Эмма Янг
Суперчувства: 32 способа познавать реальность
Имейте в виду, что шкала децибел логарифмическая. Большинство людей воспринимают звук, который всего на 10 децибел громче другого, как в два раза более громкий. Таким образом, является звук слишком громким или нет – это вопрос в большой степени субъективный. Шум газонокосилки, уровень которого равен примерно 90 децибел, или пылесоса-воздуходувки для уборки листьев одному человеку может показаться невыносимым, а для его соседа или партнера не будет проблемой. (Интересно, сколько ссор между соседями было вызвано спорами о том, что кто-то слишком громко шумит, причем каждая из сторон конфликта, пойманная в ловушку своего собственного «пузыря восприятия», считала себя правой…)
Но, как мы увидим позже, различия в том, как мы слышим, не ограничиваются громкостью – и это приводит нас к фундаментальным вопросам о том, что делает нас людьми.
Создание музыки – сугубо человеческое занятие. Представители всех культур сочиняют музыку. И по сравнению с мозгами других приматов наш мозг будто специально настроен на то, чтобы реагировать и на музыкальный ритм{82}, и на высоту звучания музыки и речи. Хотя мозг человека и мозг макаки обрабатывают зрительную информацию более или менее одинаково (и это наводит на мысль, что зрительное восприятие у макак подобно нашему), у человека в слуховой коре есть участки, особенно сильно реагирующие на отдельные тоны, а не на общий монотонный шум. В мозге обезьяны такое разделение отсутствует{83}. «Эти результаты говорят о том, что макаки могут воспринимать музыку и другие звуки не так, как люди», – говорит Бевил Конуэй, нейробиолог и специалист по сенсорным системам из Национальных институтов здравоохранения США, принимавший участие в этом исследовании. Он добавляет: «Полученные результаты указывают на возможность того, что эти звуки в составе речи и музыки повлияли на основы устройства [человеческого] мозга».
Хотя, в отличие от других приматов, все люди могут создавать музыку, они тем не менее делают это не совсем одинаково. Традиционно западная музыка – будь то Пятая симфония Бетховена или песня Dancing Queen группы ABBA – построена на октавах. В рамках этой системы частота звучания ноты удваивается для каждой следующей октавы. Таким образом, ноты с частотами 27,5, 55, 110 Гц и т. д. – это все ноты ля, просто в разных октавах. Ваш вокальный диапазон может быть существенно выше моего, и это значит, что, если вас попросят спеть Dancing Queen, вы начнете петь не в той же октаве, что и я, но при условии, что ноты мы будем использовать эквивалентные, мы сможем спеть под музыку вместе.
Идея о том, что эти ноты в разных октавах эквивалентны друг другу, настолько безгранично господствует на Западе, что стало уже невозможно узнать наверняка, объясняется ли это биологическими причинами – строением конкретных участков улитки, вибрирующих при звуках одноименных нот, – или все дело в постоянном соприкосновении с музыкой, построенной на октавах. Чтобы выяснить это, нужно изучить реакцию людей, принадлежащих к культурам, которые почти не сталкивались с западной музыкой. Это не так уж легко. Однако в 2019 г. ученые сообщили о проведении именно такого исследования{84}.
Ученые обратили внимание на чимане, этническую группу людей, живущих в труднодоступных местах боливийских тропических лесов, в основном по берегам Амазонки. Чимане не только сравнительно редко контактируют с западной культурой, но и не используют октавы в музыке. Исследователи предложили чимане простые тесты, а затем сравнили ответы этих людей с ответами группы американцев, среди которых были как профессиональные музыканты, так и люди, не имевшие отношения к музыке. Каждому испытуемому играли последовательности всего из двух-трех нот, а затем просили повторить их голосом. Любая из этих последовательностей укладывалась в одну из восьми октав, от очень низкой до очень высокой, но испытуемый, разумеется, воспроизводил их в рамках своего вокального диапазона.
