Эмма Янг
Суперчувства: 32 способа познавать реальность
И тем не менее до сих ведутся споры о влиянии языка на наше визуальное восприятие. Некоторые исследователи считают, что не существует неопровержимых доказательств того, что язык, связанный с высокоуровневыми мозговыми процессами, оказывает «нисходящее» влияние на чувственное восприятие. Однако сама идея прекрасно вписывается в весьма убедительную модель того, как человек воспринимает мир. Это теория прогнозирующего кодирования перцептивных процессов.
Согласно данной модели то, что вы видите, слышите, обоняете и т. д., отражает наиболее вероятное на данный момент предположение вашего мозга о том, что происходит. Чтобы сформировать это предположение, ваш мозг использует информацию, поступающую от органов чувств, а вместе с ней – ожидания, основанные на прошлом опыте. Если информация от органов чувств кажется нечеткой или ненадежной, мозг может подтолкнуть вас к тому, чтобы собрать более качественные данные (например, немного повернуть голову или приблизиться к нужному объекту). Если вы не в состоянии это сделать, мозг при формировании ощущения в большей степени будет опираться на собственные прогнозы. В ряде случаев он может даже солгать вам – для вашего же блага.
«Цель нашего зрительного восприятия не в том, чтобы обеспечить точную картину окружающей обстановки, а в том, чтобы дать нам наиболее полезное представление о ней, – отмечает нейробиолог Дуже Тадин из Центра офтальмологии Рочестерского университета (США), – а наиболее полезное и наиболее точное не всегда одно и то же»{35}.
Действительно, многие известные оптические иллюзии возникают из-за творческого подхода, который наш мозг использует для создания наиболее полезного, а не наиболее точного зрительного представления об окружающем нас мире.
Одну из самых известных оптических иллюзий, связанных с восприятием цветов, создал американский нейробиолог Эдвард Адельсон в 1985 г. Адельсон сгенерировал на компьютере изображение зеленого цилиндра, стоящего в углу шахматной доски с темно-серыми и светло-серыми клетками. «Светло-серая» клетка, на которую попадает то, что кажется тенью от цилиндра, на самом деле такого же цвета, как и «темно-серая» клетка за пределами тени{36}. Мозг, привыкший к наличию теней и полутонов, корректирует восприятие теней, генерируя наиболее вероятное предположение (ваше ощущение) о том, какого цвета должна быть каждая клетка. Если бы мозг в повседневной жизни не брал в расчет освещенность, вы бы быстро запутались. Автобус, который движется по улице, менял бы цвет каждый раз, когда въезжает в тень и выезжает из нее. Один и тот же лист бумаги в сумерках казался бы одного цвета, а в полдень – совершенно другого. В условиях, в которых все ожидают увидеть тень, наш мозг поспешит сделать соответствующее предположение. По этой причине иллюзия с тенью на шахматной доске действует на всех нас одинаково.
Другая иллюзия, также широко известная в психологии, наглядно демонстрирует, что чувственное восприятие может быть не пассивным, а, напротив, весьма активным. Эта аудиовизуальная иллюзия известна как эффект Мак-Гурка и названа так в честь шотландского психолога Гарри Мак-Гурка. В 1970-е гг. Мак-Гурк и его ассистент по чистой случайности обнаружили, что большинство людей, видя на экране человека, артикуляция губ которого соответствовала слогам «ба-ба-ба», и параллельно слушая повторяющийся слог «га», воспринимают это как третий слог – «да». Это явление четко показывает, что при обработке речи мы сопоставляем данные от зрения и слуха и таким образом конструируем ощущение, которое не является просто отражением этих двух видов информации.
Выдающийся американский психолог Уильям Джеймс писал в своем руководстве «Принципы психологии» (Principles of Psychology, 1890): «…в то время как часть объекта восприятия проникает в наше сознание посредством органов чувств от внешнего объекта, другая часть (и она может быть наибольшей) проникает изнутри, из недр нашего сознания»[15]. Анил Сет, профессор когнитивной и вычислительной нейробиологии в Университете Сассекса, так подытоживает это высказывание: «Воспринимаемый нами мир в равной степени исходит и изнутри, и снаружи. Вероятно, даже в большей степени изнутри»{37}.
