Эми Хармон
Меняя лица
Бейли педантично вел дневники с тех самых пор, как научился писать. Они занимали отдельную полку в книжном шкафу в его спальне. Соседствуя с биографиями других людей, они освещали события его жизни, скрывали мечты и мысли. Однако, несмотря на страсть фиксировать историю, Бейли был, пожалуй, единственным, кто воспринял случившееся философски. Он проявлял ничуть не больше страха, чем обычно. Он все так же был увлечен любимыми занятиями и по-прежнему дразнил Ферн. А когда она обессилела от репортажей о последствиях теракта, он разговорами уводил ее от эмоционального края, на котором, казалось, балансировали все их знакомые.
Ферн часто плакала, боялась, переживала. И не она одна. Возмущение и скорбь переполняли всех. Смерть обрела лицо, и в старшеклассниках Ханна-Лейк страх смешивался с негодованием: это был их выпускной год! Это должно было стать лучшим временем в их жизни! Они не хотели бояться.
– Почему жизнь не похожа на мои книги? – жаловалась Ферн, пытаясь уместить на своих хрупких плечах два рюкзака – свой и Бейли, когда они вышли из школы. – Там главные герои никогда не умирают. Если бы они умерли, то история была бы безнадежно испорчена или вовсе оборвалась бы.
– Каждый человек для кого-то главный герой, – стал рассуждать Бейли, прокладывая себе дорогу к ближайшему выходу сквозь переполненный коридор; был ноябрьский вечер. – В жизни нет второстепенных персонажей. Представь, каково было Эмброузу смотреть новости в классе мистера Хилди? Для нас его мама, может, и не самый важный персонаж в истории, но не для него.
Ферн покачала головой, погружаясь в тяжелые воспоминания. Никто из них и представить себе не мог до поры, насколько сильно тот день повлиял на Эмброуза. Он вел себя так сдержанно и спокойно, набирая мамин номер. Никто и предположить не мог. Мистер Шин нашел его в спортзале спустя пять часов после того, как рухнули башни. Остальные уже давным-давно разошлись по домам.
* * *
– Я не могу дозвониться до нее, – прошептал Эмброуз. Казалось, если он повысит голос, то потеряет самообладание. – Что мне делать? Она работала в Северной башне. Башни больше нет. Что, если и ее больше нет?
– Твой отец, должно быть, волнуется. Ты говорил с ним?
– Нет. Он, наверное, тоже места себе не находит. Делает вид, что больше не любит ее. Но это не так. Я не хочу говорить с ним, пока не узнаю, что с ней все в порядке.
Мистер Шин присел (рядом с Эмброузом он казался коротышкой) и приобнял его, готовый просидеть здесь с ним столько, сколько нужно. Тренер завел разговор на отвлеченные темы: о предстоящем сезоне, о соперниках в весовой категории Эмброуза, о сильных сторонах команд в их округе. Они обсуждали что-то незначительное, вроде стратегий других ребят из их команды, и время шло быстрее. Эмброуз отлично держал себя в руках. Неожиданно громко зазвонил телефон, заставив и его, и мистера Шина вздрогнуть и зашарить по карманам.
– Сынок? – голос из трубки звучал достаточно громко, и тренер все слышал, его сердце сжалось от страха. – С ней все в порядке, Броузи. Все хорошо. Она едет к нам.
Эмброуз попытался что-то сказать, поблагодарить отца за хорошую новость, но не смог. Встав, он передал трубку тренеру. Сделав всего пару шагов, снова сел. Майк Шин сказал Эллиоту, что они уже собирались домой, положил трубку и обнял за плечи своего звездного борца. Эмброуз не плакал, но его трясло, словно в лихорадке или каком-то приступе, и Майк всерьез забеспокоился, что этот стресс отразится на его здоровье. Когда Эмброуза отпустило, они с тренером покинули комнату, выключив свет и оставив за дверью трагические события мучительного дня.
* * *
– Мой отец переживает за Эмброуза, – признался Бейли. – Говорит, что он изменился, потерял концентрацию. Я тоже заметил, что, хоть он и выкладывается на тренировках как прежде, с ним что-то не так.
– Сезон ведь только начался, – попробовала защитить Эмброуза Ферн, хоть в этом и не было необходимости: у Эмброуза Янга не было более преданного фаната, чем Бейли Шин.