Результаты говорили сами за себя. Когда американцам – в особенности профессиональным музыкантам – играли, например, три ноты (ля, соль, ля), они повторяли эту последовательность голосом, но в той октаве, которая была им доступна (а она могла быть выше или ниже оригинала). Когда представителям народа чимане играли ля, соль, ля, они воспроизводили это как последовательность, в которой средняя нота в той же степени отличалась по высоте от соседних, как и в ля, соль, ля. Вот только абсолютная высота этих звуков не имела никакой связи с абсолютной высотой нот оригинала. Так что если им первой нотой играли ля, они воспроизводили не ее. Это все равно как если бы вы спели вступление к песне Dancing Queen – «У-у-у» – не как до-диез, си, ля, а как фа-диез, ми, ре{85}.
Это явно говорит о том, что способность слышать все ноты ля разных октав именно как ля (а все соль как соль и т. д.) обусловлена контактом с западной музыкой, а не тем, какие конкретно участки улитки стимулируются тем или иным звуком. Для вас или для меня может казаться очевидным, что ля в другой октаве – это все еще ля. Но это исследование показывает, что ощущение эквивалентности нот приобретенное: оно обусловлено культурой, а не биологией. И это отличный пример того, как сильно культура влияет на то, что мы слышим.
Впрочем, есть кое-что еще более примечательное: то, как мозг воспринимает музыку, зависит не только от нашего предыдущего музыкального опыта, но и от того, на каком языке мы говорим.
В метафорах, которые мы используем для описания частоты звука, существуют культурные различия, и они могут влиять на наш образ мыслей. В предыдущих абзацах я использовала стандартные западные метафоры, говоря, например, что нота ля с частотой 110 Гц выше ноты ля с частотой 27,5 Гц, и называя некоторые вокальные диапазоны более высокими, чем другие. Говорящему на английском языке эти слова кажутся вполне обоснованными. Но не во всех языках есть понятие о «высоких» и «низких» нотах. Те, кто использует язык фарси (в основном на нем говорят в Иране), вместо этого называют звуки «тонкими» или «толстыми». Народность кпелле из Либерии говорит о звуке «легкий» или «тяжелый». Люди суя из бассейна Амазонки используют слова «молодой» и «старый».
Я подобрала эти варианты так, чтобы они соответствовали понятиям «высокий» и «низкий», но, уверена, делать это было не обязательно: перечисленные способы описания звуков кажутся инстинктивно понятными, не так ли?
Тем не менее Асифа Маджид из Йоркского университета (Великобритания), которая специализируется на изучении влияния культуры на сенсорное восприятие, обнаружила, что эти метафоры могут влиять на то, что мы слышим. До недавних пор Маджид работала в лаборатории в Нидерландах, где для описания звуков обычно используют термины «высокий» и «низкий». Она просила людей, говорящих на голландском или на фарси, прослушать звук, а затем его пропеть. В тот момент, когда раздавался звук, испытуемым показывали на экране линию. Когда эта линия располагалась на экране монитора высоко, говорящие по-голландски люди, как правило, пели ту же ноту выше, чем когда она размещалась в нижней части экрана, – но, где бы ни находилась линия, для говорящих на фарси это не имело значения. Однако на высоту ноты, которую воспроизводили носители фарси, влияла толщина линии на экране, причем это не влияло на говорящих по-голландски{86}.
Затем Маджид провела похожее исследование с участием четырехмесячных голландских младенцев. Конечно, ноты они спеть не могли. Вместо этого Маджид отмечала, сколько внимания младенцы обращают на соответствие или несоответствие высоты звука высоте расположения и толщине линии. Исследовательница обнаружила, что все дети реагировали и на положение линии, и на ее толщину. Когда малыши слышали низкий звук (я просто не могу не применить эту метафору), они значительно дольше смотрели на толстую или низко расположенную линию, а не на тонкую или высоко расположенную. Такая же связь наблюдалась между высоким звуком и высоко расположенной либо тонкой линией{87}. Маджид пришла к выводу, что от рождения мы восприимчивы к разным звуковым и пространственным ассоциациям и метафорам (и, несомненно, не только к ним), но по мере нашего взросления влияние на нас ассоциаций, явно не выраженных в нашем языке, ослабевает и иной раз они даже теряют для нас интуитивный смысл.
Почему кажется очевидным, что более высокие звуки должны восприниматься как «легкие», а не как «тяжелые»? Одно из объяснений состоит в том, что более тяжелые животные (мужчины по сравнению с женщинами, слоны по сравнению с мышами, взрослые олени по сравнению с оленятами и т. д.) издают при движении более низкие звуки. Это знание определенно влияет на наши представления о размерах тех или иных тел – и, если его «взломать», можно получить невероятные результаты.
