому, что на эволюционном пути от далекого предка до нашего вида набор запахов, выявление которых критически важно для выживания и благополучия, поменялся. Так, запахи, имевшие большое значение для ранних синапсид – предков млекопитающих, уже не имели такого значения для видов, стоящих в нашей родословной на несколько колен ближе к нам{129}. Таким образом, когда возникали мутации, которые препятствовали работе рецепторов, чувствительных к этим пахучим веществам, они никак не влияли на выживаемость. Мы до сих пор носители таких генов – но они для нас как ненужный багаж. Параллельно с этим возникали новые обонятельные рецепторы. Такое сочетание потерь и приобретений сформировало наш набор из 400 (или около того) типов работающих обонятельных рецепторов{130}.
Исследования того, на какие молекулы реагируют эти рецепторы, помогают узнать, для чего служит тот или иной запах. С некоторыми функциями запахов вы, по крайней мере в общих чертах, знакомы. Но те функции, которые обнаруживают прямо сейчас, как и их влияние на наше физиологическое и психическое состояние, иначе чем поразительными не назовешь.
Как мы все знаем, запахи важны при оценке пищи. Обоняние помогает нам понять, будет ли пища безопасной и питательной, или же она окажется ядовитой – даже, возможно, смертельно ядовитой. На самом деле, как я подробнее расскажу в следующей главе, то, что мы воспринимаем как привкус, по большей части представляет собой скорее запах, чем вкус. Пахучие вещества, которые выделяются, когда мы жуем или пьем что-то, поднимаются из ротовой полости через носоглотку в носовую полость. Именно обоняние позволяет нам обнаружить шоколад в пудинге и с удовольствием съесть его – или решить, что разумнее будет выплюнуть несвежий кусочек рыбы.
Свежая рыба не так уж сильно пахнет рыбой. А вот резкий рыбный запах вызывает подозрения, что такой обед лучше не есть. Но даже эта, кажущаяся незамысловатой, реакция на пахучее вещество может коренным образом повлиять не только на наши действия, но и на наши мысли.
Англоязычные люди могут сказать про сомнительное утверждение (или странную ситуацию), что оно smells fishy (дословно «пахнет рыбой», что означает «дело нечисто»). И они в этом не одиноки: по всей видимости, аналогичная метафора используется еще в 20 с лишним языках. Норберт Шварц, профессор психологии из Южно-Калифорнийского университета (колледж им. Даны и Дэвида Дорнсайф), недавно провел исследование, показавшее, насколько сильно метафора «пахнуть рыбой» способна влиять на поведение людей{131}.
Участникам этого исследования давали прочесть некий текст, а потом задавали вопросы по нему. Во время чтения добровольцы сидели за столом, на который накапали (или не накапали) немного рыбьего жира. Шварц обнаружил, что люди, сидевшие за столом, от которого пахло рыбьим жиром, чаще замечали логические несостыковки, намеренно вставленные в текст. Чувствовали ли испытуемые при этом запах рыбы, не имело значения. Так или иначе от этого их настороженность усиливалась, и, как следствие, они подходили к содержанию текста более критически.
Есть и другие работы, подтверждающие эти результаты. В них показано, что даже еле уловимые рыбные нотки снижают нашу степень доверия не только к текстам, но и к окружающим{132}. Шварц поясняет: «Если я испытываю недоверие, значит, я думаю: "Что-то здесь не так". Следовательно, мне нужно подойти к ситуации с более критической точки зрения и понять, что именно меня беспокоит».