– С одиннадцатого сентября прошло уже два месяца, Ферн. А он все никак не оправится.
Ферн посмотрела на серое небо, тяжело нависшее над их головами, неспокойное в преддверии обещанной грозы. Облака сбивались в плотные тучи, ветер усиливался. Ждать осталось недолго.
– Как и все мы, Бейли. И я не думаю, что когда-либо оправимся.
3. Работать под прикрытием
Дорогой Эмброуз!
Ты чертовски сексуальный и отлично борешься.
Ты мне о-о-очень нравишься.
Хотела спросить, может, потусим как-нибудь вместе?
Целую, Рита
Ферн по-детски сморщила нос и взглянула на Риту: лицо подруги сияло надеждой. Конечно, Ферн была не единственной, кому нравился Эмброуз. Вероятно, из-за его постоянных тренировок, разъездов и соревнований у него было не так уж много девушек. Но эта неуловимость делала Эмброуза еще более завидной добычей, и Рита решила попытать счастья. Она показала Ферн записку – розовый лист бумаги с кучей сердечек, обильно надушенный парфюмом.
– М-м-м… да, сойдет. Но тебе не хочется написать что-то более оригинальное?
Рита растерянно пожала плечами:
– Я просто хочу ему понравиться.
– Но ты ведь написала ему записку, потому что хочешь, чтобы он обратил на тебя внимание?
Рита кивнула. Ферн снова посмотрела на ангельское личико подруги, длинные светлые локоны, ниспадавшие по хрупким плечам и идеальной формы груди – и почувствовала досаду. Она была уверена, что Эмброуз давно приметил Риту.
– Какая же она хорошенькая!
До Ферн доносился с кухни мамин голос. Она разговаривала с тетей Энджи, которая сидела на стуле и смотрела в окошко на Бейли и Риту – те качались на качелях на заднем дворе. Ферн собиралась в туалет, но вместо входной двери зашла через гараж, чтобы проверить черепаху, которую они с Бейли поймали сегодня у ручья. Та сидела в коробке, заполненной листьями, и не двигалась, и Ферн задумалась, может, напрасно они забрали ее.
– Она будто ненастоящая. – Мама Ферн встряхнула головой, ее слова отвлекли Ферн от раздумий о черепахе. – Эти пронзительные голубые глаза, кукольное личико…
– А волосы! Светлые от корней до самых кончиков. Мне кажется, я никогда таких не видела, – восхищалась Энджи. – И при этом она довольно смуглая. Редкое сочетание – белокурые волосы и золотистая кожа.
Ферн было неловко стоять в прихожей, прислушиваясь к разговору двух женщин о Рите, ведь обе они были уверены, что она до сих пор на заднем дворе. Рита переехала в Ханна-Лейк с мамой тем самым летом, и Рейчел, как жена пастора, сочла своим долгом проявить гостеприимство. Она звала их на обеды и приглашала Риту играть со своей дочерью. Ферн нравилась эта милая веселая девочка, которая охотно участвовала во всех затеях Ферн. Сама она редко придумывала что-нибудь интересное, но фантазии Ферн хватало на двоих.
– Кажется, Бейли очарован, – рассмеялась Энджи. – Глядит на нее не отрываясь. Забавно, что детей красота пленит не меньше, чем взрослых. Того и гляди начнет демонстрировать свои приемчики, а мне придется чем-нибудь его отвлекать. Храни его Господь. Он снова умолял Майка записать его в борцовскую секцию. Каждый год одно и то же. Он просит, плачет, а мы пытаемся объяснить, почему нельзя.
Повисло молчание. Энджи погрузилась в свои мысли, Рейчел готовила сэндвичи для детей, гадая, как отвлечь ее от печальных раздумий о Бейли.
– Ферн, кажется, нравится Рита? – Вздохнув, Энджи сменила тему, по-прежнему не спуская глаз с сына, который раскачивался туда-сюда, без остановки рассказывая что-то милой белокурой девочке. – Хорошо, что она нашла себе подругу, а то она все время играет только с Бейли.
Настала очередь Рейчел вздыхать.
– Бедняжка Ферн.
Ферн уже готова была пойти, куда собиралась, но резко остановилась. Бедняжка Ферн? Она вздрогнула от мысли, что тоже больна, как Бейли, просто мама скрывает это от нее.