Ана Тахадура-Хименес – бывший инженер электросвязи, а теперь специалист по психоакустике в Университетском колледже Лондона. Это она придумала сандалии, которые сама назвала «волшебными башмаками».
К сандалиям прикреплены микрофоны, соединенные с наушниками. Когда человек ходит в таких сандалиях, звук от соприкосновения его ступней с поверхностью подхватывают микрофоны. Однако звук перед воспроизведением в наушниках проходит через частотный фильтр, в результате чего носитель сандалий слышит только его высокие компоненты.
Из-за этого собственные шаги звучат для человека так, будто он легче, чем на самом деле. Тахадура-Хименес обнаружила, что мозг отмечает это и соответствующим образом перестраивает представление о теле, в результате чего носитель сандалий ощущает себя более легким и стройным. Кстати, как говорит исследовательница, люди, носившие эту обувь, сообщали о том, что чувствовали себя счастливее и походка у них становилась более энергичной{88}. Тахадура-Хименес надеется, что это самовнушение может принести пользу, так как оно, вероятно, стимулирует физическую активность носителей сандалий.
Исследование «волшебных башмаков» наглядно демонстрирует: то, что мы слышим, способно влиять на наше восприятие самих себя как физических сущностей. В приведенном выше случае при изменении того, что мы слышим, искажается и наше самоощущение: мы начинаем чувствовать себя более легкими, чем есть на самом деле. Но что, если звуковые сигналы не видоизменяются перед тем, как попасть в ухо человека, а его мозг просто не может их правильно обработать? Как в этом случае меняется его восприятие и самоощущение?
Существует много подтверждений того, что здесь, как и в случае со зрением, – вспомним, например, ситуацию, когда мне привиделась рука мужа, – опора на ожидания может заставить нас слышать звуки, которых на самом деле нет.
Лабораторное исследование, проведенное в Йеле еще в 1890-е гг., наглядно это демонстрирует. Участникам исследования несколько раз показывали определенное изображение, сопровождая его неким звуком. Вскоре они стали утверждать, что слышат этот звук каждый раз, когда видят соответствующее изображение, даже если на самом деле звукового сигнала не было. Испытуемые настолько привыкли ожидать его и это ожидание было таким сильным, что они слышали звук даже при отсутствии соответствующего сенсорного сигнала от кортиева органа. Их «прогнозирующий мозг» придал слишком большое значение ожиданиям (на основании прошлого опыта) по сравнению с информацией, поступающей от органов чувств.
Вы, возможно, вспомните примеры из собственной жизни, когда ожидание того, что вы услышите определенные звуки – например, звонок телефона, – настолько сильно, что мозг время от времени «слышит» их. Если бы это происходило постоянно, жизнь была бы очень сложной. Чтобы понять, какие из наших звуковых ощущений реальны, мы должны быть способны обновлять свои ожидания и порой даже вовсе их отвергать. Причем есть ощущение, что некоторым людям это сделать проще, чем другим.
В 2017 г. психиатр из Йельского университета Филип Корлетт вместе с коллегами повторил старый эксперимент с изображением и звуком, в котором приняли участие четыре разные группы: здоровые люди; пациенты с диагностированным психозом (вызывающим потерю контакта с реальностью), которые не слышат голоса; люди с диагностированной шизофренией (одной из форм психоза), которые «слышат» голоса; и, наконец, те, кто регулярно «слышит» голоса, но эти голоса им не мешают (в эту группу входили люди, считающие себя медиумами){89}.
Всех участников исследования натренировали ассоциировать изображение шахматной доски со звуковым сигналом высотой один килогерц и длительностью одна секунда. Затем исследователи регистрировали активность мозга испытуемых, меняя при этом подаваемые сигналы и изображения так, что сигнал звучал не каждый раз. Ученые обнаружили, что «медиумы» и люди с шизофренией почти в пять раз чаще слышали звук, которого на самом деле не было, чем представители других групп. Кроме того, когда эти люди сообщали, что слышат звук (несуществующий), они были на 28 % более уверены в своей правоте, чем другие участники эксперимента, которые совершали ту же ошибку, но обычно не слышали голоса в голове.