В результате своих исследований Сет обнаружил, что это утверждение верно для периферического зрения. Образы объектов, находящихся в центре нашего поля зрения, на котором фокусируется взгляд, обычно точны и детализированы. Но объекты, находящиеся на периферии поля зрения, воспринимаются иначе. Вообще, зрительная информация об окружающем нас мире по большей части недостаточна – и все-таки мы обычно считаем, что можем четко видеть все вокруг себя. Сет с коллегами обнаружили, что кажущиеся четкими и детальными образы, воспринимаемые периферическим зрением, частично являются домыслами. Мы пользуемся информацией из центра поля зрения (сигналами, которым можем доверять), чтобы сформировать образ того, что находится на периферии поля зрения (поступающая оттуда информация более размыта){38}.
Иногда у нас не получается увидеть даже то, что находится прямо перед нами. Наиболее известные доказательства этого явления были получены в результате эксперимента, который так часто обсуждали, что сейчас психологи обычно называют его просто «эксперимент с невидимой гориллой»[16]. Его участникам предложили посмотреть видео, в котором две команды играют в баскетбол. Члены одной команды были одеты в белые футболки, другой – в черные. Зрителей попросили посчитать, сколько раз игроки в белых футболках передадут друг другу мяч. В какой-то момент появился исследователь, одетый в костюм гориллы, и прошел по баскетбольной площадке. Большинство зрителей его вообще не заметили.
Как это можно объяснить? Объем нашего произвольного внимания ограничен. Есть предел тому, сколько всего мы можем одновременно сознательно воспринимать. Приблизившись к этому пределу, мы можем испытать состояние, известное как «слепота невнимания», и не воспринимать даже совершенно неожиданную сенсорную информацию. В этом эксперименте сетчатка глаза его участников среагировала на появление человека в костюме гориллы, но мозг испытуемых не счел информацию о «горилле» достаточно важной, чтобы донести ее до сознания.
Последнее особенно важно. Если бы вы во время эксперимента сами находились на площадке, где играли в баскетбол, а не наблюдали за игрой на экране, и горилла прошлась бы мимо вас, то, бьюсь об заклад, ваш мозг непременно сообщил бы вам о горилле. На заднем плане могут происходить любые события, не представляющие угрозы, это не страшно. Но опасное животное – или чей-то пристальный взгляд – привлекут ваше внимание. Жутковатое ощущение, когда вы словно не по своей воле поворачиваете голову и тут же встречаетесь взглядом с кем-то, кто незаметно следил за вами, возникает потому, что ваш мозг непрерывно собирает и обрабатывает гораздо больше сенсорной информации, чем вы можете (или чем вам нужно) сознательно воспринимать. Если он замечает на периферии потенциальную угрозу для жизни – допустим, гориллу или то, что ему показалось парой пристально смотрящих глаз, – ему понадобится дополнительная информация, а в ее сборе и обработке поможет сознательное восприятие, поэтому в то же мгновение «опасный» объект приковывает ваше внимание.
Большинство оптических иллюзий и других ошибок, упущений и достраиваний изображений могут возникать у всех людей. Но поскольку жизненный опыт у каждого человека свой, то и ожидания тоже разные. И это может стать причиной индивидуальных различий в восприятии даже в обыденных ситуациях.
С вами, несомненно, случалось такое, когда ваши личные галлюцинации[17] были вызваны привычной реальностью. У меня такое точно было. Однажды летним воскресным утром я проснулась в половине пятого от жары и встала, чтобы включить вентилятор. Снова ложась в кровать, в тусклом свете, проходящем через шторы, я увидела руку мужа, торчащую из-под смятого одеяла. Через пять минут он вошел в спальню, объяснив, что заснул на диване на первом этаже и только что проснулся. Не могу сказать, что каждое утро я видела его руку в таком положении. Эта иллюзия возникла из-за того, что я нисколько не сомневалась: муж лежит в кровати. Я не могла увидеть его темные волосы, но из-за полумрака (из-за которого сенсорная информация была нечеткой и мозг отдал предпочтение моим ожиданиям) мне почудилась часть тела, которая по цвету гораздо ближе к нашему постельному белью. Если бы в нашей спальне находился кто-то другой, он бы не увидел того, что померещилось мне.