– Ей повезло с внешностью куда меньше, чем Рите. Зубы придется исправлять, но пока у нее еще слишком много молочных. Может, когда они полностью сменятся, прикус исправится. А так, боюсь, лет до двадцати пяти ей придется носить брекеты. – Рейчел усмехнулась. – Я порой думаю, не начнет ли она завидовать Рите. Но пока они, кажется, не придают значение разнице во внешности.
– Наша милая, забавная Ферн… – В голосе Энджи слышалась улыбка. – Не найти ребенка чудеснее. Я каждый день благодарю Бога за нее. Настоящее благословение для Бейли. Господь недаром послал их друг другу, Рейчел. Безгранична его милость.
Но Ферн, остолбенев, не услышала последних слов. Она не задумалась о том, что значит быть благословением для кого-то. Она некрасива. Мысль отдавалась в ушах, словно в голове гремели кастрюлями. Она некрасива. Милая, забавная Ферн. Бедняжка Ферн.
– Ферн! – позвала Рита, поводив ладонью перед ее лицом. – Эй? Ты тут? Что мне ему написать?
Ферн отогнала старое воспоминание. Забавно, как прочно некоторые события застревают в памяти.
– А если что-нибудь вроде: «Даже если тебя нет рядом, я вижу только тебя. И думаю только о тебе. Твое сердце так же прекрасно, как и лицо? Твой внутренний мир так же завораживает, как игра мускулов под кожей? Думаешь ли ты обо мне?» – Ферн замолчала и посмотрела на Риту.
Та широко распахнула глаза:
– Здорово! Ты писала так в одном из своих любовных романов?
Рита была одной из немногих, кто знал, что Ферн писала любовные истории и мечтала когда-нибудь их опубликовать.
– Не знаю. Может быть, – смутилась Ферн.
– Вот! Пиши. – Рита, просияв, достала бумагу и карандаш.
Ферн попыталась вспомнить свои слова, но на этот раз выходило даже лучше. Рита хихикала и пританцовывала в предвкушении, пока подруга писала любовное послание. Когда заветный листок оказался у нее в руках, она достала из сумки духи и, побрызгав его, просунула в шкафчик Эмброуза.
Эмброуз ответил не сразу – через пару дней, когда Рита обнаружила наконец в шкафчике конверт. Она вскрыла его дрожащими руками и принялась читать про себя, хмурясь и сжимая руку Ферн все сильнее, словно это было сообщение о выигрыше в лотерею.
– Ферн! Только послушай!
Она идет во всей красе —
Светла, как ночь ее страны.
Вся глубь небес и звезды все
В ее очах заключены…[5]
Ферн удивленно подняла брови, так что они скрылись под слишком длинной челкой.
– Он пишет почти так же хорошо, как ты, Ферн!
– Лучше, – сухо ответила подруга, сдувая со лба непослушный локон. – Тот парень, который написал это, гораздо талантливее меня.
– И подпись: «Э.», – прошептала Рита. – Он посвятил мне стихи! Поверить не могу!
– М-м-м… Рита, это лорд Байрон. Очень известное стихотворение.
Рита заметно расстроилась, и Ферн поспешила утешить ее:
– Но это ведь потрясающе, что Эмброуз цитирует Байрона… в послании… к тебе… – Это действительно потрясло Ферн. Она понимала, что немногие восемнадцатилетние парни станут писать девушкам стихи, пусть и чужие.
– Мы должны ему ответить! Может, тоже кого-нибудь процитировать?
– Может быть. – Ферн размышляла, склонив голову набок.
– Или я могу сочинить что-нибудь сама. – Рита задумалась на пару мгновений, а потом просияла и открыла было рот, но Ферн опередила ее:
– Только не начинай с «розы красные, фиалки синие»![6]
– Черт. – Рита выпятила нижнюю губу. – Я не собиралась ничего говорить про фиалки! Я хотела сказать: «Розы красные и иногда розовые. Думаю, целоваться с тобой очень здорово».
Ферн рассмеялась и отмахнулась.
– Не стоит отправлять ему такое после «Она идет во всей красе…».
