Эми Хармон
Меняя лица
7. Потанцевать с девушкой
В Ханна-Лейк не нашлось дорогого отеля или другого пафосного места, чтобы отметить там выпускной, поэтому сотнями воздушных шаров, гирляндами, стогами сена, искусственными деревьями, беседками и всем, к чему располагала тематика, украшали школьный спортзал. Тема праздника звучала так: «Надеюсь, вы танцуете…»[13]. Это слова из песни, которая не давала ни малейшего представления о том, как должен быть украшен зал. Гирлянды, шарики и беседки в очередной раз спасли выпускной в Ханна-Лейк. Сидя рядом с Бейли и глядя на танцпол в центре спортзала, где кружились пары, Ферн думала о том, что за последние пятьдесят лет на выпускном изменилась разве что мода.
Ферн беспрестанно теребила платье: поправляла декольте и разглаживала складки кремовой юбки, струящейся до самого пола. Когда она качала ногой, ткань ловила свет и отливала золотом. Они с мамой нашли это платье на распродаже в одном из магазинов Питтсбурга. Цену на него снижали уже несколько раз, скорее всего, потому, что оно было сшито на худышек, но такой цвет шел далеко не всем. Зато он отлично подходил рыжим, и на Ферн платье смотрелось просто чудесно.
Она сфотографировалась с Бейли в гостиной Тейлоров с застегнутым под самое горло воротником – так нравилось ее маме, но стоило Ферн выйти из дома, она тут же оголила плечи, впервые в жизни почувствовав себя почти красивой. Но на танец ее все равно никто заранее не пригласил. Впрочем, Бейли тоже не хотел заставлять какую-нибудь девушку с ужасом ждать выпускного. Он говорил это с улыбкой, шутя, но лицо выдавало легкую горечь. Тогда Ферн по-дружески предложила ему пойти вместе. Все же лучше, чем оставаться дома. И что с того, что они двоюродные брат и сестра – их и без того уже считали странными. От этого вечера не стоило ждать романтики, но в конце концов для Ферн нашлись и платье, и кавалер.
Бейли надел черный смокинг, белую плиссированную рубашку и черный галстук-бабочку. Его кудри уложили муссом, и он немного походил на Джастина Тимберлейка времен группы NSYNC…[14] по крайней мере, так казалось Ферн.
Пары покачивались в такт музыке, обнимались и лишь изредка переминались с ноги на ногу. Ферн старалась не думать, каково это – танцевать на своем выпускном, прижавшись к любимому человеку или другу. На секунду она пожалела о том, что «кавалер» не мог ее обнять. Почувствовав укол совести из-за этих мыслей, она с раскаянием посмотрела на Бейли, но его взгляд был прикован к девушке со светлыми волосами, в сексуальном розовом платье с блестками. К Рите. Беккер Гарт, кружа ее в танце, что-то шептал ей на ухо. Его темные волосы контрастировали с ее белокурыми локонами. Многие невысокие парни зачастую самоуверенны и развязны. Таким был и Беккер. Двадцатиоднолетний, он был слишком взрослым для школьных танцев. Но Рита явно увлеклась им, и мечтательное выражение лица, когда она смотрела на него, делало ее еще прекраснее.
– Рита так хорошо выглядит, – улыбнулась Ферн, радуясь за подругу.
– Она всегда хорошо выглядит, – отозвался Бейли, не сводя с нее глаз.
От его слов сердце Ферн сжалось. Может, дело было в том, что она никогда не чувствовала себя хорошенькой. А может, в том, что Бейли увлекся чем-то, к чему, как ей казалось, он был невосприимчив, чему, как она думала, он не придает большого значения. И вот теперь ее кузен, ее лучший друг, соучастник всех ее преступлений, поддался этому, как и все остальные. И если уж Бейли Шин запал на симпатичное личико, Ферн не на что надеяться. Эмброуз Янг точно никогда не взглянет на нее. Мысли опять вернулись к нему… Он тоже здесь, но кажется, как и Грант с Поли, пришел без пары, а с друзьями. Блистательные, в черных смокингах, с зачесанными волосами, молодые и красивые, друзья праздновали окончание школы со всеми и ни с кем.
– Я приглашу Риту на танец, – внезапно заявил Бейли, выезжая на танцпол. Эта идея только что пришла ему в голову, и он решил поддаться порыву прежде, чем успел передумать.