Бóльшую часть времени мы не сталкиваемся с такими персональными галлюцинациями, и разные люди видят примерно одно и то же. Поскольку у всех нас в основном одинаковые органы чувств и мозг, а кроме того, мы все живем на одной планете, реальность одного человека хотя бы в общих чертах совпадает с реальностью другого. Вам какой-нибудь стол может казаться более красным, чем мне. Но мы оба согласимся, что это стол. Однако время от времени мы видим мир настолько по-разному, что спорим об этом до хрипоты.
Наглядный пример – То Самое Платье (#thedress). Психологи и специалисты по изучению зрения обратили внимание на фотографию платья, которая разлетелась по соцсетям из-за того, что одним оно казалось синим с черным кружевом, а другие настаивали – часто чересчур эмоционально, – что оно, несомненно, белое с золотым кружевом. До этого большинство из нас считало, что люди с обычным цветовым зрением видят, по сути, одни и те же цвета. Специальный выпуск Journal of Vision, вышедший в 2017 г., был посвящен исследованиям этого феномена{39}. Видимо, спор возник из-за того, что у одних людей, которым платье виделось сине-черным, мозг автоматически предполагал, что фото сделано при искусственном освещении, а у остальных – что при естественном.
Почему мозг одного человека предполагает одно, а другого – при виде того же предмета – совсем иное? Вполне возможно, люди, которые восприняли освещение как искусственное, в детстве, когда система обработки зрительных данных еще очень пластична, больше времени проводили в помещении, а те, кто воспринял освещение как естественное, – на улице, и этот ранее приобретенный опыт повлиял на их восприятие во взрослом возрасте.
Учитывая такой активный, конструктивный и гибкий подход к восприятию со стороны мозга, некоторые исследователи, включая Сета, стали называть переживание реальности контролируемой галлюцинацией. Это выражение Сет впервые услышал от видного когнитивного нейроученого Криса Фрита{40}. Каждый из нас погружен в собственную контролируемую галлюцинацию и живет в своем «пузыре восприятия», часто принимая за аксиому, что все остальные видят мир точно так же, – до тех пор пока не столкнется с кем-то, чья реальность выглядит совершенно по-другому.
В ветреный зимний день в обеденное время я спешу со всех ног в Ливерпульский кафедральный собор. Меня сразу же поражает звук: кто-то настраивает большой орган. За громкими, низкими, протяжными басовыми нотами следует постепенное, октава за октавой, повышение звука – вплоть до 4565-й трубы. После нескольких мгновений гулкой тишины огромное пространство собора наполняется визгливыми высокими нотами. Внезапно звучание органа резко понижается на несколько октав.
У меня отсутствие мелодии в музыке – не говоря уже о низкочастотных звуках труб – вызывает отторжение и даже тревогу. У Фионы Терренс, живущей в Ливерпуле и выбравшей для нашей встречи это место, ощущения от тех же звуков совсем другие: «Я вижу это мысленным взором. Оно имеет форму и движется. Форма у него как у трубки, а цвет меняется. Сначала звук был красным, но, становясь ниже, переходит в фиолетовый».
Примерно в семь лет Фиона осознала, что воспринимает мир не так, как большинство людей. Но только в тридцать с лишним, когда ее друг предположил, что у нее может быть синестезия, Фиона обратилась к специалистам для обследования, которое подтвердило, что на самом деле у женщины был целый набор разных синестезий.
Синестезия – это убедительное подтверждение той огромной роли, которую наш мозг играет в создании окружающей «реальности». Синестезию часто описывают как смешение ощущений. Однако древнегреческие корни в основе этого слова (σύν – «вместе» и αἴσθησις – «ощущение») точнее передают суть данного явления. В мире Фионы звуки, соответствующие нотам, автоматически порождают образы различных форм и цветов, и это яркий пример того, как восприятие информации одной сенсорной системой (зрительной) приводит к отклику в другой (например, слуховой). У нее цвета вызывают различные ощущения – тактильные, вкусовые и температурные. Вдобавок к этому у Фионы проявляется еще и самая частая форма синестезии. Она известна под названием графемно-цветовой и задействует только зрение: «Я вижу цвета букв и цифр, – рассказывает женщина, – а еще цвета слов, которые произносят люди…»
Точно неизвестно, сколько типов синестезии существует, однако описано уже несколько десятков{41}. Сюда относятся самые разные синестезии, начиная с ассоциаций букв/цифр с цветами (эта, графемно-цветовая, синестезия изучена подробнее всех других) и заканчивая ассоциациями слов со вкусами (у лексико-гастических синестетов они могут быть весьма своеобразными: так, у кого-то слово «тюрьма» может вызывать вкус холодного твердого бекона, а «тамбурин» – рассыпчатого печенья){42}.