Исследования с использованием технологии визуализации головного мозга показали, что у тех людей, у кого слуховые галлюцинации проявляются сильнее всего, изменен уровень активности в нескольких структурах мозга, в частности снижена активность мозжечка. Мозжечок, расположенный под затылочными долями коры головного мозга, принимает участие в координации движений скелетных мышц, а это требует постоянных и точных обновлений информации об окружающем мире. Результаты исследований дают основание предполагать, что мозжечок играет важнейшую роль гаранта того, что мозг при создании звуковых ощущений правильно обработал данные, полученные от органов чувств. Если это не происходит должным образом, реальность может «поплыть».
На самом деле некоторые ученые считают, что для того, чтобы понимать то, как люди вообще слышат голоса, и то, как их «слышат» люди с диагнозом «шизофрения», необходимо гораздо внимательнее присмотреться к тому, как головной мозг обрабатывает звуковую информацию, а также другие сенсорные сигналы. Эта работа может послужить важным уроком всем нам. Мы так часто недооцениваем свои чувства, а они тем не менее лежат в основе нашей глубинной природы. Присмотревшись внимательнее к тому, что происходит, когда что-то идет не так, мы можем в полной мере оценить, насколько чувства важны для понимания того, что происходит не только в окружающем мире, но и внутри нас самих.
⁂
Начиная примерно с двадцатилетнего возраста я слышала голоса демонов. Они кричали на меня, говорили, что я проклята, что Бог меня ненавидит, что я попаду в ад… Голоса были настолько пугающими и разрушительными, что бóльшую часть времени я не могла сосредоточиться ни на чем другом кроме них.
Как правило, они вовсе не добры ко мне. Они могут быть страшно язвительными и навязчивыми.
Я слышу мужские и женские голоса, а детские не слышу. Они обычно велят мне сделать то или иное, но среди этих дел нет опасных. Например, они просят меня вынести мусор, или проверить, закрыто ли окно, или позвонить кому-то. Иногда они комментируют то, что я делаю, говорят, хорошо ли я справляюсь и что можно сделать лучше.
Эти описания несуществующих голосов взяты из опроса, проведенного под руководством Чарльза Фернихоу из Даремского университета{90}. Слуховые галлюцинации – явление не такое уж редкое. Результаты опроса сильно варьируют от страны к стране, но примерно от 5 до 28 % людей знают по собственному опыту, на что это похоже. Чтобы слышать голоса или другие несуществующие звуки, человек не обязательно должен страдать шизофренией или каким-либо другим психическим расстройством, тем не менее около 80 % людей с шизофренией заявляют о наличии у них звуковых галлюцинаций{91}. Недавно проведенное в Йельском университете исследование с шахматной доской и звуковым сигналом позволяет предположить, по какой причине это происходит. Но что еще это может быть, помимо очевидной недооценки мозгом сенсорных сигналов?
Когда вы что-то произносите вслух, ваш мозг сразу же начинает подавлять обработку звуков вашего собственного голоса. Поэтому, когда вы слышите себя в записи, вас может удивлять то, как на самом деле звучит ваш голос. Такая автоматическая реакция помогает вашему мозгу четко осознавать, когда говорите вы, а когда кто-то другой.
Есть основания полагать, что у людей с шизофренией просто не очень хорошо работает «автоподавление» обработки звуков собственного голоса{92}. Как отмечает нейробиолог Джон Фокс из Рочестерского университета (США), теоретически это может приводить к путанице: если ваш мозг ошибочно считает, что говорит кто-то другой, в то время как на самом деле говорите вы или голос внутри вашей головы, «наиболее вероятное предположение» вашего мозга о происходящем – а следовательно, и о том, что вы на данный момент воспринимаете, – легко может оказаться неверным.
А теперь вспомним, что, согласно модели прогнозирующего восприятия, в случае если входящая сенсорная информация оказывается неясной и неточной (и нет способа повысить ее качество), мозг в меньшей степени будет полагаться на нее, в то время как предположения человека о том, что происходит, будут оценены как более важные и в результате конечное восприятие окажется сдвинуто в сторону ожиданий. Этот механизм может также помочь объяснить слуховые галлюцинации, а возможно, и многое другое{93}. Потому что появляется все больше доказательств того, что у людей с шизофренией поступающая от органов чувств информация действительно может быть очень ненадежной.