– Сейчас будет звонок. – Рита захлопнула шкафчик. – Напишешь что-нибудь за меня, Ферн? Пожа-а-алуйста! Ты ведь знаешь, что сама я не придумаю ничего путного! – Рита видела, что Ферн сомневается, и умоляла ее до тех пор, пока та не сдалась. Так Ферн Тейлор начала писать любовные записки Эмброузу Янгу.
1994
– Чем занимаешься? – спросила Ферн, плюхаясь на кровать Бейли и окидывая взглядом его комнату.
Давненько она не заходила сюда. Обычно они играли во дворе или гостиной. Стены его комнаты были увешаны борцовской атрибутикой, в основном команды Пенн-Стейт[7]. С ними перемежались фотографии его любимых атлетов, семейные снимки и полки с детскими книгами на самые разные темы, начиная с истории, спорта и заканчивая мифами Древней Греции и Рима.
– Составляю список, – ответил Бейли, не поднимая глаз.
– Что за список?
– Всего того, что я хочу успеть.
– И что ты уже написал?
– Не скажу.
– Почему?
– Потому что это личное, – сказал Бейли без тени раздражения.
– Ну и ладно. Может, я тоже составлю список и не скажу тебе, что в нем?
– Давай, – рассмеялся Бейли. – Но я, скорее всего, угадаю все, что ты напишешь.
Ферн схватила со стола Бейли листок бумаги и нашла ручку с эмблемой Пенн-Стейт в банке с мелочью, камушками и прочими безделушками, стоявшей на прикроватной тумбе. Она написала «СПИСОК» и уставилась на заголовок.
– Может, прочтешь мне хоть один пункт из своего списка? – робко попросила она через несколько минут, так ничего и не придумав.
Бейли вздохнул так, словно был взрослым, которого отвлекли от дела, а не десятилетним мальчишкой.
– Хорошо. Но кое-что из этого списка у меня не получится сделать прямо сейчас. Может, когда я стану старше… Но я очень хочу это сделать. И сделаю! – решительно сказал он.
– Ладно. Назови уже хоть что-нибудь, – взмолилась Ферн.
Ей не удалось ничего придумать, несмотря на прекрасное воображение. Возможно, потому что она каждый день отправлялась в приключения с персонажами книг, которые читала, и собственных историй.
– Я хочу стать героем. – Бейли посмотрел на Ферн так серьезно, будто раскрыл ей страшный секрет. – Пока не знаю, каким именно. Но хочу быть похожим на Геракла или Брюса Баумгартнера[8].
Ферн знала, кто такой Геракл. И кто такой Брюс Баумгартнер тоже – благодаря Бейли. Это один из самых любимых его борцов, лучший в тяжелом весе, по его словам. Она с сомнением посмотрела на своего кузена, но вслух ничего не сказала. Геракл был мифическим героем, а таким большим и сильным, как Брюс Баумгартнер, Бейли никогда не стать.
– А если я не стану героем, то хотел бы просто кого-нибудь спасти, – продолжил Бейли, не подозревая, что Ферн совсем не верит в него. – Тогда мою фотографию напечатали бы в газете, и все бы знали, кто я такой.
– Я бы не хотела, чтобы все знали, кто я, – немного подумав, сказала Ферн. – Я хочу стать известной писательницей, но, наверное, возьму себе псевдоним. Это такое имя, которое ты придумываешь, чтобы люди не узнали, кто ты на самом деле, – пояснила она на случай, если Бейли был не в курсе.
– Чтобы сохранить свое имя в секрете, как Супермен… – прошептал он так, будто вариант Ферн показался ему гораздо круче.
– И никто никогда не узнает, что это я, – тихо добавила Ферн.
Это не были обычные любовные послания. Но они были именно любовными, потому что Ферн вкладывала в них всю душу, и Эмброуз, как ей казалось, тоже. Он отвечал честно и откровенно, чем вызвал у Ферн искреннее удивление. Она не писала о том, что Рите и ей в нем нравилось: черты лица, волосы, сила и всевозможные таланты. Она могла бы, но ей хотелось больше узнать о его сущности. Поэтому она осторожно подбирала слова, задавая вопросы, чтобы постепенно пробраться к его сокровенным мыслям. Она понимала, что за игру затеяла, но ничего не могла с собой поделать.