– Чего?.. – выдавила Ферн.
Она с уважением и страхом наблюдала за тем, как Бейли подъехал на коляске к Рите. Они с Беккером, взявшись за руку, как раз собирались уйти с танцпола. Ферн искренне надеялась, что Беккер не поведет себя, как придурок. Когда Бейли заговорил, Рита улыбнулась и рассмеялась: он умел очаровывать. Беккер оскалился и не останавливаясь прошел мимо Бейли так, будто тот не стоил его внимания. Рита же, не дожидаясь разрешения, осторожно присела на колени Бейли и обняла его за плечи. Зазвучала новая песня – Мисси Эллиот призывала «Включить своего внутреннего фрика»[15], и ребята закружились в кресле. Рита смеялась и все крепче обнимала Бейли, светлые локоны разметались по его груди.
Ферн качала головой в такт музыке и по-доброму посмеивалась над своим смелым другом. Бейли и правда бесстрашный. Учитывая, что Беккер Гарт так и стоял на краю танцпола, недовольно скрестив на груди руки и дожидаясь, когда закончится песня. Если бы Ферн была красивой, она бы подошла и отвлекла его, может, даже пригласила бы на танец, чтобы Бейли не чувствовал на себе его взгляд. Но Ферн некрасива. Ей оставалось только грызть ногти и надеяться, что все обойдется.
– Привет, Ферн.
– О… Привет, Грант.
Она выпрямилась и спрятала руки за спину. Грант Нильсон стоял перед ней, положив руки в карманы брюк. В смокинге он чувствовал себя так же уверенно, как в джинсах.
– Хочешь потанцевать? Бейли ведь не будет против? Раз он танцует с Ритой.
– Конечно! Да!
Ферн поднялась слишком резко и покачнулась на высоких каблуках. Улыбнувшись, Грант вытянул руку, чтобы поддержать ее, а потом окинул ее взглядом с ног до головы. Остановившись на лице, он прищурился в попытке понять, что в нем изменилось.
– Отлично выглядишь, – заметил он с удивлением в голосе.
Спустя всего двадцать секунд заиграла другая музыка. Ферн уже решила, что на этом танцы кончились, но Грант внезапно обнял ее за талию. Ферн обернулась, чтобы посмотреть, отпустил ли Бейли Риту. Но Рита сидела у него на коленях, положив голову ему на плечо, а он медленно огибал другие пары на своей коляске. Очень милый танец.
Беккер стоял возле чаши с пуншем. Губы его скривились, лицо было красным от злости.
– Шину влетит, если он не будет осторожен, – рассмеялся Грант, проследив за взглядом Ферн.
– Я больше волнуюсь за Риту, – призналась она. Ферн побаивалась Беккера.
– Да, наверно, ты права. Нужно быть тем еще психом, чтобы поднять руку на парня в коляске. Но даже если он сунется к нему, то огребет по полной. Ни один член борцовской команды не станет спокойно на это смотреть.
– Из-за мистера Шина?
– Да. И из-за Бейли. Он один из нас.
Ферн просияла, радуясь, что это чувство взаимно. Бейли любил каждого члена команды и считал себя вторым тренером, талисманом, главным статистом и всеведущим гуру по борьбе.
Следующим Ферн пригласил на танец Поли. Он был мил, немного задумчив, и Ферн понравилось танцевать с ним. Но, когда откуда ни возьмись появился Бинс и тоже предложил потанцевать, Ферн задумалась: не шутят ли над ней? Может, кто-то поспорил на нее? Вдруг следующим подойдет Эмброуз, а после они все попросят сфотографироваться с ними, чтобы потом было что вспомнить и покатываться со смеху. Как будто она часть циркового представления.
Но Эмброуз ее не пригласил. Он вообще никого не пригласил. Он возвышался над толпой. Волосы были собраны в прямой низкий хвост. Прическа подчеркивала выразительные черты его прекрасного лица: широко посаженные глаза, ровные брови и сильную челюсть. Поймав на себе взгляд Ферн, он нахмурился и отвернулся. Она не поняла, что сделала не так.
По дороге домой Бейли был молчалив. Он обмолвился, что устал, но Ферн знала: не все так просто.
– Ты в порядке?