Причем у людей с таким диагнозом нарушена обработка не только звуков, но и других сенсорных сигналов. У них также часто наблюдаются проблемы с интероцепцией{94} (восприятием сигналов от внутренних органов) и проприоцепцией{95} (восприятием расположения частей собственного тела по отношению друг к другу), равно как и с равновесием. Некоторые люди с таким нарушением сообщают о бреде воздействия – ощущении, что кто-то или что-то извне управляет их действиями. Один из пациентов описал это так: «Двигаются мои плечи и кисти, мои пальцы хватают ручку, но я их не контролирую. То, что они делают, не имеет ко мне никакого отношения». Этот бред связывали с затруднениями восприятия движений собственных мышц; кроме того, считается, что нарушения интероцепции – ухудшенная чувствительность к сигналам от внутренних органов – ослабляют критическое отношение к тому, что происходит с восприятием человеком самого себя.
За последние несколько десятилетий Джон Фокс выявил самые разнообразные нарушения восприятия у людей с шизофренией. Одно из его открытий заключается в том, что мозг таких людей не очень хорошо адаптируется к непрерывным потокам зрительной и тактильной информации{96}. Если, допустим, на вас сейчас надеты джинсы, какие-то участки материи, из которой они сделаны, постоянно или периодически касаются ваших ног, но после того, как вы их надели, вы почти сразу перестали это замечать. А вот у людей с шизофренией реакция мозга на подобные ощущения не угасает. Фокс предполагает следующее (подчеркивая при этом, что это лишь предположение): «Если человек не адаптируется к постоянной стимуляции, несложно представить, как то, что должно отойти на второй план, может продолжать воздействовать на его сознание и приводить к неупорядоченному или искаженному восприятию реальности».
Некоторые люди с нарушением тактильного восприятия могут придавать соответствующим сенсорным сигналам так мало значения и в то же время настолько сильно полагаться на свои ожидания того, что может произойти, что они даже чувствуют прикосновение несуществующих объектов.
Мисс А доставили в отделение экстренной медицинской помощи с жалобами на «вшей и жучков», ползающих по ее коже. Она рассказала, что за предыдущие две недели использовала несколько тюбиков перметриновой мази, но симптомы не стали слабее. Сначала она просто чувствовала зуд, будто у нее под кожей кто-то ползает, но во время визита в отделение экстренной помощи заявила, что насекомые ползают «по всему телу».
Это фрагмент из описания клинического случая женщины с дерматозойным бредом{97}, который был впервые изложен в медицинской литературе в 1938 г. Этот бред представляет собой стойкое ложное убеждение, что какое-то насекомое или паразит ползает по коже человека или проникает под нее. Обычно люди с таким расстройством ходят по дерматологам и делают кожные пробы, которые неизменно оказываются отрицательными, однако все это нисколько не разубеждает пациентов в том, что их ощущения реальны (что по определению является бредом). Такие жалобы часто встречаются у людей, которым впоследствии ставят диагноз «шизофрения».
Есть также данные о том, что люди с шизофренией, подобно некоторым пациентам с расстройством аутистического спектра (РАС), не способны интегрировать должным образом зрительную и слуховую информацию{98}. Это специфическое нарушение, вероятно, затрудняет у таких людей понимание речи.
«Один из способов понять друг друга – это слова, – говорит Фокс, – но кроме них еще существуют интонации, верно? Ритм речи, изменения высоты моего голоса говорят вам, пытаюсь ли я подчеркнуть какую-либо мысль, иронизирую ли и т. д. Пациенты с шизофренией катастрофически плохо улавливают интонации. У них серьезные проблемы с эмоциональностью речи и пониманием того, задает ли собеседник вопрос или что-то утверждает».