Все началось с простого: кислое или сладкое, зима или осень, пицца или тако. Но потом они перешли к более личному, глубокому, скрытому. Переписка стала напоминать раздевание. Сначала куртки, пиджаки, серьги, бейсбольная кепка. И вот уже пуговицы расстегнуты, собачки на молниях поползли вниз, и вся одежда упала. Сердце Ферн трепетало, ее дыхание учащалось всякий раз, когда они преодолевали новый барьер, когда очередной покров был сорван.
Потерянный или одинокий? Эмброуз выбрал «одинокий», и Ферн ответила: «Я лучше буду потеряна с тобой, чем одинока без тебя, поэтому я выберу потерянный, но с оговоркой». Эмброуз: «Никаких оговорок». Ферн: «Все равно потерянный, потому что одиночество звучит как нечто постоянное, необратимое, а потерю всегда можно отыскать».
Фонари или светофоры? Ферн: «В свете фонарей я чувствую себя защищенной». Эмброуз: «Светофоры меня напрягают».
Никто или нигде? Ферн: «Я лучше буду никем дома, чем кем-то где-либо еще». Эмброуз: «Я выберу “нигде”. Оставаться никем, когда все хотят видеть тебя кем-то, неохота». Ферн: «Откуда тебе знать? Разве ты когда-нибудь был никем?» Эмброуз: «Чтобы стать никем в глазах других, достаточно однажды ошибиться».
Ум или красота? Эмброуз написал «ум», но тут же добавил, что она (Рита) очень красивая. Ферн выбрала красоту, но приписала, что Эмброуз умен.
До или после? Ферн: «До. Ожидание, как правило, лучше, чем результат». Эмброуз: «После. Если все сделать правильно, результат всегда лучше мечтаний о нем». Ферн не знала, прав ли он, и не стала спорить.
Любовные песни или стихи? Эмброуз: «Песни. Ты получаешь два в одном – поэзию и музыку. И под стихи не потанцуешь». Ниже он привел названия своих любимых баллад. Это был внушительный список, и у Ферн ушел целый вечер на то, чтобы скачать их и составить из них коллекцию на CD. Она же выбрала стихи и отправила ему несколько своих творений. Рискованно, глупо, но Ферн раскрыла себя полностью к этому моменту игры и все же продолжила играть.
Наклейки или цветные карандаши? Свечи или лампочки? Церковь или школа? Колокольчики или свистки? Старое или новое? Вопросы не прекращались, ответы прилетали мгновенно. Ферн медленно, с упоением читала новые письма в кабинке женского туалета, а после весь день сочиняла ответ. Она требовала, чтобы Рита читала все послания, и с каждым разом та смущалась все сильнее – как от того, что писал Эмброуз, так и от ответов Ферн. Однажды она возмутилась:
– О чем вы вообще разговариваете? Можешь просто написать, что у него крутой пресс? У него офигенный пресс, Ферн.
Вскоре Рита стала отдавать Ферн записки, равнодушно пожимая плечами, и доставлять ответы Эмброузу, не проявляя ни малейшего интереса. Ферн старалась не думать о прессе Эмброуза и о том, что Рита могла быть с ним знакома. Спустя три недели с того дня, когда было отправлено первое любовное письмо, Ферн шла как-то на перемене к своему шкафчику – забрать домашнее задание. Повернув за угол, она увидела Риту, прижатую к этому самому шкафчику. Та обнимала Эмброуза за шею, а он целовал ее так, будто они только что открыли у себя существование губ… и языка.
Ферн ахнула и повернула назад. Ее чуть не вырвало. Она с трудом проглотила комок в горле. Нет, дело не в желудке. Болело сердце. И винить в случившемся она могла только себя. Это ее записки заставили Эмброуза полюбить Риту еще сильнее, и все ее сокровенные признания станут теперь предметом для насмешек.
4. Познакомиться с Гераклом
Чуть больше чем через месяц их уловка была раскрыта. Рита начала странно себя вести. Когда Ферн протянула ей очередную составленную с любовью записку для Эмброуза, та не подняла на подругу глаз. Рита с ужасом уставилась на аккуратно сложенную бумажку и даже не попыталась забрать ее.
– М-м-м… вообще-то мне это больше не нужно, Ферн. Мы расстались. Окончательно.
– Расстались? – ошеломленно переспросила Ферн. – Что случилось? Ты… в порядке?
– Да. В полном. Он стал каким-то странным.