Он вздохнул, и Ферн поймала его взгляд в зеркале заднего вида. Бейли не мог водить и никогда не сидел впереди. Обычно Ферн брала фургон Шинов, приспособленный для инвалидной коляски, когда они куда-нибудь уезжали. В нем отсутствовали задние сиденья. По рампе Бейли мог закатиться в машину. Там колеса фиксировались ремнями, чтобы коляска не опрокинулась во время движения. Бейли все это было не очень весело, но они с Ферн привыкли, а иногда к ним присоединялась Рита. Так Ферн не чувствовала себя просто шофером.
– Наверное, нет. Сегодня просто такой вечер, Ферни.
– Реальность слишком жестока?
– Слишком.
– Со мной тоже, – тихо ответила Ферн; эмоции, рвущиеся из груди, встали комом в горле.
Порой жизнь казалась особенно несправедливой, слишком уж грубой и попросту невыносимой.
– Ты вроде неплохо провела время. Тебя сразу несколько парней пригласили на танец…
– Это ты их попросил? – Она вдруг догадалась.
– Да… это я. Ты не злишься? – Бейли и без того казался огорченным, поэтому Ферн, вздохнув, тут же его простила.
– Нет, конечно. Было весело.
– Но Эмброуз не подошел.
– Не-а.
– Мне жаль, Ферн. – Бейли прекрасно знал о ее чувствах и помнил, в каком отчаянии она была, когда раскрылась правда о любовных записках.
– Как думаешь, может ли кто-нибудь вроде Эмброуза влюбиться в такую, как я? – Ферн поймала взгляд Бейли в зеркале, зная, что он ее поймет.
– Только если ему очень повезет.
– Ох, Бейли. – Ферн покачала головой, но была признательна за эти слова и за то, что он говорил всерьез.
Домой ехать не хотелось, и они начали кататься туда-сюда по Мейн-стрит. Свет фар старого синего фургона и одинокие силуэты его пассажиров отражались в темных витринах городских лавочек. Спустя какое-то время Ферн свернула с главной улицы и направила машину в сторону дома, внезапно почувствовав усталость и желание оказаться в своей уютной постели.
– С этим иногда сложно смириться, – вдруг выпалил Бейли.
Ферн ждала, когда он продолжит.
– Сложно смириться с тем, что тебя никогда не будут любить так, как ты того хочешь.
На секунду Ферн решила, что он рассуждает о ней и Эмброузе. Но потом поняла, что речь вовсе не о безответной любви… Не совсем о ней. Он говорил о своей болезни и Рите. О том, что никогда не сможет ей дать и о том, что она бы от него никогда не захотела. Ведь он болен – и никогда не поправится.
– Порой мне кажется, что я больше не в силах это выносить, – голос Бейли надломился, и он замолчал так же внезапно, как заговорил.
Глаза Ферн наполнились слезами, она смахнула их. Въехав в темный гараж Шинов, где над их головами тут же включился свет, она припарковала фургон, расстегнула ремень безопасности и повернулась на своем сидении так, чтобы видеть брата. Лицо Бейли в тени казалось изможденным, и Ферн стало страшно: она вспомнила, что когда-нибудь его не станет. И случится это скоро… Она потянулась и взяла его за руку.
– Бывают такие моменты, как сейчас, Бейли. Когда тебе кажется, что сил не осталось. А потом ты понимаешь: это не так. У тебя всегда есть силы. Ты очень сильный. Ты сделаешь глубокий вдох, проглотишь боль, потерпишь еще чуток, и в конце концов у тебя откроется второе дыхание. – Губы дрожали, глаза резало от слез – все это противоречило ее утешительным словам.
Бейли кивнул, но и в его глазах стояли слезы.
– Иногда нужно просто признать, что ты в дерьме. Понимаешь, Ферн?
Ферн кивнула, крепче сжимая его руку.
– Да. И это нормально.
– Нужно просто признать. Встретиться с дерьмом лицом к лицу, – голос Бейли становился жестче. – Смириться с ним, покрутиться в нем, слиться с ним воедино, – Бейли вздохнул.
Ему становилось лучше, когда он ругался. Порой крепкое словечко может стать отличным лекарством.
Ферн слабо улыбнулась.
– Слиться с дерьмом воедино?
– Да! Если так нужно.
– У меня дома есть мороженое «Рокки Роуд». Оно немного похоже на дерьмо. Как насчет того, чтобы слиться с ним воедино?