Кажется, что все дело в проблеме с высокоуровневой обработкой информации: они просто не понимают невербальные компоненты речи. Тем не менее Фокс и его коллеги обнаружили, что пациенты с шизофренией, у которых наиболее сильно выражены проблемы с анализом интонаций, не просто плохо слышат изменения в тоне голоса, а в принципе плохо различают тоны звуков: «Когда мы предъявляли простые тоны – не какие-то навороченные фразы, а просто тоны, – мы наблюдали очень сильную корреляцию между неспособностью улавливать простые различия в частоте звуков и сложностями с пониманием интонаций, что, конечно, представляет собой нарушение обработки сенсорной информации. Если человек не замечает различий между звуками разной частоты, то и интонации он не различит. Так что перед нами случай, когда явление, по сути объясняющееся нарушением сенсорного восприятия на базовом уровне, принимают за более высокоуровневое социальное или когнитивное расстройство»{99}.
По словам Фокса, первое, что приходит людям на ум, когда они задумываются о шизофрении, – это паранойя, галлюцинации и дезорганизованность мышления. Но накапливается все больше информации о том, что у тех, кто страдает этим заболеванием, могут быть существенные нарушения механизмов слуха, зрения, тактильного восприятия, интероцепции и многого другого.
Я спросила Фокса, достаточно ли у него данных, чтобы утверждать, что шизофрения – это нарушение сенсорного восприятия: «Готов ли я утверждать это однозначно? Нет. Но в этом заболевании совершенно точно играет роль фактор обработки сенсорной информации, и он гораздо важнее, чем принято считать. При шизофрении мы находим нарушения обработки данных во всех модальностях. И вы можете думать, что этот недуг – когнитивное расстройство, то есть при нем приходят в негодность высокоуровневые мыслительные процессы, а потом находите все эти нарушения восприятия. Занятное мысленное упражнение – посмотреть на проблему с другой стороны и сказать: "Хорошо, а может ли быть так, что эти высокоуровневые когнитивные нарушения появляются просто из-за нарушений обработки сенсорной информации на базовом уровне?" Велика вероятность, что это предположение соответствует действительности».
Шизофрения – один из наиболее ярких примеров искажения представлений о реальности. Но, очевидно, существуют доказательства того, что для самоощущения человека и восприятия им реальности очень важно, как именно происходит обработка слуховых сигналов мозгом (у людей слышащих). Впрочем, у большинства из нас слух меняется в течение всей жизни. Хотя внезапная утрата слуха встречается нечасто, у большинства из нас слух будет ухудшаться с возрастом. И в настоящее время имеются доказательства того, что эта «обычная» возрастная потеря слуха может иметь серьезные последствия для психического и физического здоровья людей.
Считается, что каждый третий человек в возрасте от 65 до 74 лет испытывает сложности со слухом. Среди людей старше 75 лет эти сложности возникают у каждого второго. По сообщению Национальных институтов здравоохранения США, неспособность нормально слышать друзей или врача, звонок в дверь или сигнал пожарной тревоги может стать «досадной, щекотливой и даже опасной проблемой». Если вы больше не можете расслышать любимые мелодии, пение птиц в саду или обращенные к вам слова супруга, это может стать причиной тоски и в конечном счете привести к одиночеству.
Памела (86 лет) не спускается в зоны общего пользования дома престарелых, потому что не может расслышать все реплики в разговорах – из-за этого ей тяжело находиться среди людей.
Джули (70 лет) общение в группе дается с трудом, в основном из-за нарушения слуха.
Колин (92 года): «Когда вы уйдете, тут снова будет тишина, как в морге».
Эти свидетельства взяты из одного британского исследования, авторы которого пытались выйти за рамки чистой статистики, чтобы выяснить, каким образом потеря слуха и других чувств способна омрачить жизнь пожилых людей{100}.
Мозг людей, от рождения лишенных какого-либо чувства или потерявших его в раннем детстве, может адаптироваться к этому состоянию. Тому существует множество примеров, включая удивительный прецедент, ставший известным в 2017 г. Мальчик из Австралии из-за редкой болезни лишился первичной зрительной коры (V1) почти сразу после рождения, но, когда ему было семь лет, при проверке зрения было обнаружено, что он видит почти как здоровые люди (функции этого участка коры взяли на себя другие участки мозга).