Чтобы человек считался синестетом, у него должны быть постоянные ассоциации между разными ощущениями. Например, если кто-то говорит, что в его восприятии буква П голубая, а буква К бордовая, то при неоднократном прохождении тестов голубой у него должен ассоциироваться с П, а бордовый – с К по крайней мере в 80 % случаев. Несинестеты, которых просили назвать ассоциации между буквой и цветом, и близко не показывали такого постоянства ответов. Еще одна характерная черта синестезии: ассоциации появляются легко, сами собой и обычно весьма оригинальны.
Когда-то синестезию считали редкостью, но теперь ясно, что это довольно частое явление. В одном из недавних исследований было выдвинуто предположение, что синестезия характерна для 4,5 % людей, а это значит, что в мире может быть 307 млн синестетов{43}, что сравнимо со всем населением США.
Однако давайте разберемся, как появляются синестезии. Почему Фиона видит то, чего не вижу я?
С начала XIX в. было известно, что синестезии связаны с наследственными факторами. Недавние исследования подтвердили, что наследуется не конкретный тип синестезии как таковой, а скорее предрасположенность к развитию какого-нибудь из вариантов синестезий{44}. Также стало известно, что синестезия проявляется в раннем возрасте. Джулия Зимнер из Университета Сассекса обнаружила, что у маленьких детей-синестетов ассоциации обычно довольно хаотичны и окончательно формируются только с возрастом{45}.
Имеющиеся данные говорят о том, что, если у ребенка проявляется синестезия, она так и остается у него на всю жизнь. Есть весомые доказательства того, что синестетические ассоциации могут сохраняться, даже если синестезия будет временно подавлена. Кевин Митчелл, нейробиолог из Тринити-колледжа в Дублине, изучал двух человек, которые на некоторое время потеряли синестетические способности{46}. У одного из добровольных участников исследования, молодой женщины, синестезия была временно подавлена, помимо прочего, вирусным менингитом, сотрясением мозга и ударом молнии.
Для Митчелла главный вывод из изучения этих случаев заключался в том, что, если синестезия возникла, она будет удивительно постоянной, хотя может быть временно подавлена биохимическими изменениями в мозге. В связи с этим можно предположить, что, когда синестетические ассоциации возникают и затем укрепляются, по всей видимости в детстве, они навсегда сохраняются в виде сформированных связей в головном мозге. Так каким же образом они устанавливаются? Есть ли какие-то преимущества от способности видеть несуществующие цвета или ощущать вкус слов?
По одной из теорий, у синестетов взаимодействуют соседние участки коры головного мозга, которые в норме не обмениваются сигналами друг с другом. Эта избыточная коннективность[18] мозга может быть причиной необычных перекрестных, кросс-модальных[19] ощущений. Какие именно ощущения будут накладываться друг на друга и какие виды синестезий разовьются, зависит от индивидуальных особенностей и факторов окружающей среды.
Тем не менее Джейми Уорд, другой ведущий исследователь синестезии из Университета Сассекса, не согласен с этой гипотезой. В 2017 г. группа ученых под руководством Зимнер сообщила, что, как и у людей с аутизмом, у синестетов высока вероятность повышенной сенсорной чувствительности: например, они обычно воспринимают свет более ярким или звуки – более громкими, чем другие люди{47}. Причем чем больше у человека синестезий, тем выше его сенсорная чувствительность: «Если у вас два типа синестезии, вы будете менее чувствительны, чем человек с тремя типами, независимо от того, что это за типы», – утверждает Уорд.