– Оно и правда похоже на какашку. С этими кусочками орехов… Я за.
– Фу, Бейли!
Бейли крякнул, а Ферн забралась назад, расстегнула ремни, удерживавшие коляску, и открыла раздвижную дверь.
– Бейли.
– Да?
– Я тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю, Ферн.
* * *
Той ночью, сняв сияющее платье, распустив замысловатую прическу и смыв макияж, Ферн перед зеркалом в своей спальне стала разглядывать себя нагую. Она немного вытянулась – почти метр шестьдесят, совсем неплохо. По-прежнему худая, но, по крайней мере, больше не выглядит на двенадцать.
Она улыбнулась, любуясь ровными белыми зубами, ради которых столько страдала. Волосы наконец оправились от летнего кошмара. Решив, что с короткой прической будет меньше проблем, она тогда попросила своего парикмахера Конни подстричь ее под мальчика. Но даже после стрижки волосы остались длинноватыми, и весь выпускной класс она ходила с прической, как у Энни из бродвейского шоу[16] – с кудряшками, торчащими в разные стороны, точно в парике из семидесятых. Теперь же они отросли до плеч, и Ферн собирала их в хвост. Она пообещала себе больше не стричься. Хотела отрастить волосы до самой талии, надеясь, что тогда кудри под тяжестью немного выпрямятся. Как у Николь Кидман в «Днях грома». Николь Кидман шли рыжие волосы, но она была высокой. Ферн вздохнула и натянула пижаму. Элмо таращился на нее с груди топа.
– Элмо любит тебя! – сказала она себе, изображая, как могла, писклявый голос игрушки.
Может, пришло время купить новую одежду, сменить стиль? Она явно казалась бы старше, если бы перестала носить пижамы с Элмо и купила бы джинсы по размеру и пару футболок, подчеркивающих грудь.
Неужели она по-прежнему некрасива? Или все настолько привыкли видеть в ней дурнушку, что их мнение уже не изменить? Под всеми она подразумевала парней из школы. И в первую очередь Эмброуза.
Ферн села за свой маленький стол и включила компьютер. Она писала новый роман, но с прежним сюжетом. Во всех ее историях принц влюблялся в простолюдинку, рок-звезда отдавал сердце фанатке, президента очаровывала простая школьная учительница, а миллиардер терял голову от продавщицы. Во всех прослеживалась общая тема, закономерность, и Ферн не задумывалась, почему так происходит. Обычно она всегда писала от первого лица, легко могла представить себя на месте главной героини, наделяла ее длинными ногами, шелковистыми волосами, пышной грудью и голубыми глазами. Сегодня ее взгляд невольно возвращался к зеркалу, к собственному бледному лицу, усыпанному веснушками…
Она долго таращилась на монитор. Думала о выпускном, о том, что Эмброуз не обратил на нее внимания. Об их с Бейли разговоре в машине – о том, что иногда нужно сдаться окружающему нас дерьму, пусть это и временная капитуляция. О вещах, которые она не понимала, и о том, что чувствовала по отношению к себе. И вдруг сами собой полились слова, рифмы, чувства, которыми она заполнила пустую страницу.
Если мы – создания Божьих рук,
Он смеялся, нас всех творя?
Над ушами, которым неведом звук,
Над глазами, что смотрят зря?
Над ногами, что сделать не могут шаг
И не смогут уже вовек?
Завиток кудрей – это чей-то знак?
Где тут Бог, а где человек?
Если он придумал меня такой,
Он обязан держать ответ.
Для чего был вылеплен облик мой —
Или смысла в нем вовсе нет?
Я – досадный сбой, череда помех;
На беду, зеркала не врут.
Если это кара за прежний грех,
Почему я не помню суд?
Неужели скульптор наш близорук,
Или эти догадки зря?