– Странным? О чем ты? – Ферн была готова расплакаться, как будто это ее бросили. Она попыталась говорить более ровным голосом.
Но Рита все-таки почувствовала ее беспокойство и, вскинув брови, так что они скрылись под челкой, заверила:
– Ферн, серьезно, все хорошо. Он был скучным. Горячим, но скучным.
– Так скучным или странным? Обычно странные парни как раз не скучные, Рита. – Ферн была растеряна и даже немного зла на Риту за то, что она позволила Эмброузу уйти от них.
Рита вздохнула и пожала плечами, на этот раз взглянув на Ферн с извиняющимся видом.
– Он понял, что не я пишу эти записки. И правда не было похоже, что они от меня. – Теперь она смотрела на подругу с укоризной. – Я не такая умная, как ты, Ферн.
– Ты сказала ему, что это была я? – встревоженно пискнула Ферн.
– Ну… – Рита замялась и снова отвела взгляд.
– О боже! Ты сказала.
Ферн едва не лишилась сознания прямо посреди толчеи коридора. Она прижалась лбом к холодной металлической дверце шкафчика и велела себе успокоиться.
– Он никак не отставал, Ферн. Он был так зол! Просто в ярости!
– Расскажи мне все. Как он отреагировал, когда ты сказала, что это была я? – Ферн почувствовала подступающую тошноту.
– Он, кажется, немного удивился. – Рита закусила губу и смущенно покрутила кольцо на пальце; Ферн догадалась: «удивился» – это еще мягко сказано! – Прости, Ферн. Он хотел, чтобы я вернула ему все, что он писал тебе. То есть мне. Не важно. Но писем у меня нет. Я отдавала их тебе.
– Ты и в этом призналась? – простонала Ферн, в ужасе прикрывая рот рукой.
– Э-э-э… да. – Рита начала дрожать, на красивом лице явственно читалось страдание. Разрыв с Эмброузом, вероятно, расстроил ее сильнее, чем она хотела признавать. – Я не знала, что делать.
Ферн бегом пустилась в туалет, где закрылась в кабинке, положила рюкзак на колени и уткнулась в него лицом. Зажмурившись, она прогнала накатившие слезы и прокляла себя за то, что влезла в эту историю. Ей восемнадцать! В таком возрасте не прячутся в туалете. Но она не могла сейчас пойти на математику. Ведь там будет Эмброуз! Вряд ли ей удастся оставаться невидимкой, как прежде.
Хуже всего то, что каждое слово в записке было правдой. Она лишь немного солгала, потому писала от лица Риты – девушки, способной покорить мужчину фигурой и улыбкой, подкрепив этот образ интеллектом. Ложь была только в этом. На самом деле она была щуплой и невзрачной. Уродиной. Эмброуз, должно быть, почувствовал себя глупцом, вспоминая, какие слова ей посвящал. Они были адресованы красотке. Не Ферн.
* * *
Ферн ждала недалеко от дверей, ведущих в спортзал. Она сложила все записки Эмброуза в большой конверт. Бейли предложил помощь. Он все это время знал об афере, затеянной Ферн и Ритой, и сказал, что сможет незаметно отдать записки Эмброузу по окончании тренировки. Бейли, почетный член команды, вел статистику, помогал тренеру и каждый день посещал тренировки. Его трудно было назвать незаметным, а Ферн не хотелось усугублять ситуацию и смущать Эмброуза перед товарищами по команде. Поэтому она ждала, когда ребят отпустят, прячась в прилегающем коридоре и наблюдая за дверью в спортзал.
Один за другим мальчишки выходили с борцовками, переброшенными на шнурках через плечо, в разной степени одетости – полуобнаженные, без рубашек. Они не обращали внимания на Ферн, и впервые в жизни она этому обрадовалась. Но потом в коридор вышел Эмброуз. Очевидно, он только что принял душ – его влажные волосы блестели. К счастью, рядом с ним шли Пол Кимбэлл и Грант Нильсон. Поли всегда был дружелюбен с Ферн, а с Грантом они вместе посещали некоторые уроки. Он был чуть бóльшим занудой, чем его друзья, и не стал бы поднимать шум из-за того, что Ферн приспичило поговорить с Эмброузом.
Эмброуз застыл, увидев ее. Улыбавшийся секунду назад, он тотчас поджал губы. Друзья притормозили вместе с ним, в растерянности оглядываясь по сторонам. Им даже не пришло в голову, что причина остановки в Ферн.