Уорд также считает, что предположение, будто синестезия возникает из-за аномальной коннективности мозга, неверно. По его мнению, синестезия скорее появляется из-за присущего любому развивающемуся мозгу стремления максимально повысить чувствительность к сенсорным сигналам, чтобы составить наиболее точную картину изменений окружающей среды. При этом у некоторых детей мозг оказывается пластичнее, чем у других. В результате этого стремления повышаются как уровни чувствительности к сенсорным сигналам, так и уровень нестабильности системы, из-за чего образуются нейронные связи между областями, которые в норме сигналами не обмениваются{48}. В детстве этот паттерн кросс-модальных взаимодействий весьма изменчив. Однако по мере взросления мозг теряет пластичность и синестетические ассоциации закрепляются. В поддержку этой гипотезы Уорд приводит ряд доказательств, в том числе результаты собственных экспериментов с использованием компьютерного моделирования, а также опубликованное в 2018 г. исследование людей с графемно-цветовой синестезией{49}. В этой работе были выявлены необычные связи не только между областями серого вещества, которые обрабатывают информацию о буквах и о цветах, но и между другими областями мозга. «Многое оказывается не там, где мы ожидали», – комментирует Уорд.
По его мнению, превосходная память графемно-цветовых синестетов{50} может быть следствием повышенной пластичности мозга, которая облегчает обучение. Возьмем, например, женщину-синестета, о которой я упоминала выше. Она не умеет читать ноты. Тем не менее она способна сыграть на слух любую мелодию на вистле, флейте, металлофоне, маримбе и фортепиано. Митчелл говорит, что делать все это ей помогает синестезия, ведь неправильный цвет указывает на неправильные ноты.
Фиона Торренс учится играть на арфе и отмечает, что способность видеть цвета звуков, издаваемых арфой, помогает ей разучивать новые произведения.
Кроме того, люди, у которых много синестезий, обычно получают высокие баллы по шкале количественной оценки симптомов, характерных для людей с расстройствами аутистического спектра, позволяющей анализировать различные признаки аутизма. У синестетов, как правило, нет сложностей с общением – основной черты людей с расстройствами аутистического спектра (РАС); общее между двумя группами, по-видимому, заключается главным образом в так называемом повышенном внимании к деталям. Это позволяет предположить, что, как и в случае людей с РАС, чувственные представления о мире, которые формируются в мозге синестетов, в большей степени концентрируются на элементах окружающей среды (будь то художественное полотно, улица большого города, соната или произнесенные кем-то слова), а не на общей картине, которую составляют эти детали в целом. Подобная чувствительность к деталям может помочь объяснить, почему у синестетов порой появляются удивительные способности.
Примерно у одного из десяти людей с аутизмом тоже есть какие-нибудь необычные способности. Американский психиатр Дарольд Трефферт, который специализировался на изучении синдрома саванта, доказал, что множество удивительных способностей – включая способность мгновенно называть результат умножения больших чисел, определять, является ли число простым, и рисовать с совершенной перспективой, а также абсолютный слух или выдающуюся память на факты – гораздо чаще встречаются среди людей с РАС{51}. Один из самых известных современных савантов – возможно, потому, что написал автобиографию, – это британец Дэниел Таммет, который может назвать число π до 22 000 знаков после запятой.
Саймон Барон-Коэн, ныне глава Центра исследований аутизма в Кембриджском университете, диагностировал аутизм у Таммета, когда тому было 26 лет. Кроме аутизма у него было выявлено также несколько синестезий. За числа отвечают вполне определенные участки его памяти. Но кроме того, у этих чисел есть индивидуальные цвета, фактуры и формы{52}. По описанию Таммета, последовательности чисел формируют мысленные «ландшафты», по которым он с легкостью передвигается. Когда он выполняет арифметические действия, формы чисел сливаются воедино, рождая новую форму, – она и есть ответ. Может ли сочетание аутизма и синестезии помочь объяснить феномен савантизма – или по крайней мере некоторые его случаи? Барону-Коэну это представляется вероятным. После изучения способностей Таммета он провел дальнейшие исследования и обнаружил, что синестезия почти в три раза чаще встречается у людей с аутизмом, чем у всех остальных.