Если мы – создания Божьих рук,
Он смеялся, меня творя?..[17]
Ферн вздохнула и отправила документ на печать. Когда ее дешевенький принтер выплюнул листок со стихотворением, она повесила его на стену, закрепив канцелярской кнопкой. Потом забралась в кровать и попыталась выбросить из головы слова, которые продолжали настойчиво в ней вертеться. «Если мы – создания Божьих рук, если мы – создания Божьих рук…»
8. Веселиться до упаду
Эмброуз не любил алкоголь. Ему не нравилось ощущение тумана в голове, не нравилось совершать глупые поступки, позорить себя, отца и свой город. Мистер Шин запрещал команде пить во время сезона и не принимал никаких оправданий, если это все-таки случалось. Застав борца с бутылкой, он выгонял его из команды навсегда. Никто из ребят не стал бы рисковать своими спортивными достижениями ради выпивки. Для Эмброуза же такой вот «сезон» длился весь год. Он никогда не пил, постоянно тренировался, не забрасывал борьбу даже во время соревнований по футболу и легкой атлетике.
Но теперь тренировки закончились, закончилась и борьба. Для него все завершилось, и город забеспокоился: пятеро мальчиков уходили на войну. Новость быстро разлетелась, и, хотя ими гордились, хлопали по плечам, выражали признание за самоотверженность и желание служить родине, ужас все равно читался на лицах горожан.
Эллиот сник, когда Эмброуз рассказал ему об этом.
– Ты правда этого хочешь, сынок? – тихо спросил он. Когда Эмброуз кивнул, Эллиот потрепал его за щеку и сказал: – Я люблю тебя, Броузи, и поддержу во всем.
После этого разговора Эмброуз несколько раз видел, как отец стоит на коленях и молится в слезах. Он подозревал, что Эллиот заключил не одну сделку с Богом.
Тренер Сандерс в Пенн-Стейт тоже поддержал Эмброуза. «Бог, страна, семья, борьба», – сказал он, добавив: если Эмброуз почувствовал, что его призвание – служить родине, этим он и должен заняться.
После вручения аттестатов мистер Хилди, учитель математики, позвал его поговорить наедине. Он сам прошел войну во Вьетнаме, Эмброуз его уважал. Еще его восхищало, как он преподносил себя и как он вел уроки.
– Слышал, ты записался добровольцем в армию. Ты ведь понимаешь, что тебя призовут? А потом отправят в горячую точку быстрее, чем ты успеешь сказать «Саддам Хусейн»[18]. Ты это понимаешь? – спросил мистер Хилди, скрестив руки на груди и вопросительно приподняв густые седые брови.
– Понимаю.
– Зачем тебе это?
– А вам было зачем?
– Меня призвали, – не колеблясь ответил мистер Хилди.
– Значит, будь у вас выбор, вы бы отказались?
– Нет. Но и сам не пошел бы. Я согласен сразиться вновь за то, за что сражался тогда. Я бы снова пошел в бой за семью, за чертову свободу слова, за парней, которые воевали со мной бок о бок. За них – в первую очередь. Ты воюешь за тех, кто воюет рядом с тобой. В пылу битвы ты думаешь только о них.
Эмброуз кивнул так, словно все понял.
– Но вот что я тебе скажу: истинные счастливцы – те, кто не возвращается. Слышишь?
Эмброуз снова кивнул, на этот раз пораженный до глубины души. Не сказав больше ни слова, мистер Хилди оставил его. Эмброуз впервые за долгое время засомневался. Возможно, сейчас он совершал огромную ошибку. Но, злясь на самого себя и беспокоясь, он все же принял решение. И не отступится.
США вели войну в Афганистане[19]. Потом они пойдут в Ирак, все это знали. Полевые тренировки назначили на сентябрь, а Эмброузу хотелось, чтобы они начались уже завтра. Но придется подождать.
Лето превратилось в ад. Бинс, похоже, решил спиться, а Джесси проводил с друзьями не больше времени, чем женатый человек. Грант работал на ферме, Поли постоянно писал песни об уходе из дома, доводя ими себя до слез. Эмброуз проводил все свободное время в пекарне или качалке.
Когда до отправления в Кэмп-Силл в Оклахоме осталось два дня, вся молодежь округа собралась на озере, чтобы отметить это событие. Берег был украшен воздушными шарами, повсюду стояли пикапы с открытыми кузовами, рядом с ними ящики с пивом, содовой. Кто-то плавал, кто-то танцевал у воды, но большинство ребят просто разговаривали и смеялись, собравшись вокруг большого костра. Они делились воспоминаниями и старались провести свой последний школьный летний вечер так, чтобы запомнить его на долгие годы.