При исследовании слуховой коры у людей, слепых от рождения или потерявших зрение в раннем детстве, также были выявлены отличия в ее строении по сравнению со строением слуховой коры зрячих. В одной из недавних работ ученые обнаружили связь этих особенностей со способностью распознавать близкие по частоте звуки и отслеживать звуки движущихся объектов, таких как автомобили или люди{101}. В этом исследовании в качестве испытуемых участвовали два человека, потерявшие зрение в младенчестве, которым уже во взрослом возрасте его восстановили хирургическим путем. Их слух все еще был лучше, чем у тех, кто зрение не терял. Это позволяет предположить, что период пластичности для этой сенсорной системы (или, по крайней мере, его основная часть) ограничен ранним детством. Мозг пожилых людей уже давно прошел этот период. Но ведь миллионы слепых или слабовидящих людей старшего возраста еще и не очень хорошо слышат.
Памела, Джули и Колин попадают в эту категорию. Сколько всего в ней людей, никто не знает. Считается, что приблизительно у каждого двадцатого – каждого пятого человека в возрасте более 70 лет наблюдаются существенные ухудшения и зрения, и слуха; по расчетам Министерства здравоохранения Великобритании, число таких жителей страны равно примерно 1,1 млн.
Разговоры с пожилыми людьми, большинству из которых шел девятый десяток, обнаружили самые разные проявления последствий ослабления слуха и зрения. Поскольку хороший слух очень важен для общения с семьей и друзьями, многие чувствовали, что их проблемы со слухом вредят им больше, чем проблемы со зрением. Глухота однозначно затрудняла их взаимодействие с людьми:
Джеки (88 лет) регулярно проводит дома встречи для членов ее прихода, но ей порой трудно участвовать в групповых беседах. Она просит присутствующих говорить громче, но, как только гости приходят в волнение или увлекаются беседой, они снова начинают разговаривать слишком тихо, опустив голову. Джеки предоставили слуховой аппарат, на котором нужно нажать кнопку, когда она не слышит, но он не слишком ей помогает, поэтому женщина надеется, что сможет получить более совершенный аппарат, который позволит ей слышать. Она рассказала, что ей тяжело общаться в группе, поскольку члены ее прихода не любят говорить на повышенных тонах (то есть громко) – им нравится разговаривать спокойно и доверительно.
Конечно, трудно вычленить влияние отдельного аспекта старости на психологическое состояние человека. Ухудшение работы сенсорных систем. Слабое здоровье. Горе от потери близких. Ослабление опорно-двигательного аппарата. Когнитивные нарушения… Мало кто из пожилых людей испытал только что-то одно из этого списка. Однако недавний анализ результатов исследований показал, что нарушения как слуха, так и зрения сами по себе связаны со значительным повышением риска депрессии. Имеются также исследования, подтверждающие, что ухудшение работы сенсорных систем может привести к изменению личности.
В одном крупном американском исследовании, длившемся четыре года, в котором учитывались соматические заболевания, депрессия и многие другие факторы, ослабление слуха и зрения с возрастом было связано с резким снижением экстраверсии, доброжелательности, открытости и сознательности и в меньшей степени с нормальным снижением невротизма (которое обычно наблюдается у пожилых людей, сохранивших способность хорошо видеть и слышать){102}. Авторы исследования делают вывод, что, по сути, работа сенсорных систем служит более точным средством прогнозирования возрастных изменений личности, чем соматические заболевания или выраженность симптомов депрессии. Затрудняя социальные взаимодействия, потеря чувствительности может сделать людей менее склонными к общению – то есть менее экстравертированными, – а также более раздражительными (менее доброжелательными). Плохие слух и зрение способны отбить желание изменить привычный образ жизни (снижают открытость человека) и затруднить достижение целей, незначительных для большинства из нас (например, выйти из дома или убрать квартиру), что потенциально снижает сознательность. По словам исследователей, ухудшение слуха и зрения в целом связано с «дезадаптивной динамикой личности» у пожилых.
Снижение доброжелательности, открытости и экстравертированности, очевидно, приводит к ослаблению уже существующих социальных связей и ухудшению способности заводить новые. Снижение сознательности может иметь более непосредственное влияние на здоровье, так как в результате уменьшается вероятность того, что человек будет придерживаться предписанного ему плана физических упражнений или приема лекарств, но увеличивается вероятность употребления им алкоголя.