Джулия Зимнер и Джейми Уорд, в дальнейшем работавшие совместно с Бароном-Коэном, Треффертом и Джеймсом Хьюзом в Университете Сассекса, изучали распространенность графемно-цветовой синестезии среди савантов с аутизмом, людей с аутизмом, но без савантизма и тех, кто не попадал ни в одну из этих категорий. Эта группа ученых выявила значительно более высокую частоту случаев синестезии только среди савантов с аутизмом. Таким образом, среди людей с РАС в целом синестезия встречается не чаще, чем среди всех остальных. Или, вернее, она чаще встречается у людей с РАС, имеющих еще и экстраординарные таланты{53}.
Авторы исследования считают, что этому есть несколько возможных объяснений. Во-первых, существует вероятность, что графемно-цветовая синестезия обогащает воспоминания таких людей, делая возможными фантастические трюки их памяти. Либо здесь могут быть задействованы более глубинные механизмы.
Повышенная способность выявлять паттерны и одинаковые закономерности в разных наборах данных – особенность, которая может развиться из других способностей, таких как сенсорная гиперчувствительность и исключительное внимание к деталям. Эта особенность, вероятно, способствует развитию савантизма и (независимо от него) синестезии. Какой урок в таком случае мы можем вынести из изучения людей с такими удивительными умениями? До какой степени человек может натренировать свое зрение и способность распознавать образы?
Сейчас ясно, что, если в зрительной коре есть участок, который реагирует на какие-то конкретные стимулы (например, на лица, направление линий или даже на каких-нибудь покемонов – в случае, если люди в детстве много времени провели, постоянно играя в видеоигры и тем самым неосознанно развивая конкретную область коры{54}), этот участок можно многократными повторениями стимулов натренировать так, чтобы он распознавал их быстрее и лучше различал их тонкости.
Можно преуспеть и в быстром распознавании других объектов. По-видимому, различные области мозга, включая префронтальную кору, обеспечивают эффективное распознавание объектов, которым не отведены конкретные участки зрительной коры, – будь то автомобили или фарфоровые вазы династии Цин. Но то, что у вас не отведен конкретный участок зрительной коры под распознавание определенного образа, не значит, что вы не можете научиться обрабатывать и распознавать этот и другие образы быстрее.
Во время Второй мировой войны жизни множества граждан из стран антигитлеровской коалиции были спасены благодаря тренировкам, направленным именно на развитие этого навыка. До появления компьютеров психологи в ходе исследования, в котором участникам демонстрировали некие изображения в течение очень короткого времени, использовали прибор под названием «тахистоскоп» (от древнегреч. τάχιστος – «быстрейший» и σκοπέω – «наблюдаю»). Сэмюэл Реншоу, американский психолог, специализирующийся в области зрительного восприятия, понял, что можно использовать тахистоскопы для обучения пилотов, чтобы те могли быстрее распознавать вражеские корабли и самолеты{55}. Пилоты, после того как им многократно предъявляли изображения этих объектов, все лучше и лучше различали боевые средства противника, даже когда картинки показывали только мельком. Метод оказался таким эффективным, что в 1955 г. Реншоу был награжден медалью ВМС США «За выдающиеся заслуги перед обществом».
Распознавать образы гораздо проще, когда ваши глаза в хорошем рабочем состоянии. Я, например, все еще притворяюсь, будто мне не нужны очки для чтения. Документы на мониторе компьютера я просматриваю, увеличив масштаб до 125 %, бумажные книги держу от себя на как можно большем расстоянии и использую функцию зума на телефоне либо помощь друзей помоложе, чтобы разглядеть раздражающе мелкие буквы в ресторанном меню. Вместо всего этого мне, конечно, стоило бы обратиться к окулисту и подобрать себе очки.
Причина, по которой в 46 лет – типичный возраст для проявления пресбиопии[20] – мне становится труднее фокусироваться на близко расположенных объектах, связана, конечно, с хрусталиками моих глаз. Хрусталик растет необычным образом: в течение жизни новые клетки хрусталика образуются на его наружных поверхностях и оттесняют старые внутрь, в результате чего центр хрусталика становится плотнее, а его эластичность снижается{56}. Чем менее эластичен хрусталик, тем сложнее окружающей его мышце сжать его и сделать более шарообразным, что необходимо для фокусировки на близких предметах. С возрастом эти мышцы ослабевают, что еще больше усугубляет проблему. Хотя уплотнение хрусталика может начаться уже после 20 лет, в большинстве случаев оно продолжается десятилетиями, прежде чем это начнет по-настоящему вас беспокоить{57}.