Бейли Шин тоже был здесь. Джесси и Эмброуз отнесли его на коляске к озеру. Ферн стояла рядом. Но в этот раз на ней не было очков, а непослушные волосы она собрала в косу, оставив пару волнистых прядей у лица. Она все еще не могла сравниться по красоте с Ритой, но стала довольно милой – Эмброуз не мог этого не признать. Весь вечер, как он ни старался себя сдерживать, его взгляд то и дело возвращался к ее цветастому платью и шлепанцам. Он не понимал, что в ней так притягивало его. Эмброуз мог соблазнить любую из своих знакомых, и каждая была бы не против устроить ему «особые» проводы, но Янга никогда не прельщали такие отношения, даже сейчас. И он продолжил искоса поглядывать на Ферн.
В этот вечер Эмброуз выпил больше, чем следовало. Несколько парней из его команды затащили его в озеро, и, плескаясь в нем, он упустил момент, когда Ферн исчезла. Он в самый последний миг заметил, как старый темно-синий фургон Шинов, шурша гравием, выезжает с парковки, и внезапно почувствовал сожаление. Промокший, злой, немного пьяный, он был далек от того, чтобы наслаждаться вечеринкой, просто стоял у огня. Может, симпатия к Ферн проснулась в нем из-за того, что он просто цеплялся за старую жизнь, в то время как на него надвигалось пугающее будущее?
Он ждал, пока подсохнут майка и джинсы, не особо вникая в чужие разговоры. Пламя напоминало волосы Ферн. Он выругался вслух, так что Бинс даже прекратил объяснять правила новой игры. Эмброуз резко встал, опрокинув легкий садовый стул, и отошел от костра, зная, что он сам не свой и ему лучше уйти. Вот идиот. Он палец о палец не ударил за все лето. И вот теперь, в последнюю ночь, обнаружил, что ему, возможно, нравится девушка, которая полгода назад призналась в своих чувствах.
Эмброуз припарковался на вершине холма, машины, стоявшие рядом, были пусты. Отлично, можно тихо ускользнуть. Он чувствовал себя паршиво, да и джинсы все еще были мокрыми, майка липла к телу. Вечеринка забрала все силы. Он начал подниматься на холм, но тут же остановился: Ферн шла по тропинке в сторону озера. Она улыбнулась, поравнявшись с ним, и накрутила на палец прядку волос, вившуюся вдоль шеи.
– Бейли забыл бейсболку. Я вернулась за ней. Хотела попрощаться. Мне удалось поговорить с Поли и Грантом, а с тобой нет. Надеюсь, ты не против, если я буду иногда писать. Я бы хотела, чтобы мне писали, если бы я ушла в армию… чего, конечно же, никогда не произойдет, но ты, наверное, понял, что я имею в виду. – Она нервничала все сильнее, и Эмброуз вдруг осознал, что не сказал еще ни слова.
Он просто смотрел на нее не отрываясь.
– Да, конечно. Мне будет приятно, – поспешно ответил он, взъерошив свои длинные влажные волосы. Завтра отец их сбреет – незачем ждать понедельника. Он не носил короткие волосы с тех самых пор, как Бейли Шин сравнил его с Гераклом.
– Ты промок, – улыбнулась она. – Наверное, тебе лучше вернуться к костру.
– Хочешь – останемся, немного поболтаем? – спросил Эмброуз. Его улыбка была непринужденной, но сердце билось так сильно, словно Ферн была первой девчонкой, с которой он решился заговорить. Он пожалел, что не выпил еще пару бутылок пива, чтобы не чувствовать напряжения.
– Ты пьян? – Ферн прищурилась, пытаясь прочесть его мысли.
Эмброуза охватила досада: неужели она думает, что трезвым он бы ни за что с ней не заговорил?
– Эй, Эмброуз! Ферн! Идите сюда! Нам нужно еще пару человек для игры, – позвал их Бинс, стоявший у костра.
Ферн с радостью откликнулась на приглашение и пошла к ребятам. Бинс вел себя не очень приветливо по отношению к ней все эти годы. Обычно он вообще не обращал внимания на дурнушек. Эмброуз пошел следом, но чуть медленнее. Он не любил глупые игры, особенно если их затевал Бинс.