– Эмброуз? Можно тебя на минутку? – спросила Ферн так тихо, что сама себя едва услышала. Она молилась, чтобы ей не пришлось повторять вопрос.
Эмброуз слегка повел подбородком, и ребята, уловив намек и с любопытством взглянув на Ферн, двинулись дальше без него.
– Меня тогда Грант подбросит, Броузи! – бросил Поли. – До завтра!
Эмброуз помахал им на прощание. Он смотрел куда-то мимо Ферн, словно хотел поскорее от нее отделаться. Почему этот разговор состоялся не неделей позже, сетовала она? В понедельник ей снимут брекеты, которые она носила три долгих года. Она уложила бы волосы, надела бы контактные линзы. Но сейчас Ферн стояла перед ним с кудряшками, торчащими в разные стороны, в очках и свитере, который не снимала вот уже несколько лет – не потому, что он ей шел, а потому, что в нем было уютно. Плотная бледно-голубая шерсть отнюдь не подчеркивала фигуру и не делала ее привлекательнее. Все это пронеслось в голове у Ферн за доли секунды, когда она со вздохом протягивала Эмброузу большой конверт.
– Вот. Все письма, что ты писал Рите. Они здесь.
Эмброуз взял их. Лицо полыхало злостью, и взглядом он буквально приковал ее к стене.
– Наверное, посмеялась от души?
– Нет. – Ферн поморщилась от того, как по-детски звучал ее голос. Он вполне соответствовал ее хрупкой фигурке и виновато склоненной голове.
– Зачем ты это сделала?
– Я просто предложила Рите помощь. Только и всего. Хотела ей помочь. Ты ей нравился. А потом, кажется, все зашло слишком далеко. Мне… жаль. – Ей и правда было жаль. Жаль до отчаяния, что все закончилось. Что она больше никогда не увидит его почерк, не прочтет его мысли, не узнает его лучше.
– Да. Не важно, – отозвался он.
Ферн и Рита причинили ему боль, сделав из него посмешище. Сердце Ферн ныло. Она не хотела обижать его.
Не сказав больше ни слова, Эмброуз направился к выходу.
– Они тебе нравились? – выпалила она.
Эмброуз обернулся, не веря своим ушам.
– Я имею в виду, пока ты не понял, что это я их пишу. Они нравились тебе? Записки.
Он ее уже презирал. Ничто не мешало ей пойти ва-банк. И ей правда хотелось знать.
Эмброуз покачал головой, удивляясь, как ей хватило наглости о таком спрашивать. Он провел рукой по влажным волосам и переступил с ноги на ногу.
– Твои мне очень понравились, – поспешно добавила она, ее будто прорвало. – Я знаю, что они адресованы не мне. Но мне нравилось их читать. Ты забавный. И умный. Ты умеешь меня рассмешить. Или заставить плакать. Я бы хотела, чтобы ты писал их именно мне. Поэтому мне интересно, нравились ли тебе мои письма?
Его взгляд немного смягчился, став менее непроницаемым и смущенным.
– Какая теперь разница? – тихо спросил он.
Ферн пыталась подобрать слова. Конечно, есть разница! Независимо от того, кто писал письма, – если они ему нравились, значит, нравилась и она. В каком-то смысле. Разве не так?
– Потому что… я писала их искренне.
Вот и все. Ее слова заполнили пустой коридор, отскакивая от шкафчиков и линолеума, словно мячики-попрыгунчики. От них было не скрыться, их нельзя было отменить. Ферн почувствовала себя почти обнаженной, стоя перед парнем, в которого ее угораздило влюбиться. Он был ошеломлен не меньше, чем она сама.
– Эмброуз! Броузи! Чувак, ты все еще здесь? – Бинс выскользнул из-за угла, будто проходил мимо.
Но Ферн сразу догадалась, что он слышал каждое слово. Это было видно по его усмешке. Бинс, вероятно, думал, что оказывает услугу, спасая друга от докучливой дурнушки, зовущей его на весенний бал[9].
– Привет, Ферн. – Бинс сделал вид, что удивлен, увидев ее здесь; Ферн же удивилась, что он знает ее имя. – Подбросишь меня, Броуз? Мой пикап не заводится.