Самый главный фактор риска пресбиопии – возраст. Любой человек старше 35 лет оказывается в группе риска. Однако есть и другие проблемы со зрением, напрямую связанные не с возрастом человека, а с его образом жизни, и они возникают даже у маленьких детей.
Экспериментальную начальную школу уезда Янси, расположенную на юго-западном побережье провинции Гуандун на юге Китая, недавно выбрали для создания не имеющей аналогов классной комнаты{58}. Она находилась на расчищенной площадке вдали от деревьев и высоких зданий, а следовательно, ее ничто не затеняло. Несущие колонны и поперечные балки были сделаны из стали, стены и крыша – из стекла. При этом нижний метр каждой стены был прозрачным, а сверху установили светорассеивающие стекла, которые одновременно устраняли блики и служили ширмой от внешнего мира, защищая детей от возможных отвлекающих стимулов. Смысл конструкции заключался в том, чтобы она пропускала внутрь как можно больше естественного освещения. Все это было направлено на то, чтобы уберечь зрение детей.
Люди по всей планете пребывают в «состоянии несовпадения» между органами чувств в том виде, в котором нас ими наделила эволюция, и современным окружающим миром, считает Кара Гувер, антрополог из Университета Аляски в Фэрбенксе. И когда дело касается зрения, это несовпадение очень сложно не заметить. Когда-то мы были животными, которые почти все время бодрствования проводили на открытом воздухе, а теперь многие из нас закрылись в домах и офисах с искусственным освещением, погрузившись в чтение бумажных книг и текстов с экранов мониторов.
Доказательством того, что такое изменение образа жизни наносит вред зрению, является взрывной рост случаев миопии, то есть близорукости. Люди с миопией видят отдаленные объекты размытыми. Это вызвано небольшим удлинением глазного яблока, из-за которого свет, отражаемый от отдаленных предметов, фокусируется не на сетчатке, а перед ней.
Согласно некоторым оценкам, за последние 50 лет распространенность миопии в США и Европе выросла в два раза{59}. В Восточной Азии доля подростков и молодежи с близорукостью оценивается в 70–90 %. В некоторых странах распространенность миопии просто невероятная. Если вы 19-летний житель Сеула (Южная Корея) и при этом не близоруки, то относитесь к незначительному меньшинству населения – тем 3,5 %, которым очень повезло. 600–700 млн из примерно 1,4 млрд граждан Китая страдают миопией, и им необходимы очки, однако многие, особенно в сельской местности, их не носят.
Известно, что миопия частично обусловлена генетическими факторами. Однако нынешний зашкаливающий рост числа случаев близорукости произошел слишком быстро, чтобы его можно было объяснить генетическими изменениями. В этом явно замешаны какие-то факторы окружающей среды. Вопрос только в том, какие именно. Часто причину видят в том, что дети проводят слишком много времени за чтением учебников и перед экранами гаджетов. Эта связь действительно кажется очевидной. Современные европейские дети проводят гораздо больше времени за учебой, чем, например, в 1920-е гг. Среднестатистический 15-летний шанхайский подросток тратит на выполнение домашней работы 14 часов в неделю, в то время как его ровесник в США – всего пять часов, а в Великобритании – шесть. Впрочем, если говорить об экранах, то, как указывает исследователь миопии Айан Морган из Австралийского национального университета, на Тайване, в Гонконге и Сингапуре эпидемия миопии началась еще в 1980-е гг., когда люди проводили гораздо меньше времени, глядя в экраны.
Действительно, тщательный мониторинг состояния зрения у детей в США и Австралии дает основания предполагать, что риск развития миопии в большей степени связан с тем, сколько времени ребенок проводит в помещении, а не с книгой или у экрана компьютера{60}. Все больше исследователей, включая Моргана, заявляют, что огромное значение имеет время, проведенное на открытом воздухе. Чтобы предотвратить развитие близорукости, нужно, по оценкам Моргана, чтобы дети проводили около трех часов в день при освещенности по крайней мере 10 000 люкс.
Для многих детей, живущих в солнечной Австралии, где миопия наблюдается только у 30 % молодых людей в возрасте 17 лет, это не проблема. В солнечный день интенсивность освещенности там может колебаться от 100 000 до 200 000 люкс.