Игра оказалась вовсе не новой. Это была версия старой доброй бутылочки, которую парни лет с тринадцати использовали в качестве предлога поцеловать девчонку. Эмброуз догадался: Ферн не знала, как в нее играть. Она сидела с широко распахнутыми глазами, крепко сжав руки. Она не ходила на вечеринки – ее никто не звал. Будучи дочерью пастора, она, скорее всего, никогда не делала и половины тех вещей, которыми увлекались остальные вокруг нее. Эмброуз положил голову на руки, надеясь, что Бинс не выкинет чего-нибудь, что опозорит Ферн или вынудит его выбить из приятеля все дерьмо. Он не хотел усложнять отношения перед отправкой на базу.
Когда бутылочка указала на Ферн, Эмброуз затаил дыхание. Бинс прошептал что-то на ухо девушке, сидевшей рядом, – той, что крутанула бутылку. Эмброуз посмотрел на Бинса с ненавистью.
– Правда или действие, Ферн? – спросил тот.
Казалось, Ферн в равной степени страшилась и того и другого, и не зря. Она прикусила губу под пристальными взглядами двенадцати человек, ожидавших, что она выберет.
– Правда! – выпалила она.
Эмброуз расслабился. Правда легче. К тому же всегда можно солгать.
Бинс снова что-то прошептал, и девушка хихикнула.
– Писала ли ты в выпускном классе любовные записки Эмброузу, притворяясь Ритой?
Эмброузу стало не по себе, а Ферн, ахнув, посмотрела на него. В бледном свете костра ее глаза казались черными на мраморном лице.
– Пора домой, Ферн. – Эмброуз встал. – С нас хватит. Увидимся через полгода, неудачники. Не скучайте сильно. – Он отвернулся и, сжав руку Ферн, потянул ее за собой. Не оборачиваясь, поднял левую руку и показал другу средний палец.
За их спинами послышался смех. Ничего, рано или поздно Бинс свое получит – Эмброуз был в этом уверен.
Когда деревья скрыли их от глаз компании, Ферн выдернула руку и побежала.
– Ферн! Подожди.
Но она не останавливалась. Почему? Он догнал ее, когда она уже открывала дверь фургона.
– Ферн!
Он поймал ее руку, но она вырвалась. Тотчас схватив ее за обе, Эмброуз резко прижал Ферн к себе, заставляя посмотреть ему в глаза. Ее плечи тряслись, она плакала. Она убежала так быстро, чтобы он не видел ее слез.
– Ферн, – беспомощно выдохнул он.
– Отпусти меня! Поверить не могу, что ты рассказал им. Какая же я глупая!
– Я рассказал ему в тот вечер, когда он видел нас в коридоре. Не надо было. Я дурак.
– Не важно. Школа закончилась. Ты уезжаешь. Бинс тоже. Мне плевать, увижу ли я вас снова.
Ферн смахнула слезы, катившиеся по лицу. Эмброуз отступил на шаг, пораженный ее внезапной резкостью и холодностью взгляда. Это испугало его так сильно, что он обхватил ее лицо обеими руками и, страстно целуя, прижал к двери старого фургона. Она была из тех девушек, кто не стеснялся приехать на вечеринку в развалюхе. Из тех, кто радовался, как ребенок, когда ее приглашали поиграть в глупую игру. Она вернулась, чтобы попрощаться с ним, с парнем, который ее не замечал. Как же ему теперь хотелось – больше всего на свете – все изменить! Он хотел быть мягче, хотел дать ей понять, что ему жаль. Она застыла в его руках, не в силах поверить в происходящее. Поверить, что после того, как он разбил ее сердце, у него хватило совести украсть у нее поцелуй.
– Мне так жаль, Ферн, – прошептал Эмброуз, все еще обнимая ее. – Прости меня.
Эти слова вдруг растопили лед, который не смог растопить поцелуй: Эмброуз почувствовал, как она вздохнула. Ферн обняла его за плечи и приоткрыла губы. Он целовал ее осторожно, боясь разрушить хрупкий второй шанс. Нежно коснувшись ее языка своим, он позволил ей изучить его. Еще никогда он не был так деликатен, не старался сделать все правильно. Когда она отстранилась, он отпустил ее. Ее глаза были закрыты, на щеках застыли слезы, губы опухли оттого, что он впился в них слишком яростно в порыве загладить свою вину.
Когда она открыла глаза, они излучали только боль и непонимание. Сжав зубы, Ферн отвернулась, затем, не сказав ни слова, села в фургон и уехала.