– Да, конечно, – кивнул Эмброуз, и Бинс схватил его за рукав, потащив к выходу.
Ферн вспыхнула от стыда. Она была невзрачной, но не глупой. Эмброуз позволил утащить себя, но вдруг развернулся, подошел к ней и вручил конверт, который она отдала ему минуту назад. Бинс с любопытством наблюдал за сценой.
– Вот. Они твои. Только… не показывай никому, ладно? – Эмброуз улыбнулся – едва заметное движение губ, – а затем вышел из здания. Бинс не отставал от него ни на шаг.
Ферн прижала к груди конверт. Что бы это значило?
* * *
– Спрячь-ка волосы в сетку, сынок, – терпеливо напомнил Эмброузу Эллиот Янг, когда тот, войдя в пекарню через черный вход, бросил свою экипировку возле двери и подошел к раковине, чтобы умыться.
Эмброуз обеими руками убрал все еще влажные волосы назад и обхватил их резинкой – они не должны падать в глазурь или тесто во время работы. Затем натянул поверх хвоста сетку и завязал фартук так, как когда-то давно научил его Эллиот.
– Чем тебе помочь, пап?
– Начни с рулетов. Тесто уже подоспело. Мне надо закончить украшать торт. Я сказал Дафне Нильсон, что он будет готов к шести тридцати, а уже шесть.
– Грант говорил о нем на тренировке. Он близок к нужному весу, так что надеялся урвать кусочек.
Торт пекли ко дню рождения младшего брата Гранта, Чарли. Три шоколадных коржа сверху были украшены персонажами из мультфильма о Геракле. Милый и причудливый, он точно должен был понравиться шестилетнему мальчугану. Эллиот Янг знал толк в деталях. Торты у него всегда получались даже красивее, чем на фотографиях в каталоге, стоявшем на стойке у входа в пекарню. Дети обожали листать плотные глянцевые страницы и клянчили у родителей вкусности к следующему празднику.
Эмброуз пару раз пробовал украшать торты, но у него были слишком большие руки для миниатюрных инструментов. И хотя Эллиот был терпеливым учителем, его сын так и не освоил это искусство. Гораздо лучше он справлялся с ролью пекаря, поэтому сейчас принялся разминать тесто. В крупных пекарнях это делали специальные машины. Здесь такой не было, но Эмброуз не жаловался – ему нравилось скатывать рулеты, а потом укладывать их на противень. Единственное, что убивало его, – запах свежих булочек, доносившийся из духовки. Совмещать работу в пекарне со спортом было непросто.
– Готово. – Эллиот отошел на несколько шагов от торта и посмотрел на часы.
– Выглядит отлично, – сказал Эмброуз, глядя на мускулистого Геракла, который стоял на вершине торта, воздев руки. – Но вообще-то Геракл носил львиную шкуру.
– О, правда? – рассмеялся Эллиот. – Откуда ты знаешь?
Эмброуз пожал плечами.
– Бейли Шин как-то сказал мне. В детстве он фанател от Геракла.
У Бейли на коленях лежала книга. Заглянув в нее через плечо Бейли, Эмброуз увидел полуобнаженного героя, сражающегося с чудовищами. Впору было повесить эти изображения в зале для тренировок – смотрелись бы отлично. На одной иллюстрации герой боролся со львом, на другой – с вепрем. Никто из знакомых Эмброуза не знал о борьбе столько, сколько знал Бейли Шин.
Эмброуз присел на маты возле коляски Бейли и начал шнуровать свои борцовки.
– Что читаешь, Шин?
Бейли испуганно поднял голову. Он был так поглощен книгой, что даже не заметил Эмброуза. С минуту Бейли таращился на него, отметив длинные волосы и футболку, надетую наизнанку. Четырнадцатилетние мальчишки совершенно не заботятся о своей одежде и волосах, но мама не позволила бы Бейли выйти из дома в таком виде. Вдруг он вспомнил, что Лили Янг больше не живет со своим сыном, и поймал себя на мысли, что впервые видит Эмброуза все лето. Тот до сих пор появлялся в секции Шина – это лето не стало исключением.
– Книгу о Геракле, – немного запоздало ответил Бейли.
– Что-то слышал о нем, – Эмброуз закончил завязывать шнурки и встал, как раз когда Бейли перевернул очередную страницу.
